|
|
|
|
Елена Черникова |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Елена ЧерниковаElena ChernikovaМальчики- Иван Иваныч, принесли последний сценарий. Прочитаете или сразу в архив? - Надо же! Вы сегодня в хорошем настроении, голубушка. А вот и возьму и прочитаю! А вот пусть все удивятся! Покажите. - Текст маленький, как для мультика, хотя можно и разогнать на полный метр… - Вы с ума-то не сходите. Я же сказал: прочитаю. А снимать кино – это, знаете, с ума-то... Но давайте же, давайте. Ага: «Мальчики». А девочка будет? - Будет, будет. - Ну ладно. Вы тут не мельтешите. Кофейку минут через пять дайте, пожалуйста. Ну ладно, через десять, но так долго читать – это только ради вас, голубушка, только…
Юный Музыкант, гитарист. Родители, учитель, дача, музыка кругом, изящная обстановка, жизнь уже почти удалась.
Юный Бродяжка, сбежавший во время пожара из иркутского интерната для слабослышащих. Беспризорник, оборванец, озлобленный на весь мир, уже приворовывающий на вокзалах. Бродяжка пересёк почти всю Россию: добирался до Подмосковья. После пережитых ужасов он стал гораздо лучше слышать. Попадает в уютный лес, ночует там под кустом. Тепло. Однажды утром обнаруживает дачу с весьма беззащитным забором. Подсматривает за жизнью обитателей. Проникается сначала завистью к Музыканту, а потом и лютой ненавистью. Решает его убить, поскольку всё это несправедливо. Пока Музыкант тренирует пальцы, Бродяга ходит по лесу, изобретая всё лучшие способы убить ненавистного счастливчика. Бродяге абсолютно неизвестны муки, испытываемые Музыкантом, который всё никак не может сыграть так, как надо. А как надо, однажды сказал его учитель (а Музыкант случайно подслушал). Была обычная репетиция. Отец слушал игру Музыканта с удовлетворенным видом. Учитель почти плакал. По окончании репетиции Учитель сказал Отцу Музыканта, что сам лично никогда больше не выйдет на сцену в качестве солиста. Отец спросил почему. Учитель сказал: «Играть всегда надо так, будто твой слушатель – Иисус Христос». Он имел в виду, что юного Музыканта, его ученика, он уже ничему не сможет научить. Музыкант, случайно услышавший фразу Учителя, решил, что его Учитель не верит в его способности. То есть Музыканту никогда не сыграть так, как не стыдно играть перед Богом. И вот с тех пор он молится, играя на гитаре, чтобы его услышал Иисус Христос, и ждет какого-то чуда, которое показало бы ему, что он услышан и одобрен Всевышним. Муки Музыканта ужасны, поскольку он уже виртуоз высшего класса, а сигнала и чуда всё нет. За Музыкантом постоянно наблюдает очень нарядная, весёлая Девочка, жительница соседней дачи. Пытается попасть ему на глаза. Ничего не получается. Девочка в ярости. Бродяга видит муки Девочки, отчего решение навести справедливость с помощью убийства Музыканта укрепляется. Выучив расписание жизни дачников и их привычки, Бродяга хитростью выманивает Музыканта в лес и, кривляясь, сообщает ему, что вот-вот убьёт. (Перед мысленным взором Бродяги пролетает Девочка.) Музыкант сначала удивляется, - всё это несколько неожиданно, - потом решает, что ну и пусть убивает. Ведь он не может достучаться до Бога. Значит, можно и не жить. Бродяга всё кривляется, обвиняет Музыканта во всех грехах, машет то острым ножом, то длинным толстым шнурком. Сцена разворачивается на полянке. Музыкант сидит на широком пне, с гитарой в руках, слушает разгорающийся бред Бродяги и никак не реагирует. Вдруг Бродяга, который всё машет руками, чуть не задел ножом гитару. Музыкант, для которого дороже гитары ничего нет, рефлекторно отодвигается: это его первая телесная реакция на измывательства Бродяги. Отодвигаясь, он случайно берёт какой-то аккорд… и вдруг слышит звук, который в первый миг даже не похож на гитарный, он другой, чистейший, тот звук, который он всё хотел и всё не мог предъявить Богу… Забыв о Бродяге, Музыкант начинает играть. Это кульминационная сцена. Бродяга не смеет тронуть его. Лицо Бродяги меняется. Из-за дерева за этой сценой наблюдает Девочка. Её лицо отражает то злорадство, то страх, то любопытство, и всё это вдруг переходит в нежность и радость. Постепенно Бродяга отходит подальше от Музыканта, бросает оружие, плачет, неумело крестится, потом опять хватается за нож, втыкает его в дерево, опять хватается за шнурок… Всё это время Музыкант играет. В какой-то момент они встречаются глазами. Музыка гитары звучит как литургическая. Финал. Музыкант едет на гастроли. Девочка, уже повзрослевшая, сидит перед огромным старинным зеркалом. В отражении – на заднем плане – Библия и новенькая гитара. Девочка разглядывает себя, потом отражения. Потом смотрит на безымянный палец правой руки: там блестит обручальное кольцо. Улыбается счастливо. Бродяга работает на стройке, кирпичи таскает – идёт восстановление сгоревшего интерната. Звучит та самая музыка, аранжированная под текущий момент.
- Эй! Подруга моя дорогая! - Слушаю, Иван Иваныч, - неторопливо появилась она с подносом, покрытым белой, вышитой по-деревенски салфеткой. – Понравилось? - Слушай-слушай. Кофе-то? – лицо его обвисло, и было заметно, что выпить ему следует воды или уже сразу коньяку. - Да уже всё остыло два раза. Вы зачитались, как я вижу. - Скажи мне, Тосенька, что это ты мне притащила? Ты из какой кунсткамеры вытащила эту розовую дребедень? Тут не хватает только бантика на папке. Пошлость какая… - Ничего не знаю, Иван Иваныч. Принесли, положили, я вам передала, но вы не беспокойтесь. Курьер не дал ни адреса, ни телефона. Так что ничего поделать нельзя, даже если вам понравилось. Да и конкурс у нас сегодня закончился. Можно будет сказать, что опоздали. - Да ты, детка, издеваешься, форменно издеваешься! Ты сама-то хоть прочитала эту околесицу? – редактор погладил свои богатые брови, ползущие во все стороны проволочками. - И с какой стати я кому-то буду объяснять, что опоздали! Мне никакого дела до этих самозваных чеховых… - Я проглядела по диагонали. Ничего, неплохо, сентиментально. Только на Чехова там ни намёка. Музыка, здоровые невинные души… - Секретарша была готова поговорить о литературе сколько надо. - Кто тут невинные души? Бродяга, охваченный страстью к убийству? Борец за справедливость! Девица, которая рвётся замуж за выгодного жениха? Она же понимает, что у Музыканта будущее? А Учитель! Гордец, которому, видите ли, Бога в слушатели подавай, а на меньшее он не согласен! И других соблазняет, малых сих в прямом смысле слова! Кто тут ещё невинные души, а? – глаза шефа наливались горечью и слезами, и было видно, что врать ему почему-то нелегко. - Ой, да бросьте вы это дело! Очень вы нервничаете. Положим в архив, и все дела. Ну что вам эта розовая, как вы выразились, дребедень! Кофе опять стынет… - Девушка опечаленно глянула на груды бумаг, заваливших кабинет начальника. Коллекция сценариев, слетевшихся в этот архив за конкурсный год, могла обеспечить работой пять-шесть Голливудов, если бы там, предположим, вдруг вымерли сценаристы, бодро и глуповато пишущие для так называемой мужской линейки. - Не-е-ет, ты ведь зачем-то дала мне эти листочки. Зачем? Ты знаешь, какие времена: что можно, что нельзя, подо что дадут бабки, подо что не дадут, а тут что? Я спрашиваю: где тут почва для денег? Зачем ты испортила мне вечер!.. - Ну не надо, всё хорошо. Конечно, я понимаю: продюсерам требуется, чтоб кто-то из мальчиков, неважно кто, изнасиловал бы девочку под кустом, прямо под окнами её дачи, под гитарный перебор, но тут это никак не получится. Видите, она всё время за деревом прячется, хотя автор указывает, что она пытается попасть Музыканту на глаза, но он не развивает эту линию. Значит, она только хочет попасть на глаза, но ничего не делает, только хочет. Может, она приличная девочка! – предположила Тося. - Тосенька, ты меня за дурака считаешь? Я что, слепой? Да тут сплошь провалы. Чем, например, питается Бродяга в этом уютном лесу, пока плетёт свою сверхоригинальную интригу? Перестал воровать, потому что под рукой ни одного вокзала? Я всё вижу не хуже тебя… Девушка, не возражая, стояла перед ним и слушала, держа поднос, как шоколадница. - Нет, ну какая же ты стервочка, что подсунула мне это. Несовременно. Не те нынче страсти! Тут чересчур высоко. Так теперь не носят! И юные музыканты, по дачам мечтающие угодить Богу, это, знаешь ли, позапрошлый век. У них теперь пирсинг на всех местах, а в зрачки вмонтированы долларовые монеты. Или евро. Ты какие больше любишь, а, Тосик? - Мне больше рубли нравятся, Иван Иваныч. Я, видимо, квасная патриотка. - Да, видимо, квасная. Давай кофе… Тося поставила поднос, откинула салфетку, и открылся графинчик, рюмка и лимончик. Иван Иваныч немедленно взял обеими руками. Тося потянулась к листочкам, но Иван Иваныч придавил бумаги к столу локтями, стараясь не расплескать коньяк. - Может, я всё-таки заберу, Иван Иванович? Не ровён час, захвораете от расстройства, и что я вашей супруге скажу? Что шеф-редактор сценария начитался, где никто никого не насилует, все по своим возможностям стремятся угодить Богу, и все так или иначе продвигаются по службе… - Тося, прекрати. Ты живодёрка? – он выпил. - Вот не знал. - А ещё мне придётся сказать вашей жене, что вы очень расстроились из-за общественно-политической обстановки в стране, ввиду которой снять человеческое кино не представляется возможным, а вот если девочку затащить в кусты – это за милую душу… Ваша жена будет смеяться. - Тося. – Иван Иваныч обнюхал кусочек лимона. – Откуда этот текст? Я тебя серьёзно спрашиваю. Тося помолчала, отвела взор в окно. По карнизу несвоевременно прыгала синица, деловито постукивая носиком прямо в стекло, будто просила пустить её на совещание в редакцию. - Тося. Это нечестно. И вообще-то – больно. Зачем? Ты лазила в моё личное дело? – он выпил вторую. В лице торжественно мелькнуло что-то близкое к благодарности. - Господь с вами, Иван Иваныч. Да вы уже простили меня, правда?. Какое там личное! В вашем деле одни благодарности, а почитать и нечего. Никто и не знает, что вы человека спасли, можно сказать, от тюрьмы… На гитаре вы теперь не играете, жаль. Бродяга-то ваш теперь начальник. Комбинаты в Сибири строит. - Откуда ты всё это знаешь? Говори немедленно. - Папа не знал, как вас поблагодарить, и мучился. К нему ведь и слух вернулся. Он как узнал, что у вас тут конкурс и нужна помощница, сразу меня и пристроил. - Сценарий кто писал? – мякотным и сырым, как мох, голосом спросил редактор. - Я… С его слов. - Зря ты так, Тосенька, зря. Мне, как любому человеку, следует прожить свою собственную старость, а ты мне кино… - Он поблагодарить вас хотел, Иван Иваныч… - А устроил экзекуцию. Я никого не звал в моё детство. Строит комбинаты - молодец. И дочка у него молодец. Коньяк угадала… Иди, милая, конкурс окончен. Девушка вышла, позвонила папе и сказала, что привет передала, что погода стоит свежая, хорошая, даже синицы в окна постукивают, и что на днях она вернётся доучиваться в родной Иркутск. Папа сказал спасибо.
Родос, декабрь 2008 года
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
