Николай Ильин
       > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > РУССКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ >

ссылка на XPOHOC

Николай Ильин

-

РУССКОЕ ПОЛЕ


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА


Родственные проекты:
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
Румянцевский музей

Николай Ильин

Последняя тайна природы

О книге «Мир как целое» и ее авторе

Николай Страхов

Оглавление:

I. «Мой всепонимающий философ». Введение в проблематику книги Страхова в связи с фактами его биографии.

II. Самопознание и познание мира. Единство философской антропологии и философии науки в книге Страхова.

III. Ключевая идея Страхова: самобытное развитие. Дух и «гены».

IV. Антропный принцип в современной космологии и в книге Страхова.

V. Книга Страхова как исследовательская программа русской философии. Метод Страхова.

VI. Страхов против «неделимых». Актуальна ли его критика атомизма?

VII. Заключение. Страхов, философия и каждый из нас.

 

III. Ключевая идея Страхова: самобытное развитие. Дух и «гены».

В предисловие к первому изданию книги «Мир как целое» Страхов подчеркивает, что для представителей самых различных воззрений, от материалистов до спиритуалистов, характерно враждебное, резко отрицательное отношение к двум основным идеям, за которые он выступает. Они отвергают «центральное положение человека», идею «о главенстве человека в мире» и одновременно враждуют «против рационального взгляда на вещи», настойчиво ищут в мире «тайные силы, иррациональные явления»[84].

Логика такой «двойной вражды» очевидна. Разум (ratio) – отличительная черта человека разумного, homo rationalis; поэтому признать центральное положение человека в природе, во всей Вселенной (которую Страхов и имеет в виду под словом «мир») значит признать, что рациональный взгляд на вещи – это единственно верный взгляд. А тогда, казалось бы, из мира исчезает все «таинственное» и «иррациональное».

Трудно не заметить, насколько это похоже на наши дни. Тут и поиск радиосигналов от «внеземных цивилизаций» (естественно, созданных существами, превосходящими человека), и сногсшибательное «открытие черных дыр» (где «прекращают действовать все (!) законы природы»), и рассуждения уже не о «четвертом измерении», а о целых одиннадцати (в которых «могут скрываться неизвестные нам миры»)[85]

Существенней, однако, другое. Страхов в очередной раз проявляет свойственную ему глубину понимания, отмечая, что стремление к таинственному «есть одно из благороднейших и высочайших стремлений человека. В нем очевидно выражается неутомимая жажда знания, которая владеет человеком». Но в то же время люди «не замечают, что самое загадочное, наиболее неизвестное и неисчерпаемое есть то, что всего ближе к нам…Человек есть без сомнения самое таинственное существо в целом мире. Посмотрите, как все кругом него ясно, просто, спокойно; один человек задает себе загадки, один он видит везде какие-то задачи, какие-то глубины и борется с природою, чтобы выманить у нее тайны, будто бы скрываемые ею; следовательно, сам человек и есть величайшая загадка, труднейшая задача, тайна между всеми тайнами» [86].

Александровский С.Ф. Портрет поэта Ф.И. Тютчева. 1876.
Из коллекции Третьяковской галереи. Репродукция с сайта www.agniart.ru

Вспомним: у замечательного русского поэта Федора Ивановича Тютчева есть короткое стихотворение, на которое не очень принято обращать внимание ввиду его явного противоречия с другим стихотворением, где поэт с захватывающим пафосом приписывает природе и душу, и свободу, и любовь, и язык…Но вот что он говорит в стихотворении, написанном позже:

Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
 Загадки нет и не было у ней.

Прочитав это стихотворение, Лев Толстой записал на полях: «Тютчев. Глубина»[87]. И с великим писателем, который, кстати, называл Страхова своим «единственным духовным другом»[88], трудно не согласиться. Но уточнить Тютчева, пожалуй, стоит. Природа именно тогда и «губит» человека, когда последний не хочет понять, что именно он, человек, и является самой глубокой загадкой, к которой сходятся все «загадки природы». Те загадки, которых, строго говоря, без человека действительно нет.

Подлинно загадочен тот, кто сам непрестанно задает себе загадки.

Но мы упустим из виду всю глубину «загадки о человеке», если не перечитаем приведенных чуть выше слов Страхова еще раз (а именно так, вчитываясь и перечитывая, и необходимо читать Страхова). Уникальность человека: в сочетании его загадочности с его самоочевидностью. В сочетании, которое уловил, как никто другой до него (да, возможно, и после него), «рационалист» Страхов.

Человек есть то, что «всего ближе к нам», единственное, что всегда с каждым из нас (таков смысл слов античного мудреца Бианта «Все свое ношу с собою»). И одновременно, в своей глубочайшей сущности, в том, что мы называем истинно человеческим, человек является величайшей загадкой и задачей (вспомним «Ищу человека» другого античного мудреца, Диогена). Страхов, этот истинно русский мудрец[89], соединил догадки античных мудрецов воедино, и соединил не произвольно, но выявив существенно рациональный смысл того, что кажется парадоксом.

Действительно, разве не парадоксально думать, что единство человека имеет свой корень именно в его двойственности как существа самого «близкого» и самого «далекого», самого известного и самого неизвестного? Не значит ли это, что сущность человека глубоко противоречива?

Как просто и удобно ответить на последний вопрос утвердительно! Но Страхов отвечает твердым, подчеркнутым нет, поскольку «существовать может только то, что не заключает в себе противоречия» [90]. Здесь его принципиальное отличие от Гегеля – отличие, которое лишает смысла все разговоры о каком-то ученическом «гегельянстве» Страхова. Но не означает ли это отличие шаг назад по сравнению с Гегелем, к тому, что называется «догматическим рационализмом»? Не означает, поскольку Страхов уловил в «методé» Гегеля главное, самое ценное – идею развития. А точнее, не идею, а проблему, которая не решается, а именно «снимается» утверждением о противоречии как «движущей силе развития». Нас так долго гипнотизировали этим утверждением, что мы почти в него поверили. Гипнотизировали, кстати, представители не только «советской», но и «религиозной философии», с ее пресловутым «антиномизмом». Но, помилуйте, о какой «движущей силе» противоречия (или антиномии) может идти речь? Противоречия, антиномии и проч. – только фиксируют нашу неспособность понять развитие, дать ему разумное объяснение[91]. Но именно такое объяснение и находит Страхов.

Менделеев Дмитрий ИвановичВажнейший шаг к пониманию развития Страхова совершает тогда, когда говорит еще не о человеке, а о живых организмах вообще, и отмечает: «Развитие организма представляет постепенное совершенствование. Другими словами, развитие есть ход вперед, к лучшему, а не простая смена состояний»[92]. Но ведь это возвращение к идеям Ламарка, скажет осведомленный читатель. Заметим, что иногда полезно вернуться к идеям, от которых наука в данный момент отказалась; не случайно великий русский ученый Д. И. Менделеев советовал: « за науку настоящую считайте только то, что утвердилось после сомнений…а “последнему слову науки” не очень-то доверяйтесь»[93].

Но в случае Страхова мы имеем дело не просто с возвращением к идее совершенствования, без которой понятие развития теряет сколько-нибудь ясный смысл, но и с отделением этой идеи от ошибки Ламарка. Последний ошибался, по существу, в одном: совершенствование организмов выражалось для него, прежде всего, в их успешном приспособлении к внешним условиях (вспомним школьный пример с «шеей жирафа»)[94]. Вот эту-то принципиальную ошибку Ламарка и устранил Страхов. Для организмов, писал он, решающую роль играет «способность не только приспособляться к новым условиям, но даже совершенствоваться несмотря на условия, независимо от внешних влияний»[95].

Естественно, что у Страхова этот важнейший вывод обосновывается и поясняется рядом примеров, из которых я приведу только самый простой. Страхов пишет: «Головастик устроен в высшей степени сообразно с теми условиями, в которых он живет…спрашивается, где же можно найти причины, по которым он из одной формы жизни переходит в другую? Очевидно – она заключается в нем самом, а не во внешних обстоятельствах»[96]. Но как раз эту причину, которая заключается в самом организме, и не может увидеть естествознание. Здесь «слепое пятно» механического воззрения на природу, и то, что оно сохранилось до сих пор, лишний раз подтверждает, что естествознание так и осталось механическим. И эта слепота становится особенно опасной, когда мы переходим от живых организмов вообще к высшему организму – человеку.

В человеке «развитие идет совершенно самостоятельно»[97] – вот важнейшая особенность человека, которая и позволяет ему противополагать себя остальной природе, где способность к совершенно самостоятельному развитию только намечается, где самостоятельное развитие хотя и определяет основную линию жизни организмов, но еще «обволакивается» различными внешними влияниями.

Мне понятно, какие сильные сомнения испытывает сейчас читатель, и мы к этим сомнениям (совершенно законным – вспомним слова Менделеева) сейчас обратимся. Но сначала необходимо отметить следующее. Выше мы уже касались понятия духовности, которое появляется в первом письме Страхова. Появляется, но получает там по сути чисто «отрицательное» определение, как способность человека противополагать себя природе. Как же определить дух положительно?

Это роковое слово: дух человеческий! Остановите на улице любого человека, не важно, интеллигентного или не слишком интеллигентного вида, и спросите его: что такое духовность? Он или пройдет мимо, приняв вас за ненормального, или начнет делать неопределенные движения руками, словно пытаясь очертить нечто воздушное, ускользающее сквозь пальцы, или, наконец, заговорит о «культурных ценностях», в заботе о которых и выражается духовность. Впрочем, достаточно вероятно в наши дни услышать и следующее: дух – понятие религиозное, и потому ответ ищите у своего «духовного наставника», если таковой у вас есть.

Наставника может и не быть. Но есть ясное и точное определение духа, данное Н. Н. Страховым, «забытым» русским мыслителем: дух человека – это его способность к совершенно самостоятельному, самобытному развитию.

И лучше этого определения духа ничего не было придумано, да и не надо придумывать. Надо только пристальней взглянуть на человека и на связь его развития со всяческими влияниями. Вот здесь мы и обратимся к сомнению вдумчивого читателя, наверняка не единственному, но в контексте основной мысли Страхова наиболее важному.

+ + +

Разве не испытывает человек всевозможные влияния, разве не оказывают они на него самого сильного воздействия? Короче, разве можно серьезно говорить о «совершенно самостоятельном развитии» человека? Послушаем, что отвечает Страхов.

«Человек есть существо наиболее зависимое и наиболее самостоятельное в целом мире. В нем примиряются эти два противоречащие свойства, и самое это примирение составляет его сущность»[98].

Очередной парадокс? Нет, снова результат глубоко рациональной мысли. Сходство с Гегелем в этой мысли, несомненно, есть, но тем важнее понять отличие. «Примирение», о котором говорит Страхов – это не «синтез» зависимости и самостоятельности в некое «высшее» понятие. Высшее понятие уже есть – это понятие самостоятельности, самобытности человека, и надо только раскрыть, как входит понятие более низкое в понятие более высокое. В это и состоит переосмысление  Страховым метода Гегеля, переосмысление, на мой взгляд, глубоко плодотворное.

Зависимость человека от окружающего мира является по сути беспредельной в силу умственной активности самого человека, вытекает из того отмеченного «смыслом народа» факта, что человеку «до всего есть дело». Животное озабочено только тем, что его непосредственно касается, тем, что составляет для него «окружающую среду», или Umwelt, по терминологии современной философской антропологии. Человек же, напротив, открыт миру в целом, «его волнует все мироздание», отмечает Страхов. В частности, притягательность астрологии связана не с тем, что звезды оказывают на человека влияние, а в том, что сам человек «летит мыслью» навстречу звездам. Человек «идет даже далее», «он уходит уже в самую глубину времени и спрашивает – где начало мира, где его исходная точка?»[99]. Не менее сильно влечет его будущее, он спрашивает: «Что будет с его родом, с его планетою?». Вот почему человек – «центр, в котором сходятся все лучи мироздания, все влияния, какие только есть в мире»[100].

Мы видим, что у Страхова объективно центральное положение в мире существенно связано с отмеченным сейчас субъективным «самополаганием» в центре мироздания. И далее русский мыслитель произносит замечательные слова о значении этой «тотальной» человеческой любознательности: «все имеет на него влияние, следовательно, никакое влияние не поглощает его вполне». То, что современная философская антропология характеризует как «мирооткрытость» (Welt-Offenheit, world-openness) человека и считает своим чуть ли не самым важным понятийным достижением (конечно, во все том же XX веке!), постигается русским мыслителем (в 60-ые годы XIX века!) как выражение фундаментальной самобытности человек. Страхов пишет: «Итак, если человек есть центр всех влияний, то только потому, что он сам, самодеятельно, самобытно стремится стать в центре мира; если человек все переносит, то только потому, что может все обнять, стать выше всего, чтó думает покорить его. Такова особенная сущность человека. Жизнь есть ни что иное как образование этой сущности»[101].

Поразительно, настолько точны, глубоки и актуальны мысли Страхова. Вот и в только что приведенных словах он ясно говорит: сущность человека не есть некая данность, но «образуется», то есть, развивается в процессе его жизни, его деятельности. И говорит с полным пониманием того, что говорит (качество, как, возможно, уже знает читатель, достаточно редкое). Действительно, чуть ранее Страхов пишет: «Вместо того, чтобы исследовать, из чего состоит человек, мы должны рассмотреть, чтó бывает с человеком. Вместо сущности нужно взять деятельность, вместо постоянного – переменное, вместо души – жизнь»[102].

Обратим внимание на слова Страхова о том, что для проникновения в проблему человека недостаточно «исследовать, из чего состоит человек». Именно на путях изучения состава человека современная наука достигла наиболее значительных успехов. И, пожалуй, самым значительным из них является тот успех, который заставляет особенно серьезно отнестись к мысли Страхова о существенной самобытности человека, о способности человеческого духа стать «выше всего, чтó думает покорить его».

+ + +

Как раз тогда, когда Страхов закончил основные главы книги «Мир как целое», монах-августинец Грегор Иоганн Мендель опубликовал (в 1866 г.) «Опыты над растительными гибридами», где содержались ясные указания на «законы наследственности». Однако работа Менделя оставалась совершенно незамеченной до 1900 г., когда Хуго Де Фриз и ряд других исследователей эти законы «переоткрыли». С тех пор наука о биологической наследственности, или генетика, стала стремительно развиваться и составляет сегодня неотъемлемую часть естествознания.

Возникает закономерный вопрос: не теряет ли книга Страхова своего значения ввиду того, что он нигде не учитывает фактор наследственности? Чтобы яснее ответить на этот вопрос, обратимся сначала к одному из наиболее фундаментальных учебников по общей психологии, написанному известным франко-канадским ученым и переведенному на русский язык с рекомендацией использовать этот двухтомный труд «в качестве основного учебного пособия для студентов колледжей, институтов и университетов, а также и как руководство для преподавателей»[103].

Чем замечательна книга Годфруа? На мой взгляд, тем качеством, которое особенно ценил Страхов: ясной постановкой вопроса. В данном случае, вопроса о том, чем должна заниматься психология. Цитирую русский перевод:

«В сущности почти во всех аспектах человеческого поведения постоянно проявляется, с одной стороны, основа, унаследованная от предшествующих поколений, а с другой – все множество непрерывных воздействий физической и социальной среды. Врожденное и приобретенное присутствуют в каждом нашем действии. Но в каком соотношении?»[104].

Вот похвальная, истинно научная ясность, если не считать не слишком ясной оговорки «почти». Если проигнорировать эту оговорку (а сам Годфруа так в дальнейшем и поступает), поведение человека всецело определяется двумя факторами: влиянием наследственности (врожденными свойствами человека, в просторечии «генами») и влиянием среды (физической и социальной). Вопрос лишь в том, какой из этих факторов перевешивает; других вопросов по существу нет.

Мне не хотелось бы впадать в излишний пафос и акцентировать внимание на том, какие зловещие выводы неизбежно вытекают из такой постановки «вопроса о человеке». Пусть читатель подумает об этом сам, вспомнив политическую историю XX века. А сейчас лучше вернемся к Страхову, чтобы понять: даже зная о «факторе наследственности», он нисколько бы не поколебался в своем основном убеждении.

«Родился человек. Но кто знает, что будет из него? … Понятие человека вообще так безгранично, что на такой вопрос отвечать невозможно. Из ребенка может выйти великий художник, великий мыслитель…Может, разумеется, выйти не только простой, обыкновенный человек, но даже и человек совершенно ничтожный.

От каких же причин все это зависит? На этот вопрос обыкновенно отвечают без запинки: от воспитания, от обстоятельств частной и исторической жизни, словом, от всевозможных влияний, но только не от самого человека. Но жестоко ошибаются те, которые дальше такого взгляда ничего не видят. Не из обстоятельств проистекает величие и достоинство человека»[105].

Величие и достоинство человека зависит от него самого, а говоря еще вернее (и созвучнее мысли Страхова), величие и достоинство человека в том и состоит, «что каждый человек может развиться только тогда, когда развивает сам себя»[106].

Да, механическое мировоззрение открыло еще одно обстоятельство, еще один механизм влияний – механизм наследственности. Понимать и учитывать этот механизм необходимо, но способность понимания и учета влияний относится к умственным достоинствам человека, которые непосредственно входят именно в его способность к самостоятельному развитию, в его самобытность, в его духовность. А все это лежит уже за границами естествознания, или, как отмечал Страхов в другой своей книге, по мере новых успехов «естественных наук мы все больше узнаём, чтó такое дух не есть, и…это громадный и существенный успех»[107].

Страхов не иронизирует. Понять, чем дух не является, крайне важно. Не является, он в частности, и «генами», а потому лишены смысла столь модные сегодня разговоры о «духовном генофонде нации», только уводящие от настоящего понимания нашей национальной самобытности. Самобытности, в основе которой – личность, способная к самостоятельному развитию, вопреки всяческим обстоятельствам, в том числе и обстоятельствам, связанным с биологической наследственностью. Страхов замечает: «Наша родина представляет нам много примеров самобытного развития», и указывает далее на имена Ломоносова и Гоголя, на глубоко творческий характер их деятельности [108]; характер, который абсурдно «выводить» только из их родословной и других не зависящих от них самих «обстоятельств».

А что касается генетики, на ее примере становится особенно понятным то значение, которое имеет книга «Мир как целое» (и другие философские произведения Страхова) в случае неизвестных ему достижений естествознания. Эти достижения, особенно столь важные, как открытие наследственности, имеют свойство подавлять сознание современников, подталкивать к выводам, слишком часто представляющим человека «игрушкой природы», существом, которым можно манипулировать.

В таком, совсем нередком случае философия Страхова способна, по крайней мере, скорректировать взгляд читателя на поражающие воображение (и подавляющие самосознание) успехи естествознания. Конечно, подобная коррекция возможна только тогда, когда читатель проявит и внимание к мыслям Страхова, и самостоятельность собственного мышления. Ту самостоятельность, благодаря которой для человека «нет влияний подавляющих, а все превращаются в вызывающие»[109], то есть пробуждающие сознание самобытности, если это сознание еще в нас дремлет.

Вернуться в начало статьи

Примечания:

[84] Мир как целое. С. X.

[85] Яркое и (несмотря на чрезмерную резкость тона) в принципе вполне адекватное описание этой ситуации можно найти в книге: О. Е. Акимов. Естествознание (курс лекций). М. ЮНИТИ. 2001.

[86] Мир как целое. С. 78. Курсив Н.И.

[87] Ф. И. Тютчев. Лирика. М. Наука. Т.I. С. 432 (примечания).

[88] Л. Н. Толстой. Собрание сочинений. М. Художественная литература. Т.17. 1965. С.461.

[89] «Тайна Страхова вся – в мудрой жизни и мудрости созерцания», писал В. В. Розанов (Литературные изгнанники. СПб. 1913. С. XI).

[90] Мир как целое. С.167.

[91] Это прекрасно понимал Кант в своем учении об «антиномиях разума» как именно неразрешимых для разума вопросах. И Страхов не случайно защищал Канта (в статье «Главная черта мышления», к которой мы еще вернемся) от нападок одного из родоначальников «религиозной философии» П. Д. Юркевича.

[92] Мир как целое. С.96.

[93] Д.И. Менделеев. К познанию России. М. Айрис-Пресс. 2002. С. 373. Совет, прямо скажем, не только дельный, но и актуальный особенно сегодня.

[94] Тем самым Ламарк оказался невольным «предшественником» Дарвина, который просто отбросил идею совершенствования и оставил одну внешнюю среду и ее влияния, к которым надо «приспособиться». Впрочем, по логике дарвинизма надо скорее говорить о том, что внешняя среда приспосабливает к себе организмы, совершая пресловутый «естественный отбор».

[95] Мир как целое. С. 117.

[96] Там же. С.118.

[97] Там же. С.177.

[98] Там же. С.174.

[99] Там же. С.175.

[100] Там же. С.176.

[101] Там же. С.179.

[102] Там же. С.173.

[103] Ж. Годфруа. Что такое психология. М. Мир. 1992. Т.1. С.5.

[104] Там же. С.24.

[105] Мир как целое. С.119. Курсив мой –Н.И.

[106] Там же. С.120.

[107] О вечных истинах (мой спор о спиритизме). СПб. 1887. С.127.

[108] Мир как целое. С.121.

[109] Там же. С.178.


Далее читайте:

Николай ИЛЬИН. Трагедия русской философии.

Страхов Николай Николаевич (1828-1896), российский философ, публицист.

Ильин Н.П.: «Расцвет русской литературы неотделим от взлета национальной философии» (МОЛОКО - русский литературный журнал)

Николай ИЛЬИН - Понять Россию.  ("Русское самосознание")

Николай ИЛЬИН - Найдет ли коса на камень? ("Русское самосознание")

Николай ИЛЬИН - Власть тьмы и ее границы. ("Русское самосознание")

Николай ИЛЬИН - Солженицын: ложь “под трели Соловьева”. ("Русское самосознание")

Н. Мальчевский. Каждому - своё. О немецкой философии в период национал-социализма. ("Русское самосознание")

Тесля А.А. Тесля Е.А. Несколько замечаний на статью Н.П. Ильина «Каждому  – свое: о немецкой философии в период национал-социализма».

Н. Мальчевский. От логомахии к пневматологии. (о творчестве Л.Клагеса в свете русской философии).

Н. Мальчевский. “Раздавите гадину!” или Неизвестный Вольтер.  ("Русское самосознание")

 

 

 


ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС