Николай ИВЕНШЕВ
         > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > РУССКАЯ ЖИЗНЬ


Николай ИВЕНШЕВ

 

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"



К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011


Редакционный совет

Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Вячеслав КУПРИЯНОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Татьяна НАБАТНИКОВА
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Маргарита СОСНИЦКАЯ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
"МОЛОКО"
СЛАВЯНСТВО
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
РОМАН-ГАЗЕТА
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА

XPOHOC
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Первая мировая

Николай ИВЕНШЕВ

По ту сторону льда

Этюд

Крайне интересно знать о том, как живут рыбы зимой. О людях в декабре, январе и феврале почти все известно. Они  сидят у телевизора и ходят на работу.

Вокруг зимних людей много всякой живности. Кошки, собаки, даже водоплавающие карлики в аквариуме.  Это рыбы-рабы.

Но по большому счету все рыбы – рабы. Они немы подо льдом. Они тычутся в ледяное одеяло  своими холодными, резиновыми губами, хотят что-то нам сказать. Но у них не получается. Не выходит.

Они хотят нам прокричать о своем сиротстве. Рыбы страшно одиноки. Им просто не с кем поговорить, вот они и разучились это делать. Ну, кто, скажите на милость, был бы рыбьим собеседником?

Тритоны, моллюски?

Тритоны. Их и летом-то днем с огнем не отыщешь. И в самом деле,  не объявили ли люди войну  саламандрам? И тритоны скрылись, ушли в партизаны. Лягушки  уже в ноябре временно откидывают свои зеленые копыта. До первой трели жаворонка. До первой трепетной девушки у пруда.

У лягушек анабиоз.

Карасики и окуньки, плотва  поблескивают где-то в метре ото льда и в полуметре друг от друга. Карасики равны между собой. И им нечем похвалиться. Разве что тем, сколько личинок они проглотили на завтрак. Ну, похвалишься. И что? Дальше – скука «загородных дач».

Сазаны? Их на  Кубани называют шараны. Истинные жулики. Но они и по характеру своему не могут быть общительными. Проболтаешься, соседний сазан живехонько схватит твою добычу.

Щуки? Да, у них красивое тело, длинное, с голым соблазнительным пупком. Но щуки со дня сотворенья мира чувствуют свою ущербность. Они обречены быть хищницами, прятать зубы за тонкими своими и длинными крейсерскими губами.

Щуки попадаются на сущую чепуху. На блестящий предмет. Вот тогда-то они и рыдают темными слезами: «Её, саму-то круглую обманщицу, отличницу жратвы, и провели». И вскоре, после  слез, щуку пропускают через мясорубку. Была щукой, красавицей с лысым затылком, а стала элементарной котлетой. Более того, и это еще обиднее люди швыряют недоеденную котлету на пол. Кошке.

И все же рыбы, по ту сторону льда, пристально наблюдают за людьми.

Они на работу, может быть, и не ходят, но у них – вечный телевизор. Даже, если  лед запорошен или покрыт снегом, все равно рыбы видят людей. Через перископы снежинок. Это точно. Но и люди сами дают шанс наблюдения за ними.

Приходят со своими  коловоротами, пыхтят. Сваливается шапка. Пыхтят, трут нос и уши. И крутят, крутят. Что у них там за пазухой? Душа? Лицо, как красное решето, трясется на морозе. И вот отверстие просверлено. И мужчина в валенках садится на раскладной стульчик. Мужчины, как правило, лет  40-50-60. Молодым это дело не по нутру. А эти уже отжили свое. Они поняли всю бессмыслицу  жизни. И этих брошенных жизнью  людей рыбам  жаль. Рыбы понимают:  мужички разочаровались в любви, в сексе, в деньгах, в детях, во всем. Они бы тоже не прочь поговорить с рыбами, да никак не получается. Лед, всюду толстенный лед. А за пазухой у каждого пузырек со спиртным. Отхлебнут немного, и лицо смягчается. В этом лице, оказывается, остались остатки жизни.

- Эта- кум да куме судака тащит! Вдоль по Питерской, да по Тверско-о-ой!

Дорогие мои, рыбоньки! Не очаровывайтесь. Они живехонько схватят вас за воротник, то бишь, за жабры. И кинут на лед. На ваши скользкие лопатки.

И потом отнесут жене. На кухню. У той, хоть и у самой рыбья кровь, но, удивительно, остались крохи тепла. Жена чуть - чуть поведет плечами, этим напрочь забытым жестом.

Может  мужчины из-за этого пустяка-колобка и таскаются на рыбалку.

Из - за забытых женских плеч.

Иногда, природа или Бог, кто в первую очередь неизвестно, мстят людям. И людишки сами улюлюкают под лед. Как египетские фараоны. С полной  амуницией. При машине УАЗ. При удочках и рыболовных голенищах. Буль-буль-буль пузырики. Бензобак УАЗа закручен наглухо. И это более чем прекрасно. Рыбам горючка ни  к чему, даже, если она и дорожает день ото дня. И тогда у рыб бешеная радость. Они расправляются с человеком. Они не крутят его на мясорубке. Рыбы более гуманные существа. Едят так. Без кетчупа.  И в это время они, рыбы, не так одиноки. Они жутко человеколюбивы.

Такой вот круговорот рыб и людей в природе.

Об этом еще в  произведении  Шекспира «Гамлет» рассказано в  подробности. Неизвестно читали ли рыбы Шекспира. Люди, уверен точно, не читали, потому как ведут они себя далеко не по - шекспировски. Скучны и смешны. Жалки… Где эти жесты? В далеком прошлом. Там. Вот ты натягиваешь колготки на одну ногу, потом на другую. Не до конца: «Целуй сюда, целуй, целуй, миленький мой зайчик, ножка бо-бо…» Эх, была бы хоть такая глупость. Умная. Природная. А то: «Рубль свалился» Что мне с того рубля? Вот в детстве я свалился с  омета сена прямо в мамины руки. И мама меня к себе прижала, не отпускала. От нее пахло цветами со смешным названием «кашка», и в небе порхали темные точки, которые мама называла «Жавороночек»…

…Я точно знаю это место, где мы с тобой пролетали лет пять назад. Как порхающие жаворонки. Это  возле «старой бани». Теперь там рынок. Мужики торгуют женскими трусами. Но место по-прежнему называется «возле старой бани».

Мы поджары, как охотничьи сеттеры. От неистовой, изнурительной даже любви животы не растут. Ты открывала тогда на стук в ритме «Баса-новы». И наши одежды сами  подлетали к потолку. И висли там, в воздухе, освещая нашу любовь.

Так вот, мы проходили мимо старой бани. И ты спросила: «Знаешь, за что я тебя полюбила?»

- За что? И разве можно любить человека за что-то? Ненавидеть за что-то можно?! Так?

- Не совсем. Я полюбила тебя за то, что ты не смотришь телевизор?

- Это преступление?.. Хммм…

- Оно строго карается. Я никогда не буду иметь дело с человеком, который смотрит телевизор. Это крайнее бесстыдство. Это все равно, что подглядывать в щелку за… за…

Ты не находила слов.

Я читал, давным-давно, рассказ  Исаака Бабеля «В щелочку». Там герой за какие-то деньги подглядывал за половым актом в публичном доме. Он платил за это. Пятак что ли? Или гривенник. Отвратительно, как всё у Бабеля.

Я никогда не называл тебя рыбкой. Лисичкой, точно, называл. Но ведь это и правильно. Во - первых у тебя  был длиннющий хвост. В опасные моменты ты раскидывала волосы по плечам, говоря, что это своего рода броня, которая тебя защищает.

Во-вторых, у тебя были лисьи глаза. С зелеными искрами. Эти зеленые искры ты рассыпала не всем, а только в редкие моменты. Мне в полной мере. Другим чуток. Ведь почти все люди злостно смотрели телевизор, сериалы, убийства,  соития звезд, потасовки, жизнь гомосексуалистов, рекламу «Тампаксов».

Ты была  лисичкой. У меня даже на  сотовом телефоне, на старом сотике, было набрано «Лис».

Интересно, а сама-то ты смотрела телевизор? Наверное, мельком. Походя. Ты ведь тогда была по эту сторону льда. Ты стучала согнутым пальцем по дощатой двери в ритме: три тона полутон, два тона - полутон. Или все наоборот. Забыл уже. А у кого спросить про ритм? У рыб?

Мне, думается, что они, эти дурацкие рыбы, давно прочухали нашу ледяную жизнь, наши вечные, элегантные танцы на льду.

Мы уже и сами то не знаем где танцуем до упаду. В телеке? Со звездами? На льду? Подо льдом? На сковороде? В тонущем УАЗИКе? С женой в постели? С внезапно выхваченным из прошлого жестом? У «старой бани»? У новой кофейной мельницы? У церкви, у мечети?  Мы танцуем. И наши рты немы, хоть и вытягиваются они в улыбки, в длинные, тонкие крейсерские улыбки. Мы танцуем? Вот у  этой уже познавшей все девушки щучий пупок. А этот шаранчик сейчас после танца подведет к столу, и вы с ним чокнитесь? А потом он вас застрелит из широкого лопатника-портмане. А девушку эту через годик, уже толстую, как спринцовка,  прокрутят на мясорубку и швырнут коту.

Мы танцуем, как заведенные. Чешуя рекламы тоже подтанцовывает. Фонтан  в форме кита струит разноцветные веревочки. Нас заалепляет пот. Пот клейкий, силикатный. Мы плывем в этом холодном поту. И взмахиваем руками, дрыгаем ногами. Склеиваем улыбки. И рыбы  зрят на нас своими остекленевшими от ужаса глазами. Это – Питер Брейгель.

Я хотел бы рассказать обо всех  своих открытиях тебе. Но вот беда. Ты тоже танцуешь и уперлась в телевизор. Тебе некогда. Ты скажешь  на все это: «Чушь! Полный бред! Старой бани не было в помине. Какие такие караси да щуки»

Короче говоря, лучше не заикаться. В стране глухих, немых, слепых это делать бессмысленно.

И все же я попытаюсь записать этюд о зимних рыбах и январских людях на магнитофон. А вдруг ты оторвешься от экрана, от «прихлопов и притопов» и включишь мною наговоренную чушь, и я увижу, как силикатный клей на лице твоем, застынув, лопается, и его крошки отстают,  шелушась, ссыпаются с лица. С «хвоста».

Я надеюсь: «А вдруг да  и мелькнет зеленовато золотистая, бесстыдная щелочка улыбки, от которой веет смертельно-сладостной истомой»

 

 

 

 

 

РУССКАЯ ЖИЗНЬ


Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев