|
|
Григорий Гершуни
Из недавнего прошлого
Часть вторая. Шлиссельбург
Глава XII.
Прошло несколько дней. Свиданий нет. Известий никаких. В воздухе
чувствовалось что-то тревожное. Никто ничего не говорил, никаких внешних
проявлений не было, — все как будто по старому, но нами чувствовалось что-то
неуловимое, нечто такое, чего не было раньше.
Мы насторожились. В тяжелой неизвестности прошло несколько дней. Настало 6-ое
Декабря. Ничего! Прошло 7-ое, 8-ое, 9-ое, — все по старому. Случайно подхватили
известие, что 2-го Декабря все социалистические газеты закрыты за напечатание
какого-то манифеста.
Началось! думали мы. Мы рисовали себе сцены июльской революции в Париже при
попытке королевского правительства закрыть „National". Мыслимо ли, чтобы
редакции революционных газет подчинились министерскому распоряжению?! Редакции
окажут сопротивление, будут поддержаны народом и. . ..
Настали нестерпимо мучительные дни. Маленький просвет, образовавшийся в наших
потемках, исчез. Крышка гроба, приподнятая было немного, снова захлопнулась, и
над нами снова спустился мрак. Нам казалось несомненным, что партии, вследствие
нападения правительства, призвали народ к восстанию; что схватка началась, но
что пока победа не на стороне народа, так как наши жандармы — и высшие и низшие
«подтянулись» и держат себя холодно. — Все мысли были направлены только на одно:
узнать, что «там»? Мы следили за каждым шагом, за каждым движением жандармов;
старались прислушиваться к их шепоту, ловили их {208} взгляды, — радостные ли
они или печальные? И когда мы у них замечали радость, — мы тоскливо расходились
по камерам. Когда они нам казались печальными, — мы нисколько оживлялись и
воспаряли духом....
Стоило какому-нибудь жандарму явиться в новой шапке, сапогах, не говоря уже о
мундире, — мрачным мыслям не было конца: надеются, значит еще существовать, если
новой шапкой обзавелись!
Раз как-то смотритель вернулся из Петербурга в новом пальто. Боже, сколько
мучительных дней стоило нам это пальто !
В средних числах декабря мы заметили какое-то необычайное, уже трудно
сдерживаемое волнение среди жандармов. В дежурке скоплялись группами, с
увлечением читая какие-то газеты. Простаивая у дверей своих камер целыми часами,
стараясь узнать, что вызвало среди них такую сенсацию, нам за все время удалось
только схватить два слова: «опять стреляли».
И, конечно, этих двух слов достаточно было, чтобы поднять в нас целый ад. Ясное
дело — началось восстание, идет последняя схватка. С нами уж не заигрывают: на
нас смотрят, как на врагов. Правда, в обращении нет ничего вызывающего.
Администрация просто {209} избегает встреч с нами и держит себя необычайно
холодно — «дипломатические сношения прерваны».
Дни шли, и атмосфера с каждым днем все сгущалась, с каждым днем становилось все
нестерпимее и нестерпимее. Мы уже жалели — зачем нам дали эти свидания, зачем
нас вывели из нашего мертвого покоя, зачем нас поманили жизнью! И каждое утро мы
встречались, успокаивая друг друга — может быть сегодня придут, может быть
сегодня кто-нибудь получит свидание !
Слух изощрился так, что мы ухитрялись слышать звонок у крепостных ворот (В
крепость никого не пропускают. Если кто-нибудь из посторонних приезжает, часовой
дает звонок, дежурный докладывает коменданту, последний или его помощник
отправляются к воротам и только по личному их приказу часовой дает пропуск.
Крепостные ворота очень далеко от тюрьмы; но, когда ветер благоприятный, при
чутком слухе, можно ухватить слабый звук звонка.).
И между двумя-четырьмя, когда обыкновенно приезжали на свидание, при каждом
подозрительном звуке, с тревожным шепотом: «приехали на свидание!» бросались в
камеры к окошкам, откуда видна была дорожка в квартиру коменданта. Отогревая
замерзшие стекла своим дыханием, с {210} трудом делаешь кусочек прозрачным. Снег
и туман мешают ясно различить. Кто то идет .... Как будто в штатском ....
кажется женщина.... «Егор, это к тебе! Вероятно мать!».... Ноги устали, с окошка
нестерпимо дует, но сойти не решаешься : вот-вот пойдут звать на свидание....
Проходит 10, 15 минут, полчаса — идешь понуро опять в «огород», чтобы при
следующем подозрительном звуке снова броситься к окошку ....
Так прошел месяц. Мы совершенно измучились. Режим остался почти прежними. Мы не
чувствовали никаких лишений. У нас были камеры, недурной стол, книги. Мы могли
работать в мастерских. Но мы чувствовали себя несчастными и нервы были напряжены
до последней степени. Наше нервное состояние, вероятно, чувствовалось
начальством и оно, несомненно, вполне искренно удивлялось нашей
«неблагодарности», — их, мол, ничем не удовлетворишь. И это верно. Когда люди
находятся в безнадежном заточении, их ничем удовлетворить нельзя. У нас было
все. Не было только одного : свободы и связи с жизнью. И в отсутствии этого все
остальное превращалось в ничто. Мы чувствовали себя несчастными, лишенными
всего.
{211} Приближалось Рождество. Обыкновенно в первый день устраивали праздничный
обед: по кусочку утки или гуся и кое-каких сладостей: несколько апельсинов,
яблок и ¼ ф. винограду. Размеры и доброкачественность «парадного» обеда зависели
от общей политики и веяний «на верху». Мы ждали Рождества в большим трепетом:
тут то мы узнаем, как обстоят дела «там».
Эконом явился к старосте спросить, что мы желаем: гуся или утки. Мы возликовали:
значит не все еще погибло: будет гусь или утка, в переводе на язык политики это
означает, что никаких особенных перемен не произошло. Но тут же кто то высказал
предположение, что это, быть может только военная хитрость с их стороны: из
желания скрыть перед нами положение вещей, решили пожертвовать гусем. Начали
вспоминать прецеденты: оказывается — плохого скрывать никогда не старались.
Бывало, что положение-то таково, что гуся уже можно дать, но не давали, чтобы не
обнаруживать нового курса, но чтобы, наоборот, положение изменялось к худшему, а
гусю не предъявлялся отвод, — этого в практике Шлиссельбурга не случалось.
Гусь — гусем, доказательности его все еще не совсем доверяли. Вопрос должны были
решить сладости. С трепетом ждем «показателя».
{212} Настал первый день Рождества. Гусь, каша, пирог, — как будто ничего дела,
— довольно жирные. Но вот судок со сладостями. Дрожащей рукой поднимаешь крышку
— и весь холодаешь: один апельсин, одно яблоко, виноград жалкий, шоколаду совсем
нет! Гусь, каша, — теперь уж не до них! С тоскою перебираешь маленький мандарин,
засохшее яблоко и в них видишь символ поражения народа и победы самодержавия.
С трудом дожидаешься, пока отопрут камеры «на прогулку». Может быть тут ошибка
какая? Может быть, это только тебе, так случайно попалось, а у них «показатель»
утешительный?
Уже издали видишь, что ошибки никакой нет. Лица у всех понурые.
— Один апельсин?
— И у тебя шоколаду нет?
— Нет ! А яблоко тоже одно ?
— Одно ! И виноград скверный !
— Плохо, значить «там»?
— Ясное дело ! Хотя гусь, вот, ничего, лучше даже, чем в прошлом году.
— Ну, что ж гусь ! Гусь готовится на кухне ! Почем там повар знает? А ведь
сладости то, — ими сам комендант распоряжается !
{213} Настоящей то показатель именно апельсины: да вот и шоколаду нет!
Грустные и унылые расходятся по камерам. Но вот, на завтра к обеду вахмистр
подает два громадных апельсина! Кто-то стучит: получил апельсины ! Все ли
получили? Из всех камер летят телеграммы — «и я тоже!»
Что ж это? Значить, не так уж плохо? На третий день та же история: два большущих
апельсина, да еще коврижки какие-то !
Снова окрыляемся, снова парим в небесах....
В конце Декабря начали вдруг чистить тюрьму, мыть лестницы. Коридор выстлали
дорожкой. Ждут кого-то ! — Амнистию ли привезет, или «законный порядок»
водворять начнет?
Содержание:
Часть первая. Петропавловская крепость.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Часть вторая. Шлиссельбург.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии
Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.
Электронная версия книги перепечатывается с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru (сканирование
и распознание). Форматирование и гипертекстовая разметка даны в соответствии со
стандартами, установленными в ХРОНОСе.
Здесь читайте:
Гершуни Григорий
Андреевич (биографические материалы).
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
(биографический указатель).
"Провокаторы" в
революционном движении
|
