|
|
Григорий Гершуни
Из недавнего прошлого
Часть вторая. Шлиссельбург
Глава II.
Часов в десять утра пароход останавливается. Слышны какие-то голоса.
Очевидно, подъехали. Офицер сверху делает знак унтерам.
{121} — Пожалуйте!
Моросит мелкий дождик. Небо серое петербургское. Вот он — Шлиссельбург! Давящая
жуть охватывает при первом же приближении к нему.
Это очень маленький островок — десятины, вероятно, в две, расположенный в месте
истока из Ладожского озера Невы. Со всех сторон окружен высокими стенами. По
углам башни. Стены сырые, с темными пятнами — следы сырости и плесени —
невероятно мрачные. Поднимаются прямо из-под воды. Ладожские волны злобно бьются
об эти громады вот уже много сотен лет! Через стены видны только трубы и
золоченый шпиль колокольни.
Пароход к самому берегу не подходит. Вас пересаживают в лодку, наполненную
жандармами. На маленьком клочке земли, расположенном около ворот, виднеется
целая группа жандармских офицеров. Несколько поодаль — нижние чины. Лодка
направляется к ним. Все окутано осенним туманом.
Въезд в крепость напоминает туннель; в раскрытые ворота виднеется темная
пропасть. У ворот жандармы с винтовками. Над воротами двуглавый орел и надпись
громадными золотыми буквами: «Государева», в простоте душевной {122}
изображенная, очевидно, вместо «государственная». Маленькая, невольная, может
быть, вследствие поспешности, ошибка, раскрывающая однако большую ошибку и ужас
русской жизни: l'état c'est moi — государство — это я!
Маленькая ошибка, заключающая в себе однако большую правду и вое содержание
Шлиссельбурга: место расчета с своими личными врагами.
У ворот встречает целая рота жандармов и по каким-то бесконечным лестницам,
коридорам, казармам вас, наконец, приводят в приемный покой.
Удивительное чувство охватывает вас, когда вы входите в ворота, вернее, в
зияющую темную пасть этой крепости. Под гул шагов, под лязг шашек, под бряцание
шпор пред вами поднимается весь мрак таинственности, окутывающий эту
«Государеву» охрану, все ужасы, слышанные о ней. Встают тени погибших и образы
томящихся там, и вам невольно хочется пасть ниц перед этим местом скорби и
страданий, пред этой голгофой русской революции — немой свидетельницей величавых
трагедий и геройских мук.
Точно у «святых стен», — проносится в мозгу, вызывая одно из забытых впечатлений
{123} раннего детства — рассказы старой-старой бабушки о посещении ее другом
старцем евреем — «святых стен святого Иepyсалима».
— «И было тихо, тихо кругом, шепчет ее старческий голос, — а мы с замиранием
сердца трепетно слушаем: — только большие птицы жалобно витают в облаках. Скорбь
на земле и Бог на небе! Стоит Нахман перед святыми стенами. Вот тут сейчас, в
двух шагах Иерусалим, — наш святой Иерусалим, детки ...
И зашептал Нахман молитву, и ноги его задрожали, и он опустился на землю, и из
груди его вырвался стон... И огласил этот стон всю пустыню, дети, и ударился он
в святые стены, и полетел к небу. А ангелы подхватили его и понесли к Богу. И
лежит Нахман ниц, и обнимает землю, и обливает ее своими слезами. Большими
слезами, как перлы. И шепчет, глядя на святые стены : «Благословен Отец Бог наш!
Видел! видел святыню нашу! Было для чего жить! . ..» И взял себе Нахман на грудь
смоченной его слезами святой земли и пошел»...
— «Бабуся, почему Нахман плакал?» — едва дыша, спрашиваем мы.
— «Там вся слава наша и вся скорбь наша, деточки!»...
{124} — «Там вся слава наша и вся скорбь наша», как эхо проносится под сводами
крепости.
Сердце бьется сильно и радостно в гордом сознании, что на твою долю выпал редкий
удел переступить этот зловещий порог, что за тобой захлопнется дверь,
захлопнется навсегда и ты очутишься хотя вне жизни, но на одном клочке земли с
этими стойкими борцами. . .
В приемном покое, на одном из шкафов которого красуется череп — как бы эмблема
шлиссельбургского заточения, с вас снимают платье, раздевают догола и облекают в
арестантский костюм. Белье точно иглами жжет и колет все тело. В тяжелом
громадном арестантском одеянии с непривычки чувствуешь себя, как в мешке. До
позднего вечера вас держат здесь и вы стараетесь предугадать, куда же вас,
наконец поведут и где будут «содержать». Жандармы при вас — немые, как статуи —
неотлучно.
Томительно долго и нестерпимо тоскливо тянется время. Со двора доносится скрип
гармоники и отдаленные звуки залихватской солдатской песни.
И вас, как ножом, полосуют эти звуки, кажущиеся здесь такими кощунственными —
точно {125} в комнате дорогого покойника заплясали комаринскую. «Неужели они
здесь поют?» — думаешь с недоумением.
На дворе начинает темнеть. Прислушиваешься к каждому шороху — вот, вот за тобой,
думаешь. Но все мимо. Часов в девять вечера являются два жандармских офицера: —
«одеваться»!
С трудом натягиваешь на себя халат, а ноги теряются в необъятных «котах»,
подбитых громадными, нестерпимо колющими, гвоздями. Вы собираетесь уже идти, как
вам накидывают на голову башлык, плотно обвязывают вокруг шеи, жандармы
подхватывают под руки и куда-то волокут.
Трудно передать то подавляющее впечатление, которое производить эта «ходьба» с
завязанными ртом и глазами. Впечатление тем мучительнее, что вы никогда об этом
приеме не слышали, так как раньше он не применялся, совершенно не ждете его, не
понимаете его значения и конечно, рисуете себе всякие ужасы. Подвал, «дыбы»,
раскаленные щипцы, замурование в каменный мешок — все лихорадочно проносится в
вашем воображении.
Вы чувствуете, что вас ведут по каким-то лестницам, то вверх, то вниз; потом вас
{126} обдает свежий воздух; идете долго по каменным плитам, проходите под
какие-то своды, где шаги отдаются невероятно гулко. Какие-то темные коридоры,
где слышен стук ружей. Опять ступени. Как будто спускаетесь в какой-то подвал.
Слышно, как громыхают железные ворота. Протискиваетесь через какие-то тесные
проходы. Идете, идете, как будто без конца — и все время в ушах отдается ужасный
гул многочисленных шагов. Дышите отрывисто спертым, скопившимся под башлыком
воздухом. И все время в голове быстро, быстро сменяются мысли, вся жизнь, точно
зигзагами молнии, прорезывается в сознании.
Вдруг все останавливается. Вы как-то не замечаете, как с вас снимают капюшон и
вас обдает ярким светом. Вы дико озираетесь кругом, щурясь от ржущего глаза
света, стараясь сообразить, где вы.
Небольшая камера. Арестантская, привинченная к стене койка, железная, вделанная
в стену доска-столик, решетка: знакомая картина. Вся ватага жандармов высыпает
из камеры. Щелкает замок. Вы остаетесь один, начинаете приходить в себя. Ваш
взор с тревогой и трепетом скользит по камере.
{127} Вот оно, наконец, шлиссельбургское сидение !
Вы даже приблизительно не представляете себе, где вы: погреб ли это, в какой это
части крепости, есть ли здесь еще какие-либо камеры, что представляет собой это
здание — сплошная загадка.
Тишина подавляющая. Вы слышите тишину, ощущаете ее. Как будто очутились на
каком-то мертвом острове. Только каждые несколько минут к глазку тихо, тихо
кто-то подкрадывается мягкими кошачьими шагами и наблюдает за вами.
Угнетенный всем пережитым и перечувствованным, вы бросаетесь на койку, но,
конечно, не смыкаете глаз.
Все свершилось — вы на шлиссельбургской койке! Кто лежал на ней до вас? Кто
переживал на ней те же чувства? Какие ужасы развертывались вот здесь, в этих
четырех стенах? Быть может, приговоренные к казни проводили здесь последние
ночи? Быть может, здесь от нестерпимой тоски по жизни сходили с ума? Быть может,
здесь себя сжигали, перерезывали горло, истекали кровью? ... А теперь вот
выбелено, вычищено, и погибшим, выбывшим ты приходишь на смену...
{128} На смену!... Как бы только так же стойко, так же непримиримо стоять на
этом новом, долгом-долгом, бессменном посту, как непримиримо и стойко стояли
они, старые ветераны !...
Содержание:
Часть первая. Петропавловская крепость.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Часть вторая. Шлиссельбург.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии
Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.
Электронная версия книги перепечатывается с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru (сканирование
и распознание). Форматирование и гипертекстовая разметка даны в соответствии со
стандартами, установленными в ХРОНОСе.
Здесь читайте:
Гершуни Григорий
Андреевич (биографические материалы).
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
(биографический указатель).
"Провокаторы" в
революционном движении
|
