А.П. Ермолов
       > НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Е >

ссылка на XPOHOC

А.П. Ермолов

1798-1826

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
1937-й и другие годы

Записки А. П. Ермолова

1798-1826 гг.

Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления Грузией


Портрет А. П. Ермолова. Худ. Д. Доу. 1825 г.

По окончании войны с французами, 1814 года, государь пред отъездом своим из Парижа в Англию приказал мне отправиться в Краков к назначенной мне новой команде. По обстоятельствам тогдашнего времени со стороны Австрии можно было ожидать некоторых несогласий, и потому нужны были на границе войска и вскорости. Порученные мне состояли из большей части резервной армии, формировавшейся в Герцогстве Варшавском, и в составе своем названы сильным авангардом. Нельзя было войскам сим дать наименование корпуса, ибо многие из генералов старее меня имели только дивизии; итак, под именем сильного авангарда, без обиды другим, могло под начальством моим быть слишком девяносто тысяч человек.

В течение 1814 года составился в Вене конгресс, известный несогласиями собравшихся государей, но бегство Наполеона с острова Эльбы положило конец этим распрям, а быстрое появление его в Париже и удаление оттуда королевской фамилии воззвало к единодушному против Наполеона ополчению.

Во время пребывания императора в Вене дано было армии нашей повеление выступить, и я с войсками, в Кракове бывшими, вышел за границу в апреле месяце 1815 года. Резервные войска, которыми я начальствовал прежде, переменены были составленным временно 6-м корпусом из двух пехотных, одной гусарской дивизий и нескольких казачьих полков.

В сем втором нашем во Францию походе мы не имели случая сразиться с неприятелем, ибо англичане и пруссаки кончили действия совершенным рассеянием французской армии, и Наполеон, лично ею начальствовавший, предал себя власти английского правительства.

Войска наши вступили однако же во Францию, и государь отправился в Париж.

Прибывши на Рейн, вместо 6-го корпуса, с которым я пришел, дан был гренадерский корпус, и часть оного последовала в Париж для содержания при государе караула, ибо гвардии при армии не находилось.

В Париже имел я случай испросить увольнение в отпуск по болезни на шесть месяцев.

Дошедши с гренадерским корпусом на возвратном пути до Царства Польского, я поехал в Варшаву, где уже государь находился, и я был свидетелем восхищения облагодетельствованного им народа, приявшего от него и политическое бытие и конституцию.

В самом начале 1816 года был я в Орле у престарелых родителей моих, среди малого моего семейства, вел жизнь самую спокойную, не хотел разлучиться с нею, намерение имея не возвращаться к корпусу, а потому и просил продолжения отпуска, дабы ехать к минеральным водам на Кавказ. Но вместо того получил приказание прибыть в Петербург.

Из частных известий знал уже, что я назначаюсь начальником в Грузию. Исчезла мысль о спокойной жизни, ибо всегда желал я чрезвычайно сего назначения, и тогда даже, как по чину не мог иметь на то права.

По приезде в Петербург, государь, постоянно мне благотворящий, объяснил мне, что он не решился бы определить меня в Грузию, если бы не были свидетельствующие, что я того желаю, ибо сам он не мог думать, чтобы назначение сие могло согласоваться с моим намерением.

Объяснением сим государь истолковал мне, какого он о Грузии мнения. Сего достаточно было, чтобы на месте моем устрашить многих, но я решился поверить себя моему счастию.

Не с равным удовольствием принял я назначение меня послом в Персию. Меня устрашали дела, по роду своему совершенно мне незнакомые. Я наслышался о хитрости и коварных свойствах персиян, и отчаивался исполнить с успехом поручение государя.

Ничто так не оскорбляет самолюбия, как быть обманутым, а я никак не надеялся избежать того.

Приняв наставления, сделав нужные приготовления к посольству, я выехал в начале августа месяца из Петербурга в Москву, где пробыл несколько дней, ибо государь, будучи там, приказал при себе находиться.

В Москве заметил я, что несколько странно смотрели на человека, появившегося в звании главноуправляющего Грузиею, и сверх того чрезвычайного и полномочного посла.

Я сам себе иногда не доверял, что это со мною могло случиться.

В сентябре прибыл я на границу Кавказской губернии.

Двадцать лет назад проезжал я Кавказскую линию, будучи капитаном артиллерии, в молодых весьма летах и служа под начальством генерал-аншефа графа Зубова, который с корпусом войск действовал против персиян в 1796-м году.

Первое обстоятельство, обратившее внимание мое, были высланные мне навстречу конвойные команды из поселенных на линии казаков. Всегда отличались они от прочих казаков особенной ловкостию, исправностию оружия и добротою лошадей. Я, напротив, увидел между ними не менее половины чрезвычайно молодых людей, нигде не служивших, и даже ребят.

Предместник мой, по усиленному старанию Донского войска атамана генерала графа Платова, согласился сменить линейными казаками шесть донских полков, служивших на линии, и от сего неосмотрительного распоряжения должны были выйти на службу все малолетние и даже находившиеся в отставке казаки.

Повинность, превосходившая все те усилия, каковые делаемы были в кампанию 1812 года, возбуждала ропот, и я в прекращение оного решился оставить на службе пять донских полков, отправивши только один таковой в свои жилища. Государь по донесению моему утвердил распоряжение мое.

Остановившись малое время в Георгиевске, дабы собрать нужнейшие о Кавказской линии сведения, я отправился в Грузию и прибыл в Тифлис 10-го числа октября.

Предместник мой генерал от инфантерии Ртищев нетерпеливо ожидал меня, ибо желал скорее возвратиться в Россию, куда супруга его уже прежде отправилась.

Имевши прежде сведение, что в Грузии отправление дел по службе не в надлежащем идет порядке, наслышавшись даже о многих злоупотреблениях, почел я необходимым иметь с собою нескольких чиновников, известных мне службою и на честность коих и правила мог бы я положиться.

Нужнейшего мне для военной части взял я начальником корпусного штаба полковника Вельяминова, служившего прежде со мною в артиллерийской гвардейской бригаде, потом в Кракове и наконец в гренадерском корпусе в сем же звании. Офицер сей, хорошо учившийся, имел большие сведения и отличные способности. Дежурным штаб-офицером был подполковник Наумов, неутомимой деятельности и наклонности особенной к порядку.

По части гражданской был при мне коллежский советник Рыхлевский, чиновник, рекомендованный мне с наилучшей стороны и знающий хорошо порядок дел. Начальником дивизии, расположенной в Грузии, выпросил я генерал-майора Кутузова, коего коротко я знал хорошие способности. Обер-квартирмейстером по желанию моему назначен был полковник Иванов.

Вскоре по прибытии в Тифлис должен я был осмотреть важнейшую часть границ, ибо, готовясь к отъезду в Персию, нужны мне были сведения о состоянии оных, особенно зная, какие употреблял усилия шах персидский, дабы возвращено ему было ханство Карабахское или часть оного, в чем и предместник мой обязался ему способствовать.

Итак, я поехал в Карабах, полковнику Иванову поручил осмотреть Талышинское ханство, офицерам квартирмейстерской части приказал сделать обозрение прочих границ с Персиею.

В Карабахе познакомился я с ханом, оттуда нарочно проехал в селение Зардаб, лежащее на реке Куре, дабы видеться с ширванским ханом, из вежливости выехавшим мне навстречу[1]; потом был я в селении Мингечаур, где хан шекинский меня дожидался.

В Тифлис возвратился я 12 декабря, проездив немного более месяца.

Здесь могу сказать, что я настоящим образом вступил в отправление дел и уже ознакомился по крайней мере с главнейшими обстоятельствами, до края относящимися.

Состояние страны, управлению моему вверенной, было следующее.

Со времени вступления на престол царствующего императора Грузия постоянно занята нашими войсками, и вводился постепенно наш образ управления при действии собственных законов, составленных царем Вахтангом, коим сохранена прежняя сила. Судная часть была уже в лучшем устройстве, доходы с земли начинали приходить в большую степень определенности.

Грузию собственно составляют: Карталиния, округ чрезвычайно хлебородный; Кахетия, разделенная на Телавский и Сигнахский уезды, из коих первый изобилует прекраснейшими виноградниками; последний, не столько много занимаясь разведением садов, имеет довольно обширное хлебопашество. Карталинии принадлежит часть осетин, живущих в горах. В недавнем времени начали они принимать христианскую веру. Успехи оной хотя еще очень ничтожные, но можно надеяться, что, получив более доверенности к правительству, ибо приемлющим крещением оказывается особое внимание, они переменят зверские свои обычаи и наклонность к воровству.

С Кахетиею смежны небольшие земли, в коих живут народы, именуемые пшавцы и тушинцы, издавна покорствовавшие грузинским царям. Они имеют богатое весьма скотоводство, наклонностей воинственных, верны правительству. Над ними от начальства поставлен пристав из грузин, ибо необходимо знать язык. Не всегда однако же повинуются они надлежащим образом и доселе почти в диком состоянии. Сомхетия, войнами опустошенная и почти никакого населения не имеющая. Бамбаки и Шурагель, малые весьма округа, в последнюю с Персиею войну разоренные, в коих и доселе мало жителей. Дистанции татарские: Барчалинская, Казахская и Шамшадильская, довольно населенные, имеющие хорошее хлебопашество и богатое весьма скотоводство.

К Грузии присоединен Елисаветпольский округ — бывшее ханство Ганджинское — в 1804 году, взятое оружием под предводительством главнокомандующего генерала князя Цицианова, и сим ограничивается пространство, которое мы под общим именем Грузии именуем. Округ сей богат скотоводством, производит лучшую пшеницу в здешней стране, имеет посевы сарачинского пшена и шелковичные сады. Дохода казне приносит более, нежели прочие округа Грузии.

Во всех сих округах народонаселение может простираться до...[*] исчисление, конечно, не верное, но между народами, чуждыми всякого порядка, паче мусульманами, трудно достигнуть настоящего.

В Имеретии, независимо от Грузии, учреждено временное правление. Бедная сия земля, бывшая до 1810 года особенным царством, заключает в себе пять округов. Население оной жестокою моровою язвою уменьшено более, нежели наполовину, и простирается свыше...[*] В провинциях Мингрелии, Грузии и Абхазии владетельные князья пользуются прежними, предоставленными им, правами и самыми с земли доходами, в некоторых же случаях зависят от распоряжений главного в крае начальника, приводимых в исполнение правителем Имеретии, который определяется из служащих в корпусе генералов.

Ханство Карабахское было в управлении Мехти-Хана, имеющего чин генерал-майора. Отец, умышляя против нас измену и доброжелательствуя персиянам, с которыми мы были в войне, пригласил войска их, но был предупрежден, и войска наши, внезапно напавшие на него ночью, лишили его жизни. Дочь его, сестра нынешнего хана, находится в замужестве за шахом персидским, и потому сколько ни показывает он себя приверженным нашему правительству, по привязанности к сестре имеет сношения с Персиею.

Ханство сие в 1805 году покорилось первое власти государя. Хан в ознаменование зависимости платил дани 8 тыс. червонцев.

С того самого времени войска наши имели пребывание в ханстве, и персияне смотрели с завистью на богатейшую землю сию, доставшуюся в руки наши.

Народонаселение Карабаха простирается до 24 т[ысяч] семейств. Оно не составляет половины прежнего, ибо неоднократно наносимая прежде персиянами война разорила землю; жители в большом количестве увлечены в плен, не в меньшем разошлись по разным местам. Доселе еще мало весьма население в равнинах Карабаха, близко прилежащих к границе персидской, и жители не делают на них прочных заведений. Повсюду видны развалины городов и больших деревень, остатки обширных шелковичных садов и земледелия, свидетельствующих богатое некогда земли состояние.

Нынешний хан, не радеющий о благоустройстве земли, доверчивый к окружающим его чиновникам, которые его обманывают, проводит время в распутстве, ничем более не занимаясь, как охотою с собаками или ястребами. Все заведения, отцом сделанные, в упадке, и даже не только нет признака роскоши, в которой он живал, но и самый замок или дворец его представляет развалины, и нет почти в нем убежища; любимцы расхитили собственно принадлежащее ему имущество до такой степени, что ему недостает средств к содержанию себя приличным образом. За несколько лет не представлено в казну ничтожной, платимой им, дани.

Ширванским ханством управляет генерал-лейтенант Мустафа-хан. Он владел оным и тогда, как в 1796 году был с войсками генерал-аншеф граф Зубов, но по свойству недоверчивому, по злоумышлению против русских, за которое боялся наказания, он тогда бежал в Турцию, и когда войска графа Зубова отозваны были в Россию, он возвратился и изгнал поставленного нами хана.

До 1806 года пользовался он совершенною независимостию, но, видев пример взятого оружием Ганджинского ханства, вошедшего в подданство ханства Карабахского, он поверг себя в покровительство императора и в знак подданства обязался платить 8 т[ысяч] червонцев дани.

Но с переменою состояния своего не переменил он свойств, и той же, как и прежде, недоверчивости исполнен был к нашему правительству. Он старался распространить связи свои с народами Дагестана, сильными, воинственными, никому доселе не покорствовавшими, думая тем устрашить русских и заставить уважать себя более прочих. Война с Персиею, многие занятия предместников моих по предмету внутреннего земли устройства заставляли их для удержания Мустафы-хана в спокойствии и хорошем расположении к нам делать ему многие угождения, и он истолковал себе, что он может быть для нас опасным.

Высокомерие его простиралось до того, что он не выехал к главнокомандующему генералу Тормасову, который желал иметь с ним свидание. Со мною поступил он снисходительнее, и удивлен был, когда приехал я к нему не более как с пятью человеками свиты, а он сопровождаем был по крайней мере пятьюстами человек конницы. Он однако же дал заметить мне, что не каждому должен я вверяться подобным образом. И что он так же точно предостерегал покойного князя Цицианова. Хан не рассудил, какая между князем Цициановым и мною была разница. Он славными поистине делами своими был для них страшен, я только что приехал и был им совершенно неизвестным.

Мустафа-хан управлял ханством лучше прочих владетелей. Народ им собственно не был отягощаем. Но если терпел некоторое утеснение, то единственно от предоставленной им власти бекам (род дворянства), между коими сделал он многих себе приверженцев. В земле была полиция, нередко наказывалось воровство, с исправностию собирались доходы. Хан жил довольно великолепно и служащих ему нередко награждал щедро.

Со стороны правительства нашего при нем находился пристав из офицеров, но он умел так отделять его, что он ничего не мог знать о его связях и поведении, и только собирал некоторые сведения от приверженных нам армян, живущих в Ширване.

Население в ханстве может быть считаемо около 20 тыс. семейств. Часть народа, довольно значительная, по причине чрезвычайного зноя в летнее время удаляется в горы и потому прочной оседлости не имеет.

Ханство изобилует шелком, сарачинским пшеном, всякого рода хлебом, имеет на реке Куре богатейшие рыбные ловли и многочисленное скотоводство. Муганская, на правом берегу Куры лежащая степь оному способствует. Есть конские заводы, но с карабахскими не могут сравниться, откуда выходят весьма статные, доброезжие и к трудам сносные лошади, славящиеся во всей здешней стороне.

В Шекинском ханстве нашел я владетеля генерал-майора Измаил-хана, человека весьма молодого, наклонностей развратных, в управлении подвластными неправосудного, в наказаниях не только не умеренного, но жестокого, кровожадного. При первом появлении моем в Грузии поступило ко мне множество на него жалоб.

Предместник мой генерал Ртищев был к нему чрезвычайно снисходительным; никакая на него просьба не получала удовлетворения; жалующиеся обращались к нему и от того подвергались жесточайшим наказаниям или избегали оных разорительною платою. Окружающие генерала Ртищева, пользующиеся его доверенностию, и, если верить молве, то самые даже ближние его, получали от хана дорогие подарки и деньги.

С негодованием должен я упомянуть об одном постыдном начальства поступке. Жители шекинские, в числе более двухсот человек, пришли в Тифлис, не в состоянии будучи сносить злодейской жестокости и утеснении хана. Жалобы их, слезы и отчаяние не тронули начальство, их назвали бунтующими против власти, многих наказали телесно, более двадцати человек как заговорщиков сослали в Сибирь.

В бытность главнокомандующим в Грузии фельдмаршала графа Гудовича Шекинское ханство после измены Селим-хана, изгнанного нашими войсками, состояло под российским управлением, и народ чрезвычайно доволен был избавиться от ханов.

Весьма ощутительны были выгоды от присоединения сего ханства; кроме доходов, довольно значительных, единство власти должно было быть полезною целию; но граф Гудович, по необузданному самолюбию, упорный в своем мнении, по неприступной гордости, не допускающий мнения других, представил правительству о предоставлении ханства Джафар-Кули-хану, владевшему в Персии ханством Хойским. Ловкий сей человек снискал доверенность графа, полезен будучи ему при неудачной осаде Эриванской крепости, где поблизости находилось принадлежавшее некогда ему владение; и он, имея людей, ему приверженных, мог доставлять нужные сведения и иногда открывать намерения неприятеля. Он находился также при князе Цицианове в блокаде Эривани, и с ним было собственной его конницы до семисот человек. Джафар-Кули-хан принадлежал к одной из знатнейших и сильных фамилий в Персии, имел обширные связи и многочисленную партию, которые давали ему надежды на персидский престол. Права похитителей одинаковы, преимущественно определяет сила и счастие. Сим обязан престолом ныне царствующий шах, и Джафар-Кули-хан, проиграв против него сражение, спасся к нам бегством.

Недолгое время управлявши ханством, Джафар-Кули-хан умер, и по нем наследовал теперешний хан, сын его.

При первом свидании с Измаил-ханом в присутствии многих из народа, сделав замечание на счет злоупотребления им власти, поручил я ему быть снисходительным к народу. Приставу, при нем находившемуся, поручил собрать всех несчастных, которых подверг он жестоким истязаниям, и приказал поместить в его дворце, пока не удовлетворит, по крайней мере, семейств их обеспечением их благосостояния.

Шекинское ханство, при меньшем населении, нежели в ханстве Ширванском, дает не менее дохода, особенно если исключить откупные статьи, значительную часть дохода в Ширване составляющие.

Дани в казну вносит в год семь тысяч червонцев. Произведения земли те же самые, как и в Карабахе и Ширване, при равном плодородии оной.

В одном сем ханстве было некогда благоустроенное управление, определены доходы и повинности, уравнительно разделены труды жителей в пользу хана. Во время Мамед-Гасан-хана, которому персияне выкололи глаза, выгнали из владений, и он, в крайней бедности, скитаясь в Турции, прибег под покровительство императора и живет в Астрахани, получая достаточное содержание. Отец нынешнего владетеля несколько удерживал сей порядок, но при сем последнем ниже признаков оного не осталось.

Талышинское ханство, разоренное персиянами, имеет малое народонаселение, доходы весьма скудные, которыми пользуется хан, не платя в казну никакой дани. Приверженность к России владетеля, отца теперешнего хана, вызвала мщение персиян, подвергла землю его истреблению, и полуденная часть ханства, при последнем трактате нашем с Персией, признана принадлежностию оной.

Куринское ханство получило бытие в недавнем времени. Им управляет полковник Аслан-хан, человек, правительству приверженный.

Население малое, жители обременены налогами, дань 30 тыс. четвертей пшеницы, платимая казне, чрезвычайно их разоряет.

Казыкумыцкое ханство во владении Сулхай-хана, человека самого коварного, готового на всякие злодеяния. По древности своего происхождения он весьма уважаем; между горскими народами имеет сильные связи, ко вреду нашему им употребляемые. Участвуя во всех предприятиях дагестанцев против нас и будучи наконец наказан отделением части владения его, из коей составлено Куринское ханство, данное родственнику его врагу его непримиримому, отмщевающему жестокую обиду, бежал в Турцию. В командование генерала Ртищева возвратился, изгнал в отсутствие его управлявшего владетеля и, пользуясь твердыми и почти непроходимыми местами гористой страны, остался без наказания.

Но если генерала Ртищева отвлекали важнейшие занятия, мог он, по крайней мере, не входить в сношение с явным изменником и злодеем, в сношение, которое не иначе должен он разуметь, как прощение его преступлений. Ханство Казыкумыцкое, по словам людей, хорошо его знающих, имеет жителей до 15 тыс. семейств. Хан никакой дани не платит.

Аварское ханство во владении генерал-майора султана Агмед-хана, лежит в средине гор Кавказских, отовсюду почти неприступных, и никогда русские в нем не бывали. Жители оного бедны, ведут жизнь самую суровую, наклонностей воинственных.

Последний пред сим владетель Умай-хан был знаменит в здешних странах военными своими подвигами. Не раз удачные делал на Грузию нападения, разорил серебряные и медные ее заводы. Пользуясь дружбою ахалцыхского паши, чрез земли его вступал в Имеретию. Прошел однажды Эриванскую область беспрепятственно, но близ города Нихичевана был разбит персиянами. Долгое время благоприятствовавшее ему счастие привязало к нему многие горские народы, алчные добычи, и он являлся, сопровождаем будучи большими силами. Он приучил их к грабежам, и Грузия, можно сказать, почти беззащитная, внутренними раздорами истребляемая, удовлетворяла их алчности. Долго еще после смерти Умай-хана врывались они в Грузию многочисленными партиями, но не было уже счастливого предводителя, и Грузия покоилась под защитою российских войск, от которых незадолго до смерти испытал он поражение.

Теперешний хан, не знаю почему, получает жалованья по 5 тыс. рублей серебром, уверяя, что он нам приносит пользу влиянием своим на горские народы Дагестана, которых будто воздерживает от нападений на Грузию. Сему верили многие из моих предместников, и я показываю ему вид до времени. Хан сей дани никакой не платит, никаких обязанностей на себя не принимал. В Тифлисе содержится от него аманат на казенном иждивении.

Уцмей, Каракайдацкий владетель провинции, соседственной Дербенту, признает зависимость от России, но всегда в связи с народами, нам не благоприятствующими; и подозревая, что начальству известно изменническое его поведение, имеет к оному совершенную недоверчивость, и еще не было никого из русских, с коим бы виделся он, не сделав предварительно условий, и без сопровождения многолюдной толпы. Во владениях его нередко бывают беспокойства, и он не всегда достаточно имеет власти смирять их, паче между жителями, гористую часть земли занимающими.

Уцмей дани в казну не платит, никаких обязанностей не имеет, ниже за безопасность проезжающих через его владения не ответствует. Русские иначе, как с благонадежным конвоем, проезжать не могут.

Сему владетелю, равно как и хану Казыкумыкскому, предместники мои предлагали чин генерал-майора с 2 тыс. рублей серебром жалованья, но они отвергли с негодованием, что не хотели сравнить их с шамхалом Тарковским, который имеет чин генерал-лейтенанта и 6 тыс. рублей ежегодно.

Не могли подобные предложения наград людям, явно нам не доброжелательствующим, не поселить в них мысли, что их ласкают из боязни, и оттого возрастала дерзость их.

Обширные занятия начальников здешнего края, малые вообще средства не допускали их употребить нужной строгости, а нередко власть наша или мало признаваема была, или не с надлежащим уважением.

Народы небольшой земли, называемой Табассарань, непостоянно повиновались нам и по чрезвычайной бедности своей никакой пользы правительству не приносили.

В Кубинской провинции, с присоединением к оной городов Дербента и Баку, введено было наше управление. Суд отправлялся по закону и обычаям земли. Комендант, собирая доходы, обращал их в учрежденное казначейство, и оные простирались до ...[*] рублей серебром. В ведении его состояла внутренняя полиция и всякого рода казенное имущество, оставшееся от бывших прежде ханов.

Жители сей провинции более всех прочих мусульманских присоединенных к России областей любят наше правительство, во многих случаях оказали опыты верности и давно бы уже наслаждались совершенным спокойствием, но возмущает оное живущий неподалеку у горских народов бежавший владетель их Шах-Али-хан, который, будучи вспомоществуем сильным Дагестаном, нередко с многочисленными толпами впадал в провинцию, и легковерные думали, что он может овладеть оною. Шах-Али-хан старался сколько можно придать ему правдоподобия, разглашая о делаемых ему Персиею пособиях деньгами, которые подлинно пересылаемы к нему были чрез ширванского Мустафу-хана, казыкумыцкого Сурхай-хана и торгующих города Дербента, где наиболее имел он людей, ему преданных.

Персия и по заключении с нами мира не переставала пересылать деньги всем вредным для нас людям, в числе коих почитала беглого грузинского царевича Александра, сына царя Ираклия. Сей во всех возмущениях Грузии являлся в Кахетии, сопровождаемый большим числом лезгин, и наклонное к измене грузинское дворянство, обращаясь к нему, увлекало с собой добрый и простодушный черный народ. Лезгины, грабежом ненасытимые, обогащались добычею, в глазах подлого беглеца царевича толпами отгоняемые были пленные грузины и продаваемы в рабство отдаленнейшим народам. Царевич содействующему ему дворянству раздавал грамоты на имения тех, которые, оставаясь верными правительству, ему противились. Повсюду, встречаясь с войсками нашими, лезгины обращались в бегство. Царевич, знаменитый трусостью, никогда ни малейшей не подвергался опасности, но сие не препятствовало ему иметь приверженных людей, и при всяком новом появлении его готовы были многие из дворян к славным подвигам, желали, чтобы возвратил он престол праотцев своих его.

Предместники старались согласить его выйти из гор, обещевая милость государеву. Случаями сими пользовался он, чтобы убедить персидское правительство, сколько он нам опасен, и что по влиянию его на горские Дагестана народы может отвлекать большую часть войск наших. Один из приверженцев его, татарин низкого происхождения, содержавший на откупу тифлисские бани, находится поверенным в делах в Персии. Министр сей нередко приглашаем на совещание к наследнику персидского престола Аббас-Мирзе. Об одном из здешних начальников генерал-лейтенанте маркизе Паулуччи можно сказать, что он никаких царевичу Александру не делал предложений.

В последнее время, незадолго до моего приезда сюда, один из здешних дворян, под видом собственных дел отправясь в Петербург, передал министерству нашему от царевича с жалобою, что ему препятствуют прибегнуть под покровительство императора.

Обрадовались сему случаю, не спрося генерала Ртищева, можно ли верить человеку, которого легко узнать было все гнусные свойства, поручили командовавшему на Кавказской линии генерал-майору Дельпоццо войти с ним в сношение, уполномочили сделать некоторые издержки в подарки ему, и он скоро уверился, что царевич выедет в Кизляр, где уже приуготовлял он ему пышную встречу. Дворянину, привезшему письмо в Петербург, дан прямо чин поручика, хотя бы не бесполезно было прежде взять сведение, кто сей беглеца поверенный? Он дворянин армянского происхождения, изобличенный не один раз в воровстве вещей и денег из карманов, по имени Иван Карганов.

Чрез сего достойного человека управляющий Министерством иностранных дел статс-секретарь граф Нессельроде прислал царевичу письмо с самыми лестными от имени государя обещаниями.

Между тем царевич, продолжая с генерал-майором Дельпоццо независимо от генерала Ртищева переписку, явно обманывал его, вымышляя неловко глупые отговорки, что он выехать из гор скоро не может, и нередко прося денег.

Вскоре по приезде моем усмотрел я наглые царевича обманы и приказал прекратить с ним всякое сношение. Иссякли вдруг новые источники его доходов, и он во гневе своем прислал мне письмо, что будто узнал он о происках моих лишить его жизни. Я отвечал, что человек знаменитый, как он, развратною жизнию, глупостию и трусостию, в самых молодых летах своих лишенный за бегство к неприятелю благословения отца, опасным быть не может, и что я гроша не дам ни за жизнь ни за смерть подобного подлеца.

Письмо сие было одно, которым он, конечно, не похвастал правительству персидскому.

Упомянув о всех землях и народах, лежащих на полуденной стороне Кавказа и повинующихся власти нашей, остается только сказать о владении Елисеуйского султана полковника Агмат-бека. Часть подвластных его состоит из лезгин, пришедших с гор, часть из бывших в давнем времени жителей Кахетии.

Султан платит в казну дань совокупно с вольным обществом, именуемым Чарским, соседственным Кахетии. Подвластных султану считается до двух с половиной тысяч семейств.

Чарское общество признает зависимость от России; на подданство дана присяга и неоднократно нарушена. Управляется избираемыми старшинами и худо повинуется оным. В обществе сем два состояния людей. Пришедшие с гор лезгины господствуют; давние жители земли, составляющие часть черного народа, находятся в их услужении, повинуясь им беспредельно. Они некогда принадлежали Кахетии, исповедовали христианскую веру, ныне из боязни властелинов своих оставили оную, но желают к ней возвратиться. Число сих последних не менее 4 тыс. семейств. Дани платит общество Чарское вместе с Елисеуйским султаном 13 500 руб. серебром или шелком равную сумму. Император, пекущийся о средствах образования грузинского дворянства, обратил деньги сии на учреждение благородного училища, где во времена князя Цицианова начинали оказываться хорошие в обучении юношества успехи. Теперь же училище в совершенном упадке.

Связи с горскими жителями сего общества и Белаканского, состоящего из девятисот семейств, были всегда причиною немалых для Кахетии бедствий. Места твердые, в которых расположены богатейшие селения лезгин чарских, защищали их от мщения грузин, и был случай, что войска наши потерпели здесь урон и без всякого успеха. Кроме последнего Кахетинского бунта в 1812 году, во всех прежних содействовали они лезгинам с царевичем Александром, приходившим из гор. Впрочем благоприятствовали ему, давали у себя убежище и его приближенным и помощь в содержании.

Теперь скажу о народах, против Кавказской линии обитающих.

От вершин Кубани по левому берегу живут подвластные Оттоманской Порте народы под общим названием закубанцев, известные, воинственные, редко спокойные.

Против центра линии лежит Кабарда, некогда многолюдная, коей жители, почитаемые храбрейшими между горцами, нередко по многолюдству своему отчаянно противостояли русским в кровопролитных сражениях.

С давнего времени были кабардинцы подданными нашими, имели от царей российских грамоты. Среди них имел пребывание чиновник в качестве пристава, учреждены были суды, в коих заседали лучших фамилий князья их. Многие из них служили в наших армиях. Но давно уже нарушение присяги сделалось действием обыкновенным, давно войска наши наказуют измены, и оные возрождаются беспрерывно.

Кабардинцы менее гораздо ста лет назад были идолопоклонниками. Правительство допустило мусульманскую веру водвориться, явились озлобленные против христиан священнослужители; Порта с намерением таковых подсылала, тайно расточаемы были подарки, обещания, и проповедуемая вера, льстя разврату, снисходя порокам, жителей спокойных, сделавших к нам привычку, долго не могла поколебать в их приязненном к нам отношении. Но слишком равнодушное ко всем сим переменам начальство тогда предприняло противиться оным, когда меры насилия были необходимы и убеждению не давал места фанатизм. Люди, прежде нам желавшие добра, охладели, неблагонамеренные сделались совершенными злодеями. Веру и учреждения свои решились все защищать единодушно.

Корыстолюбивые священнослужители приняли на себя разбирательство дел; все подпало власти их, уничтожены прежние суды; князья и лучшие фамилии, потеряв всякое влияние, лишились уважения в народе, и мы не могли иметь никакой партии в пользу нашу. Молодые люди знатнейшего происхождения вдались в грабежи и разбои, и между ими отличался тот, кто более мог наносить вреда русским, нападая на безоружных поселян Кавказской линии и отгоняя табуны.

Моровая язва была союзницею нашею против кабардинцев; ибо, уничтожив совершенно все население Малой Кабарды и производя опустошение в Большой, до того их ослабила, что они не могли уже как прежде собираться в больших силах, но делали набеги малыми партиями; иначе и войска наши, на большом пространстве частьми слабыми рассеянные, могли бы подвергаться опасности. Весьма многие предприняты в Кабарду экспедиции, иногда заставляли их возвращать или платить за сделанные похищения.

В 1810 году в последний раз наказывал их генерал Булгаков, начальствовавший на Кавказской линии, но никогда не претерпевали они чувствительной потери, ибо нельзя было скрыть от них приуготовлений к походу, и они имели время удалять в неприступные места гор и семейства свои и драгоценнейшее имущество, и успехи войск наших ограничивались отгоном лошадей и скота.

Вступивший в командование линиею генерал Ртищев, желая показать правительству, что ему покорствуют кабардинцы, согласил их на отправление в конце 1811 года депутации в С.-Петербург; розданные деньги и подарки (к чему они весьма лакомы), составили шайку, готовую отправиться. Мог бы генерал Ртищев заметить, что ни один из хорошей фамилии, или хотя бы из порядочных людей, не предложил себя, но надобно было похвастать у двора, и шайка, можно сказать, бродяг отправилась.

Правительством были они приняты благосклонно, некоторым даны были штаб-офицерские чины, всем вообще награды и богатые подарки. В начале 1812 года они возвратились, но все сие не сделало кабардинцев ни вернейшими подданными, ни спокойнейшими соседями. Набеги, убийство, разбои не менее были частыми.

В сем состоянии нашел я кабардинцев, прибывши в здешний край.

Некоторые из князей по доброй воле или по вызову к нам приезжали, показывая себя верными и в великую вменяя заслугу, что не участвовали с другими в разбоях, тогда однако же как ближайшие их родственники и подвластные, а некоторых даже сыновья, замешаны были во всяком случае. Пристав наш не имел уже пребывание в Кабарде, и хотя сносился с главнейшими, но ему не было оказываемо никакого послушания.

Несколько князей и узденей выехали ко мне навстречу. Я ласково принял их, советовал воздержать кабардинцев от злодейств и разбоев, которые могут навлечь им жестокое наказание. Я знал, что все обещают и ничего не исполняют, но не мог приступить к мерам смирения их, ибо неизвестно мне было, какие ожидают меня занятия.

Смежные с кабардинцами в местах ближайших к хребту Кавказа живут осетины. Некоторая часть оных в совершенной покорности у кабардинцев со времени могущества сих последних. Некоторые из осетин вышли на равнину и заводят селения в окрестностях Владикавказа.

Там же, в вершинах реки Сунжи, расположились выселившиеся из гор ингуши, народ воинственный, приведенный в покорность кроткими мерами, употребленными генерал-майором Дельпоццо.

На военной дороге от Моздока в Грузию, единственной, которую мы чрез горы Кавказа величайшими поддерживаем трудами, живут тагаурцы, нам хорошо повинующиеся.

Многие другие племена горцев мало еще покорствуют или из одного страха. От некоторых содержатся аманаты во Владикавказе.

Против левого крыла линии лежит Малая Кабарда, хотя остатки жителей от моровой язвы ограничиваются ныне числом не с большим трехсот семейств, и нет следов прежних больших селений.

Ниже по течению Терека живут чеченцы, самые злейшие из разбойников, нападающие на линию. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям. Здесь находили они сообщников, тотчас готовых или отмщевать за них, или участвовать в разбоях, а они служили им верными проводниками в землях, им самим не знакомых. Чечню можно справедливо назвать гнездом всех разбойников.

Управление оной разделено из рода в род между несколькими фамилиями, кои почитаются старшинами. Имеющие сильнейшие связи и люди богатые более уважаемы. В делах общественных, но более в случаях предприемлемого нападения или воровства, собираются вместе на совет; но как все они почитают себя равными, то несколько противных голосов уничтожают предприятия, хотя бы и могли они быть полезными обществу, паче же голоса сии поданы кем-нибудь из сильных людей.

Народонаселение в Чечне, с присоединившимся обществом качкалыков, считается более нежели 6000 семейств. Земли пространством не соответствуют количеству жителей, или поросшие лесами непроходимыми, недостаточны для хлебопашества, отчего много народа никакими трудами не занимающегося и снискивающего средства существования едиными разбоями...

Далее чеченцев по правому берегу Терека живут андреевские, аксаевские и костековские народы, называемые вообще кумыками, издавна подданные наши...

Каждое из трех владений кумьщких управляемо было старшим по летам беем или князем и так они чередовались между собою. Следовательно, по большей части получалось, что управлял наименее способный. Народонаселение в сих владениях ничтожное, казне никаких доходов нет. Город Андрей весьма торговый и со временем может большие приносить выгоды.

...Далее за костековскими владениями, близ устья реки Койсу, лежат земли, Мехти-шамхалу Тарковскому генерал-лейтенанту принадлежащие. Владетель сей замечен правительству весьма приверженным, как были и отец его в царствование Екатерины II-й, чина тайного советника удостоенный.

Шамхалы были прежде весьма сильными в Дагестане, коего народы им повиновались, но теперешнего шамхала соседи живут во вражде с ним, возмущают подданных его, и сие причиною, что он более прежнего ищет покровительства начальства.

Город Тарки расположен на самой коммуникации нашей от Кизляра к Дербенту, и предместники мои желали, чтобы шамхал принял войска наши, которые хотели поместить у него в виде почетного караула, но он отказал в том.

Такова была недоверчивость самого благонамереннейшего из владетелей; все прочие, о коих упомянул я выше, еще с меньшим чистосердечием расположены были к нам. Тишина и некоторое устройство удерживалось одним страхом, повсюду пребывание войск было необходимо. Охранение обширных границ требовало оных в большом количестве, в особенности Кавказская линия подвержена была беспрестанным набегам...

С полуденной стороны Кавказа наиболее делали беспокойств дагестанские народы нападениями на Кубу и нередко в больших силах; воинственный дух сих народов поддерживали частые распри мусульманских владетелей, которые, попеременно привлекая [их] на свою сторону, давали случаи приобретать добычи. Некоторые давали им плату, и они пускались иногда в отдаленные предприятия.

Кахетия разоряема была многолюдными толпами сходящих с гор лезгин. В Карталинию впадали соседние с оной осетины и лезгины, которых содержал у себя ахалцыхский паша, не взирая на существующий мир между Россиею и Портою. В некоторых местах и на персидской границе нередко производились грабежи, и причиною оных недостатки средств самого правительства удерживать в повиновении народы, иногда же алчность употребленных на границе чиновников, входящих в раздел добычи с разбойниками.

Со стороны Черного моря беспокоили Гурию Ахалцыхского пашалыка никакою властию не обуздываемые народы, известные под именем ачарцев и кобулет.

На Абхазию нападали жители гор, почитаемые подданными Порты, худо повинующиеся Анапскому паше, который сверх того думает приобрести их к себе привязанность, попуская своевольства, паче же хищничества.

Приняв команду над Грузинским корпусом, при первом взгляде на пространство земель не мог я не чувствовать, сколько недостаточно число войск, корпус составляющих.

В октябре 1816 года нижних воинских чинов, могущих быть в действии: 19-й и 20-й пехотных дивизий 30336, резервной бригады и трех гренадерских полков 7024, в гарнизонных полках и баталионах 5920, в Нижегородском драгунском полку 711, в линейных казачьих полках 5302, Войска Донского в казачьих полках 5237, Астраханского казачьего войска в трех полках 1634. Артиллерии: батарейных 48, легких 60, конноказачьих 24 орудий.

При сем надлежит взять в рассуждение климат, несродный солдату нашему, размножающий между их чрезвычайные болезни и необыкновенную смертность, что уменьшало их ощутительным образом.

В обороне земли надлежало бороться с величайшими препятствиями. Гористое положение представляли пути непроходимые, реки быстрые, в некоторые времена года непроходимые. Кроме военной дороги чрез Кавказ из Моздока все прочие оставлены без внимания, и никогда никакой работы не предпринято для их исправления. Войска, вообще имея трудные между собою сообщения, не в состоянии были производить Движений быстрых, соединяться скоро. По необходимости принятая кордонная система еще большим в сем отношении подвергает неудобствам, и некоторые части войск должны делать большие обходы для вспомоществления угрожаемым пунктам.

Движение тягостей, следовательно, продовольствия никогда не определяется верным расчетом.

Сверх того в летние три месяца по причине чрезвычайных и несносных жаров, понуждающих самих природных жителей земли удалиться в горы, во всех по положению низменных местах переходы войск совершенно невозможны.

Здесь уместно было бы описать вид границ наших, но как предместниками моими никакого не сделано обозрения оных, я же сам по краткости моего здесь пребывания успел только бросить взгляд на те, кои нас от Персии отделяют, предпочтительно пред прочими потому, что готовился к путешествию в Персию, то для некоторого о них понятия прилагаю извлечение из рапорта моего государю от 9 генваря 1817 года.

Вид границ.

Граница от запада начинается Шурагельскою провинциею, совершенно открытою и ровною; прилежащую к ней область Бамбацкую окружает довольно высокий хребет гор, и простираясь чрез провинции Казахскую, Шамшадильскую и Елисаветпольский округ, отделяет их от Персии, потом, охватив некоторую часть Карабахского ханства, оканчивается у реки Аракса.

Граница далее идет по течению Аракса и чрез Муганскую степь. Потом ханство Талышинское, протягиваясь по Каспийскому морю и входя углом внутрь персидских владений, составляет конечность границ наших к востоку.

Твердость границ.

Чрез горы, образующие границу нашу, проходит несколько удобных дорог и во множестве такие, где только артиллерия пройти не может, но войска свободно.

В ханство Карабахское отверст вход неприятелю по всему пространству реки течения Аракса. Выход опаснее, ибо река Аракс в тылу имеет места открытые, кои обнаруживают движение.

Степь Муганская зимою, представляющая наилучшие пастбища, принимает множество кочующих народов, в прочие времена года обитают змеи — единственная ее оборона.

Ханства Талышинского принадлежащая нам часть полуденную свою границу имеет совершенно отверстою. С запада лежит хребет высоких гор, которых не только вершины, но и самые отлогости их, к нам обращенные до самой подошвы, и все почти дороги, входящие в ханство, в руках персиян.

Образ защиты.

При первом взгляде представляется обширность границ наших с Персиею и до какой степени чрезмерное протяжение делает оную неудобную. Дороги, выходящие из Шурагельской и Бамбацкой провинций в Эриванскую область, должны быть защищены достаточным войском и хорошею крепостию. От Бамбацкой провинции и до Карабаха хорошо устроенная в Елисаветполе крепость и отряд быстрых войск достаточны для обороны и наблюдения за жителями, часто нарушающими верность.

В Карабахе крепость, вмещающая довольные запасы, может быть полезною для наступательных с сей стороны действий.

Степь Муганскую, чрез которую идет лучшая дорога в Талышинское ханство, оборонять должны пребывающие в Карабахе войска, действуя в тыл неприятеля, другой обороны никакой искусство не представляет.

Талышинское ханство теперешним числом войск защитить невозможно, умножив же их, ослабить надлежало бы другие части войск, и для обороны земли совершенно никаких средств не представляющей.

В случае оборонительной войны обширность границы требует значительного количества войск.

Единый удобный способ обороны есть война наступательная; пути для оной два: чрез Эриванскую область, имеющую крепости; чрез Карабах — землю гористую, но где лежит кратчайшая к Тавризу дорога. Но в случае совокупного персиян с турками действия война наступательная едва ли может иметь место.

Собственные земли, способы для обороны.

Провинции: Шурагельская до последней войны имела жителей до тысячи семейств, теперь менее двухсот и бедных. Также разорена Бамбацкая и жители столько же в скудном состоянии. Казахская, Шамшадильская и Борчалинская населены татарами и весьма малым числом армян, хлебородны, скотоводство имеют изобильное, народ храбрый, воинственный, несколько раз нам изменивший, но его употребить можно с пользою.

В Елисаветпольском округе народ промышленный, к войне способность одинаковая, земля тучная.

Карабахское ханство опустошено нападениями персиян: уменьшилось население, изобиловавшее богатством. Почва земли чудесна плодородием. Народ воинственный и всегда с нашей стороны. Из сей земли со временем можно извлечь величайшие выгоды, не иначе, однако же, как введя наше управление.

Ханство Талышинское имеет с небольшим две тысячи семейств, и по тесноте места население мало умножаться может. Хлеба производится мало, ибо богатейшая часть оного уступлена Персии.

Единственным способом улучшения порочных и к обороне неудобных границ наших я поставил на вид приобретение от Персии ханств, лежащих до левого берега реки Аракса, кои первою войною должны быть отданы в руки наши или до того не будет твердой и покойной границы со стороны Персии.

Проживая в Тифлисе, собирал я, какие только возможно было, о Персии сведения, и время выезда моего с посольством приближалось. Чиновники, оное составляющие, все уже собрались. От сардаря эриванского прислано было с вопросом, какие нужны были в пути приуготовления для удобнейшего следования посольства.

Между прочим получал я известия, отовсюду подтверждавшиеся, что в Персии большое приуготовление войск. Крепости исправляются починкою и строятся вновь. Не могли турки быть тому причиною, ибо Персия в наилучших была с ними отношениях, повсюду же совершенное было спокойствие, кроме Хорасанской области, подъявшей оружие для снискания независимости, но для оной не могли собираться войска близ границ наших. В то же самое время прибыли турецкие войска и несколько пашей в Арзрум, закупаем был провиант в большом количестве, из Константинополя отправлен был в Анатолию парк полевой артиллерии.

Все, судя по наружности, имело вид, что персияне взаимно с турками скрывают какие-либо намерения.

Слышно мне было, что персияне готовы требовать с настоятельностию все присоединенные нами мусульманские провинции и Карабах непременно. В рассуждении турок уведомлял меня посланник наш в Константинополе барон Строгонов, что он встречает в негоциациях (переговорах. — Сост.) своих многие затруднения и крайнее упорство со стороны оттоманского министерства, что он, проживши полгода, не имел еще у султана приемной аудиенции. Обстоятельства сии заставили меня сделать императору представление, что отсутствие мое в Персию может иметь неприятные следствия, если точно скрывает она намерения неприязненные, в случае отказа удовлетворить требованиям ее о возвращении провинций, что могут меня, под благовидною наружностию переговоров, удержать у себя и между тем приближаются к границам нашим их войска. Что в лице моем соединенные должности посла и главного в здешней стране начальника делают меня в глазах недоверчивого персидского правительства подозрительным; что таковым могут меня представить оному англичане, сильное влияние имеющие на политические дела Персии, которым не нравится сближение наше с сим государством.

Император, вняв благосклонно представлению моему, удостоверил доверенности избрать на место мое по собственному моему усмотрению генерала и отправить его в Персию. Присланы были бланкеты полномочия и другие нужные бумаги.

В продолжение переписки с Петербургом рассеялись подозрения мои насчет прибытия войск турецких в Анатолию сообщенными мне от барона Строгонова сведениями, что Порта, узнав о намерении Трапезондского паши сделаться независимым, войска сии против него посылает. Довольно большое число их для того вероятно назначено было, чтобы удержать в повиновении прочих пашей, чтобы они не последовали его примеру.

В Персию отправленный от меня коллежский советник Мазарович, человек особенно ловкий и одаренный проницательностию, был хорошо принят шахом, успел познакомиться с главнейшими лицами двора и министерства и сообщил мне известие, что шах весьма желает иметь российское посольство и что к принятию оного делаются все приуготовления. Итак, решился я сам отправиться в Персию и 17-го числа апреля выехал из Тифлиса.

Войска в Грузии, Имеретии и прочих провинциях на полуденной стороне Кавказа поручил я генерал-майору Кутузову, хотя не был он старшим в чине. Начальник Кавказской линии генерал-майор Дельпоццо должен был относиться к начальнику Главного штаба е. и. в. Губернаторы Кавказский и Астраханский доносили прямо в Сенат.

Делами гражданскими в Грузии управлял генерал-майор Сталь 2-й, которого нашел я, приехав в Тифлис, в звании губернатора Грузии на правах военного.

Весьма чувствовал я, что подобное разделение власти могло быть поводом к беспорядкам, но я принужден был сие сделать, ибо не имел старшего, которому управление всего поручить мог, и по необходимости должен был в некоторых уважить долговременное служение и старшинство в чинах. Генерал-майору Кутузову дал большую степень доверенности по известным его мне способностям.

Начальнику корпусного штаба приказал во время отсутствия моего сделать обозрение Имеретии, Мингрелии и Абхазии, о коих имели мы весьма недостаточные понятия. Надлежало осмотреть важный пункт Редут-кале, единственное место (по возвращении Турции крепости Поти), к которому приставать могли приходящие из России суда с провиантом для войск, в провинциях по Черному морю расположенных. Приказал изыскать дорогу для сообщения Грузии с Имеретиею, которое производилось годами чрезвычайно трудными и только вьюками в одно хорошее время, зимою же никогда.

Приказал заняться избранием мест для постоянного расположения штабов некоторых полков, кои доселе занимали места самые нездоровые и, не имея прочных заведений, не могли иметь порядочного хозяйства, по образу службы солдат в здешней стране требующего особенного внимания.

В Персию выехал я чрез военный пост наш, называемый Гумри, следуя близ самой турецкой границы. Паша Карсский прислал ко мне чиновника с письмом, в котором поздравлял меня с благополучным прибытием, извиняясь, что не мог выехать для свидания со мною.

Чрез Талынь, армянский Эчмиадзинский монастырь прибыл я в город Эривань, где пробыв весьма недолго, отправился в Тавриз. Тут равномерно оставшись непродолжительное время, прибыл в Султанию, куда шах в том году расположил перейти на все лето, убегая несносных жаров, каковые бывают обыкновенно в Тегеране.

Вкратце скажу, что возложенные на меня поручения кончил я довольно удачно. Переговорам моим немало способствовало то, что я вежливым образом обхождения моего и умевши оказывать лестные уважения шаху, весьма ему понравился. Он щедр был в похвалах на мой счет, и никто из вельмож не смел ничего сказать противного. Не столько нравился я Аббас-Мирзе, нареченному наследником Персии, потому что уклонился от признания его в качестве наследника, ибо не видал в том никакой для нас пользы, хотя то инструкциею и предоставлено мне было.

Со времени посещения моего Персии уничтожен в отношении к русским тот гордый этикет, которому подвергались они наравне со всеми прочими европейцами, и для коих он доселе существует.

Настояния о возвращении приобретенных нами от Персии провинций были весьма усилены, тем более, что министерство персидское хотело показать народу сей знак уважения к шаху императора как признание его могущества.

От подвластных нам ханов под видом торговли посланы были люди для разведывания, как я буду принят и не успеют ли персияне возвратить мусульманские наши земли. В простом народе неблагонамеренными людьми рассеяны были слухи, что я согласился отдать обратно ханство, и сие производило некоторые беспокойства, могущие иметь неприятные следствия. В отвращение оных должен я был во время пребывания моего в Султании оставить прокламацию к жителям наших ханств, в которой обещал не уступать и одного шага земли из приобретенной нами. Действие прокламации сей было полезно и тем много убеждало, что я писал оную из того места, где производились переговоры. Народ увидел твердость, с какою охраняет правительство своих подданных.

Чрез шесть месяцев я возвратился из Персии обратно. В продолжение столько короткого времени нельзя собрать о государстве обширном достаточно сведений, мне же возможные предстояли препятствия приобрести оные; но что узнал я чрез собственных чиновников, сделавших знакомства, и от людей, которых нашли мы нам благоприятствующими, скажу вкратце.

Персия есть вообще страна не довольно населенная.

Северные области оной, к границам нашим и Каспийскому морю обращенные, заключают и большее народонаселение и большее земли богатство; из них Адерюижанская изобилует всякого рода хлебом и имеет наилучшее скотоводство.

Гилянская знаменита выделываемым в ней шелком в большом весьма количестве. Производит много хлопчатой бумаги и сарачинского пшена. Жители оной имеют с Астраханью торговые сношения и обращают в оных значительные капиталы.

В соразмерность пространства земли обработанной мало. Во многих местах по свойству своему, а паче по недостатку вод, она ничего не производит, и наипаче возвратиться к плодородию может разве при размножении народа трудолюбивого и усилиях постоянных. Довольно значительная часть народа, прочных жительств не имеющая, надолго отдалит приведение государства в лучшее устройство; нет более праздной жизни народа кочующего, никакое состояние не питает столько чувства независимости.

В Персии образа правления определенного нет. В руках шаха власть беспредельная, более или менее отягощающая подданных, смотря по свойствам царствующего. В Турции есть обычай, коим долговременная их бытность дала некую святость закона. Улема имеет сильное влияние на власть и может делать представления, которые почасту не остаются без успеха.

В Персии не равным пользуются уважением священнослужители, и нет ни малейших препятствий действию власти. Нынешнего шаха господствующая страсть собирать сокровища, и народ обременяется чрезмерными налогами. Грабительство приведено в систему и обращено в необходимость для каждого из управляющих; ибо без денег и подарков ни милости шаха, ни покровительства вельмож, ниже уважения между равными снискать невозможно.

Деньги доставляют почести и преимущества, коих персияне ненасытимы. Деньги разрешают преступления, с которыми персияне неразлучны. Вера самая не только не налагает обуздания на страсти, но часто искусным толкованием получает направление, льстящее порокам.

Несмотря на сие, власть, менее порочно употребленная, может извлечь большие средства из народа покордивого, терпеливого, воздержного и спокойно приемлющего новые установления.

Если будет шах, который по необузданности самовластия одно то уделит в пользу человечества, что оградит жизнь подданных законами, сделает великие начала. Если который из шахов обеспечит собственность от Притязания, успеет во всяком предприятии и будет боготворим. Но едва ли возможно ожидать сего, ибо оба сии условия в понятии восточных народов составляют главнейшие преимущества деспотизма и принадлежность властителей, и весьма вероятно, что как сии не захотят лишиться свободы самовластия, так и народы не осмелятся познать необходимости обуздания.

Теперь Персия разделена на разные части, вверенные управлению сыновей шаха, и второй сын, Аббас-Мирза, объявленный наследником, вспомоществуемый англичанами, вводит успешно значительные преобразования.

Регулярные войска устрояются на хорошем основании. Артиллерия в отличном порядке и умножается очевидно. Есть литейный хороший завод и оружейная фабрика. Учреждаются крепости по образцу европейских. Извлекаются руды, и уже медь, свинец и железо в большом количестве. Предназначается устроение суконных фабрик и заводы для очищения сахара, дабы избежать угнетающей монополии Ост-Индской компании.

Аббас-Мирза предоставляет иноземцам всякого рода выгоды, и нет сомнения, что найдутся способные люди для приведения многих частей в порядок. Под его распоряжениями теперь уже много войск и артиллерии и по обстоятельствам легко может быть увеличиваемо число оных, ибо собрание рекрут производится без затруднения, и самые даже кочующие народы начинают давать оных, почти не оказывая ропота. Сему может быть препятствием закоренелое невежество знатного дворянства, которое верить не хочет, чтобы нужны были заслуги и достоинства тому, кто имеет преимущества знатного происхождения. Они понять не могут постепенного возвышения в чины детей их, которым доселе без всяких заслуг предоставляема была власть, даваемы важные поручения и начальство над войсками.

В Персии почти каждый поселянин воин и с ребячества приобыкает к оружию, а потому каждый поступает на службу хорошим стрелком. Труды переносят терпеливо, в пище чрезвычайно умерены, удобны к движениям необычайно скорым, и в короткое время Персия может иметь пехоту, которая станет наряду с лучшими в Европе.

Англичане употребляют всевозможные усилия противопоставить могуществу нашему в сей стране все препятствия. Деньги, расточаемые ими в министерстве и всем приближенным шаха и его наследника, не допустят искреннего сближения Персии с Россиею. Никогда!!!

На возвратном пути из Персии получил я известие о кончине генерал-майора Кутузова, командовавшего после меня в Грузии. Горестно было лишиться приятеля испытанного и помощника по службе наилучшего.

По возвращении в Тифлис нашел я Грузию довольно спокойною. Только в Кахетию врывались партии лезгин, но ничего вредного не произвели. В Дагестане приметно было, что крылись намерения злые, и поведение Сурхай-хана Казыкумыцкого, тесные связи имеющего с Дагестаном, весьма были подозрительны. Более осторожный Мустафа-хан Ширванский, женившись на дочери Сурхай-хана, хитростию сего последнего хотя вовлечен был во все его намерения, но умел поступки свои прикрывать наружностию приверженности к правительству. Аварский хан Султан-Агмет частыми письмами уверял в преданности, но известно было мне, что действует совсем противно.

Со стороны Кавказской линии наиболее беспокойств и разбоев производили чеченцы. Кабардинцы несколько менее, но не переставали делать хищничества.

1817-й год примечателен был необыкновенным разливом вод, которые произвели величайшие опустошения в поселениях казаков на Кубани и Тереке, но император, вознаграждая понесенные ими потери, изволил пожаловать по представлению моему довольно значительные суммы денег.

В сем же году с горы Казбека обрушился снег, остановивший течение реки Терека почти на целые сутки. Ущелье, по коему он протекает, завалено было на большое расстояние и в высоту на пятьдесят сажен. Сообщение с Кавказскою линиею прервано было надолго. Подобные снежные обвалы бывают всякие семь или восемь лет, требуют величайших трудов для проложения чрез них дороги.

Имея намерение ввести войска в чеченскую землю и не имея их достаточно на Кавказской линии, испросил я прибавления одного егерского полка, и таковой назначен был из Крыма. Сверх того из Кубинской провинции от полка Троицкого приказал я отправить один батальон в Кизляр, один батальон Кабардинского полка пошел в Моздок из Грузии.

В конце сего года собралось в Тифлис грузинское дворянство на выборы. По уничтожении многих должностей, которые во время царей или собственно при дворе их, или в судебных местах занимаемы были лучшими фамилиями, правительство в вознаграждение определяло довольно щедрые пансионы и сверх того места советников предоставило княжеским фамилиям по выбору; другие менее важные должности назначены были равномерно по выбору для дворянства.

Здесь дворянство весьма многочисленное. Князей же по крайней мере столько же, как графов в Польше, и также ни те, ни другие прав своих на сии преимущества доказывать не желают. Предместники мои не могли успеть составить Депутатское собрание, встречая решительное со стороны дворянства упорство. Его устрашала дворянская грамота, которую российское дворянство приняло от государей своих как величайшее благодеяние. Таким образом приемлются здесь многие из благотворных правительства постановлений! Мне однако же удалось согласить дворянство на составление Депутатского собрания, хотя не без затруднения, и оно приступило к действию. Составлены правила в руководство с некоторыми облегчениями, кои утверждены по моему представлению. Я испросил дозволение мусульманам доказывать бекское свое происхождение, ибо некоторые из них в давние времена бывали даже независимыми владетелями, почему могут принадлежать им права дворянства. Действия Депутатского собрания, прежде представления их в Герольдию и далее в Сенат, поступают на рассмотрение главноуправляющего. Я почел нужным сие средство, дабы отвратить злоупотребления, коих мог ожидать от влияния сильных фамилий, приобыкших давать покровительство низшим состояниям.

Чтобы дать понятие, какие правительству предстоят препятствия в малейших его постановлениях по закоренелому невежеству и привычке к беспорядкам, достаточно сказать, что все вообще противились учреждению в городе Квартирной комиссии для уравнительного разделения постоя, тем более здесь отяготительного, что кроме военных людей и самим гражданским чиновникам отводятся квартиры. Три дня о сем рассуждаемо было без успеха, и даже были мнения, дерзко порочившие сие правительства распоряжение, и я не иначе мог кончить то, как объявив, что все собравшиеся для рассуждения будут заперты до того, пока выберут членов в состав Комиссии. И Комиссия учредилась! Здесь вообще все состояния, исключая черного народа, довольно добродушного и готового научиться кроткому повиновению, приобыкли придавать распоряжениям начальства превратное истолкование, и если когда не смеют совершенно отказаться от исполнения, то испытывают наклонность к каким-нибудь переменам, дабы впоследствии рассказывать легковерным, что принудили к тому сопротивлением. Тщеславие сего рода в особенности принадлежит здесь знатнейшим княжеским фамилиям, к мнению которых все прочие имеют рабственное уважение. Многоразличные обстоятельства понуждали предместников моих ласкать высокомерие сих людей, ибо слишком сильным почитаемо было влияние их в народе. Они же при возникавших часто в здешней стране мятежах употребляемы будучи к прекращению оных (в каковых случаях весьма малые из них бывали сколько-нибудь надобными), почитали себя необходимыми, и щедро расточаемые им награды принимали как надлежащее им уважение, никогда как милость.

Не погрешая можно сказать о князьях грузинских, что при ограниченных большей части их способностях, нет людей большего о себе внимания, более жадных к наградам без всяких заслуг, более неблагодарных.

Здесь при царях сильнейшие фамилии пользовались большими преимуществами, и, в них имея всегда нужду, цари попускали власть беспредельную в отношении к принадлежащим им крестьянам. Доходы царства были весьма скудны, неопределительны, не было средств содержать постоянных войск, с соседями были вражды беспрестанные, и войска по надобности собирались с земли. При сих случаях богатейшим из князей, которые могли поставлять большее число воинов, оказываемо было предпочтение, прощались вины и самые преступления снискивали снисхождение. Они приобыкли к своевольству, и оное нередко переходило в самое непослушание против царей и даже измены. В Грузии почти нет княжеской фамилии, особенно знатной, из которой бы не было несколько изменников в бегах в Персии или Турции. Цари, боясь наказаниями ожесточить фамилии, почасту же и средств наказания не имея, искали их возвращения, не только обещали забвение вины, но и самые милости.

Людям с таковыми свойствами нелегко приобыкнуть можно к правительству, не терпящему своевольства, полагавшему обуздание на власть прихотливую, не имеющему необходимой нужды потворствовать разврату виновным послаблением. По сей причине весьма мало есть грузинских князей, нам приверженных.

Я же в особенности обращаю их на себя негодование, ибо в поведении моем с ними примечают они разницу с моими предместниками. Уважение мое дается более приобретающим его заслугами и благонамеренным к правительству расположением, нежели происхождению от знатной фамилии. Отделяю я всякое преимущество князей над дворянами, которое доселе разумели они присвоенным к ним титулом. Между самих князей не поставляю никакого различия, которое прежде, в обиду многих, принадлежало единственно богатству или многочисленности фамилии. Чины, награды и пансионы даются редко, ибо даются достойным, повиновения требую безусловного.

В татарских дистанциях Барчалинской, Казахской и Шамшадильской, агалары (род дворян) издавна присвоили себе такую степень власти над черным народом, что сей последний, свободный по состоянию и зависящий от них потому только, что поручен им в управление, обязан будучи некоторыми в пользу их повинностями, сделался совершенно рабами. Не было повинности определенной, не было собственности, которую бы агалар не мог присвоить по произволу. Подать в казну ими была распределяема. Увольняли от оной, кого желали, на других возлагали по прихоти. Богатые из поселян избегали ее, тягость падала на одних бедных. Наложением штрафа собирали они большие деньги и никому отчета в них не давали. В дистанциях хотя и были от правительства чиновники, называемые главными приставами, но не имели они достаточной власти смирять своевольство агалар, временем утвержденные обычаи сохранились в полной силе. Цари грузинские, неоднократно испытавшие измену сих народов, думали удерживать их, агаларам поблажая, а сии привыкли пользоваться большими преимущестами, всегда устрашая царей, что при малейшем неудовольствии народ свободный, кочевую жизнь ведущий, оседлостию к земле не привязанный, перейдет к персиянам. Начальство доселе те же самые употребляло средства, ту же самую имело боязнь, чтобы жители не бежали за границу, и продолжавшаяся с Персиею война и внутренние беспокойства понуждали его к снисхождению, которое умножало власть агаларов.

Не мог я допустить сего рода управления дистанциями. Время мирное предоставляло мне возможность приступить к некоторым в оном переменам, и я издал постановление, коим определены отношения народа к своим агаларам. Они введены в обязанности управляющих деревнями, но не принадлежат им оные в собственность и могут переходить от одного к другому, служа или вознаграждением за верность и усердие, или отъемлемы будучи за измену и недоброжалательство и даже жестокие или несправедливые поступки.

Каждому из агаларов по знатности рода, по уважению в народе, по заслугам правительству и, смотря по многочисленности семейств, назначена прислуга целыми семьями, которыми распоряжаются они по произволу, употребляя в работу по своим домашним нуждам.

Семьи сии назначаются на известный срок и по очереди, разве по добровольному согласию, иначе в услужении удерживаемы быть не могут. От подати и всяких других повинностей на то время изъемлются. Всех прочих жителей работы в пользу агаларов, как во образе своем, так и во времени, определены с точностию.

Постановление сие, ограничивая выгоды агаларов, им не нравилось, и они просили, чтобы сделал я в нем перемены. Они жаловались, что с тем потеряют уважение в простом народе. Меня уверяли грузинские князья, что они не могут сделать привычки к сему вещей порядку, и, неудовольствиями их пользуясь, персияне непременно уговорят к побегу. Грузинское дворянство желало беспокойств и возмущений, ожидая, что я, устрашен будучи ими, оставлю весь порядок управления в прежнем состоянии и что сие распространится не менее и на самую Грузию. Я ожидал, что побегут за границу некоторые из агаларов, ибо таковые охотно принимаемы персиянами и теперь живут там; знал я, что по привычке покорствовать некоторые из простого народа за ними последуют, но я решился на то, ибо уверен был, что все татары, или даже в большом количестве, на побег не согласятся, потому что далеко в Персию не пойдут, а в соседственных землях не найдут равных выгод. Я имел и то в виду, что побеги таковые могут случаться только в самом начале, но когда простой народ увидит свои выгоды, освободясь от прежнего управления агаларов, улучшит состояние свое употреблением трудов в собственную пользу, влияние на него агаларов уничтожится. Я отверг все просьбы и жалобы агаларов и приказал главным приставам наблюдать за точным исполнением постановления.

Главнейшие неудовольствия обнаруживали двое важнейшие агалары Казахской и Шамшадильской дистанции, сильные обширными связями родства и приобыкшие к господствованию. За сими учрежден бдительный присмотр и за сношениями из-за границею.

1818-го года, в самом начале апреля месяца, выехал я на Кавказскую линию. Дорога чрез горы от глубоких тающих снегов была ужаснейшая, и я немалое расстояние проходил пешком. Из Георгиевска отправился я для приобретения правого фланга линии. Темнолесную крепость нашел я по обстоятельствам совершенно ненужною. Не знаю, какую она и прежде могла приносить пользу, будучи расположена в таком месте, где ничего не защищала, куда не мог прийти неприятель по местоположению почти неприступному. Не могла даже вмещать такого числа войск, с которым бы удобно было пуститься на самое легчайшее предприятие. Нельзя было расположить в ней никаких запасов, ибо нет к ней дорог, кроме весьма трудных. Усть-Лабинскую крепость, по многим о ней рассказам, ожидал я найти чрезвычайною; она точно столь обширна, что по количеству на линии войск ее занять надлежащим образом некем. В крепости нет ни одного строения каменного: казармы, провиантские магазины, самый арсенал деревянные. Один весьма небольшой колодезь, довольствоваться же водою из Кубани неприятель легко воспрепятствовать может; словом, подобные крепости не могут быть терпимы против неприятеля, каковы вообще здешние.

Кавказская крепость в меньшем гораздо размере и лучше Усть-Лабинской, но крутой берег, на котором она лежит, обрушился от множества заключающихся в оном источников, и уже часть большая крепости в развалинах. Я отменил исправление оной.

Прочный Окоп есть небольшое укрепление, лежащее против малосильных закубанских народов и в худом весьма состоянии.

Укрепление Св. Николая устроено предместником моим генералом Ртищевым, и трудно узнать, чего он желал более, места нездорового или бесполезного. Во время разлития Кубань наполняла водою все укрепление и чрез окна входила в жилища солдат. Болезни и смертность превосходили вероятие. Я приказал уничтожить убийственное сие укрепление.

Вообще можно сказать о правом фланге Кавказской линии, что по причине протяжения его и мест повсюду открытых нет никаких средств сделать его более твердым и оградить от нападений закубанцев, имеющих удобные чрез Кубань переправы во множестве. Должно приписать одному несогласию живущих за Кубанью народов, что они далеко внутрь линии нашей не делают набегов, на что, по многолюдству их, легко бы могли решиться. Умножившееся в Кавказской губернии население заставило распространить жилища почти до самой Кубани, и потому наиболее подвержены они опасности. Неприятель имеет весьма сильную конницу; стоящие на кордоне казаки наши, если бы и не были рассыпаны на большом пространстве, не могли бы противостать оной по несоразмерности сил, пехота же не имеет достаточной подвижности, чтобы воспрепятствовать набегам.

Я нашел на линии данное всем войскам запрещение не преследовать за границу хищников. Причиною сего боязнь моровой язвы, которая весьма часто появляется между закубанцами, сообщаемая им чрез Анапу из Константинополя. По связям закубанских народов с кабардинцами и сих последних с чеченцами, против их вообще одинаковая предпринимается осторожность. Они знают о сем запрещении и тем с большею наглостию производят разбой, и бывали даже примеры, что возвращаясь с набега на земли наши, лишь только вступят на свою сторону, отзываются с насмешкою к преследовавшим их войскам или на кордоне стоящим пикетам и показывают безбоязненно похищенную ими добычу.

С радостию приняли войска приказание преследовать разбойников, и конечно не будет упущен ни один случай отмщения.

До сего не испытали мы еще большей опасности от заразы, и несколько раз появлявшаяся на линии была счастливо прекращена.

Я в 1816 году приехал в Грузию вместе с чумою и нимало не подозревал о том. Конвойная препровождавшая меня чрез горы команда взята была из заразившихся донских полков, следовавших на службу в Грузию. Вскоре потом обнаружилась оная в полках, но уже я был в Тифлисе, и конвойная команда свободно со всеми

собралась, следовательно, весьма многие могли быть сомнительными, и меры осторожности делались невозможными.

Полки донские успел я не допустить за один марш до Тифлиса, их расположили на открытом поле, свежий воздух октября месяца чрезвычайно способствовал очищению, и вся потеря ограничилась десятью казаками. Одни сутки позднее, если бы я получил известие о заразе, полки прошли бы в Тифлис и отправились во все провинции. Нечаянный случай открыл заразу: в полках, при следовании чрез Кавказскую линию, было два человека умерших казаков. Число весьма обыкновенное, по которому нельзя ничего было подозревать чрезвычайного, но не знаю, почему вздумалось начальнику линии генерал-майору Дельпоццо приказать отрыть и освидетельствовать умерших, и медицинские чиновники нашли на них знаки моровой язвы. Тотчас же отправленный ко мне курьер успел предупредить прибытие полков, но сами они о существовании между ними заразы, ниже помышления, не имели.

Впрочем от заразы в здешней стране едва ли возможно предохраниться. Чиновникам и даже войскам можно внушить, сколько в таковых случаях спасительна предосторожность, но можно ли таковой ожидать от простолюдина, иначе от мусульман, верящих предопределению. Таковых у нас весьма много, и у всех живущих близко границы есть родственные связи в соседственных землях и беспрепятственные сношения, которых при всей бдительности прекратить совершенно невозможно. Тайным сообщениям способствует множество дорог, между коими есть некоторые, нам неизвестные. Словом, от чумы охраняет нас одно счастие!

При обозрении линии со вниманием рассматривал я окрестности города Ставрополя, ибо со временем намереваюсь я перенести туда губернский город и оставить Георгиевск как место самое губительное для всех живущих в нем. Я приказал остановить все крепостные работы, жалея о тех, которые произведены с большими весьма издержками, и там, где давно уже видеть можно было, что они совсем ненадобны. Не мешало бы и моим предместникам сие заметить!

Из Георгиевска проехал я Гребенского войска в Червленную станицу, неподалеку от коей приуготовлена была на Тереке переправа для войск, назначенных в чеченскую землю. Я приказал некоторой части перейти на правый берег ожидать, пока соберутся прочие войска.

24-го мая переправился весь отряд, состоящий из 2-х баталионов 8-го и 2-х баталионов 16-го егерских полков, 1 баталиона Троицкого, 1 баталиона Кабардинского пехотных полков, 6 орудий батарейной, 6 легкой и 4 конной артиллерии, донских и линейных казаков 500 человек.

Оставивши одну роту и 2 орудия для охранения переправы, весь отряд в один марш перешел от Терека на реку Сунжу.

Все владельцы селений чеченских, расположенных по берегу Терека, именующихся мирными, находились при войсках.

Селения сии не менее прочих наполнены были разбойниками, которые участвовали прежде во всех набегах чеченцев на линию. В них собирались хищники и укрывались до того, пока мирные чеченцы, всегда беспрепятственно приезжавшие на линию, высмотрев какую-нибудь оплошность со стороны войск наших, или поселян, могли провождать их к верным успехам.

Чеченцы, издали высматривая движение наше, не сделали ни одного выстрела до прибытия нашего к Сунже. Весьма немногие из самых злейших разбойников бежали из селений, по левому берегу лежащих; все прочие бывали в лагере, и я особенно ласкал их, дабы, оставаясь покойными в домах своих, могли привозить на продажу нужные для войск съестные припасы. В лагерь взяты были от их селений аманаты.

Старшины почти всех главнейших деревень чеченских были созваны ко мне, и я объяснил им, что прибытие войск наших не должно устрашать их, и если они прекратят свои хищничества; что я не пришел наказывать их за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы впредь оных делаемо не было, и в удостоверение должны они возобновить давнюю присягу на покорность, возвратить содержащихся у них пленных. Если же ничего не исполнят из требований моих, сами будут виною бедствий, которых не избегнут, как явные неприятели. Старшины просили время на размышление и совещание с обществом, ничего не обещали, отзываясь, что ни к чему приступить не могут без согласия других. Приезжая нередко в лагерь, уверяли в стараниях своих наклонить народ к жизни покойной, но между тем из многих неосновательных рассуждений их, сколько неудобно исполнение требования о возврате пленных, можно было заметить, что они не имеют вовсе намерения отдать их. В совещаниях их находились всегда люди, нам приверженные, и от них обстоятельно знали мы, что известные из разбойников, не надеявшиеся на прощение за свои преступления, возмущали прочих, что многие из селений, по связям родства с ними, взяли их сторону и отказались ездить в собрание. Прочих же успели они уверить, что русские, как и прежде, пришли для наказания их, но потому не приступают к оному, что опасаются в летнее время вдаться в леса непроходимые. Что устроение крепости есть вымысел для устранения их, но что того не имеем мы намерения и даже ни малейших нет к тому приготовлений, что чеченцам нужно иметь твердость, и мы, пробывши некоторое время, возвратимся на линию.

Продолжавшиеся сряду три недели проливные дожди и холодная чрезвычайно погода препятствовали нам приступить не только к работам крепостным, но даже к приуготовлению нужных для того вещей и к начертанию укрепления. Сие наиболее утверждало чеченцев в мнении, что пребывание наше на земле их временное, и когда потом приступлено было к работам, они не переставали думать, что делаем только вид того и их оставим.

Впоследствии приказано было селениям, от коих были у нас аманаты, доставлять лес на стройку. Ближайшие не смели оказать непослушания, те же из селений, которые расположены были в отдалении или за известным урочищем, называемым Хан-Кале, где узкое дефиле, поросшее частым весьма лесом, делало дорогу непроходимою, отказали в доставке леса и объявили, что никаких обязанностей на себя не приемлют и ни в какие сношения с русскими не вступят. Повинующихся нам начали устрашать отгоном скота их и даже нападениями на их жилища. Урочище Хан-Кале начали укреплять глубоким рвом и валом, по всем дорогам выставили караулы и пикеты. Редкая ночь проходила без тревоги, ибо, подъезжая к противоположному берегу реки, стреляли они из ружей в лагерь. Нападали на передовые наши посты и разъезды в лесу; где вырубали мы хворост, всегда происходила перестрелка; словом, во всех случаях встречали мы их готовыми на сопротивление. К соседственным лезгинам и другим народам горским послали они просить помощи.

В продолжение сего получил я от шамхала Тарковского уведомление, что брат хана Аварского, управляющий небольшою провинциею, называемою Мехтулли, смежною с владениями шамхала, давно прежде угрожавший овладеть его деревнями, собрав толпу вооруженных, захватил некоторые из оных. Что акушинский народ, сильнейший в Дагестане и воинственный, подстрекаем будучи аварским ханом и более еще беглым дербентским Шиг-Али-ханом, которого укрывал у себя, и грузинским царевичем Александром, присылает к шамхалу старшин своих с требованием, чтобы, отказавшись от повиновения русским, присоединился он к нему и содействовал в предприемлемых им намерениях, или, в случае несогласия, выгонят его из владений. В подвластных своих примечал уже шамхал большое непослушание, и многие взяли сторону акушинцев.

Командующий войсками, в Кубанской провинции и Дербенте расположенными, генерал-майор Пестель донес, что в Дагестане приметен рождающийся дух мятежа. Что горские народы, наиболее злобствуя на шамхала за приверженность его к нашему правительству, намереваются сделать нападение на его земли; страшат также уцмия Каракайдацкого, прибегнувшего наконец к покровительству нашему, и хотя поздно узнавшими, однако же нет для него другой надежной защиты. Таковые известия сообщал беглый царевич Александр наследнику Персии Аббас-Мирзе и министру его мирзе Бюзурку, приписывая деятельности своей и усердию к пользам Персии, что он возмутил Дагестан против русских.

Письма сии были перехвачены, и явно открылось, что Аббас-Мирза для сего предмета доставлял царевичу деньги. Но всегда оных было однако же недостаточно, ибо царевич жаловался на свою бедность и точно претерпевал оную.

Аварский хан, имеющий вражду с уцмием Каракайдацким, давал у себя убежище людям для него вредным и подослал таковых для произведения возмущения в его владениях.

Генералу Пестелю дал я немедленно подробнейшие наставления.

С двумя баталионами пехоты, шестью орудиями артиллерии и сколько можно собрав казаков, выступить к реке Дарбах или ближе к городу Башлы, буде есть место удобное для расположения лагеря. Город сей, имеющий до 3 тыс. семейств, заключал в себе всех людей, не повинующихся уцмию и явно недоброжелательствующих нам. Связи с горцами заставляли и прежних владетелей с осторожностию употреблять власть свою, снисходить к винам жителей, и сии наконец вошли в привычку худо повиноваться.

При войсках наших должны были находиться полковник Аслан-хан Кюринский с своею конницею и конница кубинская и дербентская.

Генерал-майору Пестелю запрещено было начинать военные действия, но оказывая к тому готовность, пропустя слух о следовании 3 тыс. войск в Дагестан, для которых требовать заготовление продовольствия от шамхала, удерживать акушинцев во внимании к собственной защите и не допускать к оскорблению находящихся под покровительством нашим. Смиряя присутствием войск самовольство жителей города Башлы, удерживать их в повиновении к уцмию и тем усилить его власть. Взять под надзор в Дербент подосланных аварским ханом, живущих во вражде с уцмием, его родственников, делающих в подвластных ему разврат и беспорядки, уверив их, что предосторожность сия употребляется для сохранения их от опасности, по злобе к ним уцмия. Найти приличное средство войти в сношение с акушинским народом и требовать от него аманатов, или иначе могут в опасности быть пасущиеся на плоскости в осеннее время стада их. Наклонить уцмия, чтобы войсками своими изгнал Абдулла-бека, зятя беглого Ших-Али-хана, который похитил управление Табасарана, провинции, состоявшей частию под нашим покровительством, дав надежду уцмию, что сын его заступит его место.

Шамхала и уцмия уведомил я о назначении войск собственно для их защиты. Аварскому хану, который до того казался приверженным, писал я, чтобы он старался воздержать акушинский народ от наглых угроз, которые смеет он делать владетелям, подданным императора, и чтобы брату своему воспретил поступать неприязненно с шамхалом. Акушинскому народу дал я знать, что, приняв на себя обязанность не делать набегов на владения российские и утвердив то данною присягою, нарушение оной не оставит правительство без наказания. Что неприязненным действием почту я нападение на земли, шамхалу и уцмию принадлежащие, что я лучше хочу предостеречь народ, которого желаю я спокойствия, нежели впоследствии подвергнуть себя упреку, что оставил его в неведении, какие бедствия он себе приуготовляет.

Главный вход в крепость Грозную. Акварель П. А. Дьяконова. XIX в.

В чеченской земле между тем приступлено к построению крепости, которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, стоя на удобнейшей дороге к Кавказской линии и недалеко от входа чрез урочище Хан-Кале, названа Грозною.

В производстве работ сколько могли чеченцы делали препятствия. Нередко случалось, что солдаты, оставляя шанцевый инструмент, тут же брали ружья и отражали нападение. Но когда чрез реку Сунжу сделана была переправа и на противоположном берегу устроено укрепление, чеченцы менее появлялись на нашей стороне.

Все ближайшие к урочищу Хан-Кале селения, или те, к коим полагали они, что войска удобнее пройти могут, вывезли лучшее свое имущество; жены и дети оставались в таком положении, чтобы при первой тревоге удалиться в ближайшие леса, где приготовлены были шалаши. На ближайших полях брошен был хлеб, который по боязни не собирали, и уже в летнее время чувствуем был в оном недостаток.

Пришли наконец в помощь лезгины, и между чеченцами примечена большая деятельность в приуготовлениях к сражению. Повсюду показывались они в больших уже силах. Деревни по левому берегу реки Сунжи и одна на правом берегу, называемая Сунженскою, сохраняя все наружности преданности, не только лезгин, кои самих даже чеченцев, явно противящихся нам, не принимали.

Между многих перестрелок с отрядами нашими была одна весьма сильная, когда квартирмейстерской части подполковник Верховской послан был занять лес, в котором надобно было произвести порубку для строений.

Войска Донского генерал-майор Сысоев с малым числом казаков, сделав атаку на сильную чеченскую конницу, наказал за сделанное нападение на отводные наши караулы, причем изрубили они несколько человек.

Главное же дело происходило 4 августа. С Кавказской линии должен был прибыть в лагерь большой транспорт с провиантом и разными другими вещами, при которых много было едущих к войскам чиновников. В конвое находились одна рота пехоты с пушкою и несколько казаков. Чеченцы с лезгинами вознамерились сделать на транспорт нападение. О сем незадолго дали нам известие, и я на встречу транспорту отправил часть войск. Когда же из крепости замечено было движение в больших силах, то отправил я еще в помощь с частию начальника корпусного штаба полковника Вельяминова. Неприятельская конница успела уже перейти реку Сунжу и пустилась на транспорт, часть пехоты шла вслед за оною, и еще довольно оной оставалось для охранения переправы. Увидев идущие из крепости войска наши, конница тотчас обратилась к своей пехоте, и сия двинулась навстречу нашей. Толпы ее, боясь действия артиллерии, не смели весьма приближаться, но стрелки вышли во множестве, и начался весьма сильный огонь.

В сей день чеченцы дрались необычайно смело, ибо хотя недолго, могли однако же они стоять на открытом поле под картечными выстрелами; но когда полковник Вельяминов приказал войскам идти поспешнее к деревне Ачага, куда бросилась неприятельская конница, как приметно, к переправе, ибо известен был в сем месте хороший брод, то чеченская пехота обратилась в бегство в величайшем беспорядке. На переправе происходило замешательство, и немало людей потонуло. Полковник Вельяминов мог их стеснить в селении Ачага, и артиллерии удобно было действовать с большим успехом: но жители селения сего, нам покорные и не участвовавшие в предприятии чеченцев, выбежали к нему навстречу, прося пощады. Он не мог не исполнить их просьбы. Потеря в сем деле с нашей стороны была ничтожная, и транспорт без всякого вреда прибыл в крепость.

Вскоре после сего произошли между чеченцами и лезгинами несогласия и ссоры, и сии последние, не в состоянии будучи переносить жаркого летнего времени и оставивши не менее половины людей до выздоровления, удалились в дома свои.

Сим кончились все подвиги лезгин, и чеченцы, знавшие их по молве за людей весьма храбрых, вразумились, что подобными трусами напрасно они нас устрашали. Прежде, в ожидании от них большого вспомоществования, разглашали они о прибытии их в больших силах; открылось наконец, что их было до тысячи человек.

Из Грузии получено известие, что укрывавшийся в горах беглый грузинский царевич Александр проехал тайным образом и с весьма малым числом приближенных к нему людей в Ахалцыхский пашалык, правдоподобно тому, что в Персию опасно было проехать, ибо по дорогам туда повсюду поставлены были караулы, и татарам строго подтверждено было о тщательном наблюдении. Царевич проехал недалеко от штаба одного из донских казачьих полков, и, конечно, от оплошности командующего оным, который потому только избавлен мною [от] ответственности, что я не хотел показать грузинам, что я желал достать его, ибо они, по невежеству, всегда считали его опасным для нас человеком, и многие, недоброжелательствующие нам, старались размножить мнение, что правительство в некоторых случаях потому поступает снисходительно, что опасается огорчить дворянство, чтобы оно не приклонило народ на сторону царевича.

В бегстве его сей раз в Турцию провожатыми были чарские лезгины, имеющие повсюду связи, и конечно многие из наших если не способствовали тому, то без сомнения знали. Начальство же было предупреждено с большою подробностью и в поимке все нужнейшие приняты меры.

Из Дагестана генерал-майор Пестель сообщил мне известие, что акушинцы намереваются прийти с войском и потом вступить с ним в переговоры; что жители города Башлы, видя расположенные недалеко от них войска наши, тайно приглашают их к себе на помощь; что уцмий, показывая притворную вражду с ними, сам того желает, ибо по свойствам недоверчивости имеет сомнение, чтобы мы для пользы его хотели смирить башлынцев.

Я предписал, если точно придут акушинцы и захотят иметь с нами переговоры, не входя с ними ни в какое объяснение, требовать аманатов.

Если шамхал, уцмий, хан Аварский будут предлагать какие-нибудь условия, напомнить им просто обязанности верноподданных. Между тем стоять лагерем в открытых местах, никак не вдаваясь в горы или трудные местоположения что в равнине и имея с собою артиллерию, может он противостоять всяким их усилиям. Если нужна будет ему в войсках подвижность, чтобы все тягости отправил назад, и самый необходимый имея обоз, сохранял бы его в укреплении хорошо защищенном. Подтвердил не побуждать неприятеля к действию; напротив, ничего решительно не предпринимая, дать время несогласию поселиться между ними; ибо без единоначалия и без привычки к послушанию необходимы будут различные мнения, и следствие оных — раздор. Что собравшись в значительных силах, без приуготовления способов продовольствия, долго вместе пробыть не могут и возвратятся домой, а тогда на оставленных башлынцев напасть будет удобно; или если по обширности города и по многолюдству в оном нельзя будет разорить его, то по крайней мере нанести действием артиллерии большой вред в стесненном его расположении. Пользоваться случаем отгонять лошадей и скот, коих потеря тем чувствительнее, что составляет главнейшее здешних народов богатство. Для усиления отряда генерал-майора Пестеля из батальона, расположенного в Елисаветпольской крепости, приказал я отправить 300 человек. В Дербенте распоряжено иметь огнестрельные запасы.

1-го числа октября поехал я из крепости Грозной на линию, где в селении Прохладном пригласил к свиданию со мной князей кабардинских, главнейших и священнослужителей и знатнейших из узденей. Все почти приехали, кроме малого числа злейших разбойников, которые явиться не смели.

С досадою упрекал я им в нарушении обещаний вести жизнь мирную и самой присяги в том, несколько раз ими данной. Упоминал о многих в недавнем времени происшествиях, которые обнаруживают их самыми подлыми мошенниками, и что известные некогда храбрость их и воинственная между горскими народами слава помрачена презрительнейшими делами, одним гнусным ворам свойственными. Поставил им в пример того же года наказанный за укрывательство разбойников Трамова аул, неподалеку от Константиногорска отстоявший, который по приказанию моему разрушен до основания, взято до 2 тыс. лошадей и весь скот, и что жителям оного только позволено было вывести жен своих и детей. Обещал, что равное сему и их ожидает наказание, если не переменят своего поведения, если родители не будут воздерживать детей своих и родственников, помещики своих подвластных; если священнослужители, имеющие большое в народе влияние, не будут делать предписываемых законом наставлений и внушения. Предложив им средством избегнуть грозящих бедствий то, чтобы наказывая сами за воровство и возвращая похищенное, убийц представляли для наказания к российскому начальству. Что несколько таковых примеров воздержать разбойников и за преступления злодеев не потерпят менее виновные, а начальство не будет принуждено посылать беспрерывно войска, которые разоряют землю прекраснейшую. Справедливость замечаний моих не допустила возражения; многие говорили, что есть средства исполнить требования мои, и что они о том будут стараться, видя, что в советах моих заключается собственное их благо, но только два или три человека осмелились сказать при всех, что льстят мне обещаниями ложными, что ничего не сделают; ибо первейшим из князей надлежит сделать пример над своими ближними и выдать к наказанию за разбой, что трудно быть первым в подобном случае, ибо все прочие поручаться сим будут. Если же так поступят знатнейшие, то они готовы то исполнить и ручаются, что средством сим прекратятся беспорядки, и боязнь, которую он имеют от русских, превратится в прежнее к ним расположение.

После сего расстался я с ними и тут же видел, что свидание было бесполезно. Со мною был генерал-майор Дельпоццо, который коротко знал их, и, бывши некогда в Кабарде главным приставом, чрезмерною кротостию своею и снисхождением, оставляя вины без наказания, наконец попустил их и на самые преступления. Он был причиною уничтожения родовых судов, и с ним вместе начались разврат и беспорядки. Если странным казалось кабардинцам видеть главного начальника без той пышности, каковая окружала всегда моих предместников, то не менее удивлялись они, что на свидание с ними приехал я в сопровождении 180 человек пехоты, малого весьма числа казаков и с двумя пушками гарнизонной артиллерии, запряженной мужичьими лошадьми, с прислугою обветшалых гарнизонных канониров, когда все они вместе составляли не менее 600 человек. Я не мог сие сделать с намерением, чтобы не показать особенного внимания, которым напрасно давно их баловали, но причина настоящая была та, что не можно было найти более войск праздных.

В сие время получил я из Дагестана донесение, что генерал-майор Пестель, заметив беспрерывные обманы жителей Башлы и получив [от] аварского хана уведомление, что акушинцы идут в помощь Каракайдацкому народу, решился он занять Башлы, что и сделал без всякого сопротивления. В то же время дал он знать, что хотя уцмий ведет себя со всею осторожностию и показывает вид приверженности, ибо за противные поступки его боится подвергнуть наказанию старшего сына его, живущего аманатом в Дербенте, но многие причины заставляют его думать, что он в сообществе с акушинцами и внушениями своими возмущает против нас башлынцев. Аварский же хан, о коем писал генерал-майор Пестель как об участвующем в предприятиях акушинцев, тогда же прислал мне письмо с уверениями, что он старается наклонить их к отдаче аманатов, но я уже предуведомлен был о сомнительном поведении и ему не верил.

Генерал-майору Пестелю приказал я взять от уцмия объяснения, каким образом идут к нему в помощь акушинцы, если он их не требовал, и почему ему нужна оная, когда российские войска ни ему, ни его подвластным обид не причиняют? И что если идут они к городу Башлам, то объявить ему, что почту сие за измену с его стороны императору, и тотчас другой возведен будет в достоинство уцмия. В сношениях с акушинцами отдалять всякое влияние аварского хана и ему отозваться, что не входите с ним в объяснение, как с человеком, народу сему не принадлежащим. Акушинцев по прибытии в Башлы отразить оружием и для того всегда в готовности оставить занимаемые в городе квартиры, ибо удобнее несравненно напасть на них в поле. С башлынцев взять непременно аманатов из лучших фамилий.

Вскоре после сего известил генерал-майор Пестель, что акушинцы вместе с другими народами Дагестана прибыли и расположились в 30 верстах от Башлы с намерением напасть на войска наши и их истребить, надеясь на свою многочисленность. От башлынцев взял уже он аманатов, и они объявили ему, что будут вместе с войсками нашими защищаться, в провианте делают охотно помощь. Генерал-майор Пестель, устроив некоторые около города укрепления, дожидался неприятеля спокойно.

О шамхале Тарковском дошли до меня слухи, что не взирая ни на какие угрозы его неприятелей, он не согласился на предложения их с ними соединиться против нас и остался в приверженности своей непоколебимым, но что возмущение в его владениях понудило его оставить Тарки и удалить его семейство в место безопасное, а жители города, боясь нападения лезгин, большею частию рассеялись.

Генерал-майору Пестелю поручил я дать шамхалу, что как скоро только мне возможно будет действовать в пользу его, я ничего не упущу для владетеля, оказывающего столько похвальный пример верности императору. До того же предложил Дербент убежищем для его семейства, где также могло сохраняться его имущество.

Возвратясь с линии в крепость Грозную, нашел я Сунженскую деревню, одну из богатейших, которой жителей особенно ласкал я, с намерением оберегая деревню, дабы лежащая поблизости крепость могла получать из нее все необходимые потребности, уже разоренною. Один из жителей оной выстрелил из ружья в солдата посланной за покупками команды, когда не отдавали ему вола из казенной повозки, которого называл он своим. Офицер приказал схватить преступника, но самого офицера лошадь схватили за повода, и он едва избавился от смерти. Команда должна была возвратиться. Начальник корпусного штаба послал успокоить жителей, чтобы за вину одного мошенника не боялись они мщения, но чтобы выдали преступника для должного наказания, которое он и потому заслуживает, что дерзостию своею подвергал опасности всю деревню. Посланный нашел жителей поспешно выбирающихся из домов и удаляющихся в лес, и ему ответствовано, что стрелявшего по солдату не отдадут и будут защищаться, если войска придут.

Начальник корпусного штаба пошел сам с несколькими ротами, желая однако же уговорить их, но встречен был выстрелами; жены и дети и лучшее имущество были уже отосланы, оставались одни люди для защиты домов. Когда атаковали деревню, части же войск приказано было обойти, дабы отхватить отступление в лесу, все бросились бежать с такою скоростию, что догнать было невозможно. Деревня взята, хлеб, фураж и годный лес на строение вывозились несколько дней.

После сего происшествия деревни, лежащие на левом берегу Сунжи недалеко от крепости, все были оставлены жителями без всякой с нашей стороны причины. В них были многие благонамеренные люди и которые весьма желали спокойствия, но как между чеченцами совершенное безначалие, и ни воздерживать своевольных, ни наказывать преступных никто не имеет права, ибо все почитают себя равными, то люди порядочные боятся подвергнуться ответственности за мошенников, и оттого удаляются от места пребывания русских. Выдавать же злодеев в руки неверных, каковыми христиан разумеют, почитают погрешением против своего закона...

Все земляные работы крепости Грозной были приведены к окончанию в половине октября месяца; на зиму приуготовлялись для жилища гарнизону землянки, и для вооружения крепости доставлена была артиллерия. Чеченцы верили уже, что пребывание на Сунже русских не временное.

В сие время пронеслись разные слухи, что дагестанцы в больших весьма силах сделали на генерал-майора Пестеля нападение и дрались при Башлах в продолжение двух дней, и что намерены возобновить сражение, а часть войск отправить для разграбления Кубинской провинции, где войск почти не было. От генерал-майора Пестеля давно уже не было донесения, а из Казиюртского укрепления нашего на реке Сулаке дали знать, что сообщение с Дербентом прервано, и последнее предписание мое генерал-майору Пестелю не могло быть отослано.

По расчислению времени не мог я успеть прийти ему на помощь, но знал, что если появлюсь во владениях шамхала или угрожать стану провинции Мехтулинской, принадлежащей брату Аварского хана, бывшему причиною всех беспокойств, то находящиеся против генерал-майора Пестеля дагестанцы, особенно акушинцы, возвратятся для защищения собственных границ. И потому немедля выступил я из крепости Грозной 25 октября.

Войска мои состояли из 2-х бат[альонов] Кабардинского, одного бат[альона] Троицкого, 2-х бат[альонов] 8-го егерского полков, 14 орудий и артиллерии, 300 человек казаков линейных, всего войск вообще не более было 3200 человек.

В крепости Грозной осталось девять рот 16-го егерского полка, б орудий артиллерии и 400 человек линейных казаков.

Переправясь через реку Сунжу, в устье ее, у селения Брагунского, пришел я в город Андрей 29-го числа и дал войскам день отдохновения. Здесь подтвердились слухи, что генерал-майор Пестель был атакован, но что находится в Башлах. Многие говорили, что в сражении мы много потеряли, что взяты у нас пушки, но в сем последнем мог я усомниться, ибо число пушек показывали более того, каковое у него было. Все утверждали, что Аварский хан предводительствует возмутившимися дагестанцами.

В Андрееве были подосланные акушинцами люди для наблюдения за движениями и числом войск наших. Я растягивал баталионы так, что казались они гораздо многочисленнейшими. Батарейные орудия играли важную весьма роль.

В город Тарки прибыл я 3-го числа ноября и расположил войска по квартирам, ибо проливные дожди препятствовали идти далее. Шамхал находился при генерал-майоре Пестеле, жены его готовы были выехать из города и только потому остановились, что услышали о движении войск; лучшее имущество отправлено было за реку Сулак. Многие из жителей разбежались, боясь возмущения собственных подвластных шамхала. Все они вышли из послушания, некоторые пошли с оружием против русских, ибо в то самое время Аварский хан возвращался в город Башлы и собирал войска для защиты Мехтулинской провинции, принадлежащей ему с братом его Гассан-ханом. В окрестных селениях привезены были раненные в сражении против генерал-майора Пестеля и для погребения тел убитых там. В измене генерал-майора Аварского хана не было уже сомнения.

Здесь получил я от генерала-майора Пестеля рапорт, что дагестанцы не менее 30 тыс. напали на него в городе Башлы, и сражение было самое упорнейшее. В первый день мог он защищать построенную им вне города батарею и небольшие окопы, но жители города, оборонявшие некоторую часть укреплений, изменили и впустили неприятеля, который легко мог отрезать сообщение его с войсками, защищавшими ту батарею, и он должен был оставить ее и с нею вместе часть города и расположиться по каналу, проходящему посредине города, что сосредоточило более его силы. Неприятель по многочисленности своей испытывал атаки со всех сторон, но безуспешно. Левый фланг войск наших был наиболее опасный, ибо неприятель все усилия употреблял, чтобы овладеть замком уцмия, который занимали две роты с одною пушкою. Он, прикрыт будучи возвышением, мог легко приблизиться к замку и начал рыть род трашей, дабы скрыться от ружейных выстрелов и, вероятно, чтобы удобнее зажечь деревянное строение, которое поверх стен замка расположено было. Пушка не могла уже действовать, и опасно было потерять замок, ибо одна дорога, для отступления войск возможная, проходила в самой близи от оного.

Генерал-майор Пестель удерживал замок сей и половину города еще одни сутки, беспрерывно сражаясь с упорностию, ибо неприятель сменял атакующих свежими войсками. Артиллерия наша наносила ужаснейший вред, и конечно она была причиною, что таким несоразмерным силам противостоять было невозможно. Наконец войска наши отступили ночью, взяв с собою всех раненых. Неприятель долго не заметил отступления, ибо большой в городе пожар препятствовал. После хотя и преследовал, но отбит был с уроном. Жители города Башлы с большим остервенением бросались, дабы отбить детей своих, которые взяты были в аманаты, но не могли успеть в том.

Генерал-майор Пестель на дороге к Дербенту должен был проходить некоторые деревни каракайдацкие. Все дороги были перекопаны или завалены, мосты истреблены, но слабо преследуемый неприятелем, без препятствия обошел он их, склонившись к дороге, идущей по берегу моря.

Во всех сих сражениях к удивлению потеря наша в убитых и раненых не достигает 400 человек.

11-го числа ноября, лишь только немного переменилась погода, выступил я из Тарки по направлению на селение Параул в Мехтеулинской провинции, где прежде живал Аварский хан, будучи Бахтулинским беком, до возвышения его в сие последнее достоинство.

За четыре дня до сего предписал я генерал-майору Пестелю, чтобы немедленно возвратился к Башлам и разорил город до основания, что удобно сделать он может, ибо все внимание дагестанцев обратилось к пришедшим со мною войскам, следовательно, не встретит он другого сопротивления, кроме жителей Башлы.

В небольшом от города Тарки расстоянии увидели мы неприятеля, большими толпами занимающего вершины хребта, называемого Талгин, у подошвы коего должны мы были, прошедши несколько верст чрез него самого, переправиться. Короткий день, трудное движение артиллерии по грязной весьма дороге сблизили к вечеру прибытие к тому месту, где был въезд на гору по чрезвычайно крутой отлогости. Неприятель, перекопавши оную во многих местах, защищал большими силами. Поздно было начать дело, ибо надлежало изыскивать обход и не иначе, как в виду у неприятеля, следовательно, он повсюду, предупреждая и имея выгоду местоположения, мог затруднять подъем войск в гору. Я приказал им отойти и расположиться на ночлег.

Авангард мой сделал несколько пушечных и ружейных выстрелов, и конечно не принесши никакой другой пользы, кроме той, что увидел я, до какой степени лезгины боятся пушек. Некоторые из сопровождавших меня подвластных шамхала заметили на вершине горы самого Аварского хана. По крикам, во всю ночь продолжавшимся, и песням войск видна была его радость, что они нас не пропустили. Я готовился с рассветом начать действие и предвидел ощутительную потерю по трудности всхода на гору. Нельзя было отступлением ободрить неприятеля. В первый раз в стране сей появились русские войска и с ними главный начальник. Горские народы смотрели со вниманием на происшествия, и малейшая со стороны нашей неудача или действие, которому бы можно было дать невыгодное истолкование, соединило всех их, и мгновенно имел бы я против себя большие силы, ибо сие самое время все дагестанцы возвращались от города Башлы в дома свои, гордые успехом, что принудили генерал-майора Пестеля к отступлению.

Один из проводников, давний житель земли, хорошо знающий места, объявляет, что в четырех верстах есть дорога, которая по трудности ее оставлена жителями, но легко по оной может взойти пехота, и вероятно, что неприятель или малыми силами, или небрежно ее охраняет. В полночь на сию дорогу послал я один баталион с тем, что если может он взойти на вершину, то, чтобы заняв находящийся на оной лес, присоединил к себе составляющие резерв две роты и ими старался взвести на гору два при них бывших орудия, а мне немедленно дал знать об успехе. Между тем, дабы развлечь внимание неприятеля со стороны хорошей дороги, где он ожидал нас, производилась в ночи перестрелка.

Бурная и чрезвычайно мрачная ночь посланному в обход баталиону способствовала, пробираясь чрез густой лес, дойти неприметно до самых неприятельских караулов, которые были столь же нетрезвы, как и неосторожны.

Залп впереди стрелков, крик «ура» и барабан такой произвели страх, что неприятель рассеялся, оставя на месте все, что имел с собою, и даже немало оружия. При сем случае было у нас только два раненых солдата, и баталион беспрепятственно овладел вершиною хребта; дорогу сию охранял брат Аварского хана довольно с большим числом людей, но он бежал первый.

Всем прочим войскам приказал я туда следовать: не менее суток подымали мы на гору артиллерию нашу и обозы, но неприятель тотчас бежал со всех пунктов и не было противящегося.

Из некоторых близких селений явились старшины с покорностию, между прочим из одного, где в ту ночь главный кади акушинский с 4000 человек имел ночлег свой. Они пришли в помощь изменнику Аварскому хану.

В селении Параул не застали мы ни души; жители бежали из оного, но войска нашли богатое продовольствие и некоторую добычу; отсюда на донесение генерал-майора Пестеля, что вскорости не может выступить к городу Башлы, по неимению провианта и готовых огнестрельных запасов, повторил я, чтобы непременно исполнено было прежнее мое предписание, и что, по обстоятельствам, весьма правдоподобно, что он никакого не встретил сопротивления.

Надобно было разрушить сие давнее гнездо разбойников и нам злодейски изменивших; наконец уведомился, что он вышел с отрядом в Башлы и что в городе нашел весьма малое число жителей, которые при появлении войск разбежались, и он без помешательства мог зажечь город.

14-го числа ноября приблизились мы к селению Большой Джангутай, где дожидался нас неприятель, занявший лежащие впереди довольно крутые возвышения, на коих были сделаны окопы и засеки. При самом начале сражения, когда нельзя еще было хорошо осмотреть местоположение, сделался такой густой туман, что в близком расстоянии различать предметов было невозможно, и сие необходимо, умедлив наши успехи, могло немало затруднить, ибо в шести верстах находившийся с 4 тыс. человек кадий акушинский мог прийти совершенно в тыл нам. И хотя взял я против того предосторожности, но, разделяя силы, уменьшал число сражавшихся. Возвышения были взяты на штыках, но неприятель с такою побежал поспешностью, что его могла догнать одна та часть войск, которая с левого фланга обойдя, занимала уже часть селения. Выбежав из селения, встречен он был нечаянно казаками, которые нанесли ему вред. Спасением своим совершенно обязан он туману, ибо местоположение, как усмотрено после, представляло удобность отрезать отступление и всех истребить. Потерю однако же имел он довольно чувствительную; Аварский хан в сем случае не находился, брат же его равномерно и здесь бежал из первых; с нашей стороны ранено 3 офицера и рядовых убитых и раненых до 50-ти человек.

Селение Большой Джангутай имело до 600 дворов и в нем был дом брата Аварского хана довольно обширный. Все приказано истребить, кроме одной небольшой части селения, которую оставили в пользу пришедшим просить пощады жителей, которые, всего лишившись, должны были проводить зиму без пристанища. От них узнали мы многие подробности и что Гассан-хан имел немало войска, ибо в помощь к нему приходили живущие по реке Койсу народы.

Войска возвратились в Параул, где в хороших квартирах дано им два дня отдохновения.

Акушинцы отправились домой. Аварский хан ожидал ответа на присланное ко мне письмо, в котором, признаваясь виновным в глупом сведении счетов, просил прощения. Я отвечал ему, что нет подлым изменникам прощения, что он лишился чина своего и жалованья.

Он тотчас уехал в Аварское ханство, а я, в прокламации описавши подлую его измену, именем императора лишил его чина генерал-майорского и получаемого им 5 тыс. рублей серебром жалованья.

В Парауле истреблен дом сего изменника, строение огромное и нарядное. Селение осталось сохранено, ибо в земле сей хотел иметь я людей благодарных.

Из Параула пошел я на Карабудаг-Кент, принадлежащее шамхалу большое селение и против него бунтовавшее. Все трепетало от страха, жители вышли войскам навстречу.

Собранным старшинам и жителям истолкованы обязанности повиновения шамхалу, прощено прежнее преступление, по просьбе его, но в пример справедливой строгости повешен при всех один из злейших изменников, семейство его выгнано из селения, дом разорен до основания.

Во владениях шамхала водворилось совершенное спокойствие и тишина. В Карабудаг-Кенте в первый раз увиделся я с шамхалом, который только что возвратился из Дербента.

Привыкши слышать о пышности многих из моих предместников, видев некоторое великолепие, когда с войсками отца своего находился он при генерал-аншефе графе Зубове в походе против персиян, он удивлялся неприхотливой жизни моей и простой одежде солдата. Короче познакомившись со мною, он признался, что имел сомнение, чтобы я был настоящий начальник, но что пришла ему мысль, что под именем своим прислал я другого генерала. Всякие нелепости находят место в головах здешних жителей!

В городе Тарки пробыл я три дня. Шамхал доволен был приведением в покорность земли его, уверился, что готов помогать я ему во всяком возможном случае. Он желал, чтобы для охранения его часть войск расположена была в городе, ибо опасался он акушинцев и брата Аварского хана.

Имея другие намерения, я не мог уделить войск, и потому советовал ему стараться подвластных своих в таком расположении удерживать, чтобы они готовы были на его защиту, склонял его до некоторого времени не раздражать акушинцев и возобновить связи, которые прежде имел он между ими, не щадя некоторых для того издержек.

Шамхал скупостию своею потерял людей, ему доброжелательствовавших, ибо по обычаям земли, чем знатнее владелец, тем большее число должен иметь приверженцев, которые не иначе приобретаются, как подарками и деньгами. Акушинцы же издавна сими единственно средствами всеми прежними шамхалами удерживаемы были на своей стороне.

Поручил шамхалу, по связям близкого родства его с уцмием, внушать сему последнему, чтобы не изменил обязанностям верноподданного государю и старался обратить к повиновению возмутившиеся его владения, и буде может, чтобы наказал дерзнувших поднять против нас оружие, в особенности лежащие на плоскости Терекешинские селения.

30-го ноября возвратился я на линию и переправился через Терек к Старогладковской станице, откуда войска отпущены на назначенные им квартиры. В сем году были они на работе при крепости Грозной и в походе сряду 7 месяцев. Государю императору донес я, что, лично видев положение Андреевских, Костековских и Аксаевских владений, нахожу необходимым устроение крепости при селе Андрее, которое, производя богатый торг, удовлетворяет всем необходимым потребностям горцев, и что сих последних со временем, не употребляя оружия, но одними нуждами их можно будет содержать в зависимости; что крепость сия на спокойствие левого фланга Кавказской линии будет иметь немалое влияние, и довел также до сведения, что старшего андреевского владельца или князя, по неспособности его и невоздержному поведению, переменил я другим, испытанной к нам приверженности.

Командующему в крепости Грозной приказано в зимнее время порубить лес, покрывающей ущелье Хан-Кале, чрез которое проходит лучшая и кратчайшая дорога ко всем большим чеченским деревням. Для сообщения от Терека до сей крепости при селении Старый Юрт устроен редут и в нем расположена рота. Всем владельцам лежащих по правому берегу Терека деревень дано наставление не терпеть у себя вредных людей, не пропускать чрез земли свои хищников и выставить в известных местах караулы.

Начертаны правила самые строгие, коими руководствоваться должны начальники воинские в отношении к владельцам, каким сии последние обязаны им послушанием и подвластные им повинностями. Вместо дани постановлено по наряду начальников высылать на службу людей с собственным вооружением и на своем содержании.

Еще не было примера, чтобы кто заставить мог чеченцев употреблять оружие против своих единоземцев, но уже сделан первый к тому шаг и им внушено, что того всегда от них требовать будут. Прекраснейшие земли, коими они пользуются, и боязнь с потерею их подвергнуться бедности, которую претерпевают непокорствующие, строго преследуемые, вынуждают со стороны их сие повиновение.

В продолжительное отсутствие мое прибыли из России виртембергские колонисты в числе 500 семейств. Министр внутренних дел по неосмотрительности препроводил их тогда, как не только не сделано было никаких для водворения их приуготовлений, даже не было достаточно казенной земли для них. Старшины сих колонистов представили прошение свое государю во время его путешествия, и ему угодно было приказать, чтобы они отправили ко мне несколько человек, которые бы могли предварительно узнать, какие предложу я им для поселения земли, и найдут ли они ожидаемые ими выгоды? Они приезжали в Грузию, все рассматривали в подробности, но прежде нежели уведомить могли свое общество о сделанных наблюдениях, на возвратном пути своем нашли оное на Кавказской линии. Колонисты, не ожидая никаких известий, отправились вслед за ними. Большую часть из них застигло в горах холодное время, надобно было снабдить их теплою одеждою, недостаток способов к препровождению их через горы умедлил движение их, люди испытали болезни, много пало скота, и колонисты вместо обещаний правительству не требовать никаких пособий стоили оному одним своим доставлением около миллиона рублей, включая вспоможение, данное некоторым семействам на обзаведение.

Я, желая дать грузинам пример хозяйственного порядка ... выписал тридцать семейств колонистов, изыскивая тех из жителей Германии, которые по испытанной нравственности отличаются порядком домашнего устройства. Министр доставил мне первых ему попавшихся, и я не достиг своей цели. Но такого количества, в каковом прибыли колонисты, я никогда не желал, а еще менее мог быть довольным, нашедши их секты сепаратистов, без всякой нравственности, преданных разврату, невоздержных, небережливых и праздных. Многие из них были солдатами в числе контингента, который давал Рейнский Союз Наполеону. Наделение землями колонистов тем более представляло затруднение, что не было достаточно оных на левом берегу Куры, где желал я расположить их поселения, дабы в безопасности сохранить заведения, больших казне издержек стоящие.

На правом же берегу нет благонадежных средств ограждения, в случае войны с персиянами или турками, ибо для разорения поселений не нужны значительные силы, которые всегда почти отразить возможно, недостаточно набега конной партии, от чего остеречься решительно нет способов по множеству у неприятелей конницы, по множеству дорог. Итак, колонисты по необходимости поселены на правом берегу, чего не должно было случиться, если бы прежде нежели прислать их в большом, несоразмерно со способами, количестве, спрошено было мнение начальства.

Во время пребывания моего на Кавказской линии проехал в С.-Петербург и возвратился обратно чиновник, посыланный от шаха персидского с письмами и подарками к высочайшему двору. Желая предупредить о сем министерство, я приказал открыть письма и сделать им перевод, удержав некоторое время чиновника. Ему представлено было, что то же самое сделано было с письмом моим, прежде нежели представили его шаху. Письма и подарки были только предлогом, но чиновнику сему поручено было просить о признании Аббас-Мирзы наследником Персии, чего не сделал я, бывши там в качестве посла.

Причины сего и сделанные мною по сему предмету представления не найдены уважительными, хотя между прочим замечал я, что не приличествует взять в защиту сторону неправую, ибо шах избрал наследника вопреки закону земли, предоставляющему право старшему из сыновей, и Аббас-Мирза признан наследником, о чем объявило мне министерство, спустя десять месяцев, совестясь быть может основательных моих возражений! Достойный сей наследник с удовольствием окружает себя всеми вредными для нас мошенниками, в беспрерывном сношении с обитателями Кавказа, возбуждая их против нас и расточая на то деньги. Ласкает и осыпает дарами недовольных правительством или недоброжелательствующих оному.

В начале сего года представлен мною императору проект системы крепостей для здешнего края...

Для обороны сих крепостей предлагал я, независимо от действующих войск, составить особенные гарнизоны на равных преимуществах с армейскими полками, с тем, чтобы часть оных была подвижною и во всегдашней готовности для защиты края, ибо не все вдруг крепости могут быть угрожаемы неприятелем. Обозы для оных предположены были чрезвычайно умеренные, следовательно, мало лошадей и потому издержек. Одежду для солдат предлагал я более с климатом согласованную, различествующую от теперешней, но всюду единообразной и для знойной Грузии и для Камчатки ледовитой. На случай, если бы не скоро был рассмотрен проект мой или бы совершенно не удостоился одобрения, просил я усилить корпус тремя полками пехоты и двумя ротами легкой артиллерии.

В то же самое время сделано государю представление, чтобы если присланы будут из России два баталиона пехоты, то успокоив совершенно Абхазию, можно будет для Черноморского флота доставить неистощимые корабельные леса наилучшего качества. В пример поставлены строющиеся при тамошних берегах большие купеческие суда турецких подданных, потому что нигде за столько ничтожную цену сделать таковые невозможно. Предположено в бухте, именуемой Пицунда, лучшей по всему восточному берегу Черного моря, сделать заведение, в котором бы хранились заготовляемые леса для отправления по назначению. Охранение сего заведения, как и устроение на границе Абхазии крепостцы при урочище Гагра для пресечения пути от стороны Анапы делающим набеги горцам, подданным Порты, должно возлежать на сих двух баталионах, и по расчету их для того весьма достаточно. Дорогою чрезвычайною ценою поставленный в Черноморское адмиралтейство корабельный лес должен проект сей сделать заслуживающим особенное внимание.

Декабря 25-го дня возвратился я в Тифлис. В Грузии в продолжение лета лезгинами делаемы были набеги на Кахетию, но повсюду были отражены и чувствительного вреда не причинили. Живущие в Ахалцыхском пашалыке семьями поселившиеся лезгины делали в Карталинии хищничества. На письма заступающего место мое генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го отзывался паша ахалцыхский, что вышлет их на прежние жительства в горы.

В ханствах было покойно. В Шекинском озлобленные прежними поступками хана жители явную оказывали к нему ненависть, и я должен был употреблять меры для удержания их в послушании. Хан строгим наблюдением определенного мною пристава содержим был в пределах умеренности. Жители довольны были защитою правительства, ибо послан был от меня штаб-офицер для понуждения хана удовлетворить их за присвоенное несправедливо имущество, за прихотливо наложенные на них денежные штрафы, и взыскание сие простиралось до ста тысяч рублей ассигнациями.

Мустафа-хан ширванский способствовал живущим в горах беглому царевичу Александру и изменнику Ших-Али-хану дербентскому в тайных их с Персиею сношениях, пропускал чрез земли свои посланцев от горских народов, и сим Персия обещевала или дать деньги или умножить на границе свои войска, заставить нас развлечь силы наши и тем доставить средства дагестанцам производить опустошение в наших провинциях.

Замыслы сии принадлежат Аббас-Мирзе, но в исполнение приводил их находящийся при нем Каймакам Мирза Бюзюрк, который, образуя его в юности и впоследствии сохранив над ним влияние, совершенно управлял им. По наружности же Мустафа-хан старался казаться приверженным, и я не имел до сего средств изобличить его в поведении, хотя многие весьма подробности о изменнических поступках его сообщены мне были одним из чиновников его, служившим в походе в Дагестан.

Сурхай-хан Казыкумьщкий, самый хитрейший из мусульманских владетелей и ненавидящий русских, возбуждал против нас дагестанские народы, но сохраняя вид доброжелательствующего нам, не раз писал ко мне, что оскорбляется, оставаясь без воздаяния за непоколебимую верность. Со всеми ими был я в приязненной переписке в ожидании удобного случая воздать каждому по заслугам.

Вид Тифлиса. Картина М. Ю. Лермонтова. 1837 г.

В самом городе Тифлисе начинали оказываться некоторые перемены. Сколько можно расширялись улицы разорением строений, грозящих падением, учреждались площади и возводились как казенные, так и некоторые частные здания, лучшие прежних. Я приказал разрушить обветшалые и ни к чему не надобные городские стены, дабы соединить форштадт, на котором, по привычке страшиться прежних беспокойств, жители никак не хотели поселяться. Против меня был ужаснейший в городе ропот и действия мои называли прихотливыми. Так бранили меня за Армянское старое кладбище, находившееся в лучшей части города, которое велел я обратить в площадь, но на сей площади менее, нежели через две недели, хорошо расположенная иллюминация, поставленная музыка и песенники привлекли множество народа, и порицавшие меня перестали быть недовольными моим распоряжением. Надеяться можно, что город примет другой вид, и даже в скором времени могло бы сие последовать, если бы здешнее дворянство не было чрезвычайно запутано в своих делах и весьма бедно.

Для возведения казенных зданий пожаловано было императором по представлению моему сто тысяч рублей медною монетою, которая при моем предместнике генерале Ртищеве прислана была для мелочной войскам раздачи, ибо медь обращалась здесь в выгодном весьма курсе. Также сто тысяч рублей ассигнациями (в червонцах), которые представил я в казну по возвращении из Персии, сбереженные от сумм, на содержание посольства отпущенных.

Предположив в сем году отправиться на Кавказскую линию, сделал я поручение об изыскании новой дороги из Грузии в Имеретию или исправления прежней для движения тягостей. Из Нухинского ханства посылано было несколько человек для исследования о дороге на Кубинскую провинцию чрез ветвь гор, отделяющую от Кавказа и вообще называемую Солват. По тому же предмету производились изыскания и от стороны Кубы.

Гвардейского генерального штаба капитана Муравьева 4-го назначил в экспедицию для обозрения восточного берега Каспийского моря, собрания сведений о народах туркменских, по оному обитающих, об их количестве, торговле, промышленности и о прочем. Ему поручено было изыскать удобную для судов пристань и место для устроения крепости, и буде нет особенной опасности в переезде степи, отделяющей Хиву от моря, отправиться с письмами от меня к хивинскому хану, на каковой случай дал я капитану Муравьеву приличные подарки и приказал употребить возможные убеждения в дружественном расположении к хану российского правительства, и сколько торговля, обеспеченная от набегов живущих на степи народов, может принести взаимных выгод.

Основание торгового заведения на восточном берегу было мнением адмирала Николая Семеновича Мордвинова, предложенным им на рассмотрение Комитета министров, от коего и получил я оное при отъезде в 1816 году в Грузию, дабы при удобном случае собрал я нужные по сему предмету сведения и их представил.

Что же касается до сношений с ханом хивинским, я начал их сам, рассуждая, что не имея некоторых. познаний о самой земле, с которою намереваемся распространить торговые связи, не можно с верным расчетом приступить к оным и еще менее решиться на заведения, требующие от казны издержек немалозначащих. Сношения от имени моего предпринял потому, что знал своеобычный и гордый характер хана, и что скорее мне приличествовало снести, нежели самому правительству, если бы он сделал гордый и дерзкий отзыв, который мог последовать по его понятию о его могуществе и в надежде на ограждение степями непреодолимыми. К тому же имел я в предмете живущих в Персии английских Индийской компании чиновников, которым посланная от правительства экспедиция могла наводить сомнения, а от меня отправленный офицер ни малейших не возбуждал подозрений, особенно когда я нарочно не скрыл о том и писал к персидскому министерству, чтобы суда наши приняты были дружественно, если им случится зайти в Астрабат.

Берег восточный Каспийского моря со времен Петра Великого обращал на себя внимание, и есть довольно хорошее описание оного нашими офицерами, но о пути в Хиву по сему направлению и собственно о самой земле не мог я ничего сообщить капитану Муравьеву в руководство.

В письмах моих к хану употреблены скромные выражения собственно на мой счет, например, «великий и могущественный главнокомандующий» и тому подобное. Долго писал я обыкновенным образом, но приметил, что здравое суждение не столь внятно здешним народам, как пышные глупости.

От шамхала Тарковского и военного начальника в Кубинской провинции получил я известие, что акушинцы возмущают соседственные им дагестанские народы и в особенности наказанных в прошедшем году жителей Мехтулинской области, обращая сих последних на шамхала; что башлинцы живут по-прежнему в городе, в надежде, что акушинцы защитят их, если бы русские вздумали их выгнать, что владения уцмия Каракайдацкого готовы к возмущению, хотя сам он нимало не примечен в участии; что идущие от Дербента торговые караваны подвергаются грабежу, и уже нет безопасного сообщения. Словом, видна была необходимость наказать акушинцев, которых самонадеянность и дерзости начинали быть несносными. По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я в рапорте моем от 12-го февраля писал следующее:

Портрет генерала А. П. Ермолова. Худ. П. З. Захаров (Захаров-Чеченец). 1843 г.

«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиной оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения о земле, которые другой долго собрать не может.

Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская провинция, в которой не может в продолжение девяти лет погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.

В мое пребывание в Султании, и можно сказать под моими глазами, с поспешностию отправлены были войска на место истребленных хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных провинций, напротив, ожидать можем пособий.

Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратится во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет недостаточно. В Дагестане возобновляются беспокойства, и утесняемы хранящие вам верность! Они просят справедливой защиты у государя великого, и что произведут тщетные их ожидания? Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо между ими пребывание войск, и сей есть единственный способ смирения их.

Народ дагестанский акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается его дерзость, что если вашего величеста и не будет высочайшего соизволения на дополнение корпуса, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, государь, не за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и конечно ничего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть государя моего была неуважаема разбойниками, и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту».

Начальником в Дагестане определил я генерал-майора барона Вреде на место генерал-майора Пестеля, которому выпросил отпуск с состоянием по армии. О нем узнал я, что во время пребывания его в городе Башлы с отрядом войск он редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но сверх того раздражал их самым оскорбительным распутством. Старшим по нем чиновником был командир Севастопольского пехотного полка подполковник Рябинин во всех его упражнениях лучший ему товарищ; оба они не были при войсках в сражении. Генерал-майор же Пестель замечен еще весьма робким и даже вне опасности неспособным распоряжать, и еще бы не управляли войсками артиллерии подполковник Мищенко и майор Износков, командующий баталионом, то могли они испытать величайшую потерю и быть совершенно разбитыми, и генерал-майору Пестелю дано было место и подполковнику Рябинину полк по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлы.

Начальника корпусного штаба генерал-майора Вельяминова отправил я во Владикавказ, приказал ему, проходя до крепости Грозной, осмотреть реку Сунжу и лежащие на ней временные укрепления. Надзрановский редут при ингушевских селениях и преградный стан, построенный генерал-майором Дельпоццо, по моему разрешению. Далее должен он был видеть прорубленную чрез урочище Хан-Кале дорогу и потом, собрав на Кавказской линии войска и переправясь у Шелководского селения за реку Терек, следовать к городу Андрей, где на устроение крепости имел уже я высочайшее соизволение.

В продолжение зимы приказано было старшему андреевскому князю заготовить лес для строений, за чем обязан был наблюдать и главный пристав; но некоторые из жителей, обыкшие к своевольствам, не желая исполнить сей первой для них повинности, и прочих от послушания отвратили. Прибывши с войском, начальник корпусного штаба привел все в должный порядок, и начались нужные к работам приуготовления.

Я остался в Грузии по случаю некоторых беспокойств в Шамшадильской дистанции. Там агалары, недовольные введенными мною в управлении переменами, наклоняли народ к возмущению, дабы тем понудить меня оставить все на прежнем основании. Обширные родственные связи шамшадильского султана способствовали ему иметь сильное влияние на большую часть простого народа, и сей по привычке покорствовать ему, не вникнув в выгоды нового постановления, умышленно толкуемого ему в превратном смысле, также приносил мне просьбы об отмене оного. Приближалось время, в которое жители дистанции удаляются на кочевья в горы к самым границам Персии; приносились слухи, что султан намеревается бежать и увлечь с собою народ.

Я приказал усилить войска, которые обыкновенно высылаются для караула при кочевьях, а генерал-майору князю Мадатову взять под стражу султана и одного из главнейших агаларов Казахской дистанции, которые и отправлены на жительство в Россию. Строгость водворила спокойствие, и здешние жители получили пример, что упрямство не всегда средство благонадежное против распоряжений начальства.

Наконец получил я высочайший рескрипт, коим одобрено предположение мое об устроении в здешней стране крепостей без всякой перемены. Проект о составлении особенной обороны крепостей, независимо от действующих войск, не утвержден. Император назначил новый комплект для полков Грузинского корпуса, и впредь каждый из них, в трех баталионах состава своего, должен иметь унтер-офицеров 300, рядовых 3000 человек. Средние баталионы должны быть обращены на защиту крепостей.

Для укомплектования по-новому корпуса вместо рекрут, в которых всегда чувствительная от климата происходит потеря, назначены полки, и им дано повеление расположиться в ближайших губерниях, откуда мог я взять их когда надобно. Полки сии суть следующие: пехотные Апшеронский, Ширванский, Куринский, Тенгинский, Навагинский, Мингрельский, егерские 41-й, 42-й, 43-й, 44-й. Находившийся временно при корпусе 8-й егерский полк поступил также в укомплектование прочих. От прежних полков корпуса должны составиться кадры и отправиться для сформирования в России полков.

Из штаб- и обер-офицеров, не исключая самих командиров полков, предоставлено мне было оставить в Грузии тех, кои могли быть мне нужными. Назначены были сверх того две легкие артиллерийские роты. Государь приказал во всех войсках переменить старое и к употреблению негодное оружие. Было еще таковое со времен покойной Екатерины II. Состоявший в корпусе Грузинский гарнизон из 2-х баталионов полк уничтожен. При сем умножении корпуса имел я случай отправить с кадрами офицеров не столько здесь нужных или которые желали возвратиться в Россию, оставить здесь на службу способнейших из прибывших.

Государь преподал мне большие средства к приведению дел здешней страны в лучшее состояние. Не взирая однако же на все количество пришедших из России войск, в корпусе по новому положению был изрядный недостаток до комплекта.

О сделанном мною предложении переменить одежду солдат, приспособляя оную к здешнему климату вовсе умолчено.

17-го числа июня отправился я на Кавказскую линию и скоро прибыл к городу Андрей. Во владениях кумыцких было покойно.

К устранению крепости нельзя было приступить, потому что место засеяно было хлебом и надобно было вырубать много весьма леса. Не прежде половины июля начались работы. Вблизи живущие чеченцы и народ Ауха часто беспокоили отводные караула города.

Отряд войск состоял из 2-х бат[альонов] Кабардинского], одного бат[альона] Троиц [кого], 3-х бат[альонов] 8-го ег[ерского] пехотных пол [ков]. Один из самых последних составлен был из прибывших рекрут, которые ни на какую не употреблялись службу; баталион же Троицкого полка отделен был на прикрытие чрез Терек переправы и сообщение с Кавказскою линиею. Артиллерии состояло 6 батарейных, 6 легких, 4 конных орудий. Линейных казаков 300 человек. Одна пионерная рота.

Со стороны Кубинской провинции небольшою частию войск наблюдаемы были дороги, выходящие из Казыкумыцкого ханства, ибо явно было неблагонамеренное поведение Сурхай-хана, также обращали внимание табассаранцы, в совершенном возмущении бывшие.

Дабы с помощию сих народов не могли акушинцы сделать нападение на Кубу или разорить ханство Кюринское, принадлежащее верному нам полковнику Аслан-хану, приказано под начальством генерал-майора князя Мадатова составить отряд из 1500 человек пехоты, 300 казаков и 8-ми орудий артиллерии; при нем должна была находиться конница, собранная в ханствах Шекинском, Ширванском и Карабахском. Она значительно могла усилить отряд, но между тем не меньшую приносила пользу, служа залогом в поведении ханов. Неохотно приняли они сие поручение, но не смели его не исполнить. Мустафа же хан Ширванский не прислал ни одного из знатных людей или ему близких.

Аслан-хан Кюринский с величайшим усердием присоединил к нашим войскам конницу свою и пехоту, которые набрать мог.

Генерал-майор князь Мадатов, сделавший смелый марш в самые твердые места Табасарана, разбил мятежников. Жители, пребывавшие верными, много способствовали ему знанием земли и дорог. Главный бунтовщик Эрсинский Абдула-бек, зять беглого Ших-Али-хана, имевший большое влияние в народе, потеряв имущество, бежал в горы.

Жители города Башлы, ожидая наказания, пригласили разные народы соседних вольных обществ и между ними отличающийся храбростию народ, называемый кабодерги, и в силах довольно значительных вознамерились защищать город, в котором успели поправить почти все строения, в прошедшем году генерал-майором Пестелем разоренные. Генерал-майор князь Мадатов атаковал город, и жители, весьма недолго защищавшись, рассеялись. Дом уцмия и весь город разрушен до основания. Уцмий, с своей стороны собрав людей, ему приверженных, войскам нашим содействовал, но сам лично, по недоверчивости, избегал случая быть при войсках.

Желая уничтожить в нем чувство недоверчивости и показать ему, сколько начальство готово благотворить во всяком случае людям, постоянным в своих обязанностях, приказал я отпустить сына его, живущего в Дербенте в виде аманата. Лишь только получил он его, тотчас с ним и вместе с семейством удалился в верхний Каракайдак, который не оказывал нам повиновения.

Генерал-майор князь Мадатов имел с ним свидание, но не иначе, как поехав к нему один, тогда как он сам окружен был толпою вооруженных людей. Напрасны были старания уговорить его, чтобы возвратился. Он обещевал быть в верности непоколебимым, но приметно было желание изменить. Вскоре потом, набрав партию, делал он набеги на дорогу между Дербентом и Тарку, грабил проезжих и торгующих и вошел в связи с явными нашими врагами, думая с помощью их удержать за собою свои владения.

Таковы были многих надежды на Дагестан и дотоле еще могущественных акушинцев. Генерал-майор князь Мадатов, делая с отрядом движения, не давал ему поблизости верного убежища. Родственники его, во вражде с ним бывшие и сильную в народе имевшие партию, действовали против него вместе с нами. Они успели жителей города Башлы привести в раскаяние и как они, равно жители селений Терекеминских, приняли присягу на подданство, и им позволено возвратиться на прежнее жительство.

Вместе с сим лишился уцмий всех своих доходов. Не было средств наделять наградами приверженцев, не из чего было составить войск, и те, которые прежде обнадеживали в помощи, видя его ничтожество, к нему охладели. Прокламацией объявил я его изменником и что никто из фамилии его впредь не будет уцмием. Таким образом, уничтожилось достоинство уцмия, несколько веков существовавшее в большом между здешними народами уважении.

В течение августа месяца аварский хан начал собирать горские народы, обещая им не только препятствовать нам производить работы, но прогнать нас за Терек и разорить Кизляр; легковерные последовали за ним, и их составилось не менее б или 7 тысяч человек. Он пришел к селению Боутугай, в 16 верстах от Андрея лежащему по реке Косу, и занял в ущелье весьма твердое место, которое сверх того укрепил завалами и окопами. Чеченцы пришли ему на помощь; жители кумыкских владений готовы были поднять оружие, из Андрея многие из узденей, отличнейший класс в городе составляющих, с ним соединились. Принадлежащие городу деревни, называемые Солотанскими, нам изменили; словом, все вокруг нас было в заговоре.

Чеченцы сделали нападение на табуны нашего отряда и отогнали не менее 400 упряжных лошадей артиллерии и полкам принадлежащих. Недалеко от лагеря повсюду были неприятельские партии; сообщение с линиею удерживаемо было большими конвоями от самого лагеря до переправы на Тереке. Пост в Сулаке при селении Казиюрте должен был я усилить двумя ротами и с двумя орудиями, ибо дагестанцы угрожали пройти прямейшею на Кизляр дорогою.

В сем положении производил я работы даже в ночное время при зажженных кострах, спеша сделать укрепления способными к какой-нибудь обороне на случай нападения до прибытия войск, которых ежедневно ожидал я из России.

Первый пришел ко мне 42-й егерский полк из Таганрога, и я, дав ему самый краткий растах, в ночь на 29 число августа выступил, чтобы атаковать аварского хана. В крепости, совсем еще не вооруженной, оставил я достаточный гарнизон и несколько пушек.

Неприятель впереди позиции своей встретил мой авангард сильным огнем и бросился с кинжалами. Две роты 8-го егерского полка, удивленные сею совсем для них новою атакою, отступили в беспорядке, но артиллерия удерживала стремление напавших. В сие время прибыли все войска, и баталион Кабардинского пехотного полка, ударив в штыки, все опрокинул, и если бы изрытые и скрытые места не способствовали бегству неприятеля, он понес бы ужасную потерю, но скоро мог он собраться позади своих окопов. Деревню Боутугай тотчас заняли наши войска. Я, избегая потери, не допустил атаковать окопы, но удовольствовался тем, что мог стеснить неприятеля в горах, отрезав сообщение с равниною, откуда получал он продовольствие, уверен будучи, что недолго в таковом останется он положении. Перестрелки продолжались сначала довольно горячие, но артиллерия наводила величайший ужас, и неприятель смешным образом прятался от оной. В ночи на 3-е число бежал с неимоверною поспешностию и в беспорядке. Вслед за ним сделал я один марш в горы, но уже догнать было невозможно. Войска возвратились в крепость, которой дано наименование Внезапная.

Между бегущими лезгинами произошли драки и убийства. Возмутившиеся ожидали нашего наказания. Салотавские деревни просили пощады, на них наложен штраф и ежегодная дань. Таким образом вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства. Аварский хан бежал в Авар[ию], сопровождаемый проклятием разорившихся.

В город Андрей, совершенно прежде оставленный, начали жители возвращаться, но главнейшие из возмутителей подвергнуты конскрипции.

Аксаевских и Андреевских владельцев наказал я за то, что без ведома их не могли пройти чеченцы, отогнавшие лошадей наших, что было доказано свидетелями, и они должны были доставить мне равное число из собственных лошадей. Таким образом вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства.

Шамхал между тем по настоянию моему старался удерживать акушинцев в мирном расположении. Они приезжали к нему в большом числе, под видом будто бы примирить его с соседями и заставить брата аварского хана возвратить захваченные у него деревни, но точное намерение их состояло в том, чтобы, пользуясь его боязнью, брать с него подарки и деньги. Шамхал имел осторожность не верить обещаниям их и обо всем давал мне известия, прося беспрестанно о помощи.

Еще прибыли полки: Апшеронский к отряду, Куринский оставлен до особого назначения на линии.

От генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го получено известие о происшедших в Имеретии беспокойствах. Причины оных следующие. Экзарх Грузии Феофилакт, определен будучи для управления духовною частию в Грузии и Имеретии, не узнав подробно обстоятельств, сделал представление Синоду о многих переменах по вверенной ему части, вследствие оного уничтожилось значительное число церквей и приходов, коих причты оставались без должностей в ожидании размещения на вакансии. Перемены сии были частию необходимы, ибо духовенство было в числе чрезмерном, церкви в бедности и потому без приличного благолепия, доходы без определительности, употребление оных без ясной отчетности. Перемены сии однако же не весьма нравились, ибо в числе духовенства в здешней стране есть люди, принадлежащие знатнейшим фамилиям, имеющие сильные связи. Их оскорбляла строгая подчиненность, уничтожившая прежнее их значение; не менее огорчало то, что не могли они употреблять доходы безотчетно и в свою пользу; но в Грузии не произвело сие никаких худых последствий, ибо экзарх призвал к содействию местные власти. В Имеретии же людьми неблагонамеренными между дворянством, паче же своим духовенством, преобразование управления истолковано было возмутительным образом, и простой народ, в невежестве своем наиболее послушный оному, по сделанным тайно внушениям, не только во многих местах не допустил посланных от экзарха комиссионеров для описания церковного имущества, но угрожал оным, и они были даже в опасности потерять жизнь. Митрополита Феофилакта не раз предупреждал я, что нельзя приступить к равным переменам как по Грузии, так и по Имеретии, ибо в сей последней по недавней ее независимости власти не в полном действии и им не полное оказывается повиновение, и что простой народ, в состоянии несравненно большего невежества, нежели в Грузии, легко может быть возбужден к беспокойствам, и надобно будет прибегать к мерам крайним для укрощения. Митрополит казался согласующимся с моим мнением, но думал, что присутствием своим удалит всякий беспорядок и успеет исполнить свое намерение, ввести новое преобразование. Он отправился в Имеретию и, пребывая в Кутаисе, управлял действиями своих комиссионеров; но когда начал народ собираться толпами, власти, в округах учрежденные, не в состоянии будучи удержать его в послушании и рассеять скопища, удалились, и надобно было послать войска для усмирения их, тогда митрополит уехал обратно в Грузию. Поспешность обнаружила малодушие его и робость, и он, угождая требованиям буйственного народа, приказал возвратить сделанное описание некоторой части церковных имений.

Генерал-майор Сысоев успел без выстрела обратить жителей в дома свои, и толпы рассеялись. Не взирая на сие приметно однако же было неудовольствие народа, известны были люди, возбуждавшие его, и нельзя было сомневаться, что при малейшем случае водворится мятеж.

Я поспешил приходящие полки из России обратить на укомплектование войск, в Имеретии и Мингрелии расположенных. Митрополиту Феофилакту сообщил, что нельзя оставить без исполнения высочайше утвержденное преобразование, раз уже приступивши к оному; что всякое в подобном случае снисхождение народам непокорливым принято будет за слабость и даже боязнь правительства и может иметь весьма неприятные последствия. Я объявил ему необходимость взять двух старших имеретинских митрополитов, которые весьма ощутительно противились преобразованию и в народе рассеивали нелепое высочайшей воли истолкование, самому ему как первосвященнику не оказывая надлежащего уважения.

Оскорбленное самолюбие горделивого монаха одобряло мое намерение. Я сообщил генерал-лейтенанту Вельяминову 1-му о сделании распоряжения взять митрополитов сколько возможно скромным образом и менее возбуждая негодование народа. В особенности надлежало удалить митрополита Путателя, явно ненавидящего российское правительство, чего он даже скрывать не старался. Давно известны были поступки сего неблагонамеренного человека, но правительство боялось беспокойств в Имеретии и потому оставляло его совершенно в действиях свободным.

По воспоследовавшей смерти генерал-майора Исмаил-хана Шекинского приказал я для описания провинции и доходов отправиться артиллерии генерал-майору Ахвердову к правителю канцелярии моей статскому советнику Могилевскому. Издал прокламацию, что ханство Шекинское навсегда принимается в российское управление. Приказал всю фамилию хана отправить в Елисаветполь, дабы не могла производить беспорядков; назначил всем членам оной на первый случай пристойное содержание вплоть до усмотрения, каких вознаграждений они достойны за имущество, обращаемое в распоряжение казны. Всем персиянам, которые некогда переселились с отцом умершего хана, приказал я дать позволение возвратиться в Персию, если у нас остаться не пожелают. Удерживать их я не старался; ибо они, будучи другой секты, у жителей провинции были в ненависти, как не менее потому, что находясь при хане в почетнейших должностях, озлобили народ притеснениями.

Желая наказать чеченцев, беспрерывно производящих разбой, в особенности деревни, называемые Качкалыковскими жителями, коими отогнаны у нас лошади, предположил выгнать их с земель Аксаевских, которые занимали они, сначала по условию, сделанному с владельцами, а потом, усилившись, удерживали против их воли. При атаке сих деревень, лежащих в твердых и лесистых местах, знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса.

В сем намерении приказал я Войска Донского генерал-майору Сысоеву с небольшим отрядом войск, присоединив всех казаков, которых по скорости собрать было возможно, окружить селение Дадан-юрт, лежащее на Тереке, предложить жителям оставить оное, и буде станут противиться, наказать оружием, никому не давая пощады. Чеченцы не послушали предложения, защищались с ожесточением. Двор каждый почти окружен был высоким забором, и надлежало каждый штурмовать. Многие из жителей, когда врывались солдаты в дома, умерщвляли жен своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие из женщин бросались на солдат с кинжалами.

Большую часть дня продолжалось сражение самое упорное, и ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери, ибо кроме офицеров простиралась оная убитыми и ранеными до двухсот человек. Со стороны неприятеля все, бывшие с оружием, истреблены, и число оных не менее могло быть четырехсот человек. Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили как уже оставшихся без всякой защиты и просивших помилования (но гораздо большее число вырезано было или в домах погибло от действия артиллерии и пожара). Солдатам досталась добыча довольно богатая, ибо жители селения были главнейшие из разбойников, и без их участия, как ближайших к линии, почти ни одно воровство и грабеж не происходили; большая же часть имущества погибла в пламени. Селение состояло из 200 домов; 14 сентября разорено до основания.

30 числа сентября я сам пошел с 6-ю баталионами и 16-ю орудиями артиллерии к деревням Качкалыкским, и 2 октября атакована деревня Горячевская, сильнейшая из них. Твердое положение оной местами укреплено было окопами, но чеченцы, будучи выгнаны из них штыками, не могли удержаться в самой деревне и только производили перестрелку из лесов, ее окружавших. Потеря наша была ничтожная.

Через день войска приблизились к деревням Ноенберды и Аллаяр-аул. Из первой выгнаты чеченцы сильною канонадою, последняя была ими оставлена, потому что легко могла быть окруженною. Обе разорены совершенно. При возвратном войск следовании чеченцы показались из лесов, но перестрелка не продолжалась. Деревня Хангельды просила пощады, обещавшая жить покойно и не делать разбоев. Аксаевские владельцы ручались за жителей оных, и им дана пощада. Вообще чеченцы защищались без упорности, и ни в одной из деревень не было жен и детей, имущество также было вывезено. Пример Дадан-юрта распространил повсюду ужас, и вероятно мы нигде уже не найдем женщин и семейств.

В сие самое время генерал-майор Сысоев из крепости Грозной с баталионом 16-го егерского полка и Куринским пехотным полком вступал в чеченскую землю чрез урочище Хан-Кале, дабы согласованным с разных сторон движением, развлекая силы чеченцев, облегчить предприятие против селений Качкалыковских; 5 октября войска возвратились в крепость Внезапную.

Между тем получал я от шамхала Тарковского известия, что брат изменника аварского хана собирает войска, дабы истребить его; что вся Мехтулинская провинция, забыв потерпенное в прошедшем году наказание, по-прежнему повинуется ему.

Акушинцы не только не сдержали обещания смирить его и заставить возвратить захваченные у шамхала деревни, напротив, втайне ему благоприятствовали, желая уничтожить шамхала как человека, нам непоколебимо преданного, хотя по наружности показывали ему приязненное расположение.

Шамхал оставил Тарки, где не мог защищаться против брата аварского хана, ибо как жители города, так и большей части его владений готовы были на него обратиться. Он удалился в небольшой загородный домик и собрал около себя некоторое количество людей приверженных, решившись погибнуть сопротивляясь. Желал я дать ему помощь, но по обстоятельствам не мог того сделать. Брат хана аварского сделал на него нападение довольно с большими силами, и хотя шамхал защищался отчаянно, но конечно должен был уступить им, если бы не устрашил их несколько значительный урон, отчего они поспешно разбежались.

Акушинцы заняли земли вольного общества Гарми-Юзень называемого и нам приверженного, где, расположившись, часть войск их прервала сообщение мое с отрядом генерал-майора князя Мадатова, и посылаемые курьеры (верные из татар) проезжали с большою опасностию. В надежде на силы свои и прежние успехи акушинцы думали понудить нас возвратить уцмию Каракайдацкому его владения, и сей предался им совершенно. К себе русских войск они не ожидали, почитая земли свои огражденными горами непреодолимыми.

В то же самое время на крепостцу Чираг, лежащую на границе, отделяющей Кюринское ханство от Казыкумыцкого, сделали нападение дагестанские народы, соседственные акушинцам. Сии последние не могли не иметь в том участия, и Сурхай-хан Казыкумыцкий хотя старался уверять, что народы сии перешли чрез его земли, не прося его на то согласия, и когда не имел он о намерении их ни малейшего известия, но весьма ощутительная была его измена, и я приказал принять нужные против коварства его меры, запретив принимать подвластных ему казыкумыхцев во всех наших провинциях, дабы потерею выгод торговли возродить в них на него неудовольствие.

Небольшой гарнизон крепостицы Чираг отразил нападение, и неприятель рассеялся.

Если бы предприятие сие имело некоторый успех, вероятно, что Казыкумыцкое ханство, Табассарань и с ними соединившись прочие вольные общества, вспомоществуемые сильною партиею, которую беглый Ших-Али-хан имел в Дербенте, произвели бы беспокойство в Кубинской провинции, где войск чрезвычайно было мало. Я должен был бы обратить туда отряд генерал-майора князя Мадатова, которому предстояло другое назначение.

Примечательно также было сомнительное поведение Мустафы, хана Ширванского, который принимал посланных к нему акушинцев старших с просьбою о помощи против русских, и отправил с обнадеживанием и щедрыми подарками. Также служащая при войсках наших, набранная в ханстве его конница почти вся возвратилась в дома свои, и он не только не присылал других людей, но и ни малейшего не сделал наказания самовольно отлучившимся.

Все сии обстоятельства показывали мне необходимость идти с войском в Дагестан и наказать акушинцев, которые служили твердою опорою всем прочим народам и могущественным своим влиянием их против нас вооружали. Известно было, что удар, им нанесенный, прочие народы как слабейшие удержит в страхе и покорности. В крепости Внезапной ускорены работы сколько возможно. Жилища для гарнизона, на зимнее время необходимые, устроены, артиллерия для вооружения крепости доставлена. Оставив один баталион в гарнизоне для охранения оной, 11-го числа ноября выступил я в город Тарки, куда двумя днями прежде отправил часть войск с полковником Верховским. Ему приказано было приуготовить квартиры, ибо некоторое время должен я был остановиться, дабы отряд генерал-майора князя Мадатова мог прибыть из Каракайдацкой области.

14-го ноября пришел я в Тарки, немедленно отправил приказание генерал-майору князю Мадатову прибыть с войсками и всею татарскою конницею в селение Карабудагент, от Тарки в 30 верстах, и, расположив оную, приехать самому за приказанием.

Начавшаяся дождливая погода вскоре переменилась на весьма холодную, и несколько дней беспрерывно шедший снег выпал в таком количестве, что артиллерия и обозы были совершенно оным покрыты. Тесные улицы города так завалены были, что прекращено было сообщение. Отряд генерал-майора князя Мадатова с величайшими затруднениями перешел из Каракайдака, испытав в пути жестокие метели и холод.

В ожидании перемены погоды пробыл и я в Тарках 17 дней; между тем подвозился из Кизляра провиант, ибо находившийся в запасе был уже большею частию в расходе.

Акушинцам отправил я бумагу, коей требовал, чтобы они дали присягу на верность подданства императору, прислали лучших фамилий аманатов, не давали у себя убежища неблагонамеренным и беглецам, возвратили имеющихся у них русских пленных. Обещал, если не согласятся, наказать оружием и взять главный город, Акуша называемый. Жителям провинции Мехтулли, коих акушинцы склоняли на свою сторону, послал я объявить, что, если не останутся они покойными в домах своих, разорю их до основания и пленных отошлю в Россию. Сии были в ужаснейшем страхе, ибо участвовали в возмущении изменника аварского хана, были в сражении при Боутугае и сопровождали брата его, когда сделал он от шамхала нападение. Сей последний, бывший главною причиною беспокойств в Дагестане, незадолго пред сим умер. Его отравила прекрасная жена его, которой начинал он замечать распутство.

К шамхалу приезжали некоторые из старшин акушинских под разными предлогами, но главное их желание состояло в том, чтобы узнать о числе войск наших и точно ли есть намерение наше вступить в их землю. Всякий раз бывали они у меня, и сего не мог я скрывать от них, раз объявивши мое требование, которое впрочем почитали они за одни угрозы.

Шамхал имел между акушинцами верных людей и потому знал обо всем, что между ними происходило, и о решительном намерении их защищаться. Достоверно известно было, что они, приуготовляя все свои силы, приглашают соседей.

Декабря 2-го числа собранные до 2 тыс. человек жители исправили дорогу, а в некоторых местах расчищали глубокий снег до самой земли, и я выступил в селение Кумторкали, авангард вошел в Мехтулинскую провинцию. Все потребное для войск было в готовности и повсюду совершенное спокойствие. Погода стояла прекраснейшая против обыкновенной, и признака не было снега, хотя уже приближались мы к горам.

В селении Шора соединил я все войска, и отряд генерал-майора князя Мадатова прибыл из Карабудагента. Незадолго перед сим акушинцы довольно в больших силах занимали гору Калантау, чрез которую лежит лучшая дорога в их владения. Подъем не менее шести верст и в некоторых местах довольно крутой затруднял всход на гору; неприятель, с удобностию защищая оный, мог причинить нам чувствительный урон; но мне удалось посредством шамхала внушить акушинцам, что они раздражат русских, занимая землю, принадлежащую Мехтулинской провинции, находящейся под их покровительством. Они оставили гору Калантау, и сие немало облегчило мои предприятия. Немедленно часть войск расположил я на вершине горы, и не менее трех дней продолжался подъем на гору артиллерии и сколько возможно меньшего числа прочих тягостей. Все надобно было втаскивать волами, ибо по крутизне горы лошади не могли быть употреблены без изнурения.

Генерал-майор князь Мадатов с четырьмя баталионами пехоты и частию артиллерии расположился у селения Урума, близ границы Акушинской. Селение сие, принадлежащее мехтулинцам, разорено было пребыванием войск акушинских. Взятые в проводники жители земли, не веря успеху предприятия нашего, посланному для обозрения мест подполковнику Верховскому показывали, как бы в насмешку, места, где разбиты были войска Шах-Надира, дороги, по коим спасались они рассеянные. Таково было мнение о могуществе акушинского народа, и немало удивляло всех появление наше в сей стране. Предместники мои не имели такого количества войск, чтобы идти в горы почти неприступные, к народам, славящимся воинственными способностями.

12-го числа декабря генерал-майор князь Мадатов оттеснил неприятельские передовые караулы и осмотрел им занимаемую не в дальнем расстоянии позицию.

16-го числа пришел я с остальными войсками к селению Урума, на другой день делал обозрение расположения неприятельских войск.

Приметны были многочисленные толпы, занимающие обширное пространство по хребту довольно больших возвышений, к коим доступ чрезвычайно был затруднителен по причине крутизны и защищаем укреплениями, из плитного камня построенными. Нельзя было идти по большой дороге, ибо по мере приближения к позиции спускалась она в глубокий и тесный овраг под самыми выстрелами.

Невозможно было при обозрении видеть всех сил неприятельских, ибо оные частию скрывались за высотами, но замечено было более десяти тысяч человек; правое крыло позиции прилегало к речке, протекающей в берегах чрезвычайно утесистых, чрез которую переправа была неудобна, и потому противоположный берег не был укреплен и только малыми охраняем караулами. Неприятельские стрелки встретили нас, не доходя далеко до позиции, дабы воспрепятствовать обозрению, перестрелка была ничтожная, я не приказал употребить артиллерию.

С мною находился шамхал, которому поручил я под начальство собранных по приказанию моему мехтулинцев, с коими соединил он своих подвластных. Не имел я ни малейшей надобности в сей сволочи, но потому приказал набрать оную, чтобы возродить за то вражду к ним акушинцев и поселить раздор, полезный на предбудущее время.

В лагерь наш приезжали многие из старшин акушинских с разными переговорами, никогда не давая прямого на требования мои ответа; вероятно искали выиграть время, дабы умножить средства обороны, ибо усмотрено было, чтобы работы производились с деятельностию. Или протянуть до ненастной погоды, которой, судя по позднему времени, ожидать надлежало, что могло иметь весьма неприятные для нас последствия. Приметно было, что старались они осмотреть наши войска, но изрытое местоположение скрывало их, и по недостатку дров мало весьма было огней на бивуаках, почему также не могли они судить о количестве.

Не преставал я настоятельно требовать ответа, представляя, сколько упорство со стороны их может быть для них пагубным; но они не только не изъявляли по гордости своей никакого согласия, напротив, присланные 18-го числа старшины ответствовали довольно дерзко, уверяя впрочем, что о настоянии моем рассуждаемо будет в общем совете, которого решение сообщат они мне в непродолжительном времени. Таковы были отзывы их и прежде, и чрез людей, подосланных от шамхала, известно было нам, что ежедневно собираемый совет, по разности мнений, ничего твердого постановить не может, что рассуждения многих благоразумнейших из старшин остаются без внимания; что молодые люди, наиболее имеющие влияние на главного кади, также молодого человека, желают непременно защищаться и народ к тому возбуждают, представляя, что покорностию русским разрушают они воинственную свою славу и знаменитость между дагестанскими народами.

Присланных старшин приказал я, угощая вежливейшим образом, задержать в лагере, и они не прежде отправились обратно, как около полуночи, а в три часа за полночь выступили войска к неприятельской позиции, отстоящей не более восьми верст. Ночь была месячная и чрезвычайно ясная, но войска приблизились почти на пушечный выстрел, не будучи примеченными. До рассвета устроились они в боевой порядок, и пять баталионов пехоты под командою генерал-майора князя Мадатова, спустясь глубокими рытвинами к реке, перешли беспрепятственно на противный берег. Неосторожный неприятель не защищал переправы, и сие одно уже могло ручаться за успех; движение сих войск в гористом местоположении долго не было примечено, и потому прошли они довольно большое расстояние, не будучи встречены неприятелем. Вскоре увидели мы, что из позиции большие толпы поспешно обратились против отряда генерал-майора князя Мадатова, и вдруг загорелся сильный ружейный огонь. В сие время войска, при коих я находился, выслав стрелков, сбили передовые посты пред главною позициею, и батарейная артиллерия начала действовать на укрепления. Но с сей стороны менее опасался неприятель, ибо приближение к укреплениям было (как и выше сказано) чрезвычайно затруднительно. Шамхал, с своими толпами занимавший конечность правого нашего фланга, имел перестрелку с небольшими неприятельскими постами, по возвышениям поставленными, принудил их к отступлению.

Конечно, не с сей стороны могли акушинцы ожидать решительного нападения, но не менее отвлекало оно некоторую часть сил их и для нас тем более полезно было, что прикрывало расположением своим запасный наш парк и за войсками идущие обозы.

Приспевшие к отряду генерал-майора князя Мадатова шесть орудий устроились на продолжении укреплений, и рикошетная стрельба наносила вред полкам. 300 человек линейных казаков, опрокинув слабую неприятельскую конницу, заняли впереди большое пространство и высоту, с которой могли легко спуститься к дороге в тылу неприятеля. Пехота отряда генерал-майора князя Мадатова поддерживала казаков стрелками, которые в то же время начинали приближаться к дороге, угрожая овладеть оною. В позиции неприятельской происходило величайшее смятение, и вскоре толпы бросились в поспешнейшее бегство, так что из некоторых укреплений, наиболее подверженных действию артиллерии, исчезли они мгновенно. Со стороны, где я находился, татарская наша конница набранная в ханствах, с решительностию ударившая на неприятеля, бегущего по большой дороге, изрубила несколько человек и понудила его оставить дорогу. С частию войск начальник корпусного штаба генерал-майор Вельяминов пошел поспешно за неприятелем, поддерживая татарскую конницу, которую неприятель беспокоил с гор выстрелами. Пехота отряда генерал-майора князя Мадатова, переправясь обратно на наш берег речки, с ним соединилась, и селение Лаваша, лежащее в верстах четырех от нашего расположения, немедленно занято. Татарская конница и казаки по обеим сторонам речки посланы вперед преследовать бегущих. Перекопанная во многих местах большая дорога исправлена, и на ночлег при селении Лаваша пришла к войскам вся артиллерия и обозы. Толпы шамхаловой милиции рассеялись грабить ближайшие деревни.

В селении Лаваша захвачено несколько жителей, которые не успели увезти семейств своих и для них оставались. Они рассказали нам, что тут было во все время пребывания главного кади акушинского и знатнейших из старшин. Ежедневно собирались совещания, и вчера еще уверяемы были жители, что русские не придут; ибо по малочисленности своей сделать нападение не осмеливаются. Один из бывших в лагере нашем старшин, возвратясь, объявил, что нас весьма немного и войска в таком изнуренном состоянии, что против них едва ли оружие употребить достойно. По таковым известиям жители во всех далее деревнях не вывозили семейств своих и имущества, и повсюду совершенное спокойствие.

Тут узнали мы, что с тремя тысячами человек находился единственный сын Сурхай-хана Казыкумыцкого, что на помощь акушинцам приходили койсубукинские народы и многие другие вольные общества Дагестана, менее их значительные, и весьма правдоподобно было показание жителей, что все вообще силы составляли более двадцати тысяч человек. Уцмий Каракайдацкий, известный между здешними народами человеком отличной храбрости, с сыном своим находился против войск левого нашего крыла, и жители селения Лаваша видели его, бежавшего ранее прочих. Вместе с ним бунтовавший родной племянник и зять шамхала. Ших-Али-хан дербентский составлял главнейшую в совещаниях особу, но в опасности не вдавался и в бегстве не был из последних. Аварский хан не был, из его подданных приходили весьма немногие.

Судя по твердости неприятельской позиции, я решался на довольно значительную потерю, и она конечно была бы таковою, если бы отряд генерал-майора князя Мадатова нашел сопротивление при переправе и были заняты трудные места, которые прошел он без выстрела. Но тогда уже встретил его неприятель, когда, воспользовавшись местоположением, мог он развернуть свои силы и уже начинал обходить конечность правого его крыла, после чего вскоре укрепления подверглись действию артиллерии. Сражение вообще продолжалось около двух часов. Неприятель не успел употребить четвертой части сил своих: затруднения в переправе на правый берег реки не допустили обратить таковых, которые бы в состоянии были остановить успехи генерал-майора князя Мадатова, коего решительное и весьма быстрое движение было главнейшею причиною его бегства. Потеря наша вместе с татарскою конницею не превзошла пятидесяти человек, что конечно не покажется вероятным.

Во весь переход 20 числа декабря не видали мы неприятеля; посланные в разъезд партии открыли, что жители из всех деревень вывозят в горы свои семейства, угоняют стада. Конница наша взяла несколько пленных, отбила обозы и множество скота. В селениях находили имущество, которое жители спасти не успели.

Приказано было истреблять селения, и между прочими разорен прекраснейший городок до 800 домов, Уллу-Айя называемый. Отсюда с такою поспешностию бежали жители, что оставлено несколько грудных ребят. Разорение нужно было как памятник наказания гордого и никому доселе не покорствовавшего народа; нужно в наставление прочим народам, на коих одни примеры ужаса удобны наложить обуздание.

Многие старшины деревень пришли просить помилования; не только не тронуты деревни их, ниже не позволено войскам приближаться к оным, дабы не привести в страх жителей. На полях хлеб их, все заведения и стада их остались неприкосновенными. Великодушная пощада, которой не ожидали, истолковала акушинским народам, что одною покорностию могут снискать свое спасение, и уже многие являлись с уверенностию, что они найдут снисхождение.

Посланные партии к стороне главного города Акуши, отстоящего от ночлега нашего в 15 верстах, заметили черезвычайно большое стечение в городе народа и движение необыкновенное, из чего можно было заключать, что жители приуготовляются к защите. По слухам знал я, что дорога на расстоянии 6-ти верст к городу проходит весьма тесною лощиною и местами, где неприятель может нанести нам большой урон, занимая окрестные и во многих пунктах неприступные высоты; что нет дороги, которую бы возможно было обойти оные, и что сверх того сам город лежит в самых крепчайших ущельях, среди коих отделившийся холм защищает вход в них на расстоянии не более выстрела.

Отправив с начальником корпусного штаба генерал-майором Вельяминовым и генерал-майором князем Мадатовым казаков и татарскую конницу до 1500 человек, приказал я осмотреть окрестные города места, не вступая с неприятелем в дело до прибытия пехоты, войскам приказано было выступить весьма рано. На пути встречен был я двумя из важнейших старшинами, из коих один был прежде главным кади. Они просили, чтобы одними сутками умедлил я приближение к городу, и что между тем употребят они старание согласить жителей просить прощения. В ответ, что мог бы я поверить присланным с воли народа, но тогда не было бы их двое, они же не предлагают от имени его, но собственное свое старание, и потому на одних подобных обещаниях не могу я остановить моих предприятий, и войска продолжали марш свой. Старшины уехали. Начальник корпусного штаба прислал сказать, что беспрепятственно дошли они до города, и оный найдя оставленным жителями его, заняли. Вскоре пришел я с войском и расположился в городе. Все окрестные горы наполнены были спасающимися жителями с их семействами и имуществом; я запретил их преследовать, хотя, рассеянными и объятыми ужасом, легко можно было овладеть ими. В городе нашли мы несколько хлеба...

К шамхалу явились знакомые ему люди и посредством их вызваны многие из знатнейших старшин, а вскоре и сам главный кади, который весьма боялся явиться, будучи причиною своевольства акушинцев и следуя внушениям вредных нам людей, которых принимал всегда с особенным дружелюбием и оказывал им помощь.

Наконец начали появляться жители и водворяться по-прежнему. В лагерь приходили женщины отыскивать грудных ребят своих, которых солдаты сберегали. Одному из знатнейших старшин возвращена была молодая дочь его, которую во время плена ее содержали с должным уважением. В городе разорить приказал я несколько домов, принадлежащих друзьям беглеца Ших-Али-хана и участвовавших с ним во всех вредных замыслах его против нас. Войскам доставлен был провиант, в котором начали они нуждаться. Собравшиеся жители и главнейшие из старшин приведены были к присяге на подданство императору в великолепной городовой мечети; войска были под ружьем и сделан 101 выстрел из пушек.

Я назначил главным кадием бывшего в сем звании незадолго прежде и добровольно сложившего оное старика, известного кроткими свойствами и благонамеренностию, и выбор мой был принят акушинцами с удовольствием. От знатнейших фамилий приказал я взять 24 аманата и назначил им пребывание в Дербенте. Наложена дань ежегодная, совершенно ничтожная, единственно в доказательство их зависимости. Они обязались никого не терпеть у себя из людей, правительству вредных, были признательны за пощаду и видели, что от меня зависело нанести им величайшие бедствия. Мне при выражениях весьма лестных поднесена жителями сабля в знак особенного уважения. Многим из отличнейших людей, в особенности пяти кадиям, начальствующим в магалах или округах, роздал я приличные подарки; некоторых, потерпевших разорение, наделил скотом, отбитым во множестве.

Во время пребывания в Акуше явился бунтовавший зять шамхала и некоторые беки, сопровождавшие в бегстве Ших-Али-хана, прося о помиловании и позволении возвратиться на родину, и получили прощение. Нескольких магалов жители казыкумыцкие, недовольные поступками Сурхай-хана, пришли с жалобою на него и просили, чтобы я их отдал под покровительство полковника Аслан-хана Кюринского, которому они присягнули в покорности. Аслан-хан с самого начала военных действий находился с своими войсками в отряде генерал-майора князя Мадатова в Табасаранской и Каракайдацкой провинциях и при мне в Акуше. Ему за непоколебимую верность и усердие государю обещал я Казыкумыцкое владение и достоинство хана в непродолжительном времени.

В Акуше с достоверностию узнал я о связях Сурхай-хана Казыкумыцкого и Мустафы-хана Ширванского с Дагестаном и о стараниях их возмущать оный против нас, думая, что тем обратят на себя большое уважение правительства, из опасения, что они могут участвовать в намерениях народов дагестанских. Из захваченных письменных дел главного кади открылись тайные действия многих других изменников и злодеев, и в собственности уцмия Каракайдакского и хана Аварского. Мать сего последнего, имевши двух своих дочерей в замужестве за шамхалом, просила письмом акушинского кади, чтобы он старался схватить шамхала и доставил бы ей удовольствие напиться его крови. Какие нежные чувства женщины и великодушная попечительность о зяте!

Тут же бежавший от Ших-Али-хана казначей, долго при нем служивший, сказывал, какие и когда пособия деньгами или в вещах доставляла ему Персия, и в каких еще в недавнем времени находился он в сношениях с наследником Аббас-Мирзою. Что почасту скудны бывали сии пособия, что недоставало на содержание, и он принужден был войти в долги и находиться в беднейшем положении, ибо потеряна надежда, чтобы когда-нибудь заплатить оные Персия согласилась. С начала бегства Ших-Али-хана имел при себе довольно многочисленную свиту, желая тем придать себе более важности, и сие требовало от него больших издержек и наконец последние средства его истощило.

26 числа декабря выступил я из Акуши обратно, сопровождаем поставленным мною главным кадием и всеми почетнейшими старшинами, которых и отпустил я с первого моего ночлега.

Провинция Акушинская имеет жителей не менее пятнадцати тысяч семейств; лежит вообще вся в местах гористых, среди коих заключаются не весьма обширные, но прекрасные долины. Земля оной весьма плодородна и обработана с чрезвычайным тщанием, нет малейшего пространства невозделанного; каждого поселянина участок отделен межою. В некоторых местах произрастают хорошие леса, но рек весьма мало. Селение все обстроены опрятно, дома содержатся с особенною чистотою, которая приметна на самых дворах и гумнах. Жители главного города поблизости от оного имеют загородные дома или хутора. Отличительные народа свойства есть добронравие и кротость. К воровству нет наклонности ни малейшей, праздность почитается пороком и ободряется трудолюбие. Но начинает вселяться разврат от употребления горячих напитков, к которым большое имеют пристрастие. Доселе роскошнейшим служит казенное наше вино, и разве спасет их то, что вице-губернаторы продают вместо водки воду!..

27 числа декабря отпустил я в дома набранную в ханствах татарскую конницу; отряд войск генерал-майора князя Мадатова отправился в Дербент и Кубу к квартирам.

От генерал-майора барона Вреде, командующего в Кубинской провинции, получил известие, что Сурхай-хан Казыкумыцкий с войсками в числе не менее 5 или 6 т[ысяч] атаковал Чирагское укрепление. Командующий в оном двумя весьма некомплектными ротами Троицкого пехотного полка штабс-капитан Овечкин, защищаясь отчаянно, два раза отражал штурмовавшие толпы, но не взирая на понесенный урон неприятель упорствовал в намерении взять укрепление, приступил к заготовлению лестниц, и может быть преодолел бы ужасною несоразмерностию сил, ибо находившаяся в укреплении артиллерия, по причине возвышения своего, не могла вредить неприятелю до самого его приближения, и одна сторона довольно удобна была для приступа. Но внезапное известие о занятии войсками Акуши в такой привело ужас Сурхай-хана, что не только он бежал и толпы его мгновенно рассеялись, но послал даже в город Казыкумык приказание, чтобы семейство его удалилось в горы. Он ожидал, что измена его не будет оставлена без наказания.

При нападении на Чирак случилось следующее примечательное происшествие. Вне укрепления в близком расстоянии находилась мечеть, обращенная в провиантский магазин; неприятель хотел занять оную, ибо чрез то легче мог подойти к укреплению. Один молодой офицер, защищаясь в мечети до последней крайности, видя наконец, что удержать ее не в состоянии, отпустил в укрепление свою команду, сам с четырьмя человеками лучших стрелков, запасшись большим количеством патронов, засел в минарете при мечети, и производя величайший вред толпившемуся неприятелю, не допускал его приблизиться к укреплению. Не иначе мог преодолеть неприятель сего бесстрашного офицера и его товарищей, как подкопавши основание минарета и опрокинув его на землю. Офицеру и солдатам предложено было сдаться, но они ответствовали на то выстрелами. По сведениям, собранным после, неприятель одними убитыми имел до пятидесяти человек в продолжение полутора суток их защиты. В виду укрепления были они, уже мертвые, изрублены в мелкие части.

Прибывши 1-го числа генваря в селение Параул, Мехтулинской провинции, дал я отдых войскам, расположа их в селениях по квартирам. После чего вскоре началась зима и весьма жестокая. Я назначил войска, которые под командою подполковника квартирмейстерской части Верховского должны были остаться здесь на зиму. На счет земли учредил снабжение их фуражом и дровами, перевозку провианта из магазинов Кизлярского и Дербентского обратил в повинность мехтулинцам и жителям Табасарана. Отряд войск сих обязан был наблюдать за поведением акушинцев и чтобы они не могли мстить народам, нам содействовавшим.

Шамхалу, дающему собою пример постоянной верности императору, способствовавшему нам всеми зависящими от него средствами, в награду за усердие высочайшим именем государя дал я в Мехтулинской провинции в потомственное владение не менее 2500 семейств, что составит по крайней мере 10 тыс. душ, и снабдил его грамотою. В остальных деревнях учредил наиба (правителя русского начальства), в пользу двух малолетних детей умершего Гассан-хана, брата изменника хана Аварского, которых отправил в Россию вместе с бабкою их, тою злою и гнусною старухою, которой переписка захвачена была в Акуше. Некоторых из старшин мехтулинских и владельца селения Каферкумыцкого, возбудивших в последние два года все мятежи и беспокойства, участвовавшего во всех предприятиях Аварского хана и его брата, в особенности злобствовавших на шамхала за его приверженность к русским, отправил в Кизляр и приказал некоторых повесить, дабы беспокойные соседи Кавказской губернии знали, что и в Дагестан простирается власть наша, и тщетны их на него надежды!

Желая осмотреть округ Гамры-Езень, отправился я чрез оный и 17 генваря приехал в Дербент, где нужно было мне видеть крепость, которую не знаю почему спешил Инженерный департамент приводить в оборонительное положение. Я нашел, что крепость имеет одно достоинство древности, но что бесполезно укреплять или исправлять оную, ибо часть возвышенная оной или цитадель слишком тесна для вмещения малого даже гарнизона, вся же вообще крепость потребовала бы весьма значительный расход. В общем мнении долгое время Дербент почитаем был непреодолимою твердынею, преграждающею путь от стороны России. Мог он казаться нам таковым, пока земля была нам неизвестна, но почему так разумели о нем древние, когда удобно обойти его, и если точно существовала стена, проходившая по горам, то невозможно по крайней мере употребить повсюду равные для защиты оной средства.

В Дербенте явился ко мне возвратившийся из Хивы гвардейского генерального штаба капитан Муравьев. С ним приехали два посланца от хивинского хана, с которым желал я вступить в сношения. Они представили мне пышные письма хана и ничтожные подарки. Я приказал им отправиться в Тифлис, где должны они были прожить зиму и весною возвратиться в отечество. Сколько ни мало благосклонен был прием, сделанный в Хиве Муравьеву, посланцы доказывали однако же уважение хана к российскому правительству, и я имел надежду на успех в моем намерении.

В Дербенте с удовольствием взглянул я на развалины одной башни, где 24 года тому назад устроена была брешь-батарея, которою командовал я, будучи артиллерии капитаном. В положении моем не мог я быть равнодушным к воспоминанию, и если бы не хотел признаться, никто не поверит, чтобы не льстило оно честолюбию.

Во время пребывания моего в Дербенте один из беков сделал донос на многих, находящихся в сношениях с Ших-Али-ханом и помогающих ему деньгами и вещами...[*] получают в возврат от персидского правительства, отъезжая туда нередко таким образом с получаемыми от него свидетельствами в принятии пособия. Доноситель знал все обстоятельно, ибо сам долгое время был их товарищем. Мошенники были большею частию пришельцы из разных стран, не уроженцы земли и люди, производящие лучший в городе торг. Они уличены были и не могли оправдаться. Я в страх другим приказал произвести над ними военный суд. Полезно было рассеять сие гнездо с Дагестаном. Пример такого взыскания произвел большой страх и следствия для правительства невыгодные.

Из Дербента в Кизляр приехал я 12-го числа февраля с намерением отправиться в С.-Петербург, на что имел уже я позволение.

В Кизляре удержан я был множеством дел, собственно до Кавказской губернии относящихся; был потом в Георгиевске и на минеральных водах, где, осмотрев временные ванны, по распоряжению моему вновь построенные, приказал составить архитектурные проекты для всех необходимых зданий. На сей предмет выпрошен мною был весьма искусный архитектор, и предварительно имел уже я уведомление, что по партикулярному письму моему, государю показанному, обещаны были деньги, и о том сообщено мне официально дежурным генералом Главного штаба, что государь жалует деньги для возведения зданий.

По известию, полученному от командующего в Грузии генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го, что приказание мое исполнено, и митрополиты из Имеретии вывезены, отложил я намерение ехать в С.-Петербург, напротив, поспешил возвратиться в Тифлис, ибо ожидал, что в Имеретии произойдут беспокойства.

В бытность мою на линии командир 43-го егерского полка полковник Греков делал экспедицию к чеченцам: войска прочистили дорогу чрез урочище Хан-Кале и прорубили вновь дорогу на Гребенчуцкую поляну, на коей расположена деревня сего же имени, известная как убежище главнейших в Чечне разбойников. Полковнику Грекову старались чеченцы делать возможные препятствия, но он, приобыкши совершенно к их образу войны, повсюду преодолел оные, и дело кончилось несколькими весьма неважными перестрелками.

В Тифлис прибыл, никем не ожиданный, 23-го числа февраля. Все думали, что уехал я в Россию.

По собрании подробнейших сведений о бывших в прошедшем году в Имеретии беспокойствах легко заметил я, сколько по слабости своей и нерешительности

неспособен командовать в сем краю правитель Имеретии генерал-майор Курнатовский, и я предложил ему оставить службу. Находясь долгое весьма время на Кавказской линии, где много раз отличился он храбростию, по представлению моему он был определен в сию должность. Его рекомендовали мне особенно хорошо. По увольнении место его приказал я занять командиру 44-го егерского полка полковнику Пузыревскому, офицеру отличного усердия, расторопному и деятельному. Служа два года в той стране, знал он все обстоятельства и жителей оной; знали также, что никто скорее его смирить своевольств не в состоянии.

Один из родственников гурийского владетельного князя, дядя его родной князь Койхосро Гуриел, человек, известный непокорностию своею правительству, явно приверженный туркам и с ними имеющий вредные для правительства связи, не исполнив ни одного из распоряжений, сделанных полковником Пузыревским, знал, что не только не оставит он ослушания ненаказанным, но может еще открыть злодеяния его, удалясь из дома своего, где боялся быть захваченным, скрывался в лесах и подговорил людей, которые бы убили полковника Пузыревского.

Вскоре представился удобный случай для произведения сего злодеями. Полковник Пузыревский, обозревая Грузию, заехал в жилище сего князя, и узнав, что он находится не в дальнем расстоянии, желал видеться с одним из друзей его, который, так же будучи замечен человеком неблагонамеренным, имел тогда у него свое пребывание. В проезд чрез лес в сопровождении одного офицера, переводчика и одного казака, встретился он с несколькими гурийцами, и когда спрашивал их, где их князь, сделаны по нем ружейные выстрелы, одним из них он убит был на месте, как же убит и казак, офицер и переводчик схвачены и увлечены. Конвойная весьма небольшая команда, которой приказал полковник Пузыревский оставаться назади, не смея идти в лес, где слышны были выстрелы, возвратилась.

Старший военный в Имеретии начальник, Мингрельского пехотного полка командир подполковник Згорельский, собрал тотчас отряд войск и вступил в Гурию, в которой мятежники собрались в нескольких силах. Худо сделавши распоряжения свои, и, как после узнал я, не будучи весьма храбрым человеком, при первых ничтожных препятствиях, потерявши в одной перестрелке несколько человек, не смел идти далее и возвратился. Сие ободрило мятежников, и не только усилились оные в Гурии, но водворился мятеж в Имеретии. Невежественное и самое подлое духовенство, паче же родственники вывезенных митрополитов, старались умножить оный. Многие из дворян были участниками, а главнейший виновник всех беспорядков, некто князь Абашидзе, подкрепив шайки мятежников несколькими сотнями жителей Ахалцыхского пашалыка, заставил провозглашать себя царем имеретинским. Мать его, ехидная старуха, от царской фамилии происходящая, обширные имеющая связи, много ему способствовала. Отыскался и один царевич, которого правительство не удалило в Россию по причине скотоподобной его глупости, и сей также нашел людей, которые верили, что произойдет перемена в правлении, и дурак царевич получил большое на оное влияние. Все недовольные соединились, явились повсюду шайки вооруженного народа, прервалось сообщение с Грузиею. Мингрелия, одна некоторое время пребывавшая спокойною, последовала наконец общему движению. Владетельный князь генерал-майор Дадиан остался непоколебимым в верности, но родной брат его, с ребячества в России воспитанный в Пажеском корпусе и служащий лейб-гвардии в Преображенском полку офицером, получив отпуск для свидания с родственниками, завел вражду с братом, и сим не будучи воздерживаем в поведении, проводя жизнь в праздности, развратился до такой степени, что искал убить брата, в намерении сделаться вместо него владетелем, наконец следуя внушениям одного из ближайших родственников, молодого человека самых гнуснейших наклонностей, с которым вступил он в теснейшие связи дружбы, имел он тайные сношения с мятежниками Гурии и взбунтовал против русских. Собрав шайку, напал он на команду, препровождавшую транспорт с порохом и свинцом, из Редут-Кале отправленный, но по горячей довольно перестрелке отбит оною, успевши однако же схватить приставшие две повозки. В другом случае захватил он провиантского комиссионера, посланного с небольшою суммою денег, но вьюки, в коих оная сумма уложена была, спасена расторопностию казаков конвойной команды. Владетельный князь, составив медленно часть войск своих, преследовал взбунтовавшего брата, который скрылся в горы, взятого комиссионера вскоре доставил начальству.

Об убийстве полковника Пузыревского узнал я 17 апреля; немедленно в должность правителя Имеретии определил командира 41-го егерского полка полковника князя Горчакова, офицера храброго, расторопного и хороших способностей.

Для наказания мятежников отправил начальника корпусного штаба генерал-майора Вельяминова, которому поручено стараться истребить убийц или по крайней мере жестокое преследование оных оставить памятником в земле злодейской. Войска Донского генерал-майора Власова 3-го послал на дорогу между Кутаисом и Карталиниею, дабы обеспечено было сообщение. Приказал баталионам Херсонского гренадерского, 7-го карабинерного и Тифлисского пехотного полков немедленно туда следовать; хотел я отложить действия до осени, когда поросшая ужасными лесами земля может представлять более удобство для движения войск, а мятежникам менее средств укрывать семейства свои и имущества, когда переставшие жары летнего времени не будут рассевать между войсками убийственные болезни, но медлить до того времени было уже невозможно, ибо из некоторых округов начальники должны были выехать, и власть правительства прекратилась. Во многих местах сделали мятежники нападение на посты наши, прервали между ними сообщение, и некоторым из них, по малочисленности их, надлежало уже дать помощь, дабы не впали в руки злодеев. Сверх того люди, нам приверженные и своим обязанностям не изменившие, угрожаемы были мятежниками, что разорят их, если не будут участвовать в их предприятиях, чего тем более они опасались, что уже были примеры, что некоторые принуждены к тому силою, противящиеся же наказаны истреблением домов и лишением имущества. Войска наши должны были дать им защиту, приспеть в помощь к разбросанным нашим войскам, и так начались действия в самое знойное и нездоровое время, и число в войсках больных умножалось до чрезвычайной степени. Полковник князь Горчаков вошел с отрядом в Рачинский округ, известный гористым и твердым своим местоположением, рассеял мятежников с большим для них уроном.

Многие из жителей, представив ему оружие, вошли в свои жилища и спокойно занялись домашними своими работами. Селения, лежащие недалеко от хребта Кавказа, не повиновались его распоряжениям, но он достиг до них и жестоким наказанием привел в послушание. Другой небольшой отряд разбил шайку царевича Давыда; он был убит, жена и дети взяты в плен. Генерал-майор Власов 3-й стеснил в так называемом Ханском ущелье изменника князя Абашидзе, который, истощив все способы на содержание пришедших из Ахалцыха турок, обольщал их обнадеживанием, что введет их в Имеретию и ее предаст им на разграбление. Видя войска наши, потеряли турки надежду на успех, возвратились в свои границы; небольшое число имеретин, бывших при нем, рассеялись, и он сам, боясь, чтобы оставшиеся, уразумев, в каком они находились бедственном положении, не вздумали, выдав его русскому начальнику, снискать себе прощение, бежал в Ахалцых.

В непродолжительное время Имеретия приведена была в совершенное спокойствие, в некоторых местах даже составлена была милиция, и она ходила с нашими войсками. Многие из главных виновников мятежа схвачены, некоторые сосланы, имения конфискованы в казну, и мужики в восхищении были, когда объявлено им, что они помещикам своим более принадлежать не будут.

После сего начальник корпусного штаба отправился с войсками в Гурию. Мятежники до того напали на пост наш в Чехтаури, состоящий из 70 рядовых при офицере, который, ранен будучи, взят в плен; потеря из нижних чинов простиралась до 30 человек, прочие возвратились. Убийца полковника Пузыревского, собрав сколько можно людей, приготовлялся защищаться. В замке его, Шамокмети называемом, находился гарнизон.

Владетельный князь хотя желал прекращения беспокойств в земле его, но ни малых не употреблял к тому средств. Хотя нельзя было упрекнуть его ни одним неблагонамеренным поступком, но окружающие его, и между ними многие известные худыми свойствами и довольно явно благоприятствующие изменникам, внушали ему недоверчивость к правительству и боязнь наказания за происшедшие беспорядки. К начальнику штаба он не являлся, отзываясь разными вымышленными извинениями, и сношение происходило чрез пересылаемых чиновников, иногда приезжал он близко к лагерю и предлагал свидание, делая условие в количестве людей, которые со стороны начальника корпусного штаба должны сопровождать его при свидании. Я наконец писал к нему, что если бы правительство имело причины быть им недовольным или бы не желало сохранить его в достоинстве владетельного князя, укрывательство не спасет его; что достаточно мне одного слова, и он земли своей не увидит. Обнадежил его в милости государя, и что начальнику войск приказано оказывать ему всякую помощь и во всем охранять его выгоды.

Сперва приехала жена его, которую прислал он, вероятно желая испытать, как принята будет. Оказанное ей уважение и вежливость дали ему понятие, что он не имеет причины опасаться, и он сам приехал в скором времени и уверился в намерениях начальства. Он вспомоществовал войскам доставлением провианта и своих войск, несколько сот человек просил присоединить к ним, в чем впрочем не было никакой нужды.

Не дал я ему чувствовать, что перемену в поведении его отношу я не действию письма моего, но решительным успехам оружия против мятежников. Приметно весьма было, что он выжидал, какой дела примут оборот, и позволительна была некоторая ненадеянность после неудачных распоряжений подполковника Згорельского.

Подполковник Згорельский мною представлен был в командиры полка, ибо не мог я не иметь о нем отличных мыслей, нашедши его дежурным штаб-офицером корпуса, в каковом звании конечно выгодно бы было предместнику моему иметь человека способного. Не должен я был сомневаться в храбрости его, ибо на полковнике видел С[вятого] Владимира 3-й степени, и оказанный им подвиг описан был великолепным образом.

Генерал-майор Вельяминов вступил в имение убийцы, атаковал замок его Шамокмети. В лесах почти непроходимых, на скале утесистой и только с одной стороны приступной стоит сие убежище злодея, но ни в оном, не почитая себя довольно в безопасности, он не ожидал войск наших, заблаговременно удалился в леса. Войска с величайшею трудностию втащили два орудия, но столько тесно было окружающее замок место, что вместе их поставить нельзя было, и не иначе, как в ближайшем расстоянии.

Мятежники со стен с большим вредом производили ружейный огонь, но вблизи действующая артиллерия немедленно отбила ворота, и они, спустясь в отверстие, сокрытое прилегающим к замку лесом, спаслись бегством. Не было проводника, которому бы известна была сия сокрытая тропинка, а стрелки наши хотя уже и начинали со стороны оной занимать лес, но не успели овладеть оною. Мятежники понесли незначительный урон, но приобретение замка потому было важным, что оный почитался в Гурии местом непреодолимым, и жители смотрели, какой успех будет войск наших. Самые приверженные к нам думали, что войска, встретив затруднение, отступят. Неблагонамеренные утешались, что неудача с нашей стороны будет сигналом ко всеобщему возмущению Грузии.

Замок истреблен был до основания, одна только оставлена церковь. Полковнику Пузыревскому, в близком расстоянии оттуда застреленному, построена гробница. Владетельный князь представил самого убийцу, молодого весьма человека, который по сделанном им признании, что подговорен был на то Койхосром Гуриелом, загнан на самом месте преступления до смерти.

Начальник корпусного штаба, вышедши обратно из лесов, расположил войска лагерем, откуда посылаемые отряды преследовали мятежников в разных направлениях, и они, скрываясь повсюду в местах самых неприступных, нигде не могли сыскать убежища. Койхосро Гуриел бежал в Турцию, и некоторые главнейшие из злодеев, прочие рассеялись, и вскоре мятеж прекращен был совершенно. Бунтующие селения были разорены и сожжены, сады и виноградники вырублены до корня и чрез многие года не придут изменники в первобытное состояние. Нищета крайняя будет их казнию. Лишение жизни определено наказанием тому, кто примет к себе или не объявит о появлении из Турции разбойников.

В Мингрелию не нужно было посылать войск, ибо скрывавшийся в горах брат владетеля не мог собрать большой шайки, и уже до окончания в Гурии беспокойств бежал в турецкую крепость Поти, вместе с родственником его, который вовлек его в измену и вскоре там умер. Владетель внимательно наблюдал на ним, повсюду выставлены караулы, и он собственными войсками способствовал доставлению провианта от Редут-Кале и по реке Риону.

В Имеретии между тем под руководством военного начальства приводились в известность принадлежащие церкви имущества, и все исполнилось с наилучшим порядком, к чему митрополит Феофилакт без посредства военной власти не мог наклонить никакими средствами. Описание имуществ производилось одним из епископов имеретинских, который, принадлежа к знатной фамилии, имел обширные связи и чрез него удобно было внушить князьям и дворянству, что правительство весьма далеко от намерения присвоить их собственность. Он действовал с усердием, ибо старался загладить вину свою, как имевший некоторое с мятежниками согласие, чего доказательства были в руках моих.

Наказывая неоднократные измены Сурхай-хана Казыкумыцкого, злобнейшего из врагов наших и содействовавшего в прошедшем году акушинцам, коего войска приходили им в помощь и в то же время осаждали Чирацкое укрепление, отправил я в Кубу генерал-майора князя Мадатова, и там, составив отряд войск, долженствующий поступить под его команду, приказал с ним войти в Казыкумыцкое ханство, стараться наказать жестоко изменника, и буде особенных не встретится препятствий, взять главный город. Полковнику Аслан-хану Кюринскому приказано собрать свои войска; к ним присоединены набранные в Табасаранской провинции и конница от ханств, и все они поступили в состав отряда, назначенного к действию.

Генерал-майор князь Мадатов вступил по направлению от укрепления Чираг, ибо нет другой удобнейшей дороги в Казыкумыцкое ханство. Гористое и чрезвычайно возвышенное местоположение давало возможность совершить сие предприятие в летнее время, не опасаясь от жаров худых последствий. Сурхай-хан Казыкумыцкий, знав о приуготовлении войск, с своей стороны предприемля все меры обороны, пригласил в помощь себе соседние общества вольного народа, и собрав все силы у селения Хозрек, сделал в окрестности оного несколько отдельных укреплений. Были места, известные твердостию и трудные к преодолению или по крайней мере с большим весьма уроном, но не хотел Сурхай-хан удалиться внутрь земли, ибо тогда многие деревни и более населенная часть ханства доставались в руки наши. Аслан-хан Кюринский, непримиримый враг его, мог воспользоваться сильными связями, которые имел он между жителями, и сии, боясь разорения, оставили бы Сурхай-хана и, конечно, изгнали бы его из главного города.

Генерал-майор князь Мадатов, не доходя немного до Хозрека, увидел неприятельскую конницу, которая, расположась на возвышении близ дороги, имела оную под выстрелами. Часть татарской конницы нашей тотчас вступила в дело, но приведена была в беспорядок, приспевшая же пехота оттеснила неприятеля и открыла дорогу всему отряду. Пройдя непродолжительное дефиле войскам нашим представились неприятельские окопы и все силы. Окопы прилегали к горе довольно утесистой, и вершина оной занята была большими толпами. Там был особый лагерь стражи Сурхай-хана, который не любил подвергаться опасности и весьма часто прежде оной заботился о средствах верного отступления.

Атаку укреплений распорядил генерал-майор князь Мадатов в трех пунктах. Оной предшествовала сильная канонада, которая произвела в неприятеле приметное замешательство. Конница его, бывшая впереди, усилясь пехотою, вышедшею из окопов, составляла значительные толпы, и генерал-майор князь Мадатов должен был употребить против них особенную часть войск; после нескольких выстрелов бросились они в бегство; конница проскакала чрез селение, поспешно спасаясь, вместе с нею наша татарская конница успела захватить часть селения. Из некоторых укреплений атакующие колонны наши встречены были сильным огнем, но оный не остановил их. Укрепления взяты штыками без выстрела. В одном из них сопротивлявшийся неприятель в числе 180 человек вырезан до последнего. Повсюду проникшие войска наши грозили отрезать у них отступление.

Когда же увидел неприятель, что вся конница наша и часть татарской пехоты обратились на единственную дорогу, по которой мог он надеяться отойти беспрепятственно, тогда все толпы в величайшем замешательстве, не помышляя более о защите, бросились в стремительнейшее бегство к той утесистой горе, которая находилась позади укреплений. Тесные тропинки не могли вмещать вдруг всего множества, стрелки наши преследовали бегущих, нанося им чувствительный вред. Умножила бедствия их приспевшая артиллерия, которая, расположась при подошве горы по отлогости оной, усеянной спасающимися, производила картечные выстрелы.

Сурхай-хан бежал при самом начале атаки на укрепления, и войска его остались без начальника. За ним последовало весьма малое число приверженцев; все спасшиеся от поражения рассеялись в разные стороны.

Перестрелка в горах Дагестана. Картина М. Ю. Лермонтова. 1837-1838 гг.

Неприятель потерял убитыми и ранеными не менее пятисот человек, весь лагерь и одиннадцать знамен, в плен взято шестьсот три человека. Кроме сих взяты многие татарскими нашими войсками, но оные, по отобрании у них оружия, давали им свободу. С нашей стороны потеря русских войск убитыми и ранеными не простиралась свыше шестидесяти человек, в татарских же войсках восемьдесят четыре человека. В числе убитых лишились мы майора Гасан-аги, известного отличною храбростию, брата родного Аслан-хана. Он в виду войск наших с частию конницы, подскакав на ближайшее расстояние к укреплениям, спешился и пошел на штурм, где и погиб вскоре. Сражение происходило 12-го числа июня; никогда Дагестан не испытал подобного поражения; войска русские в первый раз появились в местах сих.

15-го числа генерал-майор князь Мадатов занял без всякого сопротивления главный город Казыкумык; в нем найдено 9 пушек и 3 мортиры, оставленные некогда Шах-Надиром при покорении оного. Жители ханства приведены к присяге на верное подданство императору; полковник Аслан-хан Кюринский объявлен ханом Казыкумыцким. Народ обложен податью самою ничтожною, единственно в знак зависимости. Сурхай-хан изгнан из пределов ханства; издана прокламация, что гнусный сей изменник и никто из роду его терпимы правительством российским не будут. На счет народонаселения Казыкумыцкого ханства мнения весьма различны. Некоторые почитают оное не свыше 9 тыс. семейств, другие простирают его до 12 тыс. Большая часть селений лежит в гористых местах и хлебопашество имеет весьма скудное. Пастбищами изобилуют обширными и превосходнейшего качества, на коих в летнее время собирается скотоводство всех окрестных народов. С одних пасущихся баранов, собирая по пяти с каждой сотни, хан получает от 12 до 13 тысяч баранов. Во многих местах ханства не производится посева хлеба, ибо оный по чрезвычайной возвышенности положения земли не вызревает, и потому ежегодно значительное количество хлеба ввозится из Кюринского ханства.

Назначив Аслан-хану пребывание в Казыкумыке, приказано ему преследовать всеми средствами изменника Сурхай-хана. Кюринское ханство, которым до сего управлял Аслан-хан, оставил я в прежнем своем составе, не присоединяя к ханству Казыкумыцкому, и назначил, чтобы в нем был особенный наиб. Сие разделение полезно в том случае, если бы хан вздумал выйти из послушания: всегда будет кто-нибудь из родственников его служить с усердием, чтобы иметь в управлении ханство, коего жители, приобыкши к особому управлению, далеки будут от единодушия с прочими.

Общество Кубиченцев, известное искусным изделием оружия, приняло также присягу на верность и обложено податью. Генерал-майор князь Мадатов возвратился с отрядом, и войска отпущены в их квартиры.

Акушинцы в действиях Сурхай-хана не приняли никакого участия, сколько ни старался он возбудить их. Они похвальным образом сохранили свои обязанности и тогда, как со стороны нашей совершенно ничего не могли опасаться, ибо отряд войск под командою полковника Верховского, занимавший зимние квартиры в Мехтулинском округе, которому приказано было наблюдать за поведением их, выступил оттуда еще в апреле месяце, и даже ни одного человека не оставалось во всех владениях шамхала Тарковского.

Полковник Верховский с войсками обращен был к построению в бывшей Калчалыцкой деревне, называемой Горяченской (Истису), укрепления на 300 человек гарнизона, дабы сколько возможно препятствовать набегам чеченцев на земли Аксаевского селения и к городу Кизляру. Войска сии были несколько усилены, и командующий на Кавказской линии генерал-майор Сталь 2-й находился с ними в лагере. Чеченцы, часто появляясь в силах, атакуя передовые посты и угрожая сделать нападение на табун и сенокосы, старались препятствовать работам. Нередко происходили сшибки, и одна весьма горячая, в которой линейные казаки наши, несравненно менее числом, оказали особенную неустрашимость. В продолжение работ не имел неприятель ни малейшего успеха. Укрепление к осеннему времени было совершенно окончено и на первый случай необходимые жилища; наименование получила Неотступного стана; оттуда войска перешли к селению Аксай и небольшую деревню Герзели-аул, лежащую против оного, обратили в укрепленный пост, где и расположилась одна рота 43-го егерского полка для охранения Аксая от беспокойства, которые беспрестанно наносили ему живущие вблизи чеченцы.

Бывший хан Казыкумьщкий, чувствуя более и более стесняемое его положение, вознамерился бежать в Персию. Лезгины Чарского общества взялись проводить его скрытыми дорогами, и он, выехав из гор с сыном и малою весьма свитою, несколько дней проживал в лесу близ селения Алмалы в надежде переправиться чрез Куру у деревни Самуха, но, боясь расположенных по правому берегу караулов, решился ехать чрез ханство зятя его генерал-лейтенанта Мустафы Ширванского.

Комендант города Нухи, услышав о бегстве Сурхай-хана, выслал партию татарской конницы, дабы схватить его, если вознамерится взять путь свой чрез Шекинскую провинцию. Спастись ему совершенно было невозможно, но падает подозрение, что способствовал ему султан Елисеуйский, по жене своей родственник ему близкий, а после дознано, что высланные с конницею шекинские старшины, зная, по которой дороге он проезжает, с намерением отправились совершенно по другой, дабы ему не воспрепятствовать. Таким образом в длину всей провинции безопасно проехал он в Ширванское ханство и в близком от главного города расстоянии был по приказанию Мустафы-хана принят одним из преданных ему беков. Мустафа с верными своими людьми отправился должно быть за Куру и далее в Персию. Обо всем тотчас дано было мне знать, но Мустафа-хан, оправдываясь, что совершенно не знал о проезде Сурхай-хана, не переставал уверять в преданности его и верности государю. Не имел я доказательств к изобличению его до того, как потребовал от султана Елисеуйского, чтобы немедленно прислал находящегося у него прислужника Мустафы-хана, которому все дела его и тайны были известны. Сей открыл все его злодейства, связи в Дагестане, и средства, которыми возбуждал оный — сношения с Персиею, куда весьма часто посылаемы были от него чиновники к Аббас-Мирзе и принимаемы от него приезжающие. Описал дружеские связи его с Сурхай-ханом и что посредством его раздражает против нас акушинцев, с каковыми поручениями сам ездил неоднократно; что всех неблагонамеренных и вредных правительству людей принимает весьма дружественно и во всех злых совещаниях непременно участвует. Мустафа-хан, узнавши о захвачении его прислужника, не сомневался, что от боязни наказания может он открыть его поступки, начал приуготовлять лошадей и вьюки, и все означало намерение побега. Состоявшему при нем офицеру в звании пристава подарил он деньги, чтобы не делал о том донесения, который немедленно обо всем уведомил. Мустафа-хан чрез откупщика рыбных промыслов, величайшего из мошенников, надворного советника Иванова, прислал письма ко всем своим знакомым, особенно при мне служащим чиновникам и переводчикам, поручая им не щадить ни денег ни подарков, а меня уверить, что он ни в чем участия не имеет, что о проезде Сурхай-хана не знал и пред сим задолго прервал с ним всякие связи, что хотят злодеи его повредить ему клеветою, будто умышляет он бежать в Персию. С армянином Ивановым приехал секретарь его (мурза Агмед), имея тысячу червонцев на подарки при первом случае, в моей канцелярии, Иванову же поручено было, по надобности, на имя его большие суммы. Деньги тысячу червонцев приказал я полицеймейстеру и коменданту взять в казну и вместо ответа на письма Мустафы-хана, доставленные ко мне чрез нарочных трех чиновников, приказал я командующему в Кубе генерал-майору барону Вреде отправить в Ширван два баталиона пехоты и артиллерии форсированным маршем, и туда поспешнейшим образом послал войска Донского генерал-майора Власова 3-го с 800 человеками казаков, дабы отнять средства к побегу и, буде можно, схватить Мустафу-хана. О движении войск был он предуведомлен, но с такою быстротою шли казаки, что едва успел он переправиться за реку Куру, как они появились на берегу. Один из беков, имевших на него вражду, собрав людей, догнал у переправы часть его вьюков и отбил несколько оных. Мустафа стрелял на него с другой стороны реки.

Два или три часа замедления, и он был бы в руках казаков! Но о поспешности его можно судить по тому, что он оставил двух меньших своих дочерей, из коих одну, грудную, нашли задавленную между разбросанных сундуков и пожитков.

Из предосторожности назначил я в Ширван войска, полагая, что Мустафа может собрать большое число приверженцев и вздумает защищаться в гористой части ханства, но ему сопутствовали некоторые из ближайших родственников и малое весьма число беков, прислужников; при всех вообще было с небольшим триста человек. Все прочие оставались совершенно покойными и как будто никогда не бывало хана в Ширване.

Генерал-майору князю Мадатову и правителю канцелярии моей статскому советнику Могилевскому препоручено сделать описание провинции и доходов, казне принадлежащих. Жители приведены к присяге на подданство, учрежден городовой суд. Главный город провинции по неудобству гористого местоположения, которым жители были чрезвычайно недовольны, и где Мустафа-хан жил вопреки желанию всех потому только, что почитал себя в безопасности, переведен в старую Шемаху, некогда бывшую обширным городом и коего остатки свидетельствуют о его некогда великолепии.

Дочь маленькую, оставленную Мустафой-ханом, приказал я отправить к нему, снабдив ее приличною одеждою и составив ей свиту из прежних ханских прислужников. Жены бежавших с ханом родственников и некоторых из беков также отосланы. Им позволено взять движимое их имение и пристойную прислугу. Поступок сей удивил персиян, ибо в подобных случаях, если не всегда преследуют они родственников бежавшего, то по крайней мере отнимают все их имущество. Мустафа-хан тронут был до слез возвращением дочери от любимой из всех жен своих, и я имел благовидный предлог избавиться [от] многих бесполезных людей, которые, оставаясь у нас, конечно имели бы с бежавшими тайные сношения.

В Ширванской провинции расположен один баталион пехоты с четырьмя орудиями артиллерии и малым числом казаков. Из обывательской конницы составлены караулы на Муханской степи и по левому берегу реки Куры, дабы Мустафа-хан, живущий недалеко в пограничной персидской провинции, не мог предпринять чего-нибудь для Ширвана вредного. Между тем по усмирении мятежа в Имеретии и Грузии войска начинали возвращаться к своим местам.

Владетель Мингрелии представил брата своего, который явился к нему из турецкой крепости Поти. По важности преступления я отправил его в гарнизоны Сибирского корпуса, донеся императору, что решился сие сделать потому, что не смею почитать изменника достойным служить в гвардии при лице его. Впоследствии распоряжение мое утверждено.

Чарского общества селение Амалы, близ коего укрывался Сурхай-хан при побеге в Персию, приказал я наказать, что исполнено собранными в Шекинской провинции конницею и пехотою, без всякой помощи русских войск. После небольшой перестрелки селение было сожжено и разграблено.

В Барчалинской дистанции умножившиеся грабежи и убийства от впадающих в наши границы из Ахалцыхского пашалыка разбойников заставили меня обратиться к паше с просьбою об усмирении оных и сохранении подобно нам существующих между обоими государствами дружественных отношений. Паша обещал все и ничего не исполнил. Не будучи уважаем в провинции ему порученной, не мог он ни в чем успевать, если бы даже и наилучшие имел намерения. Итак, оставалось мне употребить собственно от меня зависящие меры. Я приказал собрать довольно сильную партию барчалинской конницы: ею отогнано некоторое количество лошадей и скота, была небольшая перестрелка, но разбойники не успели собраться в равных силах и потому вреда не могли нанести; видя же готовность со стороны нашей отмщевать за грабежи и злодейства, прекратили оные и по-прежнему восстановился порядок.

От министерства сообщено посланнику нашему в Константинополе, что находящиеся в пограничных турецких областях начальники попущают подчиненные им народы на неприязненные действия. Сколько же мало внимали представлениям его по сему предмету, как и делам, о коих производил он переговоры. Турецкое министерство утверждало, что нельзя прекратить беспорядки сии, разве, по содержанию последнего трактата, возвращены будут Редут-Кале, маленькая и ничтожная крепость Анаклия и Сухум-Кале в Абхазии. На приобретение сего последнего изъявлено особенное желание. Посланник, надеясь на успех в прочих делах, дал уразуметь, что возвращение Сухум-Кале может иметь место, донес о том нашему министерству, а сие разрешило его дать в том обещание и меня по принадлежности уведомило. Весьма не приличествовало обстоятельствам здешнего края сие великодушие, и я возразил следующими объяснениями: турки, владея Анапою, и сильное потому имея влияние на многочисленные закубанские народы, содержат в беспрерывных беспокойствах земли войска Черноморского и правый фланг Кавказской линии, но трудное весьма имея сообщение с Абхазиею, не простирают они владычества своего на живущие по полуденной покатости Кавказа народы, и потому единственно сохраняется спокойствие в провинциях наших, лежащих по берегу Черного моря. Предоставление им Сухум-Кале допустит решительное влияние на обитателей гор, и подобно закубанцам будут они снабжаемы оружием и возмущаемы против нас. Турки получат при Сухум-Кале лучшую при сих берегах и довольно безопасную рейду, и в ней находящиеся суда дадут покровительство продаже невольников, которая вместе с присоединением Абхазии почти совсем прекращена. Невольники сии похищаемы будут в наших провинциях, и как в недавних еще бывало временах, снабдят серали вельможей оттоманских. Надобно будет для безопасности наших владений содержать гораздо большее число войск в местах, где нездоровый климат производит между ними чрезвычайную смертность и ужасные болезни. Продовольствие оных, привозимое с большими затруднениями из России и не менее тягостными издержками, введет казну в разорительные расходы. В заключение объяснил я, что весьма невыгодное произведет впечатление на подвластных нам народах то, что области, добровольно принявшей покровительство российского государя, владетель коей принял христианскую веру, лучшая часть отторгается в пользу державы мусульманской. Что сие поколебать может доверенность прочих владетелей к правительству, и они по-прежнему искать будут связей с турками, которые они начинают оставлять, не находя их более для себя полезными.

Министерство наше не отвергло моих замечаний, и посланнику в Константинополе поручено было отклонить требование по сему предмету Порты; если же имел он о том переговоры, то объяснить, что ни малейшего со стороны нашей не будет сделано затруднения в возвращении Сухум-Кале, если в продолжение пятнадцати лет Оттоманская Порта сохранит постоянно дружественное свое расположение и не подаст основательных причин к неудовольствиям. Нельзя сомневаться, что при коварной политике оттоманской не может так долгое время продолжаться доброе согласие, и потому правдоподобно, Сухум-Кале останется нашим.

В сем году производилась работа на новой дороге от Тифлиса в Кахетию чрез хребет гор, называемый Гомбор, и я осматривал оную. Но заметить возможно было, что без шоссе дорога сия хорошею не будет, сколько ни хорошо дано оной направление. Множество источников, растворяя глубокую грязь, местами делают ее весьма неудобною. Новая сия дорога сокращает вполовину расстояние до города Телавы, проходя возвышениями, для устроения постов чрезвычайно здоровыми.

Войско Черноморское по высочайшему соизволению поступило в сем году под начальство командира Кавказского корпуса. Задолго прежде искал я средств избавиться сего войска, ибо известны были мне допущенные в нем беспорядки, расстроенное хозяйство, бестолковое распоряжение Войсковой канцелярии, которою самовластно управляли адъютанты генералов дюка де Ришелье и потом графа Ланжерона. Французским администраторам нелегко было познакомиться с нуждами и особенно свойствами запорожцев. Сверх того знал я, что самое отправление службы производится казаками нерадиво, и закубанцы, желая частые и весьма удачные на земли их набеги, содержат их в большом страхе. Прежде для охранения их расположен был полк пехоты и полурота артиллерии, и хотя до поступления еще казаков в мою команду представлял я о необходимости продолжить пребывание там полка, но оный оттуда удален, и я должен был уделять в помощь войска с Кавказской линии, тогда как для собственной защиты оной их недостаточно.

Для наблюдения за лучшим управлением войска и в особенности для распоряжения кордонною стражею, введения строгой и казакам незнакомой дисциплины и большей в сохранении границы бдительности отправил я Войска Донского генерал-майора Власова 3-го, дав ему степень приличной власти.

Я получил уведомление, что войско Черноморское умножается до 25 000 душ, переселяемых из Малороссии по добровольному их вызову, и что переселение, начавшись в 1821 году, продолжится три года. Распоряжение сие сделано по представлению генерал-майора Киселева, которому поручено было обозрение войска, и оное необходимо по уменьшению народонаселения от вредного климата.

Довольно задолго до окончания года повсюду было совершенно покойно, и я вознамерился ехать в Петербург. Из России имел я известие, что государь по окончании конгресса в Троппау возвратится к новому году в С.-Петербург. Выехав из Тифлиса в конце декабря месяца, до самого Орла не имел я никаких из Петербурга известий. Посланный ко мне фельдъегерь ехал другою из России дорогою и заболел в пути. С ним, как после узнал я, посланы были бумаги, что возникшая в Неаполе революция понудила союзных государей продолжить конгресс, и дабы находиться ближе к месту происшествий, перенесен оный в город Лайбах, в австрийских владениях, куда уже отправился император, и потому нет ничего точного насчет его возвращения. В Орле подтвердились все сии известия, и я не знал, на что решиться. Мог я, пробыв в Петербурге несколько времени, не дождаться государя, ибо не приличествовало мне долгое время быть в отсутствии от своего места, возвратиться же из Орла было не более прилично, ибо никто не поверил бы, что неизвестны мне были происшествия, и подумать могли, что ехал я единственно для свидания с отцом моим. Итак, предпочел я ехать далее.

В бытность мою в Петербурге короткое время получены известия о возмущении греков против турок, и все давало вид, что неуспешные дела посланника нашего в Константинополе доведут нас до разрыва с Портою; о возвращении государя подтверждались слухи и приуготовлены были на границе экипажи. На сделанный мною вопрос партикулярным письмом, могу ли я дождаться государя, начальник Главного штаба его величества ответствовал мне по его приказанию, чтобы я оставался в Петербурге.

Вскоре за сим возгорелась революция в Пиемонте, и казалось, что Франция принимает в оной участие. Заговор скрывался между войсками, и часть оных, возмутившись, заняла крепость Александрию. Король, угрожаемый опасностию, оставил государство. Австрийские войска из соседственных Пиемонту областей выступили немедленно, дабы воспрепятствовать распространению духа мятежа, а государь император, вспомоществуя австрийцам, назначил особенную армию изо ста тысяч человек, которой и дано повеление приуготовиться к следованию в Италию. В Австрии делались распоряжения для путевого продовольствия сих войск.

Я получил высочайший рескрипт и приказание приехать в Лайбах. Начальник Главного штаба сообщил мне, чтобы я поспешил приехать. Были слухи, что я назначен главнокомандующим идущей в Италию армии, и прежде отъезда моего из Петербурга получены некоторые иностранные газеты, в коих о том упоминаемо было.

В конце апреля месяца приехал я в Лайбах. Революция в Неаполе совершенно прекратилась, самый город занят уже был австрийцами. Успехи австрийских войск в Пиемонте и сдача на капитуляцию Александрийской крепости положили конец возмущению. Не было ни малейшего сомнения, что Франция не приемлет никакого в том участия, и определено возвратить российскую армию. Государь 1-го мая отправился в Петербург, мне приказано прибыть туда же. Я получил позволение провести некоторое время в Вене и Варшаве.

Таким образом, сверх всякого ожидания моего, был я главнокомандующим армии, которой я не видал и доселе не знаю, почему назначение мое должно было сопровождаемо быть тайною. Не было на сей счет указа, хотя во время пребывания в Лайбахе государь и император австрийский не один раз о том мне говорили. Это не отдалило неудовольствия от тех, которые почитали себя вправе быть предпочтенными мне, и я умножил число завиствующих моему счастию. Немного оправдался я в глазах их, оставшись тем же, как и прежде, корпусным командиром. Конечно, не было доселе примера, чтобы начальник, предназначенный к командованию армиею, был столько, как я, доволен, что война не имела места. Довольно сказать в доказательство сего, что я очень хорошо понимал невыгоды явиться в Италии вскоре после Суворова и Бонапарте, которым века удивляться будут. Русскому нельзя не знать, какие препятствия поставляемы были Суворову австрийским правительством, а из наших и лучших даже генералов не думаю, чтобы возмечтал кто-нибудь ему уподобиться.

Проживши в Петербурге до 30 числа августа, имел я вид претендента на какую-нибудь награду, и государь, всегда ко мне милостивый, между прочими награжденными в сей день пожаловал мне и аренду, от принятия которой я отказался. Давно великодушен был государь, и награждая меня и выслушивая отзыв мой, что я награды не приемлю. Могу признаться, что в отказ мой не вмешивалось самолюбие, но почитал я награду свыше заслуг моих и мне ни по каким причинам не принадлежащею. Средства существования, хотя не роскошные, доставляла мне служба, вне оной не страшился бы я возвратиться к тому скудному состоянию, в котором я рожден, но еще мог надеяться на гораздо лучшее, ибо отец мой за усердную службу свою получил награды от императрицы Екатерины II.

В первых числах сентября я отправился обратно в Грузию, чего многие не ожидали. Прибыв в Екатеринодар, занялся я рассмотрением состояния войска Черноморского, и оно как в отношении военном, равно как и по части хозяйства, в совершеннейшем расстройстве. Тут узнал я о подробностях сражения с закубанцами, которые в числе до полутора тысяч лучших, под предводительством известнейших их разбойников, сделали нападение на земли черноморцев с намерением разорить их селения. Приличные распоряжения, смелость в предприятии генерала Власова 3-го и чрезвычайно темная ночь, скрывшая малые его силы, приуготовили гибель разбойников. Следуя за ними с тылу, отрядив небольшую часть казаков, которая вела с ними перестрелку спереди в то время, как в окружности повсюду зажженные маяки и пушечные сигнальные выстрелы привели закубанцев в замешательство, он успел отрезать дорогу к отступлению, и когда они, не подозревая о его присутствии, думали безопасно возвратиться, встретил он их картечными выстрелами и ружейным огнем расположенных в камышах казаков. Почитая себя отовсюду окруженными, искали они спасения в бегстве: часть одна, случайно направившаяся по сухому месту, могла, хотя с потерею, удалиться, но главные их силы, обманутые темнотою, попали на обширный и глубокий залив из реки Кубани, и сильно преследуемые казаками, потонули в оном, и не спасся ниже один человек. Казаки вытащили в последующие дни слишком 600 лошадей и более нежели таковое число богатого оружия.

Закубанцы, приезжавшие для вымена пленных, признавались, что в сем случае лишились они храбрейших из своих вожатых и разбойников и что вообще потеря их простирается свыше тысячи человек. Черноморские казаки никогда не имели подобного успеха против закубанцев и, как узнал я от генерала Власова, что если бы не ночь препятствовала им видеть силы их, конечно, не смели бы они вступить с ними в дело. И при сем неожиданно счастливом происшествии страх, внушенный прежде закубанцами, наводил на них робость.

В Черномории нашел я переселяемые из Малороссии семейства в ужаснейшей бедности. Войско без всяких средств вспомоществовать им по истощению своих доходов. В одно время выслано их из Малороссии вдвое большее число, нежели распоряжено было правительством. На прежних жилищах своих продавали они имущество за бесценок, ограблены были земской полиции чиновниками, отправлены в путь в самое позднее осеннее время, и многие, весьма лишившись по дороге скота своего, без средств идти далее, остались зимовать по разным губерниям, выпрашивая для существования милостыню. В такой нищете нашел я их разбросанных по дороге, возвращаясь из Петербурга. Сие несчастные должны умножить силу войска Черноморского против многочисленного, угрожающего ему, неприятеля. Правительства же распоряжения были и полезны и благоразумны.

Прибыв в Георгиевск, узнал я, что кабардинцы произвели на линии грабежи и разбои, которые с некоторого времени весьма умножились; что все, имевшие на равнине селения, удалились к горам, где почитали себя в безопасности, и в случае движения войск наших могли сыскать близкое убежище; что в тайных сношениях были с закубанцами, приглашая сих к содействию в нападениях на линию. Генерал-майору Сталю 2-му приказал я назначить тысячу человек пехоты, четыре орудия артиллерии и триста человек казаков, и отряд сей поручил подполковнику артиллерии Коцареву, офицеру расторопному и деятельному, приказав ему с 1-го числа генваря вступить в Кабарду и стараться наносить возможный вред хищникам.

Зимнее время кабардинцы по необходимости имеют конские заводы и стада скота на равнине, ибо глубокие в горах снега отъемлют совершенно средства продовольствия. Подполковнику Коцареву приказано быть в беспрерывном движении, дабы неприятеля содержать повсюду в страхе и неизвестности, где наиболее угрожает ему опасность. Подвижность войск облегчила их успехи, ибо, заботясь о защите, не мог неприятель соединиться в силах.

Во Владикавказе задержан я был двадцать дней беспрерывными бурями и выпавшим в горах снегом, прервавшим совершенно сообщение с Грузиею. В сие время, собрав подобные сведения о шалостях, делаемых чеченцами, приказал генерал-майору Грекову 1-му сделать экспедиции в лесистую часть земли их, куда доступ в зимнее время удобнейший. Одни частые перемены наказания народ сей могут держать в некотором обуздании, и лишь прекратилась боязнь взыскания, наклонность к своевольству порождает злодейские замыслы.

В Грузии нашел я совершенную тишину, также и в провинциях мусульманских. Многие из сотрудников моих и войска рады были моему возвращению; многие, в особенности смиряемые мною князья и дворяне грузинские и избалованные старшины татарские, не с удовольствием меня увидели. Доходили многие слухи о разных на мое место назначениях, и легко мне было понять, что чрезмерная в предместниках моих снисходительность многим нравилась.

В начале года приметны были готовые возродиться в Абхазии беспокойства. Владетель области сей князь Шарванидзе, молодой человек, воспитывавшийся в Петербурге в Пажеском корпусе, назначен будучи в достоинство владетеля, не понравился знатным людям своей земли, ибо, сделавши отвычку от их обычаев, забыв даже природный язык, будучи при том весьма средственного ума, не умел взяться с твердостию за управление и отличить тех, кто привыкли пользоваться большим уважением. Аслан-бей, убийца отца своего, некогда также владетель Абхазии, укрывавшийся после сего преступления во владениях турецких, собрал многочисленную шайку горцев и готовился напасть на Абхазию. Молодой князь Шарванидзе не имел людей приверженных, которые бы его остерегли, напротив, многие были со стороны убийцы и скрывали его намерения, но узнал обо всем правитель Имеретии генерал-майор князь Горчаков, и собрав небольшой отряд войск, пошел поспешно в Абхазию.

Владетель прибег под защиту гарнизона нашего в крепости Сухум-Кале, которую неприятель не будучи в состоянии взять, пошел навстречу князю Горчакову с намерением препятствовать ему в следовании. Дорога от границ Мингрелии на довольно большое расстояние лежит по низменному песчаному берегу моря, по коему не прерываясь протягивается весьма густой лес. Неприятель занимал оный и в одно время вел перестрелку с авангардом и арриергардом его. Но храбрые войска наши и в сем положении умели рассеять оное и даже с весьма незначительною потерею. Дорогу очищала артиллерия, распространяющая ужас между народами, к ней не приобыкшими. В лесу и наши стрелки не хуже здешних. Более урона понесли трусливые мингрельцы, которые присоединены были к нашим войскам, и не принося ни малейшей пользы, делали одно лишь замешательство. Неприятель бежал, не видя возможности противостать войскам нашим; генерал-майор князь Горчаков, взяв из крепости Сухум-Кале владетеля, последовал за бегущими, привел в покорность возмутившихся подданых, взял аманатов из лучших фамилий, и Цебельдинское, никому не повиновавшееся общество, довольно сильное и воинственное, привел в зависимость. Аслан-бей скрылся в горах, спасаясь от самих сообщников его, которые негодовали на него за претерпенный ими урон и обманутые надежды на добычу и приобретение пленных.

Князь Горчаков, оставивши две роты в месте пребывания владетеля в селении Соупсу, возвратился в Имеретию.

Спустя несколько времени после сего Аслан-бей обольстил обещаниями легковерных, и еще нашлись многие, пожелавшие испытать счастия. В больших силах напал он на селение Соупсу, но войска наши, находясь в замке, к которому присоединили некоторые укрепления, защищаясь храбро и вспомоществуемые действием артиллерии, причинили неприятелю урон, какого он никогда не испытывал, и он, бросивши тех, спасся стремительным бегством. После сего совершенное водворилось спокойствие.

При сем последнем происшествии подданные владетеля не изменили своим обязанностям и, находясь с меньшим его братом, усердно сражались. Чарские лезгины, соседственные Кахетии в буйственных наклонностях своих и надеясь на силы свои и некоторые прежде удачи, начали выходить явно из послушания, принимать разбойников и способствовать им в нападениях на Кахетию. Когда требованы были от них захваченные пленные, они не возвращали оных, посланным к ним с приказанием причинили побои и оскорбление. Защищаться против нас обязались присягою. Генерал-майор князь Эристов послан был с отрядом войск для усмирения возмутившихся. В марте переправился он за реку Алазань, прошел равнину без сопротивления. Лезгины укрывались в селениях своих у самой подошвы гор, избирая места твердые. Князь Эристов занял Чары, главнейшее из селений; жители укрепились в части оного, называемой Закатала, которую почитают неприступною. Князь Эристов по твердости местоположения не решился атаковать, боясь большой потери, но жители медление его, в ожидании моих приказаний приняв за уготовление, прислали просить о прощении, объявляя, что готовы выполнить все его приказания. Дав прощение, генерал-майор князь Эристов пошел к лежащему недалеко оттуда селению Кахети, коего жители не помышляли просить о прощении. Они, оставив селение, удалились в тесное место между почти неприступных гор, укрепились окопами и готовы были упорно защищаться, ибо при них были семейства их, которых по причине в горах снегов не могли отправить далее. Баталионы 1-го Грузинского гренадерского и 41-го егерского полков атаковали укрепления под жарким огнем неприятеля, который обращен был в бегство штыками, но собрался для защиты семейств своих. При сем случае потерпел он большой урон, пострадали многие семейства и в плен взято некоторое число.

Водворившееся повсюду в областях наших спокойствие, дружественные отношения с Персиею, которым, сколько могло от меня зависеть, дал я по возвращении из Петербурга еще большую прочность, доброе согласие с пограничными турецкими начальниками, дало мне возможность отправиться в Кабарду, которую предположил я занять войсками, и часть старой линии нашей, порочную по слабости своей, пагубную для войск по нездоровому местоположению перенести в места несравненно удобнейшие и выгодные. Между тем отряд войск артиллерии подполковника Коцарева в начале зимы не оставлял Кабарды, некоторых из владельцев, более наклонных в жизни безмятежной, согласил жить на плоскости под нашею зависимостию, других непреклонных и нам непокорствующих преследовал повсюду, разорил селения их, отогнал во множестве лошадей их и стада, но по малочисленности войск не мог изгнать злейших разбойников, и они не переставали возбуждать мятеж.

Проехав с малыми весьма затруднениями чрез горы, в Екатеринограде собрал я отряд войск и 22-го мая вступил в Кабарду. В состав отряда вступили: 1 баталион 7-го карабинерного полка, 1 баталион Ширванского пехотного полка, легкой артиллерии 8 орудий, 300 линейных казаков.

Генерал-майору Сталю 2-му приказал я усилить отряд подполковника Коцарева, расположенный на реке Баксане, присутствовать при нем лично и занять на реке Малке урочище, называемое Каменный мост. На вершинах Кубани наблюдать предписано Войска Донского полковнику Победнову с небольшим легким отрядом.

Первое обозрение начато с реки Уруха и по течению оной [до] впадения ее в Терек и далее вверх по оному. Потом отряд ходил на вершины реки Черека и имел небольшую перестрелку, где и сожжено несколько непокорных селений. Партия, посланная на реку Нальчик, отбила табун лошадей и стадо овец. Осмотрены места по реке Чегему, где в самых трудных местах истреблено селение, и кабардинцы, неожиданно атакованные, не воспользовались удобностию обороны.

Отряд под личным моим начальством, соединясь с отрядом под командою генерал-майора Сталя 2-го, ходил к самым вершинам реки Баксана до того, как не только кончились дороги, по коим могли проходить пушки, но где и самая пехота должна была пробираться по тесным тропинкам. Отряд генерал-майора Сталя 2-го следовал по левому берегу реки. Засевший в самом сжатом месте ущелья неприятель предпринял остановить войска наши. Ночью четыре орудия на людях подняты были на гору, и от нескольких выстрелов неприятель удалился; но как удобно мог он засесть в некотором назади расстоянии, и орудий далее провезти было уже невозможно, то по обоим берегам реки посланы были в обход команды, которые, заняв ближайшие к дороге места, могли затруднить его отступление. Неприятель сего не дождался, и поспешно побежав, открыл путь войскам нашим.

Далее нашли мы довольно пространные долины, где и все войска собрались и занимали оба берега реки. Наконец близ селения осетинского, называемого Ксанти, где собрались главнейшие силы кабардинских разбойников, войска встретили сопротивление, но неприятель в ночи оставил сделанные им каменные завалы и бежал за Кубань, более же в земли карачаевского народа, живущего на Кубани. Осетины пришли просить пощады. Войска, вышедшие из Баксанского ущелья, перешли на реку Куму близ истребленного Бибердова аула. Отсюда генерал-майор Вельяминов 3-й с частию войск, к каким присоединился с отрядом полковник Победнов, отправлен на Кубань к Каменному мосту для воспрепятствования кабардинцам при побеге за Кубань увлечь подвластных их с семействами и имуществом. Лишь скоро узнали они о движении войск, поспешили перейти за Кубань, но некоторых застали еще войска наши, отбили стада их и преследовали спасающихся вверх по Кубани, где места неприступные могли служить им убежищем. Далее семи верст и с величайшим затруднением не могли пройти войска наши, и нигде при всем усилии не мог остановить их неприятель. 7-го Кабардинского полка несколько человек, переплыв Кубань, сожгли оное селение, перестрелка во многих местах была довольно сильная.

От речки Тахтамыш прошел я сам до Каменного моста для обозрения Кубани. Оттуда все войска возвратились к речке Тахтамышу, и сим кончено обозрение Кабарды во всем ее пространстве от Владикавказа до Каменного моста в вершинах Кубани.

Офицеры квартирмейстерской части сделали довольно обстоятельную съемку или по крайней мере совершеннейшую всех дотоле произведенных обозрений, хотя нельзя сказать, что недостаточно было времени собрать о стране сей сведения, особенно когда Кабарда наслаждалась продолжительным прежде спокойствием и совершенно повиновалась нашей власти. В делах предместников моих ничего не нашел я, кроме нелепо составленной карты из произведенных частных экспедиций, для связи коих надобно было прибегать к разным вымыслам. Не избежала оных и лучшая карта Буцковского, по рассказам сочиненная.

Впрочем войска в сей раз приходили туда, где никогда прежде не были.

На возвратном пути моем от реки Кубани для образования новой чрез Кабарду линии избрал я следующие места...

Во время пребывания моего в Кабарде некоторые укрепления приводились к окончанию, всем сделан чертеж и начались работы. Войскам в зимнее время приказано сделать шалаши.

В Кабарде учрежден суд из князей и узденей на основании прежних их прав и обычаев, уничтожено вредное влияние глупого и невежественного духовенства, которое со времени удаления князей от судопроизводства и уничтожения их власти в народе произвело все беспорядки и разбои, побудившие наконец местное начальство желать ближайшего за кабардинцами присмотра. В составлении суда почти ни одного не нашлось способного человека. Никто почти из князей, и лучшие непременно, ни читать ни писать не умеют. Молодые люди хвастают невежеством, славятся одними разбоями и хищничеством...

Два баталиона Ширванского полка оставлены в Кабарде, баталион 7-го Кабардинского пока возвращен в Грузию, излишние казаки распущены по домам. Сентября 7-го числа я возвратился в Тифлис.

Во всех областях наших на полуденной стороне Кавказа было совершенно покойно. Персия, не получив от Турции удовлетворения за сделанные торгующим утеснения и обиды, причиненные ездящим на богомолье в Калбалай, начала неприязненные действия. Война с греками, отвлекающая все внимание Порты и большую часть средств ее и многочисленные из Анатолия войска, поставила ее в затруднительное положение против персиян. Сии воспользовались оным, без всякого почти сопротивления заняли Баязетский пашалык, крепостцу Муш, Малашгерд и некоторые другие места, разграбили многие селения и увлекли значительное количество в плен армянских семейств. Набеги их простирались до окрестностей Багдада, где все небольшие сшибки окончились в их пользу. Измена одного из турецких пашей много способствовала лучшим их успехам.

Со стороны Эриванского ханства не с одинаковыми действовали персияне выгодами, ибо один из главных куртинских чиновников с тысячью и более семейств воинственного сего народа, предавшись к туркам, снискал храбростию и предприимчивостию своею их доверенность и с их войсками, делая на ханство набеги, производил опустошение и брал в плен. В одной довольно горячей схватке вырезал часть персидской конницы, состоявшую из разбойников, бежавших давно уже из татарских наших дистанций.

Турецкие посланные начальники в отношении к нам поступали весьма дружественным образом, повсюду прекращено было почти обыкновенное воровство, и паша Карсский не только не препятствовал армянам в числе пятисот семейств, боявшихся разорения от персиян, переселиться в наши пределы, но впоследствии вывезти оставленный ими хлеб и скот.

Некоторое время жители Карса, страшась персиян, присылали ко мне с предложением, чтобы я занял войсками их город и места, по границе расположенные. Не мог я сделать сего по настоящим обстоятельствам, но многие селения спасли мы тем, что для охранения купленного у них нами хлеба расположен был малый отряд войск наших.

Время совершенно свободное вознамерился я употребить на обозрение некоторых провинций. Осмотрев расположение артиллерийских рот на горе Гомбор, в первый раз видел я Кахетию, богатую и прелестную страну, лучшую во всей Грузии.

Нетрудно понять, как удобно смирить соседственных Кахетии лезгин чарских, которые не только давали у себя убежище всем преступникам, но способствовали горцам разными пособиями и вместе с ними нападали на Кахетию и производили в ней грабежи. Занимаемые сими лезгинами земли, лучшие в сей стране и будучи расположены на возвышенностях, в знойное время лета несравненно менее подвержены болезням, свирепствующим на низменности. Занятие земли сей отдаст нам в руки все выгоды из гор, все торговые горских народов сношения и сверх того по крайней мере четыре тысячи семейств, бывших не в давнем времени христианами, народа весьма трудолюбивого, который лезгины оторвали от Грузии, пользуясь слабостию царей и внутренними раздорами, несчастную страну сию раздиравшими. Покоренный ими народ сей под зверскою их властию и нас ожидает как избавителей. Необходимо нужно привести сие в исполнение, но не мне будет предлежать оное, ибо занят будучи другими делами, не менее возможности заключающими, не имею я времени.

Пробыв несколько в поселении Нижегородского драгунского полка, осматривал я урочище Царские Колодцы, где располагается штаб Ширванского пехотного полка и одна батарейная рота.

Вскоре после сего был я в Карталинии и в...[*] отправился осмотреть Шекинскую, Ширванскую и Карабахскую провинции. Сию последнюю особенно нужно мне было видеть после набега генерал-майора Мехти-хана. Причины удаления его в Персию были следующие: родной племенник хана полковник Джафар-Кули-ага, наследующий по нем ханское достоинство, имел с ним явную вражду, которую несколько раз старался я прекратить безуспешно и которая более усилилась от несправедливости хана при разделе между ними имения. Проезжая по городу Шуше в позднее время ночи, Джафар-Кули-ага неподалеку от ханского дома был ранен двумя выстрелами из ружей; следовавшие за ним несколько человек прислужников, испуганные, не имели смелости броситься на убийц, и они успели скрыться. Окружной в Карабахе начальник генерал-майор князь Мадатов по жалобе Джафар-Кули-аги, который по происшествии прямо к нему явился, произвел строжайшее исследование. На хана первого пасть должно было подозрение: сам Джафар-Кули-ага доказывал, что за несколько дней предупрежден он был о сем намерении хана, и потому взяты были под стражу люди, служащие при хане, и на которых, по известной особенной их предприимчивости, удобнее мог он возложить подобное препоручение. Между тем по другим совсем причинам арестован был знатнейший из беков, к которому наиболее имел хан доверенности, и хан, боясь, чтобы не быть изобличенным если не в намерении убийства, то в других каких-либо непозволительных поступках, паче же в худом управлении землею, против которого доходил до него ропот народа, бежал поспешно в Персию. До приезда моего приказал я отпустить в Персию оставшихся двух жен его, и не только позволил взять имущество свое, но и дал денег на дорогу.

Прибыв в Карабах, учредил я городской суд (диван); народ во всей провинции приведен был к присяге на верность подданства императору, и чиновникам поручено было, описав землю, привести в ясность принадлежащее казне имущество. Я оставил имущество каждого неприкосновенным, прежние права и обычаи в прежней силе. Главнейшего из беков, который именем хана управлял землею, пользуясь неограниченной его доверенностию, приобрел огромное имение и не надеялся сохранить его, оставил при прежних правах его, не отъемля его собственности. Словом, употребил я все средства, чтобы успокоить каждого и внушить приверженность к новому правительству.

В исчислении доходов, казне принадлежащих, приказал я соблюсти умеренность, и все, что поступило в оную из частных имуществ, не оставил я без должного вознаграждения. Распоряжением сим оставил я всех довольными. Исследование на покушение на жизнь полковника Джафар-Кули-агу было довершено и совершенно обнаружилось, что хан не имел ни малейшего в том участия; напротив, весьма многие из лучших людей заключили, что Джафар-Кули-ага сделал то сам, с намерением взвести подозрение на хана, подвергнуть его наказанию и воспользоваться его местом. Наиболее производило сомнение то, что он прежде за несколько дней говорил многим, что известно ему намерение хана, а сам ни малейше не брал предосторожности, хотя генерал-майор князь Мадатов особенно ему то советовал.

Таковой поступок, худое расположение к Джафар-Кули-аге всего Карабаха и то обстоятельство, что будучи уже не раз изменником и находясь при персидских войсках во время нападения Аббас-Мирзы на Карабах, коему, по знанию мест, служил наилучшим провожатым в земле собственного отечества, заставили меня удалить его в Россию, положив ему достаточное содержание, и я при себе отослал его.

Был я в Ширванской и Шекинской провинциях, вошел в подробное рассмотрение казенного хозяйства и взимаемых в пользу оных разных податей. В первой из сих провинций обширные посевы сарачинского пшена, требующего большой работы и трудов поселян и с большими затруднениями за малую цену поступающего в продажу, переменил на заведение шелковичных деревьев, ибо шелк приносит несравненно более выгод и может долгое время сохраняться без повреждения. В облегчение народа и дабы дать торговле несколько более свободы, уменьшил я рахтарный сбор (таможенный).

В первый раз мог я видеть обстоятельство, сколько богаты сии провинции хлебопашеством и шелководством, и что если бы могла казна сделать некоторые заведения и фабрики, они доставили бы казне доход весьма значительный. Некоторое время воздерживаюсь я предложить о сем, дабы сколько-нибудь более могли привыкнуть жители к недавно введенному российскому управлению и не могли думать, что главнейшее внимание оного обращено исключительно на умножение выгод казны.

Будучи в старой Шемахе, вызвал я к себе генерал-майора барона Вреде, бригадного командира, начальствующего в Дагестане, и обоих полковых командиров. Предписал штаб-квартиру Апшеронского пехотного полка перенести из города Кубы на избранное вновь место на реке Куссар. Давно желал я избавиться [от] неопрятного и гнусного города, в котором войска подвергались всегда необыкновенной смертности, но по недеятельности и лености барона Вреде не мог того достигнуть, хотя место избрано в близком весьма расстоянии. При сем полку назначено поселить женатых оного солдат, перенести военный из Кубы госпиталь [и] жилище окружного в Дагестане начальника. Так же равномерно назначено место для штаб-квартиры Куринского пехотного полка неподалеку от Дербента и для поселения женатых солдат. Осмотрена кратчайшая дорога из Шемахи в Кубу, но по затруднительной разработке не признана удобною: приказано осмотреть идущую через Алты-Агач.

На возвратном пути из Нухи к Тифлису проезжал я владениями полковника султана Елисеуйского, имея в виду учредить со временем прямейшую в Грузию дорогу. Конечно, некоторое время не будет она безопасною по близости лезгин Чарского общества, но при значительном сокращении представляет большие удобства.

В феврале возвратился я в Тифлис. Поручику путей сообщения Боборыкину поручал я прежде осмотреть новую чрез хребет Кавказа дорогу по направлению от города Гори чрез Рачинский округ Имеретинской области и далее по северной покатости гор, следуя течению реки Ардон до плоскости Кабардинской. Переправясь чрез хребет гор, в небольшом расстоянии от оного остановлен он был непокорствующими нам осетинами селения Тиби, все перейденное им расстояние нашел он несравненно удобнейшим теперешней чрез Кавказ дороги, и если расстроено будет прочное сообщение, то оно менее подвержено будет разрушению и меньших потребует издержек. Кроме сего новая дорога и ту представляет важную выгоду, что, с Кавказской линии достигая до Рачинского округа, разделяется она надвое, и проходя Грузию, в то же время идет в Имеретию и другие по Черному морю лежащие провинции. Теперь же как войска, так и вообще транспорты, проходят из России весьма в близком расстоянии от Тифлиса. Посланный со стороны линии офицер также не допущен был сделать обозрение. С Кавказской линии получил я известие, что закубанцы, собравшись в больших силах, сделали нападение на Круглолеское селение, и разграбив большую часть оного, увлекли в плен до четырехсот душ обоего пола. Две роты пехоты, спешившие идти на помощь селению, встречены были особенною толпою закубанцев в превосходных силах, и хотя перестрелка была весьма жаркая, но роты, опрокинув их, не допустили истребить всего населения, и неприятель обратился поспешно к Кубани.

Генерал-майор Сталь 2-й, направив ближайшие войска на преследование неприятеля, не мог с пехотою догнать его, но линейные казаки в числе до семисот человек с двумя орудиями конной артиллерии при самой переправе чрез Кубань ударили на толпы с решительностию, и неприятель в замешательстве бросался в реку, причем из собственного признания закубанцев потерю свою почитают они свыше полутораста человек убитыми и потонувшими. Немало погибло и наших поселян, захваченных в плен, ибо всех их не успели они переправить прежде. Отбито пленных как в сем случае, так и при отступлении из Круглолеского селения, не более как до ста человек. Отогнанные стада вообще все остались в руках наших.

При первом известии о нападении закубанцев командир Навагинского пехотного полка подполковник Урнажевский, перешедши довольно с большим отрядом за Кубань и к реке Лабе, мог удобно разбить неприятеля, в большом беспорядке спасающегося и обремененного добычею, но посланные от него для разведывания закубанцы, находившиеся проводниками при его войсках, уверили его, что неприятеля вблизи нет, и что, напротив, все разъехались в свои жилища, и он возвратился на линию. После достоверно дознано, что неприятель в самом расстроенном положении и, боясь быть атакованным при переправе, находился в близком расстоянии.

В то же время между кабардинцами, владельцами и узденями, тайным сношениям с закубанцами приверженными нами людьми даны известия, что сии последние обещали кабардинцам прийти с силами, дабы способствовать им увлечь с собою подвластных своих, ибо без оных не могли они за Кубанью найти средства удобного существования.

В июле месяце отправил я на Кубань начальника корпуса штаба генерал-майора Вельяминова 3-го, приказал собрать ему сколько возможно войск и казаков, остановить два донских казачьих полка из числа сменившихся и отправляющихся на Дон. С сим отрядом перешел он Кубань, напал на селения живущих за Кубанью ногайцев, которые участниками были в разорении Круглолеского селения, и к толпе закубанцев присоединили 500 человек своей конницы, предводительствуемой многими из их князей.

Генерал-майор Вельяминов 3-й при разорении селений не встретил почти никакого сопротивления, взял в плен 1400 душ обоего пола и всякого возраста и весьма большое количество скота. Возвращаясь от реки Большого Зеленчука, затрудненные нестройным движением великого числа арб и скота, войска наши вскоре догнаны были закубанцами в числе до тысячи человек. Арриергард наш испытывал жестокое нападение намеревавшегося отбить пленных, и наконец толпа неприятеля, отделясь, обскакала вперед, думая остановить войска наши при переходе одно тесное и неудобное место. Но войсками нашими предупрежденный неприятель не мог воспрепятствовать следованию отряда и был опрокинут с потерею, весьма для него чувствительною. В действии со стороны нашей были одни линейные казаки и конные орудия, от пехоты малое число стрелков. После сего, не видя успеха в дальнейшем преследовании, неприятель возвратился, и отряд без препятствия перешел обратно за Кубань.

Большие чрезвычайно воды делали переправы затруднительными. Генерал-майор Вельяминов 3-й заметил, что войска наши, по Кубани расположенные, долгое время не имевшие действий с закубанцами, имеют к ним чрезмерно большое уважение, в котором участвуют и самые офицеры.

Избегая ужаснейших в Тифлисе жаров, отправился я для осмотра части границы с Турциею и Персиею.

Прибыли в Караклиссу назначенные мною для разграничения с Персиею по Гюлистанскому трактату чиновники генерал-майор Ермолов, действительный статский советник Могилевский и полковник Ага-бек Садыков, со стороны Персии ожидаемы были чиновники.

Со всем возможным вниманием осмотрев в военном отношении округ Самхетию, для лучшей обороны земли и преграждения путей к Тифлису избрал я разоренное селение Манглис для штаба 7-го карабинерного полка, урочище Белый Ключ определил для 31-го егерского полка, и при обоих должны быть поселены женатые их солдаты. Перемена расположения егерского полка наиболее представляет выгод, ибо он переходит из места чрезвычайно нездорового, где всегда необыкновенная бывала между людьми смертность.

В урочище Гергер, где расположен баталион 41-го егерского полка, назначил я поселить женатых солдат Тифлисского полка. На Каменной речке (Джалал-Оглу), у самой чрез оную переправы, квартиры одной артиллерийской роты, полки казачьи, содержащие стражу на границе, переменят теперешние места свои.

Крепость Цалку нашел я в разрушенном состоянии, каковое терпимо быть может по одному мирному с турками согласию. Местоположение оной худое, не мог я в окрестности избрать лучшего; покрывает она собою места по большой части гнусные, землю совершенно опустошенную; желал я отклонить ее далее от границ, но она скрылась бы между горами, и сообщение ее с другими и даже в самой близи лежащими местами сделалось бы совершенно затруднительным. Итак предполагаю я несколько ее исправить, в такое приведя состояние, чтобы невозможно было сорвать малыми силами.

Проезжал я до Дилижанского ущелья с намерением рассмотреть место для устроения небольшого укрепления, ибо дорога сия есть лучшая для караванов и кратчайшая.

Возвратясь в Тифлис, приказал я командиру Херсонского гренадерского полка полковнику Попову с отрядом из 400 человек пехоты пройти по вновь отыскиваемой чрез Кавказ дороге столько далеко, как без большого затруднения могут проходить повозки, дабы мог я сообразить, до которого расстояния можно будет подвозить провиант для войск, которые употреблены будут на обозрение дороги. Со стороны Кабарды послан был путей сообщения майор Кершень.

Полковник Попов прошел все расстояние до хребта и несколько даже за оный, встречен был теми же осетинами, которые прежде посланного офицера не пропустили, имел с ними перестрелку и весьма благоразумно не упорствовал идти далее, ибо опасно вдаться в незнакомые совершенно места с малым числом людей и когда по отдалению никем не мог он быть вспомоществуем. Майор Кершень с пособием священника, проповедующего в горах христианскую веру и весьма уважаемого по его благочестию, успел осмотреть дорогу по северной плоскости Кавказа на всем пространстве, где представляет она самые величайшие затруднения, и подходил довольно близко к тем деревням, жители коих противились полковнику Попову. По мнению осматривавших дорогу и доставленным ими сведениям заключать можно, что дорога должна быть гораздо удобнейшею прежней. Я сам желал ее видеть, но удержан был разными обстоятельствами.

От командующего в Дагестане генерал-майора фон Краббе получил я донесение, что некоторые из деревень Мехтулинского округа вышли из повиновения, не исполняют обязанностей своих, и когда поставленный над ними пристав понуждал их к высылке рабочих и подвод, то жители имели дерзость нанести ему побои, и что к такому поступку возбуждены они неблагонамеренными людьми, обнадеживающими их пособием. Генерал-майор фон Краббе, находя малое число войск, занятых работою при крепости Бурной, недостаточным на случай важнейшего возмущения, поспешил отправить с шестью ротами пехоты, 6 орудиями артиллерии и частию татарской конницы Куринского пехотного полка командира полковника Верховского, которому хорошо известны были места и самый народ того края, ибо он в 1820 году в продолжение нескольких месяцев расположен был в оном с значительным отрядом войск. По прибытии в Мехтулинский округ к полковнику Верховскому должен был присоединиться один баталион Апшеронского полка и 4 орудия из крепости Бурной. Управляющий работами при сей крепости пионерный подполковник Евреинов до прибытия полковника Верховского усмирил оказавшие против пристава дерзость деревни, которые не только без всякого сопротивления обратились к покорности, но и просили прощения в вине своей и приступили к исполнению прежних повинностей. Сие скорое усмирение дало повод полковнику Верховскому возвратиться с отрядом, и он, достигнувши селения Карабудагент, пошел обратно к Дербенту. Находившийся при полковнике Верховском родной племянник и зять шамхала Умалат-бек, которому благодетельствовал он в продолжение 3-х лет, воспользовавшись отдалением его от войск, убил его выстрелом из ружья и скрылся в горы. Точной причины гнусного злодейства сего неизвестно. Некоторые думают, что оно было следствием заговора с аварским бывшим ханом, с которым убийца имел сношения с позволения г. Верховского. Другие полагают, что, отчаявшись в примирении с шамхалом, с которым был он во вражде за развод с дочерью его, что между знатными мусульманами почитается величайшим бесчестием, подозревал он, что полковник Верховский тому препятствует, и будто, подозревая перемену его к себе прежнего расположения, боялся, чтобы начальство не имело насчет его сомнения. Вскоре после сего происшествия убийца, имея приверженных людей между подвластными шамхала, взбунтовал некоторые из его деревень, к ним присоединился горский народ, называемый койсу-бойменцы.

Генерал-майор фон Краббе тотчас возвратил войска и не замедлил сам прибыть к ним. Желая не дать усилиться возмущению, тотчас пошел он наказать селения Каранай и Эрпели. Первое из сих при малом сопротивлении разорено до основания. При последнем собравшийся в силах неприятель, пользуясь лесистым местоположением, дрался довольно упорно. С нашей стороны не было удобности употребить с выгодою артиллерии и по малочисленности войск нельзя было овладеть всею деревнею, и потому не вся истреблена оная. Войска, проводивши ночь на месте сражения, отошли на другой день. Неприятель не осмелился выйти из лесов. Сражение сие, происходившее 29 и 30 июня, удержало многих от возмущения, но подъявшие оружие недовольно были наказаны. Генерал-майор Краббе возвратился к своей должности в Кубу, войска остались по старшинству в команде подполковника Евреинова и расположились в Мехтулинском округе.

В первых числах августа жители Мехтули убили определенного при них от начальства пристава, и тотчас во всем округе приметно было расположение к бунту, хотя еще не было ничего явного. Но 13-го числа, когда от войск отделена была рота для препровождения транспорта с провиантом, внезапно конница неприятельская напала на оную при селении Каффер-Кумык, два часа продолжалась перестрелка, но против построенного из повозок каре, при коем было орудие, конница ничего решительного предпринять не осмелилась. На звук выстрелов пришел из Параула весь отряд, и неприятель, увидев движение оного, удалился. Войска, соединясь, расположились при Каффер-Кумык в твердой позиции. Транспорт провианта и обоз, устроенный в каре, защищаемы были малым числом людей и все прочие занимали лежащие по области высоты.

В ночи собрался неприятель в больших силах и расположился по возвышениям далее пушечного выстрела. Во весь день продолжалась перестрелка, но в таком расстоянии, что вреда от оной не произошло никакого. На 15-е число в продолжение весьма темной ночи неприятель, собравшись в значительном количестве за обширным курганом, начал работу укрепления, и вырыв род траншей, приблизился к передовым нашим постам, занимающим высоты, с тем, чтобы, не проходя под выстрелами большого расстояния, вдруг из траншей сделать нападение.

Высланные от передовых постов наших на ночное время секретные пикета открыли работу неприятеля, весьма уже близко производимую. Тотчас будучи подкреплены, начали они перестрелку, которая продолжалась до рассвета не менее двух часов. Лишь только возможно было различать предметы, пехота наша при сильном действии артиллерии ударила в штыки на неприятельские окопы и в такое привела замешательство стеснившиеся в траншеях толпы, что они, не скоро выбравшись из оных, подверглись поражению штыками, и оставив до двухсот тел, предались поспешнейшему бегству. Войска преследовали их до самого селения, которое немедленно было очищено. В продолжение дня неприятель оставил и самые отдаленные возвышения. Отряд, не более как из 1300 человек и 6 орудий состоявший, потеряв убитыми 11 и ранеными 32 человека, рассеял силы не менее б тысяч. Войска беспрепятственно, и даже никого не встретив, прибыли к селению Параул и около его расположились лагерем.

Жители всех селений, участвовавших в действии против наших войск, пришли просить пощады, не скрывая своего преступления. Избегая необходимости наказывать большое число виновных, им объявлено прощение, но наложен штраф хлебом и скотом в пользу войск и весьма небольшое число денег, дабы взыскание было чувствительнейшим. Некоторые из главнейших зачинщиков бунта взяты под стражу.

Получив о сих происшествиях известие, почел я нужным быть сам в Дагестане. Малое число войск, там находящееся, могло ободрить горские народы к новым предприятиям, тем более, что по глупости своей верили они распущенным убийцею слухам, что с турками и персиянами война занимает все войска наши и туда никто не прибудет. Сверх того нельзя было совершенно положиться на акушинцев, которых присоединение к мятежникам могло быть опасным, хотя до того не брали они в беспокойствах никакого участия, и поведение их было без упрека. Итак, составив отряд во Владикавказе из одного баталиона Херсонского гренадерского полка, из Грузии отправленного, одного взятого из Кабарды баталиона Ширванского пехотного полка, восьми орудий артиллерии и одной сотни линейных казаков, пошел я с оным сентября 20 числа по реке Сунже, дабы осмотреть места вновь учрежденной линии.

Сделав один день роздыха в крепости Грозной, пошел я чрез крепость Внезапную, укрепления Амир-Аджи-Юрт и Казиюрт до крепости Бурной, куда прибыл октября 3-го числа, и немедля вошел в Мехтулинский округ, расположив квартиру мою в селении Казанишь. Два некомплектных баталиона, прибывших со мною, показались силами ужасными, ибо никого здесь не уверишь, чтобы могло их быть мало при главном начальнике. Горцы, которые, как предполагали жители, намерены были собраться и сделать нападение, отложили предприятие, соседственные им селения, надеявшиеся на помощь их и до того не покорствовавшие, просили помилования, которое и даровано им, и войска расположились по селениям, где назначены им зимние квартиры.

Пред самым отъездом моим из Грузии наследник Персии Аббас-Мирза прислал ко мне чиновника с объявлением, что между Персиею и Турциею прекращены неприязненные действия и уже составлены пункты мирного договора. При сем случае довольно хвастливо упомянул, что турки принуждены к тому блистательными успехами его оружия.

Комиссары наши, посланные для назначения границы, уведомили, что вскоре последовать долженствующий мир чрезвычайно возгордил персиян и что в переговорах их с чиновниками на каждом шагу начинали они испытывать противоречия вопреки здравому смыслу и в самых ничтожных случаях. Например, берега реки определяют они не по течению оной, но напротив. Впрочем подобные понятия принадлежат собственно Аббас-Мирзе, которого многие почитают великим гением, преобразователем своего народа и вводящим европейское просвещение. Мнение сие разделяет с прочими и наше министерство, имеющее нужду знать его короче.

От начальника штаба получил я донесение, что он сделал вторительный поиск за Кубань. Первое нападение произвело такой ужас между жителями, ближайшими к нашей границе, что они сколько можно отдалились к горам, и сие было причиною, что войска, под командою его бывшие, сделали три перехода, не будучи никем усмотрены. Внезапно напал на три ногайские аула, в совершеннейшей беспечности бывшие, с потерею двух человек вырезано до 400 душ всякого возраста и обоего пола, взято в плен 566 душ и более 2 тыс. рогатого скота. Владетель успел спастись с женою, но всего лишившись имущества. Непомерная потеря неприятеля произошла от того, что казаки на самом рассвете застали жителей спящих, мгновенно отрезали между аулами сообщение и не допустили их соединиться. Оставалась одна сторона, свободная к реке Лабе, но скрытно прошедшая к самой переправе наша пехота, встретив на оной спасающихся, многих побила и перехватала.

На возвратном пути к Кубани собрались большие толпы неприятеля, думая воспользоваться затрудненным движением войск от пленных и большого числа скота, но, в подобном же случае испытав прежде чувствительный урон, не осмелились сделать они чувствительного нападения и ограничились одною издалека перестрелкою. Места открытые способствовали беспрепятственному движению. В верхнем Каракайдаке и части независимой от нас Табасарани обнаружились беспокойства, и небольшие шайки разбойников начали производить грабежи на землях наших. Родственники возмутившегося изменника тайно ему вспомоществовали тем более успешно, что занимали почетные у нас места, но я приказал в селениях их расположить войска и на их продовольствии, смотря в то же время за исправностью обывательских караулов, и тотчас прекратились шалости. Генерал-майор Аслан-хан Кюринский и Казыкумыцкий наказал табасаранцев отгоном стад их.

В сем году в первый раз в странах здешних появилась опасная болезнь Cholera morbus. В 1821 году перенесшись из Индии в Персию, произвела она там большие в некоторых местах опустошения, повторилась в следующем году не с меньшей жестокостию, и наконец у нас на границах, первоначально посетив лежащие по нижней части реки Куры селения, распространилась в город Баку, по Ширванской провинции, некоторым округам провинции Кубинской и даже в городе Астрахани. Нельзя исчислить точной потери людей, ибо между мусульманами, паче кочующими, нет средства собрать верных сведений, но где таковые были возможны, заметно, что из числа заболевающих умирал пятый и даже шестой человек.

Правительство не упустило в сем случае прислать несколько лекарей и наставления, но прежде сего взяты уже были нужные меры, и первые сведения о средствах пользования сей болезни доставлены мне англичанами, давно знакомыми с нею в Индии, и там пребывающими армянами. Вообще, к счастию нашему, болезнь сия стоила нам несравненно меньшей потери, нежели в Персии.

По известиям из Грузии мир между Персиею и Портою не приведен к окончанию по некоторым несогласиям, но правдоподобно, что Порта по причине неудачных действий в Греции стараться будет устранить все затруднения, ибо имеет нужду в войсках, против Персии употребленных. Аббас-Мирза имел свидание на границе Карабаха с генерал-майором князем Мадатовым, и встретились весьма дружелюбно.

Но объяснение сего, что беспрерывное переселение и бегство кочующих народов порождает между дружественными державами неприятности и охлаждение, что беглые ханы и всякого другого состояния люди, принимаемые в Персии, получая позволение жить близко границ наших, производят разбои и подговаривают подданных наших, что имеют тайные связи и сношения, правительству вредные, и что разные по сему предмету мои представления Персия, не приемля никаких мер, дает мне право поведение ее почитать неблагонамеренным.

Аббас-Мирза, приняв объяснение благосклонно, уверял, что он употребит все средства доказать, как велико желание его приобрести милостивое к себе расположение императора, и что он не замедлит сделать распоряжение, которым здешнее начальство будет довольно. Мне остается сказать, что, зная Аббас-Мирзу, я никогда ни одному слову его не поверю.

Генерал-майор Власов донес, что войско Черноморское весьма удачно отразило шайку закубанцев из 1500 человек, которые под предводительством известных разбойников намеревались напасть на учреждаемое вновь на левом фланге селение. Черноморцы были в гораздо меньшем числе, ибо известие о приближении неприятеля, незадолго полученное, не дало достаточно времени собрать большое число войск. Казаки особенно оказали решительность и бесстрашие под собственным распоряжением генерал-майора Власова.

Я намеревался наказать лежащее в горах селение Ара-Кан, и, собрав войска при селении Джангутай часть небольшую отрядил для обозрения дороги, которая по слухам была непроходимою. Она найдена совершенно не таковою, и даже артиллерия, хотя и с затруднением, могла однако же следовать за войсками на большое расстояние, но наставшая ненастная погода, недостаток леса для дров и трудность подвезти фураж, заставили меня отложить предприятие. Вскоре потом, с частию войск прошедши до селения Эрпели, приказал я осмотреть дороги к деревням Гимри и Иргана, принадлежащие обществу Койсу-бойлинцев, нам не повинующемуся. Переход чрез хребет, называемый Аракес, оказался несколько затруднительным, особенно спуск по необычайной крутизне своей; ущелье, по коему пролегает к деревням путь, паче к Иргана, довольно проходимо, но без артиллерии. При осмотре дороги произошла перестрелка. Неприятель, трусливо защищавший хребет, обратился в поспешнейшее бегство.

Генерал-майор Власов 1-й, составив отряд войск в три тысячи казаков, с двумя ротами пехоты и несколькими орудиями, выступил за Кубань для наказания народа абадзехского, во всех набегах на границы наши участвующего и дающего у себя пристанище разбойникам. Предупрежденный о движении войск неприятель укрыл в лесах семейства, но не мог спасти имущества. Генерал-майор Власов, прошедши в ночь до шестидесяти верст, окружил два селения, но уже не было жителей, кроме караулов и нескольких человек, засевших в ближайшем лесу, из которого производили ружейный огонь. Селение было разграблено и обращено в пепел и взято одно медное шестифунтовое орудие из числа тех, кои даны анапским пашею закубанцам. В обратном следовании чрез лесистые места абадзехи думали остановить войска наши и отбить захваченное орудие, но повсюду отраженные с уроном уступили храбрости казаков. На равнине встречены были большие толпы конницы закубанцев, но они не решились препятствовать следованию войск.

Со стороны Дагестана продолжалось бездействие войск наших. Посредством шамхала и акушинцев надеялся я достать аманатов от ближайших горских народов. Я сам не должен был их требовать, дабы не подвергнуться отказу, который легко могли сделать, не будучи угрожаемы никакою опасностию и не видя вблизи войск наших. Я заставил жителей страны разуметь, что главнокомандующему нельзя сделать отказа безнаказанно, и покорение акушинской области в сем смысле было им вразумительнейшим примером.

Здесь в Казанише склонил я шамхала пригласить к себе Сеид-ефенди, известного ученостию и между горцами пользующегося величайшим уважением и доверенностию. Принадлежа к числу главнейших священных особ, он имел большое влияние на действия ближайших к нам народов. В дружеских с шамхалом сношениях, он приехал к нему и познакомился со мною. Несколько раз виделся я с ним, но не иначе, как у шамхала и в ночное время, дабы не было подозрения между горцами о знакомстве между нами, и они оставались в убеждении, что он не угождал ни одному из русских начальников. В нем нашел я человека здравомыслящего, желающего спокойствия, и мне нетрудно было угадать, что он не откажется быть мне полезным. О свиданиях с ним не знал никто из моих приближенных, кроме одного, необходимого мне, переводчика. Посредством шамхала я обещал Сеид-ефендию доставлять жалованье.

Умершего мехтулинского владельца Гассан-хана сын, молодой человек, увезенный дядею его, изменником аварским ханом, бежал из Авара, явился ко мне, испрашивая прощения в беспокойствах, которые возбуждал он во владениях, отцу его принадлежавших, подстрекаем будучи к тому умершим в недавнем времени его дядею. Сей последний мечтал, в глупости своей, казаться опасным для нас и тем наклонить правительство к прощению гнусной его измены и возвращению отнятого жалованья, которое давало ему избыточные способы существования и средство иметь людей, себе приверженных. Молодому человеку, надеявшемуся на великодушие правительства, даровал я прощение и возвратил деревни, бывшие отца его, приняв присягу на верность подданства императору. Мера сия, по удостоверению здешних, может дать спокойствие, ибо всегда мятежники возрождались со стороны жителей мехтулинских, которыми легко может он управлять по привязанности к нему оных.

Наставшее холодное время и снега, покрывшие горы составляющие границу нашу с Персиею, воспрепятствовали комиссарам нашим продолжать их действия по предмету назначения границ, и я приказал им возвратиться в Тифлис. Из присланных ими донесении обнаружились затруднения, которые сам Аббас-Мирза вымышлял для воспрепятствования в разграничении и при свидании с комиссарами старался в присутствии многих своих чиновников выставить несправедливое занятие русскими войсками части ханства Талышинского. Окружающие его не раз говорили, что Аббас-Мирза намерен отправить в Петербург доверенную особу, если встретит со стороны комиссаров несговорчивость в определении границы, как он желает, то есть совершенно уклоняясь смысла трактата. Он нимало не сомневается в успехе, полагаясь на внимание, которое правительство оказывает без разбора каждому ничтожному из персиян. Весьма мало понимает Аббас-Мирза великодушную систему нашего правительства и, конечно, не подобного ему человека, исполненного всех низких свойств, можно вразумить легко в оную.

Болезнь начальника штаба генерал-майора Вельяминова 2-го заставила меня позволить ему ехать в Тифлис для излечения, и войска, по Кубани расположенные для охранения границы от набегов, поручены артиллерии полковнику Коцареву.

1824 г. Из числа бежавших за Кубань кабардинцев один знатнейший между князьями в сопровождении нескольких известных разбойников приехал ко мне в Дагестан. Начальник штаба предупредил меня, что князь Арслан-бек Биесленев имеет поручение от прочих предложить мне условия, на коих готовы они возвратиться на прежнее свое жительство. Я вызывал его одного, желая, чтобы он как человек по способности своей могущий быть полезным правительству, переселился в Кабарду, но ни с кем из прочих не почитал я приличным входить в переговоры.

Встретив в нем человека, более многих кабардинцев здравомыслящего, легко мне было вразумить его, что уничтожительно было бы для меня допустить условия с людьми, нарушившими данную присягу в верности государю; что виновные должны просить о прощении, а не предлагать условия; что могут надеяться на великодушие правительства, готового оказать оное раскаивающемуся; что несправедливо было бы предоставить большие выгоды изменникам пред теми, кои, не оставляя земли своей, покорствуют правительству и его распоряжения выполняют беспрекословно. Не страшил я угрозами виновных, но не скрывал от них, что не должно терпеть пребывание их близко границ наших, дабы примером безнаказанности не одобрили к злодеяниям людей неблагонамеренных.

Нелепые желания кабардинцев состояли в следующем:

1. Возвратиться в свою землю не иначе, если правительство уничтожит устроенные в 1822 году крепости и удалит войска с гор.

Это значит иметь средство продолжать прежние злодеяния, не подвергаясь наказанию, иметь в горах убежище.

2. Разбирательство дел оставить во всем на прежнем основании, то есть в руках священных особ.

Это происки мулл, самых величайших невежд, которые из всех исповедующих закон мусульманский, как будто для того собраны в Кабарде, чтобы славиться мудростию своею между людьми еще большей степенью невежества омраченными. Князья кабардинские первое между таковыми занимают место. Кабардинским князьям потому выгоден шариат или суд священных особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего состояния. Закон мусульманский хотя признает все вообще состояния свободными, но священные особы, удаляясь сего правила, полное действие шариата допускали в разбирательстве дел между князьями и знатнейшими фамилиями узденей, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых, всегда был утесняем, и бедный никогда не получал правосудия и защиты. Возобновления шариата выпрашивали у меня кабардинские князья и уздени, оставшиеся под управлением нашим, с тем, чтобы дела простого народа разбираемы были по российским законам.

3. Если бы начальство отказало исполнить желания, то испросить согласие оного на пребывание их за Кубанью, с тем, чтобы воспрещено было войскам их преследовать или нарушать их спокойствие, что в удостоверение удаления их от всяких вредных замыслов дадут они аманатов.

Это означает намерение продолжать тайные связи с соотечественниками своими, оставшимися под управлением нашим, дабы, возбуждая оных против правительства, предоставляя им убежище за Кубанью и защиту тамошних народов, склонить начальство...[2] беспокойства, предложила им возвратиться в Кабарду на тех условиях, которые найдут они для себя полезными.

До побега кабардинцев за Кубань были от них у нас аманаты. Из присяжных листов их можно составить целые томы. Со стороны нашей употреблены увещания убедительнейшие, самое великодушное снисхождение, истолковано, сколько необходима перемена поведения их для собственной их выгоды, но ничто не помешало им быть изменниками... Итак, по известности мне обстоятельств, отверг я желание кабардинцев, за Кубанью живущих. Аслан-бек Биесленев, принятый ласково и с уважением, получа от меня подарки самым приветливым образом, отправился обратно. Кажется, что приятно ему было дать мне чувствовать, что он, лишь только возможно ему будет, возвратится в Кабарду и что он получил совсем другое о русских понятие. Он прежде не бывал ни у одного из русских начальников.

Оставив небольшое число войск в Мехтулинском округе для утверждения водворенного спокойствия, отправился я в Дербент. Дав постановление Каракайдацкой провинции и обложив постоянною податью Терекеминские оной селения, которые пользовались льготою для поправления после военных действий в 1819 году, истребивших их, поручил я привести в известность жителей Дербента и ввести некоторый полицейский порядок, что нерадением прежнего коменданта и послаблением генерал-майора барона Вреде совершенно было пренебрежено. Город приказал я по возможности улучшить расширением улиц, и не допуская исправлять починкою ветхие строения, сделать площади. Город, стесненный до чрезвычайности неопрятностию жителей, делает воздух необыкновенно вредным, что и понудило к расширению оного.

В Кубинской провинции исправил я постановление, которым доселе руководствовались беки, имеющие в управлении казенные деревни. В перемене сей доставлено народу немалое облегчение и определена обстоятельно мера повинности оного в отношении к бекам. Издал я постановление в рассуждении священных особ, коим определено нужное количество, им — приличное содержание. Положены правила для постепенного возведения в звания ефендиев и ахундов. Воспрещено посылать за границу для обучения закону, где многие до сего получали свидетельства на различные звания и сообразно оным занимали места в провинциях наших. Постановлением уничтожено невежественное постановление звания мулл сохранять наследственно в семействах, отчего произошло, что большая часть таковых ничему не имели нужды учиться и о законе ни малейшего понятия не имеют. Учредил комиссию для разбора бекских фамилий, ибо многие присвоили себе достоинство сие несправедливо.

В Кубинской провинции нашел я большую часть бекских фамилий и вообще простой народ весьма приверженными правительству и старающимися доказать свою верность. Войска, в провинции временно набираемые, служат с усердием и довольно храбро. Семейства определенных на военную службу людей, из коих содержатся в провинции караулы и посылаются против неприятеля отряды, ограничил я числом четырехсот, с тем, чтобы пополняемые были убывающие семейства. В числе военных людей приказал назначить зажиточнейших, дабы могли иметь лучших лошадей и исправное оружие.

В Ширванской провинции не мог я тех же ввести постановлений, как в Кубинской, ибо народ и самые беки не имели времени сделать к нам привычки по недавнему введению управления нашего.

С особенным вниманием обратился я к казенному хозяйству; уменьшил несколько отяготительные для народа посевы хлеба и часть таковых заменил заведением шелковичных садов, распределив постепенное оных умножение. Вообще поставил на вид местному начальству, что полезнее ограничить количество посева чалтыка (сарачинского пшена), который затруднительно сохранять без повреждения даже короткое время и который требует несравненно больших трудов и работы, нежели шелк, порче не подвергающийся. Поручил также посев хлопчатой бумаги.

В городе Шемахе, издавна разоренном и оставленном, мною возобновленном в 1821 году по начертанному плану, начаты строения, и уже большое количество лавок весьма хороших возведены в разных местах. Главную мечеть, здание весьма великолепное, которое исправляли жители на пожертвованные ими деньги, приказал я строить на казенный счет, возвратив сделанные ими издержки.

Вскоре по возвращении моем в Тифлис примечены в Абхазии некоторые неудовольствия соседственных горцев. Молодой владетель не мог прекратить их, мать его, женщина глупая и своеобычная, напротив, умножала их своею неловкостию, и ближайших селений жители, прежде спокойные, начали производить разбои. Для усмирения их должна была часть находящегося в Сухуме гарнизона сделать нападение на одно из селений. Оно было разорено, но войска, возвращаясь, встретили скрывшегося в лесу неприятеля и при начале перестрелки убит подполковник Михин, храбрый офицер, командовавший отрядом. Вероятно, что за сим последовал некоторый беспорядок, и он был причиною потери нашей, ибо убито и ранено 42 человека, что не весьма обыкновенно.

Вскоре за сим возгорелся общий мятеж и неудовольствия на фамилию владетельного князя вооружили против него и самих соседей. Он удалил мать свою в Сухум, под защиту войск наших, сам, оставшись в доме своем в селении Соупсу, где находилось до 300 человек пехоты при двух орудиях, содержался в тесном облежании (осаде.— Сост.) более полутора месяца. Недостаток в укреплении воды и необходимость запасаться оною понуждала делать вылазки, но потеря со стороны нашей не достигала даже и десяти человек.

Начальствующий в Имеретии генерал-майор князь Горчаков с 1400 человеками пехоты и двумя орудиями пошел для освобождения находившегося в Соупсу отряда.

При реке Ингур неприятель был в небольших силах и не мог воспрепятствовать переправе, хотя оная была весьма затруднительна, но далее к Сухум-Кале сделал во многих завалы; собравшиеся толпы были многочисленны и дрались упорно. Войска, рассеяв их, дошли до Сухума. От сего места до селения Соупсу 30 верст, но дорога тесная лежит по берегу моря между утесистыми скалами, покрытыми лесом почти непроходимым, и здесь-то ожидал неприятель с большими выгодами встретить наши войска. Генерал-майор князь Горчаков, сделав обозрение дороги и усмотрев, что невозможно без чувствительной потери выгнать многочисленного неприятеля из мест, по природе твердых и сверх того тщательно укрепленных, решился сделать высадку. Первоначально с 800 человеками вышел он на берег в пяти верстах от Соупсу, овладел прилежащим лесом и устроил небольшое укрепление. Действие артиллерии с судов не допустило неприятеля затруднить высадку, и оная совершилась с ничтожным уроном. Вскоре прибыло из Сухума еще 250 человек пехоты. Сих оставил он в укреплении, а с первыми пошел к Соупсу. Неприятель делал усилия не допустить его, но не мог устоять. Находившийся в укреплении отряд, усмотрев, что главнейшие неприятельские силы обратились против войск, идущих от берега, сделал вылазку, зажег ближайшие к укреплению строения, в которых укрывались мятежники, и заставил их удалиться. Между тем неприятель побежал, потеря его была значительна, и войска, беспрепятственно соединившись, возвратились на берег. Военные суда, в достаточном количестве из Крыма присланные, способствовали успеху высадки и предприятия. Генерал-майор князь Горчаков благоразумно сделал распоряжение к действию столько же решительному, как и смелому.

Владетель абхазский пребыл непоколебимым в верности императору и с семейством выехал в Мингрелию к родственнику своему генерал-лейтенанту князю Дадиану, который, собрав милицию свою, содействовал войскам нашим. Но оказались ничтожными пособия его, ибо народ, не без основания, разумеется, [является] весьма робким между жителями здешней страны.

В течение лета войска наши за Кубанью имели повсюду весьма счастливые успехи. Командующий оными артиллерии полковник Коцарев преследовал укрывавшихся там беглых кабардинцев. Абазинцы, принявшие их и с ними участвовавшие в разбоях, наиболее за то потерпели: селения их разорены, лошади и скот захвачены во множестве, в людях имели они урон необыкновенный. Страх распространен между соседственными народами. Более нежели в двадцать раз отмщено злодеям за нападение на селение Круглолеское.

Анапский паша по убедительной просьбе закубанцев присылал чиновника испрашивать помилования им и прекращения действии войск. Некоторые из ближайших обществ приуготовились дать аманатов в удостоверение, что будут жить спокойно и возбранять производящим разбои и хищничества переход в их земли. Нельзя верить обещаниям паши, ибо не имеет он силы воздержать народы, к грабежам приобыкшие и ему не повинующиеся. Столько же неблагонадежны и клятвы самих народов, ибо нет между ними людей, имеющих власть, и никто влияние оной не допускает над собою. Полезнейшие советы старейших в посмеянии у буйной молодежи и нет обуздания на оную. Разбои и грабежи в их понятии — слава, приобретаемая добыча составляет значительную выгоду.

В непродолжительное пребывание мое сего года на Кавказской линии осмотрел я строящиеся казенные здания на Минеральных водах. Нет ни малейшего хозяйства в приуготовлении нужных материалов, ничто не доставляется в потребное время.

Смерть командующего на линии генерал-майора Сталя 2-го дает удобность ввести как по сей части, так и по многим другим, лучший порядок.

Я осмотрел большую часть укреплений по новой в Кабарде линии и нашел много сделанных временных жилищ для воинских чинов довольно прочных и удобных. Построены мосты чрез некоторые из рек.

Из укрепления на Урухе прошел чрез Татартунский хребет до Владикавказа и легко увидеть мог, сколько удобнее будет дорога от сего последнего места не чрез Моздок, как было прежде, но прямо на Екатериноград, и предварительные по сему предмету сделаны распоряжения.

В нынешнем году намеревался я пройти чрез Кавказ для обозрения новой дороги в Грузию, о которой по доходящим слухам и из сведений, хотя впрочем не весьма обстоятельных, наших офицеров, видевших оную, судить надлежит, что она несравненно лучше теперешней дороги, но принужден был отложить обозрение до другого времени по причине необычайно дождливой осени, которая, продлив пребывание в горах войск, могла затруднить продовольствие оных. Отряд войск, из Грузии посланный, переходил чрез хребет беспрепятственно, и жители гор оказывали довольно приязненное расположение.

Начальнику корпусного штаба поручив командование войска на Кавказской линии впредь до назначения настоящего начальника, возвратился я в Грузию на тот случай, если наследник Персии Аббас-Мирза вознамерится иметь со мною свидание, как потом объяснился он нашему поверенному в делах.

На линии свирепствовали ужаснейшие болезни: в Георгиевске до того достигла смертность, даже между чиновниками, что в присутственных местах мало было занимавшихся делами, и я, дабы совершенно не остановились оные, решился просить государя о скорейшем переводе областного города в Ставрополь и об ассигновании некоторой суммы для найма частных строений под присутственные места до устроения казенных зданий. Император соизволил на представление мое, и решено обратить Ставрополь в областной город. Ассигнована сумма для найма строений из имеющейся в распоряжении моем экстраординарной. Георгиевск остался временно уездным городом до учреждения такового в Горячих Водах.

1825. Год сей начал спокойно, пребывая в Тифлисе. С персидским правительством продолжалась переписка о границах, и он казалось наклонным кончить все неприятности, возникшие по сему предмету. С точностию исполняя строгие предписания, закрывал глаза на многие неловкости Аббас-Мирзы, обращая их на счет невежества пограничных начальников. Поверенный в делах при персидском дворе г. Мазарович предупредил меня о намерении его прислать ко мне чиновников для переговоров, и что сам он готов назначить со мною свидание на границе, в полной уверенности кончить дело дружелюбным образом.

В марте месяце прибыл в Тифлис Фетх-Али-хан, беглербег Тавризский; при нем находился мугандис баши — главный инженерный чиновник — и один секретарь, которого недоверчивый Аббас-Мирза как шпиона придал для наблюдения за его поведением. Фетх-Али-хан имел полномочие заключить со мною условия о разграничении. Я поручил генерал-лейтенанту Вельяминову войти с ним в переговоры, имея в виду то, что если бы я сам составил условный акт, не приличествовало бы мне, или по крайней мере было бы неудобно, сделать в оном изменения. Фетх-Али-хан объявил мне о желании Аббас-Мирзы видеться со мною и что от меня зависит назначить для того место и время. Сие наиболее побуждало меня оставить зависящими от меня некоторые средства, при свидании с Аббас-Мирзою сделать ему угождение небольшою в некоторых статьях переменою.

Фетх-Али-хан действовал довольно чистосердечно, и со стороны его, после некоторых усилий и возражений, весьма вежливо и с отличным благоразумием генерал-лейтенантом Вельяминовым опрокинутых, заключен акт. Я призвал к себе Фетх-Али-хана, истолковал ему умеренность требований в сравнении с пожертвованиями, на которые решаюсь я для сохранения дружбы и доброго согласия. Он не мог не чувствовать справедливости моего предложения, и то же подтвердили его чиновники, из коих мнение шпиона, как нетрудно было заметить, было у него в особом уважении. Я объяснил Фетх-Али-хану, что хотя вправе я требовать, дабы приложил он печать свою к заключенному условию, но что желая избавить его от жестокой ответственности в случае, если условие не понравится наследнику, и он с ним не будет согласен, я его от того увольняю. Сколько ни был он благодарен за внимание мое об охранении его, он не только ручался, что Аббас-Мирза будет доволен успехами его, но что в полном убеждении, что он оказал отечеству величайшие заслуги, он не сомневался обратить на себя самые щедрые награды, каковых весьма немногие удостаиваются. Словом, он был в восхищении. Во все время пребывания его в Тифлисе он был содержан роскошным образом. Удовлетворен со стороны честолюбия отличным приемом и почестями. Со стороны корыстолюбия — необыкновенно дорогими подарками.

Из слов Фетх-Али-хана должно было предполагать, что Аббас-Мирза желал со мною сблизиться (если только сам он не был им обманут), но что нет сомнения, что нужно было ему лучшее мое расположение к нему, ибо Фетх-Али-хан секретно объявил мне, что Аббас-Мирза, будучи чрезвычайно озлоблен на сардара Эриванского, не видит другого средства сменить его, разве со стороны моей будут принесены жалобы на него шаху. Он подтвердил мне, что давно хочет Аббас-Мирза поставить сына своего в Эриванской провинции, дабы присвоить богатые оной доходы. Не скрыл и того от меня, что если бы отозвался я шаху довольным поведением пограничных начальников, непосредственно зависящих от него, и что для лучшего спокойствия и утверждения прочнейшей связи предоставил бы я шаху о пользе подчинить всю границу одному начальству, что надеется Аббас-Мирза успеть в желании своем получить в управление и Гилянскую область. Итак, Аббас-Мирза хотел сделать меня орудием своих выгод. Я дал Фетх-Али-хану надежды, что буду действовать согласно видам его, стараясь все средства употребить в пользу окончания дела о границах.

Фетх-Али-шах по возвращении в Тавриз был принят Аббас-Мирзою весьма неблагосклонно и даже угрожаем наказанием. Заключенными условиями был недоволен, и на письмо мое, наполненное вежливостями и всем, что могло казаться обязательным, не хотел отвечать сам, но поручил отнестись ко мне кайшакалу[3]. Поверенный наш в делах г. Мазарович поставил неприличие подобного поступка, и Аббас-Мирза рассудил за благо сам объясниться письмом. Он сообщил мне замечания свои на заключенный акт генерал-лейтенантом Вельяминовым, оспаривал все то, что требовал я в замену несравненно больших выгод, уступаемых нами, превратно толковал смысл Гюлистанского трактата, и что по силе оного должна была Персия возвратить нам, утверждал принадлежащим ей. В заключение предложил, по данному ему от шаха повелению, утвердить условия сии, если мною приняты оные будут, но что в противном случае, не имея власти и полномочия, он не откажется однако же употребить свое старание, дабы исходатайствовать волю шаха, его родителя. Отзыв сей, совершенно противный уверениям Фетх-Али-хана и слишком решительный для свойств Аббас-Мирзы, который, в обстоятельствах, гораздо менее верных, готов прибегать к разным изворотам, скрывая настоящее намерение, ясно доказывал, что подпал он сильному влиянию людей, не доброжелательствующих нам.

Вскоре сделалось мне известным, что он следовал советам тавризского первосвященника муштенда Мирзы-Мехти, человека хитрого, славящегося фанатизмом. Он уверял Аббас-Мирзу, что малейшая сговорчивость его потеряет его во мнении народа, что одним оружием можно смирить гордость русских и даже возвратить потерянные Персиею области и самую Грузию, изгнав неверных за хребет Кавказа. Что все мусульмане, подвластные нам, возьмут участие в войне столько священной. Рассуждение сие происходило в совете Аббас-Мирзы, и между прочими, наиболее пользующимися доверенностию его, Сурхай, бывший хан Казыкумыцкий, известный изменник, изгнанный по распоряжению моему в 1820 году из его владений, ручался что, имея много приверженцев и сильные между горскими народами связи, он возбудит их против нас и многочисленные полчища их обратит на Грузию. Чиновник, присланный от сардара Эриванского, будучи призван в совет сей, утверждал, что если только позволено будет его начальнику, то в продолжение двух месяцев будет он в Тифлисе, на что без всякого пособия со стороны наследника собственных средств его достаточно. Первосвященник Мирза-Метхи присовокупил, что, благословя победоносные знамена Аббас-Мирзы, он, предводительствуя 15 тыс. муллов, пойдет впереди, указуя путь к славе. Аббас-Мирза, приученный к самой подлой лести, верил всем сим нелепостям тем с большим удовольствием, что если бы не удалось ему одною наружностию твердости и без войны заставить нас исполнить его требование, тоже общее стремление всех состояний не оставляло ни малейшего сомнения в успехах. Аббас-Мирза введен был в заблуждение одним из чиновников его, бывших в Петербурге, который уверил его, что все затруднения, которые я ему поставляю, могут удобно разрешены быть в министерстве, с которым выгоднее иметь ему непосредственное сношение. Чиновнику сему, как из собственных слов его известно, внушено было в Петербурге, что я имею столько многих и сильных неприятелей, что Аббас-Мирзе достаточно возложить на меня вину существующих неудовольствий, и конечно достигнет он желаемого; ибо готовы они действовать против самых убедительных моих представлений.

Поверенный в делах г. Мазарович в подробности уведомил меня как о рассуждениях, бывших в совете Аббас-Мирзы, так и о других обстоятельствах, которые показывали его готовым на самые решительные меры. Известно было сильное влияние его на шаха, и что сим последним предоставлен ему был полный произвол.

Тем страннее должен был мне казаться последний отзыв Аббас-Мирзы, когда, в первый раз присылая Фетх-Али-хана, писал он, что он имеет от него полную доверенность, и когда после, опровергая заключенные им условия, он сообщил мне, что сам он не имеет власти иначе довершить дело о границах, как по сделанному им предложению. Бессмысленные противоречия сии поставили меня довольно в затруднительное положение. Трудно было успеть в Аббас-Мирзе по его упорству; не более было надежды склонить шаха, который совершенно не входил в дела и внимание которого Аббас-Мирза конечно уже наклонил на свою сторону; однако же испытывая всевозможные средства и в точности исполняя волю государя отдалять всякий повод к разрыву, написал я вежливое письмо Аббас-Мирзе и самому шаху, которому предложил я, как средство последнее, некоторые изменения в акте, заключенном генерал-лейтенантом Вельяминовым. Более сего не оставалось ничего сделать, и далее малейшее угождение с моей стороны было бы виновное пренебрежение собственных выгод и не удалило бы впоследствии повода к возобновлению неудовольствий. Аббас-Мирза весною сего года объезжал границу со стороны Эриванского ханства под видом будто бы охоты. Наблюдение за ним обнаруживало, что он точно ничего более не видал, как собак своих и ястребов. В цель путешествия его входило намерение устрашить сардара Эриванского сменою или заставить откупиться большими пожертвованиями. Но сардар имел при шахе сильных друзей, которые его поддерживали; их наделял он подарками, и сардар, нимало не страшась Аббас-Мирзы, отделался от него обыкновенными вежливостями и весьма небогатыми дарами. Аббас-Мирза был в большом озлоблении. Не взирая на вызов его видеться со мною, объявленный мне Фетх-Али-ханом на самый обязательный ответ мой, которым представлял я ему назначение места и времени, он не уведомил меня даже о прибытии своем в Эривань, что по обычаям персидским разумеется величайшею грубостию. Я со стороны своей из приличия показал совершенно тому равнодушие.

Вызвал из Тавриза г. Мазаровича, поручил ему мои письма и окончательные переговоры. Знание его министерства персидского, некогда доверенность и даже приязнь Аббас-Мирзы, особенное благоволение самого шаха давали еще мне некоторые надежды если не кончить дело разграничения, по крайней мере сделать на некоторое время условие, оставляя до возобновления переговоров в настоящих границах.

Государю императору отправил я письмо, в котором изобразил поведение Аббас-Мирзы, и что, увлекаем будучи советами враждующих нам людей и обманутый льстивыми уверениями, что приверженный ему народ жаждет случая освободить стенящих под игом нашим единоверцев, имеет он намерение поддерживать оружием требования свои о границах. Что сделаны им соображения о собрании войска и производятся приуготовления к войне. Донес я об отправлении Мазаровича, но в то же время объяснил, что шах, удаляясь всяких дел, сложил оные на Аббас-Мирзу, предоставив ему полную свободу действовать по произволу; что сей со стороны его не встречает ни малейшего противоречия в своих замыслах, и что по ходу дел предвижу я войну неизбежную. Я просил приумножения войск одною пехотною дивизиею и несколькими казачьими полками как средства предупредить войну. Вместе с сим 12-го числа июля известил я обо всем с возможною подробностию управляющего Министерством иностранных дел статс-секретаря графа Нессельроде.

Поверенный наш в делах г. Мазарович был принят Аббас-Мирзою неблагосклонно. Он не умел даже воздержать себя от разных дерзостей, которые, кажется, делал с намерением, дабы, вызвав Мазаровича на возражение, иметь право поступить с ним неприятным образом. Аббас-Мирза имел неблагоразумие страшить даже угрозами, хвастливо говоря о войсках своих, об артиллерии. Он сказал г. Мазаровичу, что напрасны надежды его на шаха, на счет мой расточал самые оскорбительные ругательства. Г. Мазарович нашел между вельмож[ами] подлейших льстецов, рабственно угождающих наследнику, холодность и отдаление, но он имел людей, ему обязанных, и от них узнал все обстоятельства. Шах в обращении с г. Мазаровичем был гораздо вежливее, но приметно предупрежден был Аббас-Мирзою, и о делах переговоры были безуспешны. Можно сказать, что о них рассуждать не хотели, но скрывая решительное намерение прервать сношения дружественные, объявили, что с письмом от шаха и окончательными предложениями будет прислан ко мне чиновник, облеченный в доверенность.

Будучи предварен, что между чеченцами примечаемы тайные совещания, что появился между ними лжепророк, возмущающий их против нас, приказал я баталиону 41-го егерского полка, расположенному в Ширвани, немедленно следовать в станицы Гребенского войска обоим баталионам Ширванского полка, стоявшим в Кабарде, быть в готовности, поручив их в распоряжение начальствующего на линии генерал-лейтенанта Лисаневича.

Вскоре получил я известие, что чеченцы, предводимые лжепророком, довольно в больших силах, в ночи с 7-го на 8-е число, напали на Амир-Аджиюртский пост и сожгли оный. Укрепление поста было непрочное, ибо наскоро из плетня сделанное, и рва вокруг его почти не было. Но в гарнизоне находилась рота пехоты и весьма сильная артиллерия. Сего для обороны было слишком достаточно, но начальник гарнизона, был чрезвычайно неосторожен, не взирая, что в тот же самый день выступивший из укрепления генерал-майор Греков предварял его о намерении чеченцев сделать покушение на пост. Незадолго пред нападением успел он даже прислать одного из приверженных на аксаевских жителей с известием, что сильные толпы конницы взяли направление к посту и в ночи прибудут к оному.

Начальствовавший оным 43-го егерского полка капитан Осипов, сделав расчет гарнизона по местам, распустил людей в казармы и нимало не усилил обыкновенного караула. Чеченцы со стороны леса подошли, не будучи замеченными. Весьма темная ночь и сильный ветер им способствовали. Внезапно вошли они в укрепление и тотчас опрокинули часть плетня, ограждавшего оное. Люди в беспорядке выскакивали из казарм, когда укрепление было уже наполнено неприятелем: они не могли противиться малыми силами; капитан Осипов, защищавшийся с горстью людей и будучи уже ранен, бросился в Терек и утонул. Неприятель испытал только два выстрела из орудия, стоявшего в воротах, при коем был главный караул не более как из девяти человек при унтер-офицере. Выстрелы сии на некоторое время привели в замешательство чеченцев, но уже не было кому оным воспользоваться, ибо люди наши были рассеяны, и большая часть гарнизона спасалась переплывая Терек.

В сие время переправлялся пороховой погреб, и снаряды крепостных орудий хранились в сарае, покрытом камышом. Сообщившийся оному огонь произвел столько сильный взрыв, что орудия были разбросаны и части лафетов разметаны на противном берегу реки. Чеченцы в ужасе побежали из укрепления и уже не появлялись. Потеря наша простирается убитыми, погибшими при взрыве и потонувшими всего до семидесяти человек. Потеря неприятеля была не менее. Взбешен я был происшествием сим, единственно от оплошности нашей случившимся. Еще досаднее мне было, что успех сей мог усилить партию мятежников, умножить верующих в лжепророка. Я не обманулся! Генерал-майор Греков не мог приспеть к защите поста, ибо силы его состояли из пехоты, сделавшей уже большой переход. Он прибыл к укреплению Герзели-Аул, дабы обеспечить его от нападения, усилил гарнизон одною ротою егерей и двумя орудиями, приказал поправить укрепление. Оттуда, прошедши крепость Внезапную, усилил ее также одною ротою и возвратился в станицу Червленную, дабы собрать несколько войск. Между тем чеченцы, распустив лживую молву о приобретенных ими успехах, ободрили сообщников, пригласили соседних им горцев, в числе четырех тысяч человек пришли к укреплению Герзели-Аул и начали стеснять его облежанием до того, что гарнизон вскоре лишен был воды. Неприятель в близком расстоянии расположил свои окопы вроде траншей и предпринял штурм. Некоторая часть перешла уже ров и была на валу, но штурм отбит с чувствительным уроном. Лжепророк однако же нашел средство восстановить упадший дух обещанием блистательных успехов, то есть обогащения добычею. Но более ободрила мятежников измена аксаевских жителей, которые с ними соединились, и готовность андреевских жителей последовать тому же при малейшей удаче.

Мятеж сей мог распространиться в Дагестан, где по многолюдству мог быть несравненно опаснейшим, тем более, что из Грузии мало весьма мог я отделить сил, и некомплект войск был чрезвычайный.

Генерал-лейтенант Лисаневич, узнавши о случившемся в Амир-Аджи-Юрте, приказал баталионам Ширванского полка, 1-му следовать в крепость Грозную, 2-му сколько возможно поспешнее прибыть в станицу Червленную, для чего выставлены были подводы, сам прибыл туда же.

Между тем генерал-майор Греков собрал три роты 43-го егерского полка, 400 линейных казаков и несколько орудий. Генерал-лейтенант Лисаневич взял отряд сей под личное начальство, и не дожидаясь 2-го баталиона Ширванского полка, переправился [через] Терек в Амир-Аджи-Юрте и пошел к Герзели-Аулу. Приближаясь к оному, замечен он был неприятельскою конницею, которая немедленно обратилась в бегство, не давши ничего знать облегающей укрепление пехоте. Посланные вперед казаки успели отхватить часть неприятеля; гарнизон, видя приспевшую помощь, сделал вылазку, и вскоре потом прибыл отряд. Мятежники понесли чувствительный весьма урон, который мог быть гораздо значительнее, если бы не способствовали спасению их лежащие поблизости леса и гористое местоположение. Потеря наша была самая ничтожная. Лжепророк бежал [один] из первых в сопровождении самого малого числа сообщников, все разошлись по домам, не помышляя о соединении и в боязни жестокого наказания. Жители Аксая, кроме главнейших зачинщиков, оставивших город, искали измену свою загладить совершенною покорностию и просили пощады. Невозможно было ожидать благоприятнейших обстоятельств и столько скорого уничтожения мятежа, но внезапное происшествие вдруг все переменило. Генерал-лейтенант Лисаневич, желая схватить некоторых оставшихся в Аксае мятежников для примерного их наказания, приказал старшему князю майору Мулле-Хассаеву представить к себе всех почетнейших старшин с тем, чтобы в числе их были непременно замеченные им самые буйные и наиболее к мятежу склонные. Потребовал от него списка таковых. Генерал-майор Греков, лучше знавший народ сей, представлял ему, что не приличествовало задержать людей, им призванных, паче еще подвергнуть наказанию; что поступок сей произведет в народе беспокойства и уничтожит совершенно доверенность к начальству. Майор князь Мулла-Хассаев обязывался в самое непродолжительное время всех их доставить без всякого затруднения.

Генерал-лейтенант Лисаневич не послушал обоих, и 16 числа поутру не менее 300 человек лучших жителей Аксая введены были в укрепление Герзели-Аул. Не было взято никаких мер осторожности, аксаевцы многие были вооружены, наш караул не был не только усилен, даже не выведен в ружье, команды отпущены за дровами и на фуражировку, и в укреплении оставалось менее людей, нежели аксаевцев. Вышедши пред них в сопровождении нескольких офицеров, генерал Лисаневич стал в оскорбительных выражениях упрекать их гнусною изменою, грозить истреблением виновнейших и начал вызывать некоторых по представленному ему списку. Он знал хорошо татарский язык и потому объяснялся без переводчика, который бы мог смягчить выражения. Двое из вызванных старшин с покорностию предстали пред ним. У них сняли кинжалы и отвели их под стражу; третий, будучи вызываемый по списку, видя участь первых двух, противился, но когда его принудили, он, тихо подойдя к генералу Лисаневичу, вдруг бросился на него с кинжалом, который он до того скрывал под одеждою. Он нанес рану смертельную в живот насквозь. Не остановясь, кинулся на генерал-майора Грекова, и сей в мгновение кончил жизнь под его ударами. Поблизости находились казаки и некоторые из приверженных нам мусульман, которые после поражения генерала Лисаневича могли остановить его, но до того велико было их изумление, что они пребывали неподвижны. Человек уже немолодой главный пристав кумыцкий капитан Филатов бросился на него, и хотя получил прежде рану, но по счастию она не была тяжелою, и он, схватясь с ним грудь с грудью, успел вонзить ему кинжал в брюхо, отвратя удар его рукою.

Силы злодея были превосходнее, и уже преодолевал он Филатова, но один из армян, приставив ему ружье, поверг его мертвого выстрелом. Генерал Лисаневич, захватя рукою рану, стоял опершись о забор и сохранял твердость, но когда сказали ему о смерти генерала Грекова, вырвалось у него слово «Коли!», и оно было сигналом истребления всех без разбора. В сие время командир 43-го егерского полка выводил из казарм караульных 20 человек, кои немедленно ударили на толпу, и к ним присоединились прочие, бывшие в укреплении. Аксаевцы в величайшем страхе и замешательстве бросились к воротам и чрез вал укрепления успели заколоть двоих часовых у ворот, но вслед кололи их штыками и пустили ружейный огонь. Вырвавшиеся из укрепления встречены были возвращавшеюся с фуражировки командою, прибежали конвои команд, посыланных за дровами, и из 300 человек аксаевцев весьма немногие спаслись бегством. Между тем погибли люди совершенно невинные и несколько испытанных в приверженности к нам. В числе их были некоторые из жителей города Андрея. Если бы не овладел аксаевцами совершенный страх, они могли бы захватить близко их стоявшие ружья караульных и людей, высланных за дровами, и без всякого затруднения овладеть укреплением и артиллерию, при коей не было ни одного канонира. В укреплении были большие запасы снарядов и патронов.

Таким образом, неблагоразумие генерала Лисаневича могло быть причиной важнейших следствий. На линии не оставалось ни одного генерала. Начальник корпусного штаба генерал-майор Вельяминов, один, который мог привести дела в порядок, находился с отрядом за Кубанью для наказания хищных народов за набеги и разбои, делаемые ими на линии.

Тотчас по получении известия об Амир-Аджи-Юрт хотел я выехать на линию, но болезнь меня удерживала; когда же 22-го числа узнал я о случившемся в Герзели-Ауле и о смерти генерал-майора Грекова, я отправился 24 числа.

Во Владикавказе усиливавшеюся болезнию удержан я был до 3-го числа августа, и уже не было надежды на выздоровление. Здесь сделал я распоряжение оставить укрепление Преградный Стан, покойным генерал-майором Дельпоццо построенное весьма невыгодным образом и в таком расстоянии от реки Сунжи, что вода легко могла быть отрезана. Укреплению за отдалением его ниоткуда нельзя было дать помощи. Старую дорогу от Моздока во Владикавказ, лежащую чрез хребет Кабардинских гор, чрезвычайно неудобную, для движения транспортов затруднительную и подверженную нападению хищников, которые могли укрываться в лесах и, почти не подвергаясь опасности, наносить большой вред, приказал я перенести от Екатеринограда, чрез Урухскую крепость, мимо Татартунского мыса и чрез реку Ардон до Владикавказа; приступить немедленно к устроению мостов и временных укреплений, для расположения в оных конвоев. Дорога сия в сравнении с прежнею представляла величайшие во всех отношениях преимущества, но к учреждению оной нельзя было приступить, не став твердою ногою в Кабарде, которую в 1822 году занял я перенесением линии.

От Владикавказа до крепости Грозной прошел я с 1-м баталионом Ширванского полка, двумя орудиями и 250 донскими казаками полковника Сергеева полка, и хотя известно было, что повсюду были сборища возмутившихся чеченцев и карабулаков, однако же я нимало не был ими обеспокоен в пути. В Грозной присоединил я две роты 41-го егерского полка о два орудия; прошедши чрез Червленную станицу и переправившись [через] Терек в Амир-Аджи-Юрте, имел я с собою шесть рот пехоты, 300 донских и 250 линейных казаков и 9 орудий артиллерии. Я поспешил к городу Андрею, где неблагонамеренные люди готовы были произвести возмущение и соединясь с соседними горцами, пристать к лжепророку, который проповедовал повсюду истребление неверных, возбуждая ко всеобщему вооружению.

Приближение войск к городу прекратило смятение в оном, главнейшие из возмутителей бежали. Здесь нашел я баталион Апшеронского полка, который прибыл из крепости Бурной, и одну роту 41-го егерского полка. В крепости Внезапной сделал я большие перемены: уменьшил пространство оной, усилил профиль, и она, при несравненно меньшем гарнизоне, сделалась непреодолимою. Уничтожив обширное нижнее укрепление, я заменил его одною каменною башнею с пристройкою, дабы иметь в власти своей воду. Работы в крепости продолжались около трех недель. Чеченцы в числе четырех тысяч человек показались на высотах в окрестностях Андрея, надеясь на измену жителей оного, но как они остались в совершенной покорности, то они удалились, ничего предпринять не осмелившись.

Между тем был я в городе Аксае, коего жители, исключая князей, были в бегах, и город совершенно оставался пустой. Без участия их в измене не могли чеченцы ничего предпринять против укрепления Герзели-Аул, которое в подобном случае всегда подвергалось большой опасности. По сему уважению вознамерился я перенести укрепление на лучшее место, и в то же время, дабы прервать связи аксаевцев с чеченцами, давним соседством и даже родством утвержденные, и избежать всегда неприятной необходимости наказывать за измену, предположил я перевесть самый город, который расположен будучи в местах гористых и покрытых непроходимым лесом, где удобно могли они укрываться, утверждал в них некоторое чувство независимости и своевольства, столь соблазнительных для прочих.

Я вызвал жителей, дав им прощение, и хотя многим из них не нравилось перенесение, но они согласились. Но явилось только 200 семейств, которые настаивали, чтобы позволено им было остаться на прежнем жительстве, чего я не должен был предоставить. Место для нового Аксая назначено мною на речке Таш-Кечу, во всех отношениях несравненно выгоднейшее прежнего, ибо здесь жители Аксая имели лучшее свое хлебопашество, здесь прежде бывало их богатое скотоводство. Для охранения их в местах сих, более открытых, и для того, чтобы иметь за ними необходимый надзор, учредил я укрепление, которое и построено по возвращении моем из крепости Внезапной. В продолжение работ многие начали уже селиться в новом Аксае; в городе начертаны правильные улицы и площади, и люди благонамеренные одобряли выбор места и выгоды оного.

Составив отряд мой из 1-го и 2-го баталионов Ширванского, 2-го баталиона Апшеронского, 2-го баталиона 41-го егерского полков и роты 43-го егерского полка, бывший в гарнизоне в Герзели-Ауле, мог я отделить часть войск для устроения укрепления в Амир-Аджи-Юрте, дабы ускорением работ выиграть время. 300 донских казаков полковника Сергеева полка отпустил на Дон, две роты 41-го [егерского] полка отправил в крепость Грозную, около коей поселившийся форштадт был слабо защищен, и на который, известно мне было, чеченцы намеревались сделать нападение. Распоряжено доставление в крепость Грозную больших запасов провианта и снарядов на зимнюю экспедицию против чеченцев, и сии две роты, не ослабляя гарнизона крепости, должны были служить конвоем для транспортов.

17 ноября кончены были все главные работы в укреплениях Таш-Кечу и Амир-Аджи-Юрте, и войскам, с необычайною деятельностию и доброю волею трудившимся, дал я отдохновение, расположа их в станицах войск Гребенского и Семейного. Было приказано готовиться к зимнему походу.

Пребывание мое в кумыцких владениях водворило совершенное спокойствие в Дагестане. Акушинцы в добром согласии с шамхалом, приверженным к нам, пребывали в совершенной покорности и других удерживали своим примером. Сын шамхала и владелец Мехтулинский приезжали ко мне, и тишина в Дагестане давала мне полную свободу действовать против чеченцев и строго наказать их.

В октябре вспыхнуло возмущение в Кабарде; некоторые из владельцев бежали в горы, дабы пройти на Кубань, но прежде напали они на селение солдатское и разграбили оное, вспомоществуемы будучи перешедшею к ним из Кубани сильною партиею. В нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке кабардинцы. Трусость подполковника Булгакова, командира Кабардинского пехотного полка, не допустила наказать хищников, ибо догнавши их в тесном ущелье, обремененных добычею и пленными, имея достаточные силы и пушки, не смел на них ударить. Солдаты явно негодовали за сию робость, я назначил тотчас другого начальника, и вразумительно разъяснившись насчет подлой его трусости, приказал ему подать прошение в отставку. Генерал-майор Вельяминов, находясь с войсками за Кубанью, был извещен о намерении закубанцев сделать набег на границы наши, и заблаговременно предупредил Булгакова. Партия сия и с нею соединившиеся кабардинские изменники, на возвратном пути своем находя удобнейшие дороги захваченные нашими войсками, принуждены были вдаться в непроходимые пути почти у самого хребта Кавказа, где испытав ужасный холод, бросивши вообще всех лошадей, потеряв много людей погибшими, возвратилась за Кубань. Черный народ не последовал за владельцами, какие ни предпринимали они средства, дабы удержать оный. Для усиления войск в Кабарде приказал я прибыть из Грузии одному сводному баталиону из Херсонского и Грузинского гренадерских полков. Генерал-майору Вельяминову предписал, ускорив окончанием его действий, возвратить войска на линию.

26 октября командир 43-го егерского полка подполковник Сарочан с отрядом из 700 человек пехоты, малого числа казаков, чеченскою конницею и 6-ю орудиями артиллерии выступил из крепости Грозной, дабы возмутившимся чеченцам помешать укрепиться в Хан-Кале, где начали они большие работы. Они в числе до 4 тыс. человек встретили войска наши, опрокинули чеченскую нашу конницу и смешали казаков, и сей успех их был причиною чувствительного их урона, ибо нагло приблизившись к каре нашей пехоты, подверглись они картечным выстрелам. Войска наши, неоднократно обращая их в бегство, наконец возвратились в крепость при сильной довольно перестрелке. Мятежники после сего не продолжали уже работ своих в Хан-Кале.

Желая обстоятельнее знать о происшествиях в Кабарде, отправился я в Екатериноград, где дожидался меня начальник корпусного штаба и куда вызвал я из Тифлиса поверенного в делах г. Мазаровича, возвратившегося из Персии.

Из Червленной станицы выехал я 20 ноября рано поутру. День был мрачный и по земле расстилался чрезвычайно густой туман. Были неверные слухи, что партия чеченцев намеревалась переправиться на левый берег Терека. Им известно было о моем выезде по [за] благовременному заготовлению лошадей и конвоя, по той причине, что оных нет на местах в достаточном количестве. Партия до тысячи человек, приблизившись к Тереку против Казиорского Шанца, отрядила на нашу сторону 400 человек, дабы напасть на меня. Места совершенно открытые допустили бы меня заметить в далеком расстоянии, но густой туман тому воспрепятствовал, и я проехал спокойно. Вскоре после напали они на большую дорогу, схватили несколько человек проезжих и пустились на казачьи хутора в надежде на добычу. Едва отпустил я конвой, прибыв в Калиновскую станицу, как дано было знать о появившейся партии. Конвой, состоявший из 120 человек храбрых гребенских казаков, быстро помчался к Казиорскому Шанцу, где, нашедши чеченцев, ударил на них и в величайшем замешательстве погнал к Тереку. Они оставили несколько человек убитыми и всех захваченных пленных. Вскоре подоспели казаки из Калиновской станицы с одним конным орудием, и чеченцы удалились от Терека. Таким образом ускользнул я от сил несоразмерных, но не думаю, однако же, чтобы для того только, дабы схватить меня, решились они на большую потерю, без чего нельзя было преодолеть казаков.

В Екатеринограде г. Мазарович сообщил мне, что Аббас-Мирза не хотел слышать о сделанных мною предложениях и что в приеме, сделанном ему шахом, видел он совсем противное прежнему его расположению и той доверенности, которую он отличал его Г. Мазарович не сомневался, что война непременно последует, хотя по отпуске его из Султании вскоре отправлен будет чиновник с поручениями от шаха, впрочем, заключающимися в повторении желаний его, дабы границы были назначены на основании предложения Аббас-Мирзы, который успел совершенно наклонить его к своему мнению. Чрез несколько дней уведомил меня генерал-лейтенант Вельяминов о прибытии чиновника надменного и горделивого, который желал непременно трактовать со мною. Вместе с тем получил я от него самого письмо, в коем испрашивал он, дабы назначил я ему время и место свидания на линии. Сего по многим причинам нельзя мне было ему предоставить, и я самым вежливым образом отвечал ему, что он может с тою же доверенностью переговорить с генералом Вельяминовым, заступающим место мое с полною властию. Он, не вступая ни в какие переговоры, отправился обратно, и из сего легко можно было заметить, что поручение его было единый предлог, дабы выиграть время.

Здесь получил я известие о кончине императора Александра 1-го: весть внезапная и тем еще более горестная. Прежде пронеслись слухи не довольно обстоятельные, и приятно находить их невероятными.

Вскоре указ Сената о присяге императору Константину. Начальнику корпусного штаба позволил я отправиться в Тифлис по причине болезни. Туда же обратив г. Мазаровича, сам поехал в Червленную. Декабря 26 дня прибыл фельдъегерь с отречением его от престола и Манифестом о восшествии на трон императора Николая 1-го. Войска, при мне и в окрестностях находившиеся, приняли присягу в величайшем порядке и тишине.

1826 год. Генерал-майор князь Меньшиков, бывший генерал-адъютант покойного императора, назначен в Персию с объявлением о восшествии на престол ныне царствующего. Под сим предлогом имел он поручение войти в переговоры о разграничении и стараться сколько возможно кончить дело сие, утвердив приязненные с Персию связи. На сей конец, сверх выгодных предложений, сделанных мною Аббас-Мирзе, угодно было государю императору уступить полуденную часть Талышинского ханства.

Генералу князю Меньшикову приказано было войти по сему предмету со мною в рассуждение и собрать все нужные от меня сведения, почему и прибыл он в Червленную. Почти никакого не было неудобства отдать и все ханство Талышинское, которое, не принося нам ни малейших выгод, малым числом войск защищаемо быть не может, а содержания для того большого числа оных не стоит. Но по свойству персиян, в особенности же Аббас-Мирзы, невозможно было надеяться достигнуть тем прекращения неудовольствий и даже претензий со стороны его. Давно было желание Аббас-Мирзы приобрести его, дабы показать народу своему, что Россия ищет дружбы его даже самыми пожертвованиями. Он не один раз обращался ко мне о том с бесстыдною просьбою. Наконец предлагал за ханство деньги, но с тем, чтобы издан был публичный акт, которым ханство предается во власть его, а им деньги будут уплачены по тайному условию. Не только подобные меры не почитал я приличествующими, но отдачу ханства, сколько впрочем ни бесполезного для нас, не находил возможным, потому что оно покорилось России добровольно. Отец нынешнего хана в надежде на покровительство России противился Персии, испытал войну несчастную, изгнан был из своих владений и наконец Гюлистанским трактатом в конце 1813 года часть ханства, довольно значительная предоставлена была Персии.

России принадлежат многие мусульманские провинции, на коих уступка Талышинского ханства непременно произвела бы невыгодное для нас влияние, которое не упустила бы Персия поддерживать тайным образом, и сопредельного Персии ханства Карабахского владетель, соединенный тесными узами родства с шахом, был бы поводом к величайшим неудовольствиям. Когда в 1817 году отправлялся я послом в Персию, известно мне было, что шах, обнадеженный ходатайством Англии, объявил разные желания, и хотя предоставлено мне было, обозрев границу, изыскать средство, не повреждая, разумеется, выгодам нашим, сделать какую-нибудь уступку, я не нашел ничего другого в угождение шаху, как сделать Талышинское ханство независимым от России и под покровительством обеих держав. Но сего предложения моего государю императору неугодно было одобрить. Следовательно, давно видел я, что отдать Талышинское ханство во власть Персии было неприлично.

Чрез несколько дней генерал-майор князь Меньшиков отправился в Тифлис. Можно было надеяться, что одарен будучи отличным умом, счастливыми способностями и притом довольно хитрый, что в делах с персиянами совсем не мешает, он успеет в исполнении поручения и даже без уступки ничтожной частицы Талышинского ханства.

Поручение дела, независимо от меня, должно было обнаружить, что не я был причиною затруднений. Я просил о сем прежде официально, но при покойном императоре сего не сделано; теперь же легко заметить я мог, что успели сделать внушение, что несговорчивость со стороны моей виною всех неудовольствий, и что Аббас-Мирзе гораздо приятнее иметь дело со всяким другим. Словом, я начинал видеть недостаток ко мне доверенности.

Января 22-го войска собрались при крепости Грозной. Они состояли из двух баталионов Ширванского, одного Апшеронского, одного 41-го егерского полков, одной гренадерской роты Тифлисского пехотного полка, 600 линейных казаков и 16 орудий артиллерии. С такими войсками можно было наказать не одних чеченцев.

26-го числа прошли войска Хан-Кале, неприятеля было не более 200 человек, который произвел перестрелку с арриергардом. В первый раз был я на сем месте и видел труды покойного генерал-майора Грекова, ибо едва оставались признаки леса, прежде непроходимого, где в 1806 году генерал Булгаков понес весьма чувствительный урон, много ободривший чеченцев. Теперь обширная и прекрасная долина представляет свободный доступ в средину земли их, и нет оплота, на который они столько прежде надеялись. В тот же день занято селение Большая Атага. Войска нашли роскошное продовольствие для себя и для лошадей. Жителей застали весьма немногих, ибо спаслись они в ближайшие леса, в домах осталось много имущества. Селение не менее 600 дворов, и много домов хороших.

Войска, расположенные лагерем у селения, два дня сряду имели довольно сильную перестрелку. Казаки дрались при обозрении переправы чрез реку Аргун. В Малой Атаге, лежащей на противоположном берегу, замечены большие огни, слышны были выстрелы и крик в ознаменование радости о прибытии на помощь соседей, и тогда же дали знать лазутчики, что пришли чеченцы, по Мичику живущие, часть ичкеринцев и несколько лезгин.

30 числа в 4 часа пополуночи послал я два баталиона Ширванского полка, одну роту 41-го егерского, 8 орудий артиллерии и 500 казаков сжечь селение Чахкери, где неприятель имел удобное пристанище и всегда собирался. Пред рассветом войска, приблизившись к селению, замечены были караулом, и потому, не теряя времени, после нескольких выстрелов из пушек, один баталион бросился в селение, из коего неприятель спасся бегством. Баталион, сжегши селение, без препятствия выступил из оного; но когда в обратный путь отошли около версты, чрезвычайно густой туман лег на землю, с которым соединившийся дым от горящего селения до того затмили свет, что в самом близком расстоянии нельзя было ничего видеть.

В сие время приспел стоявший за Аргуном неприятель; он не мог видеть числа войск наших, так как и его прибытие познано было по одному ужасному его крику. Часть конницы его, проскакав мимо наших стрелков, столкнулась с казаками, но была опрокинута ими. От силы столкновения несколько человек чеченцев и казаков опрокинуты были на землю. Редко видят сие кавалеристы, хотя нередко говорят о шоке. За сим большие толпы атаковали нашу пехоту. Артиллерия действовала картечью и не далее пятидесяти шагов, так что отрываемы были члены и раздираемы тела. Бросавшиеся спасти тела по обыкновению в свою очередь истребляемы. Третье нападение было сильнейшее и продолжалось долее. Неприятель ударил всеми силами: встреченный картечью, батальным огнем пехоты и казаками, он обращен в стремительное бегство. Неприятель был в числе трех тысяч человек, дрался отчаянно, ибо лжепророк лично сам находился, и многие священнослужители возбуждали их к тому пением молитв. Но далее не было уже ни одного выстрела, вероятно потому, что поднявшийся туман обнаружил число войск наших. Из признания чеченцев известно, что они потеряли не менее двухсот человек одними убитыми, в числе коих многих отличных между ними людей. Они говорили, что никогда прежде не испытали они столько жестокой схватки. После сего сражения неприятель рассеялся, и войска 2-го февраля, пройдя Хан-Кале без выстрела, возвратились в крепость Грозную.

5-го числа, оставив обозы, дабы двигаться с большею быстротою, войска, пройдя ночью Хан-Кале, у селения Большой Чечень, переправились за Аргун и заняли деревню Бельгетой, которую оставили жители. Казаки сожгли небольшое селение Ставноколь, где захватили в плен семейства и отбили стадо скота. Керменчук, одно из главных и богатейших селений в Чечне, просило о пощаде и получило оную, дало аманатов. Я ласкал жителей, имея в виду проложить дорогу.

8-го числа войска, после ничтожной перестрелки, заняли половину селения Алды, которой буйные жители, никогда прежде не повинуясь, всегда возбуждали беспокойства, другой половине дана пощада, и жители с семействами остались в домах покойными. Здесь застигли нас жестокие морозы, продолжавшиеся более недели. По прекращении оных войска последовали чрез Гойтинский лес, где ожидал я быть встречен неприятелем. Но он был в малых силах, и баталион 41-го егерского полка с такою быстротою погнал его, что и самые завалы оставил без сопротивления. За баталионом посланные казаки выгнали чеченцев из селения Балакай и сожгли оное. Далее в следовании к селению Рошни небольшая часть пехоты в арриергарде и казаки вели перестрелку. В сей день казаки, прикрывая фланговое движение войск, показали примерную неустрашимость под огнем довольно сильным чеченской пехоты: я не видал ни одного казака, стреляющего по-пустому, ни одного иначе едущего, как малым шагом. Смею думать, что это не самое легкое и в регулярной коннице.

Оставленное селение Гихи, большое и богатое прекрасными садами, приказал я сжечь, ибо жители оного упорствовали прийти в покорность. Сады истреблены одних только главнейших мятежников. Чрез Гихинский лес нашел я проход весьма трудный: большие и старые деревья, между коими множество валежнику, дорога тесная и излучистая, представляли неприятелю удобства обороны, и я конечно потерпел бы урон, но он полагал, что я пойду в обратный путь тою же дорогою, там ожидал меня, и войска прошли беспрепятственно. Мошенническое селение Доун-Мартан, в котором укрываются всегда кабардинские абреки, сожжено. Отсюда довольно обширными и прекрасными полями, принадлежащими карабулакам, прошел я до селения Казах-Кечу. Пришедшие с покорностью жители, впрочем много раз виноватые, испросили пощаду. Войска возвратились в крепость Грозную 21 числа.

Во все время движения делал я с намерением малые весьма переходы, дабы неприятелю дать возможность собраться, ожидая, что он решится дать сражение. Способ сей был вернейший положить конец мятежу, или иначе надобно отыскивать мятежников в их убежищах, на что не доставало у меня времени.

Наставшая ненастная погода, дороги от чрезвычайной грязи сделавшиеся затруднительными и невозможность продовольствовать лошадей за недостатком фуража понудили меня отложить действия до удобнейшего времени, и потому, усилив гарнизон крепости Грозной одним баталионом, одною сотнею казаков, оставивши в ней всю артиллерию, приказал я всем прочим войскам отправиться по квартирам на линию; сам 28 февраля поехал в Червленную...

6 числа апреля, приказав войскам переправиться за Терек, прибыл я вперед в Грузию. В Чечне продолжался мятеж; лжепророк старался возбуждать обольщающими прорицаниями, но уже приметно уменьшилось верование в него; посыланные люди к лезгинам с требованием помощи привезли одни обещания. Напротив, весьма многие из селений не нарушили покорности и представили аманатов лучших фамилий по нашему назначению. Сделав наблюдение, что упорнейшие из чеченцев суть те, кои живут в местах менее приступных, где никогда или давно весьма не бывали войска наши, куда по множеству в пути препятствий не могут приходить внезапно, а потому жители, имея время скрыть в лесах семейства и имущество, являются с оружием, вознамерился я открыть кратчайшие дороги и прорубить леса далее от дороги ружейного выстрела в обе стороны. По таковым путям, не испытывая никаких затруднений, могут войска повсюду появиться, с большою быстротою и без всякой [для себя] опасности, даже в небольших силах. Таким образом, без неприязненных действий, можно удерживать их в послушании, а впоследствии приучить к спокойствию.

10 числа войска прибыли к селению Алхан-Юрт, и тотчас небольшая часть пехоты на каюках переправилась на правый берег Сунжи, причем была ничтожная перестрелка. Сожжена деревня Курчали, где мятежники в лесу, чрезвычайно густом, дрались с некоторою упорностью. Дорога прекрасная открыта до селения Гихи и часто проходит прелестною поляною.

17 числа возвратился я в Алхан-Юрт, дабы дать войскам отдохновение в праздник светлого воскресения Христова. В сей день близко к переправе чрез Сунжу арриергард был сильно атакован, и я должен был дать ему подкрепление, перестрелка продолжалась до глубокого вечера, но переправа совершенно была безопасна.

Предводитель Кизлярского уезда с несколькими дворянами и депутатами всех сословий приехали поздравить войска с праздником, и в знак уважения их к трудам их гг. офицеров угащивали обедом, солдатам выдана была роскошная порция вином и мясом.

Между тем производилась порубка леса в окрестности. Прибыли казаки, 500 человек, которых оставлял я на линии, за неимением подножного корма, и с ними 300 человек чеченцев, живущих по Тереку, с топорами для работ.

23 числа, оставя все тягости в вагенбурге (обоз. — Сост.) при Алхан-Юрте, войска налегке прибыли 25 числа рано пред селение Урус-Мартан. После сделанного мне отказа на повторение несколько раз предложения дать аманатов нашел я жителей к обороне готовых и с ними соединившихся соседей. Построив батарею против селения, обратил я внимание их на оную, и в то же время с противоположной стороны баталион 41-го егерского, две роты Апшеронского полков и рота гренадерского Тифлисского полка бросились в деревню: испуганный неприятель бежал стремительно, и даже в лесу не смел остановиться. Многие побросали ружья. Урон был довольно чувствительный. На звук орудий собирались окрестные жители, но казаки наши и чеченцы заняли дороги, и потому, пробираясь лесами, не успели они прийти вовремя.

Селение приказал я истребить, великолепные сады вырублены до основания. Через реку Мартан сделана хорошая переправа и открыта широкая дорога. На обратном пути сожжены два селения Рошни. Многие другие приведены в покорность, и войска беспрепятственно чрез Алхан-Юрт возвратились в крепость Грозную 28 числа. Войскам дано три дня для приуготовления сухарей. Чеченская конница отпущена на праздник байрам. Она служила с отличным усердием, заглаждая вину свою, когда 26 октября бежала она, оставив наших казаков.

2-го числа мая войска, пройдя Хан-Кале, перешли чрез Аргун у селения Беглекой. Очищена дорога через лес, отделяющий селение Шали, которая прежде прорублена была генерал-майором Грековым. Селение сожжено и сады вырублены. С 600 человек пехоты, четырьмя орудиями и 300 казаков пошел я сделать обозрение Шалинских полей. Чеченцы засели в одном месте, где надобно было проходить лесом. Нельзя было выгнать их, не овладевши небольшою деревушкою. Генерал-майор Лаптев мгновенно занял оную, но к ней прилежал частый очень лес; неприятель усилился, мы должны были захватить довольно большое пространство и в местоположении совершенно для нас невыгодном. Я сберегал казаков, но должен был спешить часть оных, ибо чувствовал в пехоте недостаток; 4 орудия артиллерии служили нам величайшим пособием, и мы прошли трудное место. Огонь был жестокий, и неприятель имел дерзость броситься в шашки на одну егерскую роту. Казаки поддержали оную и обратили его с уроном.

Впоследствии проложены дороги от селения Беглекой на поля Теплинские мимо возвышения, называемого Гойт-Корт, с вершины коего видна Чечня на большое расстояние. Далее прорублена дорога мимо селения Чертой за речку Джалгу до селения Керменчук и мимо оного. Жители Керменчука разумели леса свои непреодолимою оградою их свободы и потому не хотели, чтобы к ним проложена была дорога. Они всячески старались отклонить меня от того, и присланные ко мне от общества старшины говорили, что они не могут ручаться, чтобы народ не стал тому противиться. В то же время дано мне знать, что общество просило помощи от соседей. В таком случае перемена намерения и даже самая нерешительность могла показаться им робостию или недостатком средств с нашей стороны, и потому приступлено к работе. Селение нашли мы совершенно пустым, семейства и имущество скрыты были в ближайших лесах, хозяева домов, не менее 600 человек, были под ружьем при входе в селение. В ужасном страхе находились они, когда увидели, что направление дороги пошло чрез те самые места, где укрывались семейства, и я не был покоен, опасаясь, чтобы в лесу, где трудно было усмотреть за солдатами, малейший беспорядок не возбудил их к драке в защиту семейств. Приказано было старшинам находиться при каждой команде, дабы были они свидетелями, что мы никакой обиды, или паче оскорбления, делать им не хотели, и сказать надобно к удивлению, что не произошло ни одного неприятного случая. Рассыпанные по лесу люди находили женщин и детей и поступали с ними ласково, находили имущество и ставили караул для охранения оного. Жители, удивленные подобным обращением, из благодарности угащивали солдат, приуготавливая для них пищу.

Когда надобно было на другой день прийти для окончания работы, все семейства были в домах, и нам оказываема была полная доверенность. Часть войск введена была в селение по собственному желанию жителей, дабы неблагонамеренные из соседей не могли, закравшись в обширные сады, нарочно завести перестрелку, чтобы пало подозрение на самих жителей и чтобы за то подвергнуть их наказанию. В продолжение двух дней работы производилась сильная весьма перестрелка с прибывшими от реки Мичика с шалинцами и других окрестных мест чеченцами. Одна из рот Ширванского полка имела случай наказать штыками более дерзких, и сие было поучительным для других примером.

По окончании работы войска 17 числа мая перешли чрез реку Аргун. Вода была уже высокая и переправа довольно затруднительная. Я поспешил, дабы не остаться за рекою без провианта. На завтра прибыли войска к крепости Грозной.

После двух дней роздыха Хан-Кале расчищено совершенно, расширена долина более прежнего, проложена дорога по самой середине, и место, прежде страшное, может ныне уподоблено быть прекрасному гулянью.

В сие время приказано было 500 казакам и 100 отборным чеченцам собраться у Наура и скрытым образом дойти до Сунжи, переправиться за оную близ селения Казах-Кечу и напасть на селения Карабулацкие, дабы отогнать скот. Подполковник Петров и Ефимович исполнили поручение в точности, произвели нападение внезапно и с неимоверною быстротою.

Неподалеку от селения Дауд-Мартан и Акбарзой за рекою Оссою схватили несколько человек в плен, нескольких преследуя потопили в реке, отбили 100 штук рогатого скота и более 100 баранов. Войска собрались у крепости Грозной 23 числа и 25-го отпущены на квартиры на линию.

Таким образом кончилась экспедиция против чеченцев. Одни, живущие по реке Мичику, остались непокорными, но они кроме воровства и разбоев ничего более сделать не в состоянии; потух мятеж во всех прочих местах, и все главнейшие селения приведены в послушание и представили аманатов. Исчезло мнение, что леса могут служить твердою оградою; напротив, движение войск в весеннее время было несравненно пагубнее для чеченцев, ибо не смея показываться в открытых местах, оставили они поля невозделанными, по той же причине скотоводство их оставалось без корму. При вскрытии весны прятавшиеся в лесах семейства подверглись чрезвычайным болезням и смертности, которые должен продолжать угрожающий голод. Впредь всеобщий мятеж едва ли возможен, ибо всюду и скоро могут проходить войска. Охранение семейств обратит каждого к собственной защите, действия будут частные, соединять силы будет неудобно.

В заключение должен я отдать справедливость отличному усердию и неутомимой деятельности войск, труды коих были постоянны, ибо надлежало ежедневно или быть с топором на работе или под ружьем для охраны работающих и весьма часто в действии. К подобным усилиям без ропота может возбуждать одна привязанность к своим начальникам, и сия справедливость принадлежит гг. офицерам. Полное уважение мое приобрели линейные казаки. Прежде видал я их небольшими частями и не так близко, но теперь могу судить и о храбрости их и о предприимчивости. Конечно, изо всех многочисленных казаков в России едва ли есть подобные им!

26 числа возвратился я в Червленную и имел нужду в отдохновении.

Июня 4-го числа был я в укреплении Таш-Кечу, где, собрав старших владельцев и всех князей кумыцких, дал я нужные наставления по части управления. Главному кумыцкому приставу приказал на речке Ярык-Су водворить сильное селение, расположив главный из караулов, которые поставляются от земли для охранения оной от чеченцев. Селение сие закроет идущие к городу Андрею дороги, по коим после оставления старого Аксая легко могли прокрадываться хищники.

На обратном пути моем чрез Червленную станицу дал я приказание 2-му баталиону Ширвинского полка следовать в Кабарду, куда отправлена также часть казаков для усиления кордона.

В Екатеринограде занят я был делами линии с начальником оной генерал-майором князем Горчаковым. Б Кабарде все было тихо и не предвиделось никаких беспокойств. За Кубанью не слышно было, чтобы собирались хищники. Для начальствования войсками на правом фланге линии назначен мною полковник князь Чевчевадзев. Генерал-майору князю Горчакову поручил ускорить переселение казаков на новую линию и другие избранные места.

Во Владикавказ прибыл я по новой от Екатеринограда дороге и сопровождавшему меня путей сообщения полковнику Гозиуму поручил сделать в ней следующие перемены: при урочище Пришиб в 13 верстах от Екатеринограда учредить укрепленный пост. Уничтожить укрепление при речке Аргудан, в которой вода оказалась весьма нездоровою, и перевести пост к реке Уруху, неподалеку от устья оного, чрез которую построить мост. Лежавшую выше по реке Урухскую крепость срыть, отчего немало сократится дорога и будет проходить местами более открытыми. Укрепление на реке Лескене, выходящее вне линии, уничтожить. Бывшие со мною 1-й баталион Ширванского полка и сводный из гренадерских Херсонского и Грузинского полков во многих местах расчистили дорогу и сделали ее еще удобнейшею и менее опасною. Генерал-лейтенант Вельяминов доставил мне полученную от князя Меньшикова шифрованную бумагу, в которой уведомляет он, что Аббас-Мирза сыскал человека, который за 5 тыс. таманов (20 000 руб. сереб.) взялся убить меня. Я удивлен был сим, но не впал в отчаяние, что не нравлюсь такому человеку, как Аббас-Мирза.

Июля 2 числа возвратился я в Тифлис после одиннадцати месяцев отсутствия.

Генерал-майор князь Меньшиков находился в Тавризе, а оттуда были последние его депеши, в коих уведомлял, что по приглашению шаха отправляется он в Султанию, что Аббас-Мирзою был принят благосклонно.

Повсюду на границе было совершенно спокойно и невозможно было ожидать никаких неприязненных со стороны персиян поступков, по крайней мере в то время, как у них находился князь Меньшиков с изъявлением желания императора хранить и еще более сделать твердыми связи дружества, и когда император послал Аббас-Мирзе собственноручное письмо чрезвычайно благосклонное. Шаху в подарок отправлена была чрез Астрахань великолепная кровать хрустальная с серебряною оправою, сделанная по его желанию, объявленному поверенному в делах г. Мазаровичу. Со стороны Эривани с некоторым числом войск стоял сардарь Эриванский близко к урочищу Мирак.

Во время отсутствия моего Аббас-Мирза жаловался генерал-лейтенанту Вельяминову на занятие войсками нашими Балыкчайского поста при озере Гокча. Мною приказано было ответствовать, что урочище Балык-Чай признаю я принадлежащим к Персии и сего не оспариваю, но что занято оное на том же самом основании, как персияне удерживают во власти большое пространство населенной земли от реки Чоундур до реки Капанак-Чай в Карабахском ханстве, и что окончание дела о разграничении разрешит, должны ли мы оставить урочище Балык-Чай или получить оное взамен уступаемого нами. Генерал-лейтенант Вельяминов приказал построить небольшое укрепление при разоренном селении Ми-рак на границе Эриванского ханства, но работы были прекращены по просьбе Аббас-Мирзы к князю Меньшикову, когда еще он был в пути к Тавризу. Он еще не знал персиян, и его можно было уверить, что если не сделает он угодного ему, то может он принять его неблагосклонно или даже отказать принять его. Князь Меньшиков прислал находившегося при нем полковника Бартоломея, убеждая генерала Вельяминова оставить Мирацкое укрепление.

Я располагался ехать для обозрения границы, как вдруг 19-го числа получаю из Караклиса от артиллерии подполковника Флиге рапорт, что сардарь Эриванский напал с большими силами на пост наш при урочище Мирак и что в то же самое время истреблено селение Малая Караклиса, лежащая неподалеку от укрепления Гумри, и отогнан казенный табун, принадлежавший Тифлисскому пехотному полку, пасшийся на речке Гамзачиман в 18 верстах от Большой Караклисы. О полковнике князе Севарсемидзеве, командующем войсками на границе, который находился на Мирацком посту, не было никакого известия, и подполковник оставался по нем старшим. Из сего происшествия явно было нарушение мира прежде обдуманное, но отнюдь не самовольный поступок сардаря Эриванского, как то поняло министерство наше.

Итак с сего времени начинается война с Персиею!


Электронная публикация выполнена Поляковым О. в рамках интернет-проекта «1812 год»
по изданию «Записки А. П. Ермолова. 1798-1828» М., Высшая школа, 1991


Далее читайте:

Ермолов Алексей Петрович (1777-1861), российский генерал от инфантерии

 

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС