Бестужев Александр Александрович

1797-1837

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Александр Александрович Бестужев

Чудесная живость

 А. А. Бестужев-Марлинский и его проза

 Судьба замечательного русского писателя-декабриста Александра Александровича Бестужева-Марлинского (1797—1837) связана с интереснейшим периодом в истории отечественной литературы — эпохой романтизма. Более того, можно смело утверждать, что цельная, мужественная натура Бестужева и его удивительная, полная подвигов и приключений жизнь стали символом высокого романтизма, отразили в себе мятежную стихию свободного и гордого человеческого духа и непростое движение того героического времени. И это обстоятельство превращает жизнеописание писателя в интереснейший человеческий документ, показавший пути развития русской жизни на протяжении первой трети XIX столетия.

 Такие замечательные русские характеры рождались не на пустом месте, их питало великое XVIII столетие, героический век Суворова, Фонвизина и Державина.

 Александр Бестужев был сыном храброго воина и образованного литератора, воспринявшего передовые идеи А. Н. Радищева и его учеников. Он и его братья родились и выросли в семье просвещенной и получили воспитание строгое и вместе с тем свободное, основанное на духовной самодисциплине, взаимном доверни и уважении детей и родителей. Стараниями отца петербургский дом Бестужевых был превращен в музей, где собраны были редкости России и Европы, картины и гравюры, модели крепостей и красивейших зданий, коллекции сибирских минералов. С замечательным вкусом подобранная домашняя биб-

[03]

лиотека состояла из множества русских и иноязычных книг, и там маленький Александр проводил большую часть времени, сидя в вольтеровских креслах с томиком Шиллера или же рыцарским романом в руках. Любовь его к книгам и чтению была такова, что в семье он получил прозвище «прилежный Саша» и что отцу порой приходилось отбирать у мальчика ключи от библиотечных шкафов. Слушание вечерних бесед просвещенных литераторов, ученых и людей искусства, бывавших в гостях у отца, также способствовало воспитанию и образованию мальчика, который к тому же проявил немалые способности к рисунку и уже брал домашние уроки у профессоров Академии художеств, и страсть эта к точной и злой карикатуре превратилась потом в настоящее призвание, иногда доводившее гвардейского офицера Бестужева до дуэлей с жертвами его остроумного искусства.

 Однако увлечение книгами не сделало юного Сашу Бестужева домоседом, бледным и скучным зубрилой. Это был рослый, сильный белокурый мальчик, отличавшийся безыскусственной живостью и впечатлительностью, всеобщий любимец, весельчак и заводила всех детских игр, возглавлявший отряд маленьких удальцов на дачах Крестовского острова и совершавший с ними опасные и увлекательные походы на лодках и плотах. Его решительность и находчивость позволяли видеть в нем в будущем отличного офицера. Вместе с тем трогательная любовь Александра к родителям и многочисленным братьям и сестрам говорила о натуре доброй и открытой. Эти качества, воспитанные в дружной семье Бестужевых, он сохранил до конца, поддерживая братьев, разделивших с ним судьбу узника и изгнанника после поражения восстания декабристов.

 По семейной традиции братьев Бестужевых прочили в военную службу. Александра отдали учиться в Горный кадетский корпус, и ему предстояло стать горным инженером. Однако сам он, увлеченный примером отца и старшего брата Николая, жаждал стать военным моряком.

 Свободная морская стихия с ее вечной красотой и поэзией покорила Бестужева с детства. Коренной петербуржец, он вырос на воде, привык к лодке, парусу н веслам. Братья его учились в Морском кадетском корпусе и увлекли юного Александра в двухмесячное крейсерское плавание на военном фрегате между Кронштадтом и Петербур-

[04]

гом. Юноша был потрясен: «Двухмесячного плавания в море было достаточно, чтоб произвести сильное впечатление на его восприимчивую душу. Он окунулся в новый для него мир неведомых доселе красот природы и душевных потрясений и, увлекаемый обаятельной силой, не противился влечению».

 Александр скоро стал заправским матросом, быстро овладел все ми секретами морского дела, вместе с кадетами ставил паруса и ловко управлял шлюпкой в крепкий ветер. Вернувшись домой, он построил точную копию своего фрегата и бредил морем. «Для моей души необходим свет божий, широкое раздолье и свобода. Море может только дать все это... Ах! как прекрасно море!» — восклицал молодой: моряк. Он готов был по примеру братьев пойти в морские офицеры и даже бросил свои скучноватые занятия в Горном корпусе. Но, убоявшись точных, наук, отступился от этой юношеской мечты и поступил в лейб-драгуны. На Сенатской площади героический декабрист Бестужев и его братья стояли в одних рядах с восставшими моряками Гвардейского экипажа.

 С морем связаны и последние дни жизни писателя, участвовавшего в освобождении Черноморского побережья Кавказа. Ссыльный Марлинский принял участие в морском десанте русских войск у мыса Адлер. В ночь перед высадкой он пытался шутить, сочинил две солдатские песни, но все же был полон неясных предчувствий, задумчиво бродил по палубе фрегата «Анна», написал духовное завещание. Предчувствия не обманули писателя: он шел в первых рядах десанта и в отчаянной рукопашной схватке на берегу был ранен двумя пулями в грудь и изрублен горцами. Черноморское побережье стало, как и предсказал сам Марлинский в повести «Он был убит», его поэтической, живописной могилой.

 Но море не было для писателя Александра Бестужева одной только живописной деталью биографии, географической достопримечательностью; Бестужев жил и творил в эпоху романтизма, и эпоха эта выработала свое особое воззрение на море.

 Вечно свободная и прекрасная морская стихия стала одной из главных тем писателей-романтиков. Певцом моря был Байрон, вольнолюбивый поэт п борец за свободу Греции. Вслед за ним воспел море молодой Пушкин. Море очаровывало, одушевляло писателей и поэ-

[05]

тов, унося их фантазию в бесконечные дали. Оно было символом свободы, вечного движения жизни, давало человеку возможность ощутить мощь и красоту природы. Его бури соответствовали порывам души, силе человеческих страстей, о которых заговорили писатели-романтики. Вечная борьба человека со стихией волн возвышала его, способствовала самопознанию, давала простор мечте.

 И для Марлинского море было такой поэтической страной, не только живописным фоном для его персонажей, но и действующим лицом его «морских» романтических повестей «Лейтенант Белозор» (1830), «Фрегат «Надежда» (1832), «Мореход Никитин» (1834).

 Произведения эти составляют важную часть богатейшего творческого наследия писателя-декабриста. К ним вел Александра Бестужева долгий и трудный жизненный и литературный путь — от юношеской влюбленности в корабль и море через декабрьское восстание 1825 года, его разгром, сибирскую ссылку и тягостную и унизительную кавказскую солдатчину, опаснейшие приключения, кровь и смерть к всероссийской славе и званию знаменитого отечественного литератора. Изгнанника Марлинского знала и любила вся читающая Россия пушкинской поры.

 * * *

 Путь в литературу начался для Александра Бестужева в самом начале 1820-х годов.

 То было время великое и незабвенное. После победоносной Отечественной войны 1812 года Россия вступила в новую историческую эпоху. Сокрушив наполеоновскую Францию и ее союзников, она выдвинулась в число первых держав мира и стала играть ведущую роль в мировой политике, определять судьбы Европы.

 В передовом русском обществе началась. эпоха расцвета национального самосознания, общего восхищения великим подвигом народа, росло стремление постичь причины и последствия этой всемирно значимой победы, в которую внесли свой вклад все народы, населявшие тогда нашу страну. Восхищаясь могуществом своей Родины и героизмом армии и народа, лучшие люди России, и прежде всего молодые офицеры, прошедшие со своими войсками от Москвы до Парижа, видели вместе с тем, что их страна осталась самодержавной и крепост-

[06]

нической. Эта двойственность и наложила характерный отпечаток на все дальнейшее развитие русской общественной жизни и культуры. Отсюда берет начало революционное движение офицеров-декабристов, одним из ярких представителей которого стал Александр Бестужев.

 Первое десятилетие после Отечественной войны 1812 года стало порой стремительного развития русской литературы. В это время окончательно оформилось главное направление этой литературной эпохи — романтизм.

Романтизм в России, как и в Западной Европе, рождался на грани двух эпох, он был потрясенным свидетелем гибели старого мира и деятельным участником установления нового порядка в сфере политических идей, государственного устройства, экономики, науки и культуры. И потому русским романтикам было свойственно ощущение великого перелома, порожденного Великой французской революцией 1789 года. Война 1812 года способствовала этому ощущению приближающихся великих перемен в истории России. «Романтическое является во всякую эпоху, только что вырвавшуюся из какого-либо сильного морального переворота, в переходные моменты сознания», — отмечал поэт и критик Аполлон Григорьев, говоря о русском романтизме как детище революционной эпохи и патриотического подъема.

 Очевидно, что особые социальные и культурные условия, в которых оформлялась литература русского романтизма, предопределили ее своеобразие, особый путь развития. Развитие это совпадает с общим расцветом отечественной культуры. В этом непростом процессе русские романтики были главной движущей силой, из их рядов вышли все выдающиеся деятели той эпохи — от Жуковского до М. Глинки, от Рылеева до юного Пушкина до собирателей и исследователей отечеств венного фольклора П. В. Киреевского и В. И. Даля. Романтики деятельно участвуют в разработке русского литературного языка, поэзии, прозы, драматургии, критики и науки о литературе. Созидательной, плодотворной была и их работа в сфере философии, эстетики, журналистики, музыки, музыкальной критики и теории.

 Излюбленная идея романтиков — это мысль о вольности, понимаемой ими как свобода не только творческая, но и политическая.

 Романтизм впервые обратил всеобщее внимание на самоценную человеческую личность, ее суверенные права, глубины духа, тайны

[07]

сердца, ее вечное борение с противоречиями мира и порывы к высокому и прекрасному. Он раскрепощал человека духовно, признал его права и самостоятельность, поэта же сделал свободным певцом свободного человека. Однако речь здесь шла не об абсолютной свободе, не об анархическом своеволии в жизни и литературе. Романтики создали целую систему положительных идеалов и стремились к их воплощению в своем творчестве.

 Романтики декабристского лагеря Н. И. Тургенев, К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев, В. К. Кюхельбекер жаждали революционного преображения русской жизни, освобождения угнетенного народа, утверждения политических свобод, конституции. Отсюда их взгляд на литературу как на сферу общественной мысли, обязанную служить идее вольности и протестовать против деспотизма и угнетения. С этой точки зрения поэт видится гражданином, трибуном, борцом.

 Писатели-декабристы находят свои идеалы вольности в истории республиканского Рима, древних славян, Новгорода и Пскова, в борьбе русского народа с иноземными захватчиками. Как и все романтики, они требуют народности в литературе, но их идеал народности — это суровая, сильная душа древнего вольного славянина, отстаивающего свою свободу, российский Брут. Декабристской литературе присущ героический энтузиазм, ее персонажи — бунтари, мученики, герои народной борьбы за свободу и национальную независимость. Потому-то так характерен их интерес к только что появившимся томам «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина.

 И Александр Бестужев был тогда почитателем и последователем известнейшего писателя и историка. Бестужевский очерк «Поездка в Ревель» (1821), его первое «морское» произведение, следует за «Письмами русского путешественника» Карамзина. Но следует обратить внимание на особенность этого влияния: ранние прозаические опыты писателя несут на себе явственные следы воздействия именно «Истории государства Российского» Карамзина, а не его исторических повестей. Так, повесть «Изменник» основана на знаменитом «Сказании» выдающегося писателя XVII века Авраамия Палицына.

 Ранние бестужевские повести из древнерусского и средневекового рыцарского быта усеяны ссылками на «Историю» Карамзина и старинные летописи и хроники и повествовали о новгородской вольности и

[08]

героях борьбы за независимость России. Интерес молодого писателя к прошлому России породил и его интерес к стилю историка. Художественная проза Бестужева рождалась тогда из исторического повествования Карамзина, и это видно в ранних повестях писателя.

 Конечно, фигурный, неровный слог прозы романтика А. Бестужева мало похож на торжественные, размеренные фразы историографа Карамзина, но стиль этот возникает в бестужевской прозе как следствие творческой полемики с карамзинским повествованием. Критика тогда верно говорила о Бестужеве и стиле его прозы: «Он начал завивать и кудрявить простую, гладкую речь карамзинскую».

 Но сложность осваиваемого исторического материала и неразработанность языка и художественных средств русской прозы мешали проявиться живому, быстрому перу Александра Бестужева. Не способствовали этому и его обязанности гвардейского штаб-офицера и адъютанта герцога Вюртембергского и светская роль известного танцора и остроумца. Однако изобретательный автор всегда находил выход, умел писать в самых трудных и неожиданных положениях, при любом шуме и стечении народа и, случалось, средь шумного бала выбегал из залы в соседний кабинет и там стремительно набрасывал несколько страниц очередной повести или статьи. Бестужев жил тогда под Петербургом, в Петергофском дворце Марли, и отсюда его позднейший псевдопим «Марлинский». Его уже знали и ценили как прозаика и критика, в декабристских кругах любили его за открытый смелый нрав, благородство, готовность к самопожертвованию и подвигу, вольнолюбие. Всем показался интересен и блестящий и остроумный слог писателя Александра Бестужева.

 Первые черты «марлинизма», первые «бестужевские капли», как назвал этот романтический стиль учитель Бестужева Николай Иванович Греч, появились не в повестях, а там, где писатель чувствовал себя свободнее, — в его знаменитых годовых обозрениях российской словесности, помещаемых в альманахе «Полярная звезда», издававшемся самим Бестужевым и К. Ф. Рылеевым.

 Этот новый стиль был сразу же замечен. На него с некоторым недоумением указал Вяземский, восхищавшийся историческими повестями Бестужева. «В вашей литературной статье много хорошего, но опять та же выисканность и какая-то аффектация в выражениях», — писал он

[09]

автору. Рядовые читатели были того же мнения. М. Суханова в письме к небезызвестному писателю Михаилу Лобанову заметила по поводу критических статей в «Полярной звезде»: «Бестужев слишком много сочиняет слов».

 К 1825 году Бестужев нашел и свой жанр — повесть, и свой особенный стиль повествования, но они были пока разъединены. Соединить их могло одно — современная тема. Бестужев к этому соединению стиля, жанра и темы шел (см. его «армейские» повести «Вечер на бивуаке» и «Второй вечер на бивуаке»), но 14 декабря резко прервало это движение. Александр Бестужев вывел на Сенатскую площадь восставших солдат Московского полка и поплатился за это жестоко — заключением в крепость, сибирской ссылкой, солдатской опаснейшей жизнью на Кавказе и ранней гибелью.

 Сосланный в далекий Якутск, тогда городок маленький, чуждый цивилизации и знаменитый лишь взаимными доносами и склоками чиновников, Бестужев тяжело переживал декабрьскую катастрофу, казнь Рылеева и других декабристов, несчастья своих братьев, и друзей, свое одиночество. Однако веселый и общительный характер и страсть к литературе вскоре взяли свое: он стал много читать, восстанавливать старые литературные связи и знакомства.

 Возвращение к творчеству давалось Александру Бестужеву трудно: он понимал, что продолжение пройденного было уже невозможно в новых суровых условиях последекабрьской эпохи. «Я не знаю, что писать? Свет далек, историческое невозможно в этакой глуши», — признавался Бестужев. И все же его голос, казалось, навеки замолчавший, вскоре донесся из Сибири до русских читателей. Бестужевские произведения без обозначения имени автора или под псевдонимами начинают проникать в печать.

 В 1827 году Бестужеву разрешили печататься. Первые его повести «Испытание» и «Вечер на Кавказских водах» появились в журнале «Сын отечества» и «Северный архив» в 1830 году. Но это уже классические повести романтического журнала «Московский телеграф» — остросюжетные, занимательные, насыщенные стремительными диалогами, каламбурами, словесными фигурами. Здесь современная тема и витиеватый стиль «марлинизма» слились, и близкий в свое время к декабристам критик Орест Сомов отметил в этих повестях «странную яркость

[10]

слога», стиль «слишком изысканный» — словом, все основные черты зрелой прозы Марлинского, окончательно сформировавшиеся по нормам эстетики журнализма, согласно требованиям редактора Н. Полевого. «Московский телеграф» стал для Бестужева главным литературным ориентиром, помогающим ему достичь своих целей и в то же время приблизиться к группе писателей-единомышленников, к влиятельному течению в литературе русского романтизма. И, окончательно определяя свое отношение к романтику Полевому и его журналу, Бестужев пишет: «Я считаю «Телеграф» лучшим журналом, по убеждению».

 Именно журналу Николая Полевого и его подписчикам и читателям в немалой мере был обязан своей популярностью Александр Бестужев, известный теперь всей читающей России под псевдонимом Марлинский. По свидетельству современников, молодое поколение читателей, чьим вождем и идеологом был Н. Полевой, более всех любило и читало бестужевские повести: «Оно жадно упивалось в «Телеграфе» повестями модного писателя Марлинского, окруженного в его глазах двойною ореолою — таланта и трагической участи». Поэтому имя это в 30-е годы прошлого столетия окружено было легендами и почти всеобщим поклонением. Даже самая гибель Бестужева в отчаянной рукопашной схватке с горцами у мыса Адлер породила новые слухи и предположения — так привлекательна была эта сильная, самобытная и непосредственная натура, ставшая живым символом героического романтизма.

 Александр Бестужев прожил короткую, поразительно яркую и богатую жизнь и сам говорил о ней: «В судьбе моей столько чудесного, столько таинственного, что и без походу, без вымыслов она может поспорить с любым романом Виктора Гюго». Он был человеком пылкого воображения и поступка, увлечения, непосредственного порыва, и эта черта характера видна не только в его бурной, полной приключений жизни, но и в его романтической прозе. «Мысли в тебе кипят», — писал Пушкин А. Бестужеву, определяя главное свойство его творчества. От метим, что оригинальная натура Марлинского привлекла и внимание Лермонтова, слышавшего на Кавказе немало рассказов о погибшем писателе.

 Повести Марлинского с их стремительным повествованием, головоломными приключениями, возвышенными романтическими героями,

[11]

Сильными чувствами и страстями воспринимались читателями как отдельные страницы из «романа жизни» самого писателя, умевшего чувствовать сильно и непосредственно и рассказавшего об этом в своих творениях. Да и сам Марлинский говорил в повести. «Фрегат «Надежда»: «Моей чернильницей было сердце».

 Читающая публика вполне оценила эту пылкую откровенность, ибо чувства героев писателя были и ее чувствами. Более того, повести Марлинского оказали ощутимое влияние и на реальную русскую жизнь, ибо их героям начинали подражать, даже говорили их фигурным слогом. Лермонтов в Грушницком показал тип фанатичного читателя повестей Марлинского, всю свою жизнь выстроившего в стиле персонажей своего кумира. Позднее молодой Лев Толстой (в «Набеге») и Тургенев (в повести «Стук... стук... Стук!») также описали это характерное превращение стиля литературы «неистового» романтизма в стиль жизни и мысли реальных русских людей, то есть в общественное явление. Для многих Марлинский стал учителем жизни, высказавшим все «тайны сердца». Он открыл для русских читателей! романтический Кавказ с его дикой прекрасной природой и храбрыми, воинственными горскими племенами. В романтизме было много созерцательной мечтательности (вспомним поэзию Жуковского и его учеников), однако декабрист Марлинский увидел и показал в романтизме другое: жизненную силу и активность, вольнолюбие, героизм деятельного героя.

 В поисках достойного фона для изображения бушующих страстей и увлекательных приключений Марлинский в своих повестях непрерывно менял эпохи, костюмы и место действия, стремительно перемещался из петербургских аристократических особняков на экзотический-Восток, из кукольной придуманной Голландии на суровые просторы Белого моря, умело использовал в прозе воспоминания, фольклор, письма, журнальные и газетные статьи. Воображение писателя было настолько живо и смело, что он сумел, будучи на Кавказе, по одним только письмам точно воссоздать в повести «Фрегат «Надежда» все фигуры плафона Александрийского театра, отделанного уже в его отсутствие. Голландия же описана Бестужевым в «Лейтенанте Белозоре» по воспоминаниям брата Николая, там побывавшего. Всюду он создает эффект присутствия, ощущение подлинности происходящего. Этот безостановочный романтический калейдоскоп красок, событий, лиц и эпох в прозе

[12]

Бестужева Показывает, что писатель владел тайной занимательности, увлекательного повествования об интересных людях и их необычайных приключениях.

 Недаром Марлинский начинал как почитатель и подражатель Карамзина и Вальтера Скотта, как автор исторических повестей, где свойственное раннему романтизму любование экзотикой истории, рыцарского и древнерусского быта соединилось с попытками мыслить в художественной прозе исторически, с интересом к другим национальным культурам и их развитию во времени. Однако писатель на этом не остановился, многому научился у Гюго, Бальзака и Вашингтона Ирвинга и принялся разрабатывать самые разные разновидности романтической повести — «восточную», «светскую», «армейскую». В прозе Марлинского жанр этот получил всестороннее развитие.

 «Жизнь сердца» рассказана в его повестях языком фигурным и усложненным, полным затейливых острот, пестрых словесных украшений, витиеватых периодов. Пушкин, точно назвавший повести Бестужева «быстрыми» и говоривший об их «чудесной живости», определил основную особенность этого романтического стиля — стремительное, легкое, живописное повествование, быструю смену событий, занимательность, остроумный, построенный на каламбурах диалог — словесный поединок персонажей. Именно диалогу Бестужев уделял особое внимание, достигая здесь удивительной легкости и гибкости разговорного языка. Одному начинающему писателю он советовал учиться писать в гостиной: «Простая общая беседа, обыкновенный разговор... вот школа, где можно научиться выражать свои мысли и чувства». И если многим читателям и критикам стиль романтических повестей Марлинского казался излишне кудрявым и витиеватым, то сам писатель считал его естественным: «Я не притворяюсь, не ищу острот — это живой я». Эту особенность видишь сразу, читая, например, «быстрые» диалоги повести «Лейтенант Белозор».

 Главной своей заслугой писатель справедливо считал именно реформу языка русской художественной прозы: «Да, я хочу обновить, разнообразить русский язык и для того беру мое золото обеими руками из горы и из грязи, отовсюду, где встречу, где поймаю его... Я с умыслом, а не по ошибке гну язык на разные лады... Я убежден, что никто до меня не давал столько многоличности русским фразам, — и лучшее до-

[13]

казательство, что они усваиваются, есть их употребление даже в разговоре».

 В романтической поэтике Марлинского проблеме повествовательно го стиля, выработке художественного языка прозы подчинено все — в том числе и жанр. Сама классификация прозаических жанров производится им на основе разграничения стилей повествования. Стиль романтической повести, по мнению Марлинского, должен соответствовать законам малой прозаической формы, привлекая внимание читателей именно затейливым, неровным слогом, метафоричностью. В романе же повествование должно быть спокойным, разветвленным: «Иное дело повесть, иное роман. Мне кажется, краткость первой, не давая места развернуться описаниям, завязке и страстям, должна вцепляться в память остротами. Если вы улыбаетесь, читая ее, я доволен, если смеетесь — вдвое. В романе можно быть без курбетов и прыжков: в нем занимательность последовательная из характеров, из положений».

 Автор этого фигурного стиля прозы, гак и названного «марлинизмом», иногда впадал в манерность, неэкономные преувеличения и чрезмерную пестроту и странность выражения, против чего энергично выступали Пушкин, Белинский и многие русские писатели-романтики, и в частности В. И. Даль, писавший в 1837 году о Марлинском: «Дар его был силен, но он попал не на ту тропу; проза его гак вычурна, изыскана и кудревата, что природа остается у него в одном только этом слове, которое он часто повторяет». В этой критике, как и в последующих статьях Белинского, много справедливого, однако следует помнить и о бесспорных достижениях Марлинского в деле развития русского литературного языка. А его «быстрые» фигурные фразы и сравнения перешли тогда и в разговоры, в живую устную речь. «Его сравнения заучались, ему подражали», — свидетельствует современница.

 Для истории русской романтической повести Бестужев-Марлинский — фигура первостепенно важная и характерная. Своими исканиями, открытиями и даже ошибками он многим указал дорогу в литературе. В прозе русского романтизма сложилась целая плеяда подражателей и учеников Марлинского, среди которых были и писатели с незаурядными дарованиями, пошедшие своим путем и все же сохранившие следы учения у автора «Морехода Никитина».

 К урокам Марлинского не остались невнимательны молодые Го-

[14]

голь и Лермонтов. Ранняя гоголевская проза пестра, полна затейливых (именно «затейливым писателем» называл Гоголя Жуковский) словесных фигур и метафор, забавных словечек и балагурства, и это роднит ее с романтическими повестями Марлинского. Создавая свой напряженный, построенный на диалектике страстей роман «Герой нашего времени», Лермонтов опирался и на открытия Марлинского в сфере романтического психологизма.

Многочисленными прозаиками русского романтизма уроки Марлинского восприняты были как открытие непреходящей художественной ценности. Их повести, наводнившие в 30-е годы журналы и альманахи, наследуют и развивают основные черты бестужевской манеры: пестроту и бойкость, идущую от светской словесной дуэли, юмор и игру словечками и метафорами, «быстрое» красочное повествование и интерес к русской действительности, увиденной во всех ее подробностях глазами писателя-романтика Тогдашняя критика говорила об этом влиянии Марлинского на развитие прозы следующее: «Пестрота речи показалась чрезвычайно привлекательна... Нравилось чрезвычайно это уменье сказать все не просто, а как-то иначе, бросались в глаза его сравнения не верностью природе, не красотою, а своею внезапностью и странностью».

 Из одной романтической повести в другую стали переходить возвышенные натуры, пламенные речи, борьба неистовых страстей, невероятные приключения, написанные в полном согласии с творческим заветом Бестужева: «Поражать нас можно только перунами, пугать только чудовищами, упоять лишь крепкой водкой. Нынче тронуть сердце значит его разорвать». Бестужев и его литературный союзник Полевой присоединяли к собственному опыту перенятые у французских «неистовых» романтиков творческие находки и обратили внимание писателей и читателей на достижения молодого Бальзака, Виктора Гюго, Жюля Жанена, Эжена Сю. Так в прозе русского романтизма сложилось целое направление, школа, где приняты были основные принципы «марлинизма».

 Вождь этой романтической школы многому научился у Байрона, и прежде всего изображению внутреннего мира человека, диалектике страстей. «Я не знаю человека, который бы лучше его, портретнее его очеркивал характеры, схватывал в них новые проблески страстей и

[15]

страстишек», — писал о Байроне А. Бестужев и сам требовал в литературе не чувств, а страстей, не обыкновенных людей, а героев, не обыденности, а высокой трагедии. «Страсти везде одинаковы, хотя цель и выражения их различны», — считал он и в соответствии с этим правилом писал собственные повести. «Морская» проза А. Бестужева также учитывает закон «диалектики страстей».

 Морской шторм и бури страстей попеременно движут этой прозой, а персонажи ее верны «закону моря» — суровому кодексу чести, товарищества, верности долгу. Александр Бестужев знал русских моряков, их замечательную цельность и силу души, спокойную храбрость, до мелочей изучил матросский и офицерский быт, устройство военного корабля и его парусного и артиллерийского вооружения, сложнейший словарь морских терминов, сигналов и словечек. Недаром он писал своему издателю и другу Н. Полевому: «Не дивитесь, что я знаю морскую технику: я моряк в молодости и с младенчества. Море было моя страсть; корабль пристрастие, и хотя я не служил во флоте, но, конечно, не поддамся лихому моряку, даже в мелочах кораблестроения». А. Бестужев пользовался и знаниями и рассказами своего брата Николая, талантливого морского офицера и изобретателя, тоже ставшего самобытным прозаиком. Все это помогло ему написать повести «Лейтенант Белозор», «Фрегат «Надежда» и «Мореход Никитин», и по сей день остающиеся замечательными явлениями русской «морской» прозы.

 «Лейтенант Белозор» написан по изданным запискам и устным рассказам брата Николая, побывавшего в Голландии. Это характерная для А. Бестужева занимательная проза, где шторм и крушения сменяются романтическими приключениями и любовной интригой. Бестужев ценил стремительное действие, события, занимательность, и потому его повесть о приключениях русских моряков в далекой Голландии читается и сегодня, она остроумна, интересна, остросюжетна. Замечательны и портреты доброго голландца Саарвайерзена и хвастливого француза капитана Монтаня. Но это не просто занимательная история.

 В «Лейтенанте Белозоре» воспет русский моряк, его чувство товарищества, храбрость и верность. Офицеры и матросы нашего флота, блокировавшего вместе с англичанами побережье захваченной Наполеоном Голландии, показаны в деле, в сражениях, борьбе с морской стихией. И здесь до конца выявляются их сильные и цельные характеры.

[16]

Конечно, сам Белозор — отнюдь не адмирал Лазарев и не В. Головин, он вполне обыкновенный офицер, человек рядовой, дюжинный, как тогда говорили. Но на таких храбрых и честных офицерах держался наш флот, они под командованием прославленных флотоводцев отстояли славу русского флага в многочисленных морских сражениях — от Наварина до Синопа и впоследствии стали героями обороны Севастополя.

А. Бестужев ввел этого рядового участника великих событий в литературу, привлек внимание читающей публики к скромному, героическому русскому моряку, который не только умел выполнять свой воинский долг, но и смог подняться, подобно Николаю Бестужеву, капитан-лейтенанту К. П. Торсону и другим морякам-декабристам, до революционной борьбы за свободу. И это было особенно важно в то время, которое так охарактеризовано в повести Бестужева «Фрегат «Надежда»: «Мы достигли до точки замерзания в нравственности: не верим ни одной доблести, не дивимся никакому пороку». Моряки из повестей Бестужева, равно как и офицеры и солдаты его «кавказской» прозы, напомнили читателям о доблести и славе, о подвиге самопожертвования, силе и цельности русского характера.

Бестужевская повесть-быль о мореходе Савелии Никитине гораздо более весела и прозаична, нежели романтическая трагедия «Фрегат «Надежда». И не в том даже дело, что сюжет автор взял из газеты, описал реальный факт — пленение русским купцом-мореходом английского военного корабля в 1810 году, когда англичане блокировали все порты и морские пути снабжения России. Здесь Бестужев гораздо ближе к тогдашней обыденной действительности. В его повести нет возвышенных романтических героев, страстных речей, невероятных приключений. Персонажи «Морехода Никитина»—простые люди, архангельские поморы, прирожденные моряки, они говорят без словесных завитушек и громких фраз, храбры без фанфаронства и позерства, любят без бури страстей, верно и крепко.

 В этой бестужевской повести есть добрый юмор, комизм, характерные н для описания весьма серьезных ситуаций. Добродушен даже враг —капитан английского судна Турнип, любитель славно покушать, выпить и поспать на мягкой койке. В «Мореходе Никитине» показан русский матрос, его смекалка, веселый, открытый нрав, чуждая хваст-

[17]

ливости храбрость, любовь к свободе и преданность родине, звучит живая народная речь с ее свободой, затейливостью и поговорками. Здесь человек из народа оказался способен повторить подвиг легендарного князя Долгорукого, сподвижника Петра Первого, захватившего шведский корабль. Мореход Никитин победил врага военной хитростью и бесстрашием и отнесся к побежденному без злобы и жестокости, с чисто русским добродушием и юмором, посмеявшись над хвастливым англичанином. Очевидно, что повесть эта написана Александром Бестужевым в добрую минуту его трагической и многотрудной жизни.

 Таких минут в жизни Марлинского было немного. Гонения и унижения, которым постоянно подвергался разжалованный в рядовые писатель-декабрист, тяготы и опасности жесточайшей кавказской войны, убийственный климат болот и беспощадная тропическая жара, ощущение безысходности — все это порой погружало его в отчаяние, и это отразилось в автобиографических страницах повести «Он был убит». Бестужев-Марлинский сетовал тогда на свою судьбу: «Даже в самой словесности она нередко делает меня работником, когда бы я мог быть художником».

 И все же занятия литературой доставляли ему желанное спокойствие и надежду: «Конечно, для нашего брата очень невыгодно, что судьба мнет нас, будто волынку, для извлечения звуков; но помиримся с ней за доброе намерение и примем в уплату убеждение совести, что наши страдания полезны человечеству, и то, что вам кажется писанным от. боли, для забытья, становится наслаждением для других, лекарством душевным для многих»

 Александр Бестужев-Марлинский видел в своем многогранном художественном творчестве духовное завещание, обращенное к русским читателям. Его замечательные романтические повести — важная глава творческого завещания писателя-декабриста. И сегодня они не утратили первозданной свежести и занимательности.

 В. И. Сахаров

[18]

Цитируется по изд.: Бестужев-Марлинский А.А. Ревельский турнир. Исторические повести. М., 1984, с. 3-18.

Вернуться на главную страницу Бестужева-Марлинского

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС