|
|
Галина КОЗЛОВА |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Галина КОЗЛОВАРазмышления по поводу дискурса фильма «Поп»Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский с тревогой предупреждал наш народ: «…Чтобы убить Россию, надо начать с осквернения души» (Митрополит Иоанн. Русский узел. Санкт-Петербург. 2007. С. 9). Для русского человека испокон веков святыми понятиями были большая и малая Родина (наша Россия и то место в России, где человек родился — плоть от плоти своего народа, его веры и любви). Фильм Владимира Хотиненко «Поп», недавно вышедший на экраны, разрушает святыни русского человека, играет на лучших душевных качествах нашего народа — сострадании, способности прощать, жалости к врагу. «Совесть — вот первое осязательное проявление духовной жизни», она является индикатором норм морали и нравственности, того, что «право и что не право, что угодно Богу и что не угодно» (Митрополит Иоанн. Русский узел. Санкт-Петербург, 2007. С. 84). События, изображенные в фильме, взывают именно к совести каждого из нас. Вспомним, что завещали нам наши святые и выдающиеся служители Православной Церкви, преданные своему народу и России, и что они писали о патриотизме и войне. Митрополит Московский Филарет призывал: «Любите врагов своих, сокрушайте врагов Отечества, гнушайтесь врагами Божьими». Митрополит Антоний (Храповицкий), размышляя над заповедью «не убий», писал, что «на войне гнев бывает у большинства более сильный…, но в русском сердце он потухает сейчас же по прекращении рукопашной битвы и заменяется чувством жалости и делами милосердия» (Митрополит Антоний (Храповицкий) Собр. соч. в 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 898). И в то же время, рассматривая проблему христианства и войны, митрополит приводит правило святого Афанасия Великого, утвержденное Вселенскими Соборами, о том, что «убиение на поле брани отцы наши не вменяли за убийство» (Митрополит Антоний (Храповицкий) Собр. соч. в 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 898). Учение об убийстве на войне, изложенное в каноническом послании святого Афанасия Великого к Аммуну-монаху (Шестой Вселенский Собор), гласит: «В различных случаях жизни обретали различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например, непозволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно. Таких великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие их превосходные деяния» (Митрополит Антоний (Храповицкий) Собр. соч. в 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 899). Таким образом, уточняет митрополит Антоний, «одно и то же, смотря по времени и в некоторых обстоятельствах, непозволительно, а в других обстоятельствах и благовременно, допускается и позволяется» (Митрополит Антоний (Храповицкий) Собрание сочинений в 2 т. Т. 1., М., 2007. С. 899). Таким героическим деянием для России стала Великая Отечественная война, в которой быть центристом означало предательство своего народа. Как принять русскому солдату, участнику войны, сцену из фильма, где совершается троекратный поцелуй батюшки с врагом, казнившим ребят, участников антифашистского подполья? Безусловно, большевизм и фашизм — две сатанинские, враждебные русскому народу силы. Однако режиссер фильма «Поп» предлагает нам версию братания верующего населения с немцем на почве ненависти к большевикам и красным звездам. Эпизод фильма, изображающий, с каким рвением русские люди освобождают церковь от большевистского реквизита, эту самую ненависть и демонстрирует. Но как же быть с теми звездами на русских танках и самолетах, в которых горели наши доблестные витязи-воины, не задумываясь отдававшие жизни не только за свою землю, но и за многих униженных и оскорбленных, в том числе и на территории врага (памятник русскому солдату в Болгарии со спасенным ребенком на руках, памятники в других городах). Были и резко противоположные, позорящие Россию явления. Но вот в чем вопрос: какой должны помнить войну наши дети? Как патриотическую, освободительную или как военный дискурс свободных ассоциаций и новаторских экспериментов, в котором теряется единственно верная аксиома: во Второй мировой войне победил русский солдат, а бремя победы на своих плечах вынес русский народ. Что же вместо этого предлагает зрителю режиссер Хотиненко? Суррогат постмодернистских контекстов и эпистем со множеством смыслов и символов. В фильме показан уголок русской глубинки, который оккупируют немцы. Поразительно, что население принимает их с благодарностью, даже существование концентрационного лагеря вблизи и казнь участников молодежного антифашистского движения (странно, откуда они взялись в этой погруженной в летаргический сон местности) не нарушают «благостного покоя» деревеньки. Стоит ли показывать в таком ракурсе отношение русской оккупированной деревни к немцу, если подавляющее большинство русских деревень (и не только русских, вспомним Хатынь в Белоруссии) безжалостно ликвидировалось фашистами в согласии с планом блицкрига? Что же касается населения, то патриотизм советского народа в этой войне был массовым и вненациональным. На протяжении всего фильма не покидает ощущение, что режиссер втягивает зрителя в свой постмодернистский дискурс, где особая миссия толкователя событий истории (прежде всего России) отводится избранному народу-первосвященнику, собирательным образом которого является «преображенная» Хава-Ева, принявшая крещение ради того, чтобы выжить и поведать свою правду, Мухину правду. Начинается фильм со странной игры ракурсами взгляда мухи. Священник смотрит на муху, муха — на священника, при этом оптика глаза мухи дробится на множество осколков — кадров. Может быть, человек стал мухой в контексте военных событий (немец — оккупант — русский — раб, следовательно, он же муха)? Либо нам, зрителям, предлагается самим представить себя мухами и в этом качестве смотреть фильм? Если же это особый режиссерский прием изображения действительности, тогда становятся амбивалентными главные для русского человека духовно-нравственные категории: патриотизм, подвиг, святость, любовь к ближнему. Но в постмодернистском лабиринте-дискурсе все возможно, ибо все подвергается вариативной интерпретации (деконструкции-реконструкции). Где уж тут разобраться бедному зрителю во множественности контекстных смыслов и кинообразов, зависящих от психологического бессознательного своего создателя? Например, случайно ли новокрещенную Еву поп зовет «Мухой»? Возможно, ее взгляд, который так тщательно фиксируется в фильме, и есть тот единственно верный «Мухин взгляд» на события? Впрочем, можно представить и другую версию, цитируя архиепископа Нафанаила (Львова) (и снова мы не можем знать наверняка, потому что режиссер не дает точного ответа): «Напуганный катастрофичностью эпохи человек, телесно маленькое, животнообразное существо, хочет спрятаться в щелочку, как муха осенью, и переждать страшные бури; уставши от потрясений, хочет не думать ни о чем, забыть на минутку о том ужасающем и потрясающем, что он только что видел, и отдохнуть в чинной, незатейливой материальной жизни» (Архиепископ Нафанаил (Львов) О святой Библии. Санкт-Петербург, 2007. С. 170). В этом значении к мухе близок сам главный герой — отец Александр с его «домом-крепостью», который самым волшебным образом, как в рождественской сказке Диккенса, все беды обходят стороной. А в роли сказочного Санта Клауса выступает «благодетель» русского и еврейского народов немец Фрайгаузен, за которого православный поп рекомендует молиться новокрещенной христианке Еве. «Но мы люди, — пишет архиепископ Нафанаил, — мы не только животнообразны, мы и богообразны. То, что может и должно удовлетворить муху осенью, что может удовлетворить не смотрящее на мир осмысленным взором бессловесное существо, то не может удовлетворить нас» (Архиепископ Нафанаил. С. 170). Есть и еще одно толкование образа мухи, связанное с символикой Везельвула («Повелитель мух») в Библии и в мифологии. В Большом энциклопедическом словаре «Мифология» Вельзевул трактуется в разных аспектах. Согласно справочному изданию «в Евангелиях рассказывается, что фарисеи и книжники называли Вельзевулом Иисуса Христа». Переводчик и комментатор Библии Евсевий Иероним связывал его имя с именем упоминаемого в Ветхом Завете бога филистимлян Баал-Зебуба» («повелитель мух») (БЭС. Мифология. С. 121). Современные значения образа, предлагаемые наукой: — синоним сатаны, дьявола; — еврейский глагол «вывозить нечистоты» применялся в раввинистической литературе как метафора для обозначения духовной «нечистоты» — отступничества, идолопоклонничества и т.п., в таком случае «Вельзевул» значит «повелитель скверн» (БЭС. Мифология. М., 1998. С. 121). Если исходить из первого значения, то мухами являются фашисты, разносящие «коричневую чуму». Однако и второе значение — «духовной нечистоты» — можно применить к еврейской девочке Хаве-Еве, отступившей от веры отцов и принявшей христианство. Таким образом, оппозиция немцы — Хава-Ева может сниматься общим значением символики «мухи», тем более что в фильме дана взаимозаменяемая ретроспекция фашистской камеры, как одного из «осколков» глаза мухи, и глаз Хавы-Евы («Мухи»). Может быть, мы и не правы, но режиссерская позиция предлагает свободное поле для ассоциаций. Не будем упускать из виду и бытовой, житейской семантики «мухи», которая также отрицательна и связана, как правило, с нечистотами и мертвечиной. В этом значении муха считается разносчицей заразы. Зачем понадобилось режиссеру вводить этот неоднозначный образ, вызывающий подобные ассоциации? В многоплановом военном дискурсе фильма можно обнаружить и другие образы-символы, имеющие либо отрицательную, либо амбивалентную семантику, такие, как голубь мира, красная ягода, красная звезда, песочные часы, очень напоминающие романтическое прибежище «адского жителя», голубые глаза немцев, карие и черные глаза партизан и русских солдат и т.п. В интертекстуальном игровом плане фильма разъединяются означающее и означаемое, т.е. отношения между ними становятся произвольными, смысл не фиксированным, а «плавающим», святые для русского человека понятия превращаются в симулякр, т.е. ничто. Иначе как объяснить, что в один визуально-оптический ряд режиссером поставлены глаза попа — глаза мухи — глаза немцев — глаза детей — глаза партизан — глаза голодных русских пленных — глаза немецкого офицера — глаза полицаев — глаза Богородицы и святых на иконах. Постмодернистская (множественная) интерпретация характерна для всей символики фильма. Можно сказать, что весь фильм зритель смотрит чужими (не своими) глазами. Получается несколько разных фильмов в одном. Например, некоторые съемки ведут немецкие солдаты, хозяйничая на нашей земле. Зачем нам их взгляд на нашу войну? Зачем нам вообще чужой взгляд на нашу историю? Русские пленные, униженно бросающиеся в грязь за свеклой, — это разве не чужой взгляд? А русские дети из Ленинграда и концлагеря, спокойно перебирающие красную ягоду после страшной казни ребят чуть старше их возрастом? Это чей взгляд? Почему в фильме о нашей священной войне символы, с которыми мы победили, имеют отрицательную семантику? Равно как и символы нашей русской жизни? Такие, как корова, качели, красная ягода, наконец, сама церковь и русский солдат? Они стали в фильме постмодернистскими «плавающими означающими», симулякрами, плацебо. Может быть, для чужих это и так. Но не надо забывать, что Бог поругаем не бывает, как и все то, что является святым для человека и его народа.
|
