|
|
Рустем Вахитов |
|
2008 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Рустем ВахитовСоветская цивилизация — проект выживания5. Кризис «излишков» в реальном советском коммунизме В 1960—1970 годы в СССР экономическая система стабилизировалась, угроза голода, эпидемий, массовой бездомности, беспризорности была побеждена. Экономика стала способной обеспечивать не только базовые, элементарные потребности, но и потребности, превышающие планку простого жизнеобеспечения. Мы понимаем, что это заявление звучит как парадокс для современного человека, выросшего на либеральной пропаганде. Он привык думать, что советское общество было совершенно нищим. Но, как говорится, все познается в сравнении. Если сравнивать советское общество периода его наибольшего благополучия, то есть 1960-х—1980-х годов с США и другими странами золотого миллиарда, то оно будет уступать им в качестве сервиса, в разнообразии товаров, в умении «подать» их покупателю (хотя, как мы видели в отношении питания, советское общество в 1989 г., мало чем уступало североамериканскому, а кое в чем его и превосходило; правда, этого не скажешь о хозяйственных товарах, одежде, бытовой электронике и, наконец, автомобилях). Однако мы должны понимать, что уровень потребления стран «золотого миллиарда» не может рассматриваться как норма. Не говоря уже о том, что он был достигнут за счет беззастенчивого ограбления бывших колоний, он и поддерживается до сих пор за счет механизмов неоколониализма, деятельности транснациональных корпораций в странах «третьего мира», где супердешевая рабочая сила и нет никаких ограничений на ее эксплуатацию. Естественно, Россия, например, достичь такого уровня не сможет, потому что она не имеет колоний. Более того, ученые Римского клуба доказали, что если кто-нибудь кроме стран золотого миллиарда будет потреблять невосстановимые ресурсы такими темпами, то экосистема планеты просто не выдержит. Не будем также забывать, что Россия — страна, которая в силу своего географического положения находится в кардинально иных условиях, нежели страны Запада. В России жесткий, континентальный климат, с суровыми зимами и жарким, засушливым летом, сельскохозяйственный сезон меньше, чем в Европе, да и большая часть территории — в зоне рискованного земледелия. Россия практически лишена выхода к незамерзающим морям, что исключает выгоды морской торговли. Многие современные политические мыслители и писатели, такие, как Паршев, Кожинов, Кара-Мурза в один голос утверждают, что по объективным причинам Россия не может обеспечить своим гражданам такой же уровень потребления, как страны Западной Европы и США. Наоборот, можно только удивляться тому, что при наличии столь серьезных негативных факторов России в советский период удалось создать более или менее благополучное, сытое общество. Гораздо более разумно сравнивать уровень потребления в СССР 1960-х—1980-х годов с уровнем потребления советского общества десяти, двадцати и тридцатилетней давности. Тут был очевидный прогресс, удалось уйти от карточной системы, дать возможность людям перебраться из бараков и коммуналок в отдельные квартиры… Простые советские люди, не обремененные «тонкостью» мысли либеральной интеллигенции так и делали, и справедливо замечали, что жить стало существенно лучше. Кроме того, сравнение уровня жизни советских людей с уровнем жизни большинства населения планеты (за исключением жителей Западной Европы и США), то есть жителей Африки, Океании, Азии, Латинской Америки было в пользу советской системы. На планете 3 миллиарда жителей живет за чертой бедности, около 1,5 миллиардов регулярно голодают, миллионы и миллионы не имеют крыши над головой, все эти угрозы были нейтрализованы в рамках советского жизнеустройства. Отчего же такая хорошая и удобная система была разрушена почти без попыток сопротивления со стороны облагодетельствованных ею граждан? Тут мы подошли к такой особенности экономики коммунистического типа, как «кризис излишков». Экономика капиталистическая рушится, когда продукции, удовлетворяющей базовые инстинкты, для большинства не хватает. Люди знают, что в обществе конкуренции никто о них не позаботится, и идут на крайние меры: забастовки, бунты, революции. Экономика коммунистического типа, наоборот, относительно безболезненно переживает недостаток жизнеобеспечивающего продукта: механизмы солидарности и взаимопомощи помогают выжить людям и в этих условиях, но зато ее начинает лихорадить, когда возникают излишки — продукция, которая не оправдана базовыми биологическими потребностями. Тогда наступает типичный кризис реального коммунизма. История знала несколько таких кризисов: неолитический, когда изобретение земледелия породило излишки, в результате чего стала разрушаться первобытная община охотников и собирателей. Но община как вид жизнеустройства выжила, общество ответило на это созданием общины нового типа — земледельческой, сначала родовой, потом деревенской. Затем такой же кризис разразился с появлением ремесла и торговли как профессий и городов, ставших центрами ремесла и торговли. Реальный коммунизм ответил на это созданием ремесленных общин, торговых гильдий и городских коммун. Советский кризис коммунизма, связанный с переходом коммунизма на уровень заводов и фабрик тоже был преодолим; думается, общество с ним не справилось по субъективным и вполне устранимым причинам. Развивался этот кризис как и все остальные. Пока существовали угрозы для жизни в виде голода, недоедания, нехватки теплого жилья, люди сдерживали эгоистические и индивидуалистические инстинкты, которые коренятся в человеческой природе. Проще говоря, пока советские люди жили в бараках, продукты получали по карточкам, на работу ходили пешком в валенках и телогрейках, они стремились к взаимопомощи и солидарности, сами пресекали проявления эгоизма и потребительства — выжить можно было только сообща, и даже закоренелые эгоисты это понимали. Но когда они переехали в отдельные квартиры, получили вдоволь хлеба и молока, стали пользоваться удобным и дешевым общественным транспортом, одеваться в неказистые, но теплые и недорогие одежды отечественного пошива, им захотелось большего: импортной мебели и одежды, колбасы и икры, личных автомашин и дач. Потребительские настроения стали довлеть. Об этом буквально вопиет советская эстрадная сатира 70-х годов: мещане, приспособленцы, потребители высмеивались, осыпались проклятиями, но при этом их все равно становилось больше и больше. Официальная идеология советского общества — вульгаризированный марксизм — не позволяла ни понять причины их распространенности, ни предоставить средства для борьбы с ними. Конечно, в рамках официальной идеологии воспевались герои и осуждались мещане, но сама фундаментальная идея марксистского коммунизма — общество полного материального изобилия — была по сути мещанской. К философии самого Маркса это не имело прямого отношения; как прекрасно показал мыслитель-неомарксист Э. Фромм, Маркс был убежден, что полноценное бытие невозможно для того, кто поражен вирусом «обладания»: стремление к материальному богатству ведет к духовному оскудению20. Однако в головах миллионов советских простых людей идея коммунизма, преподнесенная официозными вульгарными пропагандистами, выродилась в «мечту о мещанском рае на земле», как писал поэт Волошин. Поэтому среднему советскому обывателю 1970-х годов уже трудно было объяснить, почему он должен жить, продолжая отказываться от «излишних материальных благ» и поддерживая тем самым дух равенства и коллективизма, когда конечной целью всех советских людей все равно является марксистский коммунизм — общество, где будут реализованы все человеческие потребности? Обыватель стремился многие из этих потребностей удовлетворить здесь и сейчас, тем более развившаяся экономика это позволяла. Да и партия к этому времени сама провозгласила наступление «развитого социализма», первой ступени к коммунистическому обществу, а это для большинства людей означало обещание роста уровня потребления если не до стандартов общества полного изобилия, то близко к этому.
——————— 20 См. Э. Фромм. Концепция человека у Карла Маркса.
История показывает, что во всех традиционных цивилизациях, для которых, как известно, характерна коммунистическая, общинная экономика, если возникает «кризис излишков», то выйти из него удается при помощи проповеди аскетизма, презрения к богатству, осуждения тех, кто стремится к индивидуальному накоплению. Немалую роль при этом играет религиозное мировоззрение. Религия несет с собой идеал аскетизма в земной жизни, обосновывает антипотребительские ориентации и образ жизни и тем самым сдерживает значительное имущественное расслоение общества и конкуренцию между его членами, обеспечивает сохранение общинного строя жизни, взаимопомощи и солидарности. Недаром все экономические общины древности, кроме того, были еще религиозными братствами (так, крестьянская община в дореволюционной России по территории и составу людей совпадала с приходом русской православной церкви). Но советское общество отвергало религию, в нем государственной идеологией был атеизм марксистского толка. Сталинский эксперимент по постепенному возрождению религиозности в России был прерван Хрущевым, развернувшим настоящую травлю на церковь. Фактически идеологической преграды перед эпидемией потребительства и мещанства советское общество было лишено. Более того, эти потребности в общем-то признавались законными. Руководство партии и государства даже стремилось в определенной мере обеспечивать эти потребности и, что показательно, посредством коммунистической системы распределения, так хорошо себя зарекомендовавшей в борьбе с голодом. В позднем СССР вводятся талоны на колбасу, на некоторые другие продукты питания и промышленные товары, и даже на «дефицитные» импортные вещи, к примеру, на югославские женские сапоги, которые первоначально вручаются передовикам производства (следует отличать эти талоны от тех, что были введены в конце перестройки на товары первой необходимости — чай, сахар, макароны, поскольку из магазинов практически все продукты, в результате непродуманной реформы Горбачева-Яковлева, просто исчезло; эти талоны вызывали повсеместное возмущение, потому что в условиях мира людей снова вталкивали в «экономику экстраординарных ситуаций», причем элита СССР — партноменклатура в это же самое время пользовалась самыми широкими благами). Машины и другие товары, которые в СССР считались «предметами роскоши», в 1960-е—1970-е годы не просто продавались, но и распределялись, с использованием, например, механизмов профсоюзов. Руководство при этом руководствовалось, в общем-то, благой целью: обеспечить максимальное количество людей этими самыми предметами роскоши, которые они пожелали иметь после удовлетворения базовых потребностей, но результат оказался резко негативным. Люди просто были возмущены этим! Механизмы коммунистического распределения не только не разрешили кризис «излишков», для преодоления которого они и были введены, наоборот — они его усугубили. Оказалось, что эти механизмы хороши для удовлетворения жизнеобеспечивающих базовых потребностей, но совершенно непригодны для удовлетворения биологически неоправданных избыточных потребностей, возникающих после удовлетворения базовых (а колбаса, икра, импортные сапоги, машины как раз и относились к потребностям второго рода, так как без них можно прожить). Все дело в том, что искусственные потребности в отличие от естественных, жизнеобеспечивающих, не ограничены. Если можно точно сказать: сколько калорий нужно человеку в день, чтоб не умереть от голода и сохранить работоспособность, или какой полезной площади должно быть жилье и какая температура должна в нем поддерживаться, чтоб человек мог жить в нем без ущерба для здоровья, то предсказать, сколько человеку нужно икры или колбасы и тем более машин — трудно, такого рода потребности растут по ходу их удовлетворения. Поэтому коммунистическая экономика, когда она удовлетворяет жизнеобеспечивающие потребности, оставляет всех довольными. Скромный уравнительный достаток вовсе не раздражает людей, которые только что стояли на пороге выживания и которые сравнивают его с положением, в которым были вчера. Когда же коммунистическая экономика ориентируется на удовлетворение дополнительных, искусственных потребностей, то у каждого остается ощущение неудовлетворенности, причем, как показала практика, наиболее неудовлетворенными ощущают себя те, кто обеспечивается лучше всех. В СССР это были партийная номенклатура, элита творческой интеллигенции, которые потом и стали самыми рьяными либералами и антисоветчиками, а также «средний класс» — вузовская интеллигенция, квалифицированные рабочие, которые к 1970-м годам достигли в общей массе определенного достатка. В силу самой природы искусственных потребностей, оставались неудовлетворенными, и чем больше они получали, тем больше была эта неудовлетворенность. Именно в этой среде в 60-е—70-е годы стали раздаваться протесты против «уравниловки», то есть фактически против реального коммунизма, который и практикует уравнительное распределение, ради спасения всех членов трудовой общины, и именно эта среда стала социальной базой для последовавших перестройки и либерализации. Естественно мы понимаем, что крушение СССР имело и множество других причин — от внешних и геополитических до внутреннеполитических, но тем не менее то спокойствие, а то и злорадное удовольствие, с которым наблюдали разрушение советской цивилизации многие, очень многие бывшие советские граждане, говорит именно об этом. Увы, они не понимали, что с упразднением столь ненавидимой ими «уравниловки» исчезнет и гарантированный им жизнеобеспечивающий минимум, и им придется самостоятельно и поодиночке заботиться о том, что составляет обыденность в странах капитализма, но от чего так отвыкли советские люди — о том, как добыть пропитание на каждый день, где найти деньги на квартиру или на дом, что делать, если потеряешь работу. Наши перестроечные антисоветчики были людьми с тяжким повреждением сознания: рассуждая о благах капитализма, они даже не понимали, что блага эти — такие, как невмешательство государства и общества в личную жизнь людей, свобода от давления авторитета и традиций, имеют и оборотную сторону. Это — всеобщее наплевательское отношение друг к другу, необходимость самостоятельно, без помощи со стороны общества и государства выживать и абсолютная негарантированность такого выживания. Они хотели совместить несовместимое: советский коммунистический принцип обеспечения выживания всех и капиталистический принцип индивидуальной свободы и неограниченного обогащения. Показательно, кстати, что даже в тех странах современного Запада, где достигнуты наибольшие успехи в социальном обеспечении — Швеции, Норвегии, Франции, как раз с либеральными свободами и с неограниченным обогащением дело обстоит не очень благополучно; роль государства в обществе очень велика, оно стремится контролировать все, и уж если оно платит пособие по безработице, то оно считает правомерным проверять: действительно ли человек не работает (к любому безработному в любое время могут прийти с проверкой социальные работники), а при помощи налогов состояния самых богатых людей урезаются, и полученные деньги перераспределяются в пользу малоимущих слоев населения. В итоге бизнесменам становится даже невыгодным зарабатывать очень много, возникает тенденция уравнивания материального положения людей в некотором «среднем диапазоне». Как видим, это — закон, который распространяется не только на советскую цивилизацию. Тот факт, что советскую систему жизнеобеспечения наши антисоветчики рассматривали как нечто естественное, подобное воздуху, которым дышишь, даже не замечая этого, виден хотя бы из того, что те же люди, которые выступали за приватизацию экономики, затем, когда эта приватизация произошла, выходили на улицы с требованиями подавать в их дома горячую воду, электричество и тепло лишь на том основании, что они «тоже люди» и «тоже хотят жить». Они не понимали, что если тепло стало товаром, то его нельзя требовать, его можно лишь купить, требовать можно только свою долю от общинной собственности, которая принадлежит любому члену общины в силу самого факта его существования. Что ж, бывшим советским людям пришлось дорого расплатиться за капиталистический, либеральный эксперимент. Резкий спад уровня благосостояния, ухудшение питания, здоровья населения, бездомность, рост смертности — все это реалии посткоммунистического жизнеустройства. Если сейчас россияне и умудряются поддерживать скромный достаток, то за счет трех факторов. Это, во-первых, высокие цены на нефть на мировом рынке, которые дают такие прибыли новоявленным российским капиталистам вкупе с госчиновниками, что перепадают крохи и народонаселению; во-вторых — наличие остатков советского жизнеустройства (до сих пор большинство живет в квартирах, полученных в советские времена от государства, на предприятиях кое-где сохраняются еще столовые, дома отдыха, поликлиники, созданный в СССР ядерный щит остается до сих пор надежным заслоном от внешнего нападения), и, наконец, в-третьих — активная взаимопомощь на общинных началах среди сотрудников, друзей, соседей, родственников, не дающая самым бедным окончательно «опуститься на дно». Тем не менее с каждым годом для все больших и больших масс идеал советской коммунистической экономики становится притягательным и понятным. Думается, когда российский неокапитализм столкнется с проблемой мирового кризиса рынка нефти и газа и возникнет пропасть между положением богатых и бедных, когда окончательно разрушится советский жилой фонд и системы ЖКХ и значительная часть населения, неспособная платить за ипотеки, образует армию бездомных, переход к жизнеустройству реального коммунизма станет для бедных единственным путем к спасению. Нам еще предстоит возрождение реального коммунизма в виде обновленной советской цивилизации.
Другие главы: 1. Должна ли была советская цивилизация обеспечивать высокий комфорт? 2. Реальная советская цивилизация и ее идеологическая саморефлексия. 3. Советская цивилизация как общество реального коммунизма. 4. Право на пищу в советской цивилизации. 5. Кризис «излишков» в реальном советском коммунизме.
|
