Хемингуэй Эрнест Миллер

1899-1961

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Хемингуэй Эрнест Миллер

Хемингуэй Эрнест Миллер (1899/1961) — американский писатель, Нобелевский лауреат (1954). Хемингуэй — активный участник военных действий, как во время мировых войн, так и революции в Испании, работал журналистом. Впечатления действительности повлияли на литературное творчество («Прощай, оружие!», «Пятая колонна», «По ком звонит колокол»). Одно из последних произведений Хемингуэя — «Старик и море».

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 325.

Хемингуэй с Полиной Пилар.

Грибанов Б.

Человека победить нельзя

Андрей Платонов прочитал в 1938 году роман Хемингуэя «Прощай, оружие!» и написал рецензию, открывавшуюся такими словами: «Из чтения нескольких произведений американского писателя Эрнеста Хемингуэя мы убедились, что одной из главных его мыслей является мысль о нахождении человеческого достоинства... Главное же—достоинство — следует еще найти, открыть где-то в миреи в глубине действительности, заработать его (может быть, ценою тяжелой борьбы) и привить это новое чувство человеку, воспитать и укрепить его в себе».

Вопреки установившейся к тому времени па Западе критической традиции, определявшей Хемингуэя как писателя, воспевающего насилие, жестокость, Платонов разглядел в своем американском собрате самое главное, скрытое от поверхностного взгляда, — его человечность, его боль и сострадание.

С этой боли, с возмущенного неприятия гнусных обстоятельств жизни, обрекавших человека на прозябание и бессмысленную гибель, и начинался Хемингуэй как писатель. Он вспоминал, как в начале 20-х годов оказался в качестве европейского корреспондента одной канадской газеты на греко- турецкой войне и увидел там ужасающие страдания мирного населения, изгнанного из своих родных мест. «Я помню, — писал Хемингуэй, — как я вернулся домой с Ближнего Востока с совершенно разбитым сердцем и в Париже старался решить, должен ли я посвятить всю свою жизнь, пытаясь сделать что-нибудь с этим, или стать писателем. И я решил, холодный, как змий, стать писателем и всю свою жизнь писать так правдиво, как смогу».

В стремлении правдиво — иными словами, реалистически — изображать жизнь видел Хемингуэй высшую задачу писателя, его призвание. Он верил, что только правдой можно помочь человеку. Для этого, как впоследствии будет сказано в повести «Старик и морс» (1952), надо показать, «па что способен человек п что он может вынести».

Мир XX века, в который вошел Хемингуэй, а оп был, по существу, ровесником века — он родился в 1899 году — и все его поколение, метко названное «потерянным поколением» (удачный термин, оброненный Гертрудой

[05]

Стайп и сведенный Хемингуэем в литературу), предстал перед ними миром жестоким, холодным и лишенным смысла. Кровавый отсвет первой мировой войны, через которую прошло это поколение, в том числе и восемнадцатилетний Хемингуэй, получивший на итало-австрийском фронте тяжелое ранение, лежал на тех, кто остался в живых. Невозможно было объяснить безумие человечества, позволившего ввергнуть себя в эту, по словам Хемингуэя, «самую колоссальную, убийственную, плохо организованную бойню, какая только была на земле».

Послевоенная действительность в Европе, где обосновался начинающий писатель, не принесла очищения. В Италии воцарился фашизм — «ложь, изрекаемая бандитами», как определит его позднее Хемингуэй, в Германии бесчинствовала реакционная военщина, унавоживая почву для предстоящего прихода Гитлера. Молодое поколение, к которому принадлежал Хемингуэй, ожидало революции в Западной Европе. «Непосредственно после войны,— вспоминал в 30-е годы Хемингуэй, — мир был гораздо ближе к революции, чем теперь. В те дни мы, верившие в нее, ждали ее с часу на час, возлагали па псе надежду, потому что она была логическим выводом. Но где бы она ни вспыхивала, ее подавляли».

Утратив иллюзии, унаследованные от XIX века, и по обретя новых, ужаснувшись пустоте жизни, «потерянное поколение» судорожно искало выход в пьянстве и разврате, в острых ощущениях. Обычным делом стали самоубийства. Казалось, что в мире не осталось больше никаких нравственных ценностей, никаких идеалов.

«Я считал, что жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен», — писал Хемингуэй.

Ощущением трагедии пронизано большинство произведений Хемингуэя первого десятилетия его творчества — с середины 20-х до середины 30-х годов. Окружающая действительность воспринималась писателем мозаикой больших и маленьких человеческих трагедий, в которых воплощалась бесплодная погоня человека за счастьем, безнадежный поиск гармонии внутри себя, одиночество среди люден, обреченные на поражение попытки человека отыскать некие непреходящие духовные ценности, нравственный идеал.

Уже в одном из первых рассказов Хемингуэя «Индейский, поселок» (1925) его любимый герой, мальчик Ник Адаме, которому писатель отдал многие факты собственной биографии, среди безмятежной природы сталкивается сразу с началом и концом сущего на земле — с рождением и смертью.

Трагическая тема бессилия человека перед лицом Зла звучит в рассказе «Убийцы»; мотив беспомощности перед жестокой судьбой, перед Роком — в рассказе «В чужой стране». Безнадежностью и горечью наполнен в этом рассказе крик души итальянского майора, потерявшего любимую жену, когда он утверждает, что человек не должен жениться: «Если уж человеку суждено все терять, он не должен еще и это ставить на карту. Он должен найти то, чего нельзя потерять». И эта мысль — что человек должен «найти то, чего нельзя потерять» — становится лейтмотивом нравственного поиска Хемингуэя в те годы. Но самому писателю этот поиск представляется безна-

[06]

дежным — где в этом мире найти непреходящие ценности? Человек живет в мире жестокости, оп одинок и беззащитен, его душевные связи с другими людьми, даже с самыми близкими, зыбки и непрочны.

Своп первый роман «Фиеста» («И восходит солнце», 1926), принесший ему мировую славу, Хемингуэй не раз называл трагическим. Сетуя на неправильное понимание романа, он с негодованием жаловался: «Написать такую трагическую книгу, как эта, и чтобы они воспринимали ее как поверхностную джазовую историю». И действительно, за судорожным весельем героев романа, за их подчеркнуто бездумным отношением к жизни явственно проглядывает трагедия целого поколения, опустошенного войной, утратившего духовные идеалы, оторванного от своих корней и гонимого, как осенние листья, по взбаламучен пой Европе.

До подлинных высот трагизма поднимается автор в романе «Прощай, оружие!» (1929), рассказывая историю любви между американским офицером Фредериком Генри и английской сестрой милосердия Кэтрин Баркли, двумя песчинками, захваченными кровавым смерчем мировой воины.

Война вообще занимала значительное место в творчестве Хемингуэя. В книге «Зеленые холмы Африки» (1935) он вспоминал, как, перечитывая «Севастопольские рассказы» Толстого, одну из своих любимых книг, он задумался «о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Война одна из самых важных тем, и притом такая, когда труднее всего писать правдиво». Отношение Хемингуэя к империалистическим войнам было недвусмысленным. Через два десятка лет в предисловии к новому изданию романа «Прощай, оружие!» он заявлял: «Писатель не может оставаться равнодушным к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой война».

Boйнa сама по себе является трагедией, а любовь на войне, среди страданий, крови и смерти, тем более трагична. Любовь героев романа пронизана предчувствием катастрофы. Кэтрин говорит своему возлюбленному: «Мне кажется, с нами случится все самое ужасное». Так оно и происходит. И хотя Фредерик Генри заключает свой «сепаратный мир» — дезертирует из армии и бежит с любимой женщиной в нейтральную Швейцарию, где они наслаждаются тишиной и миром,— рок настигает их, Кэтрин умирает во время родов. «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют».

Ощущение безысходности, бессмысленности жизни достигает своего апогея в рассказе «Там, где чисто, светло». «Все — ничто, да и сам человек — ничто» — таков безнадежный вывод, к которому приходит одни из героев рассказа.

В этом трагическом, обреченном мире необходимо было найти хоть какой-то якорь, хотя бы соломинку, за которую можно уцепиться. Хемингуэй нашел такой якорь в выработанном им в те годы «моральном кодексе». Смысл этого кодекса заключается в следующем: раз уж человек в этой жизни обречен на поражение, на смерть, то единственное, что ему остается, чтобы

[07]

сохранить свое человеческое достоинство, это быть мужественным, не поддаваться обстоятельствам; какими бы страшными. они ни были, соблюдать, как в спорте, правила «честной игры».

Наиболее явственно эта мысль выражена Хемингуэем в рассказе «Непобежденный». Для стареющего матадора Мануэля бой быков это не только возможность добывать деньги для существования, это гораздо большее — самоутверждение, вопрос профессиональной гордости. И, даже терпя поражение, человек может остаться непобежденным.

Возвращаясь к роману «Фиеста», следует сказать, что его герой Джейк Варне не тонет в омуте окружающей его бессмыслицы, среди этой «суеты сует» только потому, что он придерживается хемингуэевского «кодекса» — в отличие от окружающих его ничтожеств и бездельников он любит свою профессию журналиста, гордится ею. Обделенный в жизни из-за ранения, которое лишает его возможности физически любить женщину, он не утопает в жалости к самому себе, не становится человеконенавистником, не спивается и не думает о самоубийстве. Джейк Варне находит в себе силы жить, приемля жизнь такой, какова она есть, он сохраняет душевную стойкость, способность все выдержать.

Выстоять герою «Фиесты» помогает природа. Она выступает целительницей душевных ран, вечным источником радости.

Тема единения человека с природой, мысль о вечности природы и зыбкости человеческой жизни возникает у Хемингуэя уже в первых его рассказах. Она звучит в «Индейском поселке», где природа, окружающая мальчика, — озеро, солнце, встающее над холмами, рыба, плещущаяся в воде, — исполнена ощущением покоя и веры в бессмертие — «В этот ранний час, на озере, в лодке, возле отца, сидевшего на веслах, Ник был совершенно уверен, что никогда не умрет».

Образ природы, спасительной и вечной силы, проходит по существу через все рассказы о Нике Адамсе. В романе же «Фиеста» этот образ вырастает до масштабов символа, и природа остается, как писал Хемингуэй в одном письме, «вечной, как герой». И действительно, природа — один из героев романа, именно она противопоставляется людской суете. И чтобы подчеркнуть это, Хемингуэй предпослал роману два эпиграфа — первый о «потерянном поколении», а второй из Екклезиаста, начинающийся величественными словами: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки».

Начертав па своем знамени слова «Задача писателя — говорить правду», Хемингуэй тем самым определил себя продолжателем реалистических традиций американской и мировой литературы. Это видно и из перечисления великих мастеров, которых он считал своими учителями. В литературе Соединенных Штатов он выделял Марка Твена и его книгу «Приключения Гекльберри Финна». «Из нее вышла вся американская литература»,— писал Хемингуэи. С уважением отзывался он и о творчестве Драйзера и Шервуда Андерсона. В европейской литературе оп высоко ценил таких могучих реалистов, как Стендаль, Флобер, Мопассан, Томас Манн.

Особое место занимала русская литература: «Чудесный мир, который

[08]

дарили тебе русские писатели». Хемингуэй восхищался точностью описаний, глубиной психологического анализа Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова.

Однако при всем своем восхищении гениями литературы прошлого Хемингуэй отвергал саму мысль о возможности подражания им. «Любое искусство,— утверждал он, — создается только великими мастерами... Когда появляется истинный художник, великий мастер, он берет все то, что было постигнуто и открыто в его искусстве до него... а затем великий художник идет дальше того, что было открыто и сделано ранее, и создает свое, новое». В другом случае он писал: «Единственный способ понять, на что ты способен, — это соревнование с писателями прошлого».

Вот такие высокие задачи ставил перед собой Хемингуэй. По его высказываниям и прежде всего по самим произведениям писателя видно, как упорно искал он свой стиль, свою манеру увидеть и запечатлеть окружающую действительность. Он стремился, по его словам, «проникнуть в самую суть явлении, понять последовательность фактов и действий, вызывающих те или иные чувства, и так написать о данном явлении, чтобы это осталось действенным и через год, и через десять лет,— а при удаче и закреплении достаточно четком даже навсегда, — мне никак не удавалось, и я очень много работал, стараясь добиться этого».

Своим девизом Хемингуэй взял ясность. «Обязательной чертой хорошего писателя является ясность», — писал он. «Писать с честной ясностью — гораздо труднее, чем писать с преднамеренной сложностью. Стиль писателя должен быть четким и ясным, его воображение богатым и опирающимся на реальность, а его слова простыми и энергичными. Великие писатели обладают даром великолепной краткости». Отсюда и характерные черты хемингуэевского стиля — предельная сжатость языка, выпуклость, зримость описаний, обнаженность слова, необычный диалог, идущий, казалось бы, по поверхности, но содержащий в себе глубокий и многозначный подтекст, умение опустить необязательное.

Творческие поиски Хемингуэя были неотделимы от выработанного им этического кодекса писателя, отмеченного высочайшей требовательностью. Широко известны его слова в книге «Зеленые холмы Африки» о том, что писателю помимо таланта п самодисциплины «нужно иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже».

Проблема честности писателя, его верности своему призванию, так волновавшая Хемингуэя, нашла свое блестящее воплощение в одном из лучших его рассказов «Снега Килиманджаро», где он создал образ писателя, продавшего свой талант ради денег, ради комфорта.

Претила Хемингуэю и позиция тех писателей, которые недостаток таланта пытались компенсировать обслуживанием той или иной политической партии. «Писатель может сделать недурную карьеру, примкнув к какой-нибудь политической партии, работая на нее, сделав это своей профессией и даже уверовав в нее, — отмечал Хемингуэй. — Если это дело победит, карьера такого писателя обеспечена. Но все это будет не впрок ему, как писателю,

[09]

если он не внесет своими книгами чего-то нового в человеческие знания. Нет на свете ничего труднее, чем писать простую честную прозу о человеке... И если писать правдиво, все социально-экономические выводы будут напрашиваться сами собой».

Новые социально-экономические идеи появились в творчество Хемингуэя в 30-е годы естественно, как художественное отражение новых обстоятельств, возникших в Соединенных Штатах в эпоху великой депрессии. Таким откликом стал роман «Иметь и не иметь» (1937), роман о человеке, который в одиночку борется с обществом, обрекающим его и его семью на нищету, на гибель. Примечательным в новом романе было то, что писатель подводил своего героя-одиночку в момент его гибели к весьма многозначительному выводу: «Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один».

Хемингуэй вписал эти слова в гранки романа, когда в любимой им Испании в 1936 году вспыхнул фашистский мятеж. Гражданская война в Испании оказалась в известной мере переломным моментом в его политическом мышлении и в творческих решениях. Хемингуэй выступил как убежденный, страстный и непримиримый борец с фашизмом, он принял участие в борьбе испанского парода за свободу как писатель, как публицист, а временами и как солдат. В этой войне ему открылись новые герои, с которыми Хемингуэю доселе не приходилось сталкиваться,— коммунисты, бойцы Интернациональных бригад, добровольно приехавшие в Испанию, чтобы сражаться за свободу чужой им земли.

Этот новый герой вошел в творчество писателя, в пьесу «Пятая колонна» (1938), в роман «По ком звонит колокол» (1940). И если первая мировая война оборачивалась в романе «Прощай, оружие!» бессмысленной бойней и его герой Фредерик Генри дезертировал, то новые герои, участники народно-революционной войны в Испании, обнаруживали, что на свете есть то, ради чего стоит воевать, и, если понадобятся, то л умереть — свобода народа, достоинство человека.

К таким людям принадлежит главный герой романа «По ком звонит колокол» Роберт Джордан, американец, сражающийся в рядах Интернациональных бригад, направленный в тыл к франкистам, чтобы с помощью партизан взорвать мост. И опять предощущение трагедии пронизывает повествование с первых же страниц. Угроза смерти витает над партизанским отрядом то в виде фашистских самолетов, то в облике вражеских патрулей, появляющихся в расположении отряда. Герой знает, что выполнение задания почти наверняка означает для него гибель, но он готов умереть во имя долга. Так оно и происходит — раненный во время взрыва моста, Джордан остается на верную смерть, прикрывая отход своих товарищей.

Когда Республика в Испании потерпела поражение, Хемингуэй написал вдохновенное слово-реквием «Американцам, а павшим за Испанию» (1939). И вновь, как и в романе «Фиеста», здесь возникает образ земли. Но на этот раз в древней формуле Екклезиаста земля сливается с памятью о героях, погибших в борьбе за свободу: «Мертвым не надо вставать. Теперь они час-

[10]

тица земли, а землю нельзя обратить в рабство. Ибо земля пребудет вовеки. Она переживает всех тиранов».

В годы второй мировой войны Хемингуэй сражался против фашизма и оружием слова, и просто оружием. Он охотился за немецкими подводными лодками на своем рыболовном катере у берегов Кубы, высадился с войсками союзников во Франции, участвовал в освобождении Парижа, в кровопролитных боях на германской земле.

Он высоко оценивал решающую роль советского парода в разгроме гитлеровской Германии и резко высказывался против происков империалистических кругов, направленных на разжигание новой воины, на этот раз против Советского Союза. Им были написаны тогда мудрые слова: «Теперь, когда война кончилась и мертвые, мертвы, для нас настало еще более трудное время, когда долг человека — попять мир. В мирное время обязанность человечества заключается в том, чтобы найти возможность для всех людей жить на земле вместе».

Похожие мысли высказывал н герой написанного Хемингуэем после войны романа «За рекой, в тени деревьев» (1950) полковник американской армии Ричард Кантуэлл, пожилой, израненный человек, приехавший в Венецию для последнего свидания с любимым городом п с любимой женщиной. Значительная часть романа отдана: воспоминаниям Кантуэлла о недавно закончившейся войне; он с огромным уважением говорит о русских: «Лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее,— и с презрением отзывается об американских генералах-политиках и о тогдашних государственных деятелях США. — Теперь нами правят подонки».

Роман «За рекой, в тени деревьев», как и все предшествующее творчество Хемингуэя, отмечен печатью трагедии. Полковник Кантуэлл знает, что смерть поджидает его буквально за ближним углом, но он встречает ее достойно. И вновь возникает тема вечной земли, в которой находит свое успокоение человек. «Я бы хотел,— думает Кантуэлл, — чтобы меня похоронили где-нибудь подальше, на самом краю усадьбы, по чтобы оттуда был виден милый старый дом и высокие тенистые деревья... Я бы смешался с той землей, где по вечерам играют дети, а по утрам, может быть, еще учат лошадей брать препятствия и их копыта глухо стучат по дерну, а в пруду прыгает форель, охотясь за мошками».

Когда читатель окидывает мысленным взором все творчество Хемингуэя, он видит, как меняется его герой. Джейк Барнс в «Фиесте», страдая от жестокости страшного мира, в котором он и его друзья обречены жить, искал убежище от этого трагического мира в работе, в пьянстве, в бегстве к природе. Фредерик Генри в романе «Прощай, оружие!» пытался укрыться от бессмысленности убийственной войны в тихой Швейцарии, надеясь найти спасение от одиночества в объятиях любимой женщины, но терпел поражение. Одинокий бунтарь Гарри Морган в романе «Иметь и не иметь» бросал вызов обществу, отказывающему ему в праве на человеческое существование, и только в последний миг, погибая в неравной борьбе, приходил к пониманию того, что человек один бороться не может. Роберт Джордан в романе «По ком зво-

[11]

нит колокол» делает решающий шаг вперед по сравнению с предшествующими героями Хемингуэя и находит свое место в рядах борцов за свободу. Полковник Кантуэлл, прощаясь с жизнью, видел ей оправдание в том, что принимал участие в войне против фашизма.

У всех этих героев есть одна общая примечательная черта. Страдая от внутренней рефлексии, от отсутствия согласия с самим собой, от недостижимости гармонии в жизни, от одиночества, на которое обречен человек в этом разорванном мире, они искали утешения и спасения у природы. Лучшие дни детства Ника Адамса прошли в лесах Северного Мичигана, и теплая память о них будет согревать его всю жизнь. К лесам и рекам Испании бежит Джейк Барнс, чтобы найти там успокоение. В горах Швейцарии надеется укрыться от жестокости войны Фредерик Генри. В лесах Гвадаррамы находит свое короткое счастье и героическую смерть Роберт Джордан. Лагуна Венеции окапывается последней радостью полковника Кантуэлла.

Все они беглецы из мира цивилизации. И героизм их проявляется в том, что они старались жить, страдать и умирать достойно, выполняя свой долг, человеческий и воинский.

Старик Сантьяго в повести «Старик и морс» живет в ином мире. Оп не ищет спасения в природе, он принадлежит ей. Он не только прожил свою долгую жизнь в единении с природой, с морем — он частица этого мира природы. В старике Хемингуэй нашел наконец того гармоничного-героя, которого искал всю свою писательскую жизнь. В Сантьяго гармонично сочетаются смирение и гордость: «Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к нему смирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой пи позора, ни утраты человеческого достоинства».

Старик точно знает, зачем он родился на свет: «Ты родился, чтобы стать рыбаком, как рыба родилась, чтобы быть рыбой». Он ведет свою титаническую борьбу с огромной рыбой одни на один, как и положено герою. Поединок этот со всеми его перипетиями, когда победа склоняется то па одну, то на другую сторону, все больше начинает напоминать подвиги героев мифов. Герой мифа должен вести борьбу в одиночестве, только тогда он может проявить все свое мужество, стойкость, отвагу, умение.

Борьба старика с рыбой закапчивается его победой, но его трофей крадут у него акулы. Старик сражается сними изо всех сил, он не хочет сдаваться. И вот тогда старик произносит самые главные слова, в которых воплощен весь смысл повести: «...человек не для того создан, чтобы терпеть поражения... Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».

В этих словах, можно сказать, и весь пафос творчества Хемингуэя.

Б. Грибанов

[12]

Хемингуэй Э. Сборник. Фиеста (Восходит Солнце). Прощай, оружие! Старик и море. Рассказы. М., 1988, с. 5-12.

Хемингуэй пишет «По ком звонит колокол»

Эдуард Лимонов

Хэмингвэй: росла ли шерсть на груди?

 Человек сделал себе огромную писательскую карьеру на том, что писал исключительно об эмигрантах. Самая худшая его книга - последняя "Старик и море". Вымученная, неинтересная, псевдоглубокомысленная. По ее поводу он получил Нобелевскую премию.

 Самая лучшая, начатая в конце 50-х и так не законченная предпоследняя: "Переносной праздник" (в принятой в России транскрипции "Праздник, который всегда с тобой) - книга воспоминаний о Париже. Восхитительная, с многими вкусными деталями, как эмигрант, проживший в Париже без малого 14 лет, удостоверяю. Свидетельствую. Простая. Самые лучшие книги - простые.

Хэмингвэй приехал в Париж в 1921 году, родившийся в 1888, он таким образом имел на счету 22 года. До этого он успел попасть на Первую мировую войну в самый ее конец, в качестве санитара. Служил в Италии. Всего несколько месяцев. В 1918 был осыпан осколками. Раны были несерьезные, но тело оказалось все покрыто мелкими белыми шрамами. По видимому, это отпугивало девушек, так как Хэмингвэй впоследствии жаловался на эти некрасивые шрамы. Вместе с большим Хэмом приехала в Париж его первая жена. У пары родился сын по кличке "Бэмби". В Париже тогда обитала (как впрочем, а в 80-х годах, когда там жил я) многочисленная американская литературная колония. Большой сырой юноша, тогда он носил только усы, Хэмингвэй числился корреспондентом "Чикаго Трибюн", сам он был из Оак Парк - или Дубовая роща, неподалеку от Чикаго. Можно сказать, что такое назначение в Париж было настоящей синекурой, а если учесть атлантический океан, то это было покруче, чем получить назначение собкором "Комсомольской Правды". Хэмингвэй крутился среди англоязычной писательской колонии и чувствовал, по-видимому, себя как рыба в воде. Он сумел понравиться тетке Гертруде Стайн, и стал у нее частым гостем в ее квартире на 27, rue de Florus, там где эта улица выходит к бульвару Распай. За углом помещается лучшая в мире (якобы) школа по изучению французского "Альянс Франсэз", а в самой квартире Стайнихи недолгое время в 1980 году помещалось издательство "Рамзэй", там-то я, развалясь в кресле, выцыганил у моих издателей Повера и Рамзэя еще 9 тысяч франков и, бросив взгляд на книгу фотография Мэрэлин Монро "Джентльмены предпочитают блондинок", сам придумал новое название для своей книги "Русский поэт предпочитает..."

Хэмингвэй ходил к Стайн, чтобы знакомиться с влиятельными литераторами. Тетка Гертруда познакомила-таки его с Шервудом Андерсеном, с уже знаменитым тогда молодым Скоттом Фитцжеральдом и его женой Зелдой. Знакомствами Хэмингвэй оброс, однако, видимо, у него был не очень уживчивый характер. Менее чем через год Хэмингвэй выпустил небольшой памфлет "Весенние потоки", где иронически отозвался о большинстве своих парижских знакомых литераторов, в том числе и об Андерсене. Так что одной чертой своего характера общительностью, он был приспособлен к жизни, другой же - злым языком, разрушал то, что приобрел общительностью. С Андерсеном он оставался в натянутых отношениях до конца дней своих.

В конце концов, ему удалось дебютировать в литературе. Его романы "Прощай оружие", "По ком звонит колокол", "За рекой в тени деревьев" - это романы об эмигрантах, о людях, живущих не в своей собственной стране, впрочем, главный герой обычно все равно американец. Чтобы стать Великим Американским писателем, американский писатель должен покинуть Америку и уехать в Париж. Два писателя испробовали этот рецепт и у обоих он удался: Хэмингвэй и Миллер. Можно добавить к ним третьего - поэта Томаса Стернси Элиота, американец, он уехал в Великобританию.

Очевидно, американская действительность лишена универсальности, герой же эмигрант придает литературному произведению универсальность. Романы Хэмингвэю не очень удаются. Его стиль точных мускулистых описаний для романа не подходит, в конце концов, он надоедает. Все романы Хэмингвэя недоделаны, скомканы и смяты. Но зато он величайший мастер рассказа. В книге "Мужчины без женщин", это сборник рассказов, есть рассказ "Киллеры". Рассказ представляет собой практически непрерывный диалог. За диалогом просматривается сюжет. В придорожное кафе являются два гангстера-киллера, они ищут шведа Андерсена, чтобы его убрать, но в кафе только старик-хозяин и его помощник - подросток. Диалог точен, циничен, быстр и трагичен. Ничего лишнего. Я считаю рассказ "Киллеры" шедевром. (По нему сделан, кстати, отличный фильм.) Хэмингвэй, возможно, один из лучших стилистов в американской, да и вообще мировой литературе. Он тщательно следит за собой. Он ввел в большую литературу диалог и поселил его там навечно. Он сделал диалог правдоподобным, немногословным, приближенным к жизни. Снабдил его всеми возможными интонациями. "Yes - he said", до Хэмингвэя не имело легитимной прописки в литературе, после него имеет. Дело в том, что Хэмингвэй убрал из литературы - литературу. Во всяком случае стремился убрать.

Он много пил, много ел, вот только не курил, боясь потерять обоняние, незаменимое, как он считал, для писателя. Ему бы показалось оскорбительным, если бы он увидел пингвиновское издание "Портативного праздника": бюст писателя, блюдо с устрицами, куски французского хлеба "багета", бокал с белым вином, карандаши, блокнот и... сигарета в пепельнице рядом с синей пачкой "Житан". Обложка неплохая, но ляпсус налицо.

 Он много раз женился, кажется, последняя его жена Мэри Хэмингвэй была шестой. Признавался, что по-настоящему любил только первую - Хэдли. От всех жен от считал своим долгом иметь детей или это традиции того времени? Но он имел детей от всех.

Постарел он быстро, непонятно от излишка ли это алкоголя, или просто гены были такие раностарящееся тело предусмотрено было в генах? Есть его фотографии в шортах, где он на съемках какого-то фильма, экранизации, кажется, "По ком звонит колокол". Животастый как гиппопотам, складки, дряхлые ноги, короче, "старик Хэм", а ведь на снимке ему едва пятьдесят лет.

 В юности он занимался боксом. Даже кого-то научил боксировать с тенью. Ходил на боксерские (там держали пари) спарринги в Зимний цирк. (Впоследствии я жил недалеко от "Зимнего цирка" и, кажется, в 1982 году Тьерри Мариньяк повел меня туда на 1-ый чемпионат Европы по таиландскому боксу.) Я не думаю, что Хэмингвэй был способным боксером. Просто он был сырой верзила, такой по комплекции как Давлатов, так что если он замахивался да еще знал два-три удара, то вот и боксер.

Побывал я и в том помещении, где помещалась американская библиотека (она же книжная лавка) "Шекспир энд Компани", где тогда работала Сильвия Бич. Мой друг Леон с компаньоном купили магазинчик на рю Одеон (по-моему, я не ошибаюсь, в любом случае, на улочке идущей к Одеону) и стали продавать там издания "Дилетанта" и других тогда нон-конформистских издательств. Я пришел поздравить с новосельем и узнал, что именно здесь и помещалась книжная лавка Сильвии Бич. Куда приходил Хэмингвэй.

 В 1936 году Хэмингвэй был в Испании, где тогда шла война. Однако, вопреки легендам, был он там недолго, и большую часть времени провел в мадридском отеле, вместе с другими журналистами интернациональных изданий. В 1944 журналист Хэмингвэй, вопреки запрету командования, умудрился с небольшой коммандос упросить французского генерала Леклерка взять его в Париж с передовой колонной. По пути Хэм и его американцы чуть не отправились на тот свет, натолкнувшись на отряд особенно злых эсэсовцев. Все обошлось, эсэсовцы все равно отступали по приказу своего командования. Хэмингвэй же оккупировал, примчавшись на пляс Вандом, отель Риц, где и засел в баре. Потому слухи о военных доблестях Хэмингвэя сильно преувеличены. (Тут, признаюсь, меня подталкивает к разоблачению и моя личная воинская ревность. Я, как-никак, побывал на пяти войнах плюс на месте конфликта в Таджикистане.)

Раз уж дошло до разоблачений. Из той же отличной книги "Передвижной праздник" возникает впечатление, что Хэмингвэй был ужасно беден. И это впечатление противоречит воспоминаниям самого Хэма, он не только постоянно ходил в кафе, он еще и работал в кафе. Мог позволить себе отпуск в горах. А дело в том, что сам он был из состоятельной докторской семьи, получал приличные деньги от своей газеты «Чикаго Трибюн», и очень приличные. Ведь ему удавалось порой интервьюировать таких звезд, как сам французский премьер Клемансо. Но основные поступления семьи шли от родителей Хэдли, она была из очень состоятельной семьи, и родители пересылали дочери и внуку Бэмби кругленькие суммы. Так что мифология ложна быть разрушена. Хэмингвэй жил в Париже как плейбой какой-нибудь. Это не умаляет его литературных заслуг, однако в сравнении с ним, я просто вел нищенскую жизнь в Париже, особенно первые лет пять.

Хэм много путешествовал. На корриды в Испанию, в зеленые холмы Африки. Его книги не в пример книгам Миллера, вполне приличные, особенно романы, не несли в себе нигилистического анархизма, потому никаких препятствий в их публикации у Хэма не было. С 1928 года со времени публикации "Прощай, оружие!" (кстати, названия для своих книг он всегда умел выбирать отличные) он имел и все увеличивающуюся славу, и деньги. Так что путешествовать было на что. В поисках тепла, и хорошего рома, он поселился на Кубе, еще во времена Батисты. Кстати, сержант Батиста вначале был неплохим правителем для Кубы, у него были в 40-е годы даже прогрессивные устремления. Лишь позднее, он позволил американским гангстерам прибрать остров к рукам. И они охотно разместили на Кубе два своих традиционных бизнеса: проституцию и игорные дома. Так что, когда Кастро (с помощью американки, своей любовницы. Она дала ему денег на покупку шхуны "Грандма" и оружия) высадился на Кубе, американское правительство смотрело на эту авантюру неоднозначно. Им хотелось развалить криминальный рай, созданный их соотечественниками на Кубе. А Кастро, тогда еще не высказывал тех марксистских, а главное советских симпатий, которые он высказал впоследствии (вынужденно). В 1960 году Хэм все же убрался с Кубы, от греха подальше. С игорными домами и проституцией у него не было на Кубе проблем. Но с "барбудос" (бородачами) могли появиться. Хэм обосновался в Кэтчуп, штат Айдахо. Там его стали осаждать папарацци и паломники, поклонники его творчества. В 1960 году Эрнест Хэмингвэй покончил с собой, засунув дуло двуствольного ружья в рот и нажав на крючок большим пальцем ноги. Мозги Хэмингвэя прилипли к обоям вместе с частями черепной кости и скальпа. Отец Хэмингвэя также покончил с собой. Его внучка, Марго, известная модель и актриса ( я видел ее в фильме конца 70-х - "Мистик", где играет и ее младшая сестра) также покончила с собой в день смерти деда, кажется, в 1995 , также застрелившись. Доктора говорят, что Хэм был очень испит, болен, истощен нервно и предпочел уйти из жизни. Правда, способ был выбран варварский, изуверский.

Период расцвета, так называемой, критической биографии (с 70-х годов, я полагаю) не оставил ни одного не оскверненного трупа. Выдающиеся критические биографы копались в могилах и в полном смысле в грязном белье великих людей. (Так были опубликованы показания горничной отеля, где Уальд и его граф Дуглас (Бози) предавались греховной любви, пятна дерьма на простыни сделались достоянием читателей всего мира.) Не пощадили и Хэма. Обвинили его в том, что он будто бы был никудышным мужчиной, потому так часто менял жен. Еще при жизни один писатель-наглец обвинил Хэма в не мужественности, в том, что у Хэма "волосы на груди не растут". К сожалению, я сейчас не помню, кто это был (кажется, Гор Видал, но вряд ли, он был слишком молод, лет на 20 моложе Хэма). Дело чуть не дошло до драки.

Мифологизация священных монстров совершается по своим законам. Сохраняются самые яркие шокирующие эпизоды, или даже слухи. Отбрасываются мелочи и детали, мотивировки поступков. Участвовать в гражданской войне в Испании можно было и фланируя по мадридским улицам от отеля до, как сейчас говорят, "брифингов" в Министерстве Информации. Мне был известен немец-тележурналист, получивший международную премию за репортажи из Боснии. На самом деле означенный немец не вылезал из белградского отеля и был постоянно пьян. На репортажи посылал серба Стрингера, и тот за несколько сотенных долларовых бумажек, регулярно подставлял свою шкуру. Но это уже не о Хэмингвэе, прошу прощения.

Хэм породил множество подражателей. Портреты Хэма в свитере крупной вязки бородатого, с трубкой и седым ворсом украшали стены комнат советских интеллектуалов. Были у него и серийные копии. Одного из них француза Романа Гари я вывел под именем Давида европейского Хэмингвэя в рассказе "Замок". "Я участвовал в трех войнах, написал 21 книгу, был женат шесть раз", - говорит Давид в моем рассказе. Европейский Хэмингвэй и в самом деле застрелился из маузера в декабре 1980 года, и его некролог в "Le Matine" соседствовал со статьей о моей первой книге.

Цитируется по изд.: Лимонов Э.В. Священные монстры (портреты).

Далее читайте:

Исторические лица США (биографический указатель).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС