Александр ТЮРИН
       > НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Т >

ссылка на XPOHOC

Александр ТЮРИН

2010

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
1937-й и другие годы

Александр ТЮРИН

Правда о Николае I

Оболганный император

Император Николай I.
Раскрашенная литография с оригинала Ф. Крюгера. 1835.

10. Император и общество (фрагмент главы)

Реформа государственного крестьянства

В класс государственного крестьянства в 18 в. влились три основные категории свободного сельского населения - черносошные крестьяне, населявшие государевы "черные земли", "экономические" крестьяне,  сидевшие на монастырских землях, секуляризованных при Екатерине II, а также однодворцы. Последние  являлись потомками мелкого служилого люда, который с 16 в. заселял южную границу московского государства, однако в благородное сословие в ходе Петровских преобразований не попал. В отличие от других категорий государственных крестьян, однодворцы владели землями не на общинной основе, а на индивидуальном поместном праве. [i]В некоторых губерниях, например Воронежской, Тамбовской, Орловской и Курской, однодворцы долгое время составляли большинство населения.

К началу Николаевского царствования государственных крестьян было порядка 17 млн. К ним были близки по своему статусу крестьяне удельные - бывшие дворцовые, сидящие на землях императорского дома (численность их превышала полтора миллиона человек), а также военные поселенцы и, до известной, степени казаки.

От времен Московского государства государственные крестьяне сохраняли не только личную свободу; пресс дворяновластия не смог полностью раздавить у них самоуправления. Государственный суд не имел права налагать на них телесные наказания, а общественному суду такого не позволяло обычное право.[ii]

Безосновательны мнения некоторых историков, что государственные крестьяне находились преимущественно за пределами Великороссии. На самом деле даже в центре России к этой категории крестьянства относилось в процентном отношении больше людей, чем в западных губерниях, которые пришли из Речи Посполитой.  Ко времени составления основного Свода законов в 1830-х, государственное крестьянство было преобладающим или исключительным в 36 губерниях Европейской России и в Сибири. [iii]По 10-й ревизии к нему относилось 45,2%  земледельческого населения Европейской части России, не считая других категорий свободных селян -  оно было самым многочисленым классом  российского общества. В 1857 – государственных и удельных уже 56% от всего крестьянства.

Государственные крестьяне могли свободно переходить из волости в волость, из уезда в уезд, из губернии в губернию. Переселение на новые места нередко поошрялось государством.  Государственные крестьяне, как отдельно, так и целыми обществами, могли входить с частными лицами и с казной в договоры и подряды.  Имели право приобретать в собственность недвижимые и движимые имущества, а также отдавать их в залог. Указ от 12 декабря 1801 г. давал право государственным крестьянам приобретать земли в частную собственность – наряду с купечеством и мещанством.

Пока дворянство было чересчур закрепощено военной службой, а затем чересчур эмансипировано вольностями, государственные крестьяне  пополняли «третье сословие», класс купцов и промышленников. Государственные крестьяне могли записываться в купеческие гильдии и торговые  разряды, открывать и содержать фабрики, торговые предприятия, промышленные и ремесленные заведения. [iv] 

Однако на момент воцарения Николая государственное крестьянство находилось в кризисе. Ими заведовал департамент министерства финансов.  Министерство с таким названием естественно  преследовало только фискальные цели и старалось выжать из государственных крестьян те подати, которые не могло получить от помещичьих. Местная дворянская администрация перекладывала на государственых крестьян самые тяжелые натуральные повинности,  что шло на пользу помещикам и, до некоторой степени, обегчало участь крепостных. Дворянская администрация всегда покрывала произвол крупных землевладельцев, норовящих поживиться за счет общинных емель. Хозяйственное положение государственных крестьян постоянно ухудшалось. С каждым неурожаем правительство выделяло огромные суммы на их пропитание и на обсеменение их полей.

В правление Николая положение государственных крестьян стало  определяться не административными актами,  а общегражданским законодательством – это было связано с огромной работой, проведенной Сперанским по упорядочению законов Российской империи, многие из которых впервые появились в публичном виде.

Историк права К. Кавелин писал, что при Николае I государственные крестьяне получили юридически установленный быт и признаннные законодательством права. "Сельские общины образуют особые общины, под управлением выборных; множество натуральных повинностей по владению казенной землей отменяется и заменяется денежными.» [v]

В  девятом томе Свода законов («Законы о состояниях», раздел «О сельских обывателях»), изданном в 1832 году, содержалось несколько статей, касающихся прав и обязанностей сельских обществ.

Статья  406 была посвящена основам местного (земского) управления: «Каждое отдельное селение сельских обывателей составляет свое сельское мирское общество и имеет свой мирской сход. Соединением сельских обывателей, к одной волости принадлежащих, составляется волостное мирское общество».

Статья 407 определяла круг обязанностей местных  органов самоуправления: «На сeльском миpском сходе производятcя следующие дeла: 1) сельские выборы; 2) дозволение принадлежащим к тому обществу крестьянам переселение; з) разделение между поселянами общественных земель в пользование; 4) отвод общественных земель для учреждений по части сельского хозяйства и промышленности; 5) отдача мирских оброчных статей в содержание; 6) раскладка податей, оброка и повинностей; 7) дача доверенностей на хождение по делам общества; 8) суждение маловажных проступков казенных поселян и назначение за то наказаний». [vi]

Как мы видим, пределы компетенции местного народного самоуправления уже достаточно широки.

Многочисленные однодворцы согласно Постановления об однодворцах в Своде Законов . были отнесены к сельским обывателях, водворенным на собственных землях, потому что "хотя некоторые однодворцы поселены на землях казенных, но в правах состояния своего не различаются от однодворцев, жительствующих на собственных землях".  Ту часть земель, которая имеет казенное просисхождние, однодворцы могли продавать только однодворцам, а собственную землю, приобретенную на основании указа 1801 г., – людям любого звания.

Но главные преобразования самого многочисленного класса России были еще впереди.

Ключевский пишет: «Казенных крестьян решено было устроить так, чтобы они имели своих защитников и блюстителей их интересов. Удача устройства крестьян казенных должна была подготовить успех освобождения и крепостных крестьян. Для такого важного дела призван был администратор, которого я не боюсь назвать лучшим администратором того времени, принадлежащим к числу лучших государственных людей нашего века… Он в короткое время создал отличное управление государственными крестьянами и поднял их благосостояние. В несколько лет государственные крестьяне не только перестали быть бременем для государственного казначейства, но стали возбуждать зависть крепостных крестьян.»

В 1836  возникло пятое отделение Собственной Его Величества канцелярии для лучшего устройства управления государственными имуществами  и для улучшения быта казенных крестьян. Годом позже оно было преобразовано в Министерство государственных имуществ, которому и вверено было попечительство над  государственными крестьянами. Возглавил его генерал  Петр Киселев, человек патриотических убеждений, близкий по своему мировоззрению к императору.

30 апреля 1838 г. было высочайше  утверждено "Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях".

В губерниях создавались Палаты государственных имуществ во главе с окружными начальниками, обязанными следить, чтобы помещики и местные дворянские власти не оказывали давления на органы крестьянского самоуправления. Окружные начальники не имели права заниматься непосредственным управлением крестьянскими делами.

Государственное крестьянство образовало около 6 тыс. сельских обществ. Общество учреждалось в каждом большом селении или в нем соединялись несколько деревень.  Из нескольких сельских обществ составлялась волость, с примерным населением в 6 тыс. ревизских душ мужского пола.

Все местные вопросы теперь решались самими обществами. Для этого, "сообразно с коренными народными обычаями",  должны были проводиться мирские сходы и создаваться сельские управления из выборных (за исключением писаря) властей.

Расширенный сельский сход, на котором присутствовали все домохозяева, собирался раз в тpи года и занимался избранием уполномоченных («выборных»). Для обыкновенного сельского схода один уполномоченный избирался от каждых пяти дворов, для волостного - один от двадцати дворов. Кроме того, расширенный сход решал вопросы o переделе общественных полей.

Для разбирательства текущиx дел собирался обыкновенный сельский сход. В его введении

находились следующие вопросы: прием и увольнение членов общества, раздел земель, раскладка податей, назначение денежного сбора на мирские нужды, распределение рекрутской повинности, назначение опекунов к малолетним и контроль за ними, выдача доверенностей на хождение по делам общества, выбор сельских должностных лиц.

Во главе сельского управления стоял избираемый на тpи года сельский старшина, в помощь ему были выборные старосты.  Сход  выбирал также сборщика податей и сотских. Сотский являлся агентом местной полиции - ей, в лице станового и исправника, он непосредственно подчинялся.  Для определения правил полицейской службы был издан "Сельский Полицейский Устав".

Низшим судебным местом для крестьян была сельская расправа, состоявшая из сельского старшины и  двуx «добросовестных» крестьян, «отличных хорошим поведением и доброй нравственностью». Лица, недовольные решением сельской расправы, могли обжаловать ее приговор в  волостной расправе. Для деятельности крестьянских судов был составлен специальный «Сельский судебный устав».

Уровнем выше сельского схода действовал волостной сход,  заведовавший соответственно делами всей волости.

Раз  в три  года этот сход выбирал волостное правление и членов волостного суда (расправы), которых утверждала Палата государственных имуществ по представлению окружного начальника. 

Волостное правление состояло из волостного головы и двух заседателей. Оно обязано  было обращать внимание «на все предметы сельского устройства и управления».  [vii]

При сравнении крестьянского самоуправления, созданного реформой Киселева, с земскими органами времен Ивана Грозного, замечаются  минусы – подчиненность некоторых выборных должностных лиц органам местной (по сути дворянской) администрации, необходимость утверждения волостных выборных властей окружным начальником Госимущества.

Но не забудем, что киселевская реформа проведена была после более чем столетнего периода, когда  государственные крестьяне находились полностью во власти дворянской администрации.  До определенной степени была оправдана опека со стороны ведомства Госимуществ, поскольку и гражданские права, и благополучие крестьян нуждались теперь в защите и поддержке.

Усилением хозяйственных возможностей крестьянства ведомство Киселева занималось всерьез и упорно, как, пожалуй, ни одна другая инстанция за всю историю петербургской монархии.

Во время царствование Николая государственная подушная и оброчная подати, взымаемые с казенных крестьян, не повышались ни разу. Граф Киселев твердо стоял на том, что "каждый сверх меры исторгнутый от плательщиков рубль удаляет на год развитие экономических сил государства". Слабым хозяйствам предоставлялись долговременные податные льготы. [viii].

Проведенное Министерством госимуществ межевание государственных земель позволило выявить малоземельных и  безземельных крестьян и  определить свободную землю, которая могла быть передана им в  распоряжение. Только за  первые шесть лет межевания было проверено 11,5 млн дес. земли (за 18 лет — более 53 млн.).  Более 200 тыс. безземельных крестьян получили надел и денежную помощь на обустройство.  Малоземельным было  передано 3,4 млн  дес земли. Из губерний, страдавших агарарным перенаселением,  в губернии, располагавшие свободными землями, переселено 230 тыс. крестьянских семейств, там они получили 2,5 млн.дес.  В среднем, размер индивидуального  надела  государственного крестьянина был доведен до 5,5 дес. [ix]

В Новороссии были созданы образцовые фермы травосения, луговодства, виноделия, шелководства, овцеводства - для ознакомления переселенцев с новыми технологиями. [x]

Сельским обществам было передано почти 3 млн. дес. леса, происходил и бесплатный отпуск казенной древесины на нужды крестьян – на 2-3 млн руб. каждый год.

Была организована выдача пособий и ссуд нуждающимся семьям. В целях обеспечения хозяйств дешевым кредитом создано более тысячи сельских кредитных товариществ и сберегательных касс. Введено страхование от огня – пожары тогда являлись страшным бичом сельских деревянных построек. Министерство госимуществ построило для крестьянских нужд  600 кирпичных заводов. С его участием  для крестьян было построено 97,5 тыс. кирпичных домов и домов на кирпичном фундаменте.

Если в 1838 в сельских обществах насчитывалось  60 школ с 1800 учащимися, то через 16 лет школ уже было 2550. В них училось 110 тыс. детей, в том числе 18,5 тыс. девочек.  

Учреждение сословно-податной категории торгующих крестьян коснулось в первую очередь государственных крестьян. Торгующие крестьяне 1 и 2 разрядов допускались к оптовому торгу, могли совершать биржевые торговые сделки.

Не все, конечно, проходило гладко в деятельности киселевского ведомства. К примеру, весьма полезное предписание отводить некоторые общественные поля под посев картофеля вызвало волнения государственных крестьян восточныx губерний - Пермской, Вятской, Казанской. (Впрочем, подобные казусы случались и в Европе.)  В целом, от  мероприятий Ведомства госимуществ выиграли и государственные крестьяне, и государство. Уменьшилась недоимочность, увеличились абсолютные суммы поступавших с крестьян налогов. Ряд неурожайных лет в 1840-50-х гг. уже не потребовал от ведомства Киселева расходования запасного капитала на ссуды.

Менялось к лучшему и  положение удельных крестьян. Подушный сбор для них был заменен на поземельный, в целом  налоговое бремя снизилось вдвое.  С 1836 г. удельным крестьянам было разрешено приобретать землю в полную собственность. Для них учреждались сельские удельные банки с низким ссудным процентом, производилось страхование недвижимости, закупались семена высокоурожайных культур.

С начала 1840-х гг. у крестьян этой категории исчезли недоимки. Увеличение их благосостояния проявилось в быстром росте на их землях числа крестьянских заводов, фабрик, сбытовых артелей.

В 1841 г. для удельных крестьян был учрежден пенсионный капитал, в 1853 капитал для выдачи пособий обедневшим семьям. [xi]

Изменения коснулись и казачества.

Императорский указ от 1835 г. гарантировал казакам на их землях практически полное  самоуправление. Петербург в казачьи войска назначал лишь войскового атамана, прокурора и архиерея.  В царствование Николая I наказными атаманами, как правило, ставили  природных казаков – например, в 1848 генерал-лейтенанта М.Хомутова в Донском Войске.

На казачью семью выделялись земельные участки от 15  до 30 десятин.  Заметим, что казачьи земли, за исключением Донского, Кубанского и отчасти Терского войска, располагались в крайне тяжелых природно-климатических зонах.  Своим трудом казаки не могли обработать всей земли. На Дону и Кубани казаки сдавали часть своих земель в аренду новым переселенцам – позднее они получат название «иногородние».

Тяжелым вопросом, оставшемся от предыдущего царствования, был вопрос военных поселений.

После  волнений 1-ой и 2-ой поселенных гренадерских дивизий в Новгородской губернии, в марте 1832  императором было утверждено «Предложение о преобразованиях округов пахотных солдат Новгородского  и Старорусского уезда».

Военные поселяне превращались в «пахотных солдат» и фактически приравнивались к  государственным крестьянам.

Пахотные солдаты освобождались от обязанности «продовольствовать войска в натуре», им надлежало только платить денежный оброк.

Для них отменялась кантонистская система, когда сыновья военных  поселян также становились солдатами. Теперь  рекрутские повинности  исполнялись ими на общих основаниях.

Управление округом пахотных солдат было  аналогично управлению сельским обществом государственных крестьян.

Правительство Николая обратило большое внимание на увеличение экономической свободы и благополучия бывших военных поселенцев.

Отныне им разрешалось «производить торги и заниматься всякими мастерствами». Им были переданы пустующие земли пахотных округов -  под выпасы и на увеличение земельных наделов.

В среднем, размер  индивидуального надела стал составлять приличные 15 десятин.

Пахотные солдаты  могли пользоваться  ссудами из «заемного денежного капитала», размещенного в каждом  округе.

Многие пахотные солдаты стали  закупать породистый скот для развития хозяйства и торговли, специализироваться на  производстве товарного льна и других технических культур. Вскоре среди бывших военных поселенцев выделилась прослойка торговцев с оборотами до 10-15 тыс. руб в год. [xii]

Реформа государственного крестьянства и близких ему категорий сельского населения оказало огромное воздействие на последующий процесс освобождения владельческого крестьянства.

«Крупные перемены проведенные его (императора) ближайшим сотрудником, П. Д. Киселевым, в отношении государственных крестьян, получивших широкие права самоуправления, послужили образцом для реформы Царя-Освободителя», - писал Н. Тальберг.

А по мнению историка И. Бунакова, реформой государственного крестьянства император хотел показать сторонникам крепостного права, что «самодержавная власть вовсе не нуждается для своего сохранения во власти помещичьей».

 

Уход крепостного права

Обычно в учебниках и энциклопедиях пишут, что в царствование Николая особых изменений в состоянии крепостных крестьян не произошло. Некоторые недобросовестные авторы даже изображают, что народ более всего страдал от крепостного права именно при Николае I, а  царь, в силу своих тиранических наклонностей, только и делал, что пытался сохранить крестьянскую неволю. Это далеко не так.

Именно Николай изменил сложившийся частно-правовой характер крепостничества,  существенно ограничив личную зависимость крестьянина от землевладельца, которая сложилась в послепетровскую эпоху дворяновластия в подражение порядкам, существовавшим в центральной Европе и Речи Посполитой.

Западные пропагандисты во времена Николая I дудели во все трубы о "русском рабстве", забывая  о том, что крепостничество в Европе было более долгим и ничуть не менее тяжелым  чем в России, умалчивая о том, что европейский пролетарий,  вкалывающий по 15-16 часов на хозяина, был вовсе не свободнее и не сытее крепостного русского крестьянина.  Как широко использовался принудительный труд в колониях европейских держав -  вообще оставалось у де-кюстинов за скобками. Забывали они и о колоссальном использовании в "цивилизованных государствах" детского труда. Работные дома, где  принудительно трудились малолетние, были самыми настоящими фабриками смерти. За несколько лет там вымирало до 80 % трудового контингента.

А русский крепостной крестьянин, в том числе посессионный (прикрепленный к фабрике), непременно  имел собственное жилье и индивидуальных земельный надел. Крестьянин был законодательно защищен от голода, а посессионный работник и от чрезмерной эксплуатации. 

И хотя на каждом вершке России де Кюстин  видит проявления "рабства", порой и у него прорывается: «Деревни производят на меня впечатления достатка и даже некоторой зажиточности». И добавляет «Из всех русских крестьяне меньше всего страдают от отсутствия свободы: они сильнее всех порабощены, но зато у них меньше тревог.» [xiii] Месье автор  не испытывает тревогу из-за отсутствия у него логики. Принуждение всегда источник страданий, какую бы оно форму не имело.

Основатель географической школы в социологии и знаток горного дела Фредерик Ле-Пле, который производил поиски каменноугольных залежей в России, оставил мнения о состоянии крепостных крестьян, сильно отличающиеся от предвзятых суждений де Кюстина. "Мои первые впечатления, при виде крепостного состояния, - читаем у него, - противоречили моим предвзятым мыслям, и потому я долго не доверял самому себе. Население было довольно своею судьбою, подвергаясь нравственному закону, равно как и верховной власти и господам, благодаря религиозному началу, которое поддерживало твердую веру. Изобилие самородных произведений давало достаточные средства к существованию. Как и в Испании, взаимная короткость отношений соединяла помещика с крестьянами. С этого первого своего путешествия я заметил, что главная сила России заключалась во взаимной зависимости помещика и крестьян..."

Ле-Пле встретился во время своей экспедиции с императором.

«Уже в то время рассуждали об освобождении крестьян. Его Величеству угодно было спросить мое мнение об этом вопросе. Тогда я еще слишком мало знал Россию, чтобы высказаться, и я отвечал в таких выражениях, что Императору угодно было пригласить меня приехать вновь, чтобы осмотреть Север России и Сибирь и продолжать изучение городских поселений и пастушеских племен, только что мною посещенных на берегах Черного и Каспийского морей. Я приезжал в Россию в 1844 и 1853 гг. По приказанию Императора, ген. Чевкин, начальник штаба Горного Корпуса, приставил ко мне капитанов Переца и Влангали; при их содействии я изучил городские поселения и пастушеские племена, живущие по ею и по ту сторону Уральских гор. Я не скрывал того от Императора, что освобождение (эмансипация), которое правительство хотело совершить по своему почину, казалось мне преждевременным; события, затем последовавшие, быть может, оправдали это мнение». [xiv]

С самого начала своего правления Николай занимался вопросом отмены крепостного права.  Для его рассмотрения было создано несколько специальных комитетов.

Не тиранические наклонности императора, а  условия, в которых находилось русское сельское хозяйство, препятствовали решительным мерам по освобождения крепостного крестьянства.

Николай Павлович прекрасно  понимал то, что не доходило до разного сорта обличителей: крепостное право в значительной степени уходило корнем в природные  особенности русского земледелия,  вынужденного при малой производительности обеспечивать потребности государства, и, в первую очередь, оборонные. Прикрепление рабочей силы на селе было ответом на внешнее давление.

Низкий уровень накоплений капитала в городском хозяйстве (что, во многом, было определено географическими  факторами)  способствовал консервации крепостных отношений.  Долгое время городское хозяйство не пыталось вытянуть рабочую силу из "крепостного сектора",  а экстенсивное сельское хозяйство спокойно усваивало весь прирост рабочей силы.

К примеру, такой "фактор интенсивности", как увеличение глубины вспашки, требовал  сложных пахотных орудий и мощного тяглового скота. Необходимых для этого накоплений не было как у крестьян, так и у основной массы помещиков.  Но и  крупные землевладельцы не ставили на кон свое благополучие и не рисковали вкладывать деньги в интенсивные методы хозяйствования. Капиталоемкий урожай легко мог быть погублен, при коротком сельскохозяйственном периоде, заморозками или засухой, а породистый скот убит эпизоотией. За исключением нескольких экспериментальных хозяйств по всей стране было распространено трехполье и  пашня расширялась за счет поднятия нови и залежи. Почти все, что было реально сделано в области внедрения новых сельскохозяйственных культур (картофеля, кукурузы), относилось к области правительственных усилий.

С 18 в. огромную роль в отягощении крепостного права, выведении его из сферы государственных потребностей, играли эгоистические интересы дворянства – класса полноправных граждан, полностью господствующего в военной, экономической, бюрократической,  политической сферах.

Попросту говоря, не учесть в полной мере интересы дворянского сословия, означало верную гибель для любого правителя России. За воспоминаниями  далеко ходить не надо, крепкими дворянскими руками был убит отец Николая I – император Павел.

В основной своей массе дворяне не хотели лишаться крепостных рабочих рук, справедливо предчувствуя, что это станет концом их благополучия. Тем более, не могло быть речи об отказе от земельной собственности. Как и любой уездный Собакевич, суперпросвещенный масон Карамзин выступал против освобождения русских крестьян, чтобы не претендовали они на землю, "которая (в чем не может быть спора) есть собственность дворянская".

Даже после принятия закона о "вольных хлебопашцах", тысячи дворянских свободолюбцев предпочитали мечтать о парламентах и либеральных конституциях, вместо того, чтобы заключать соглашения со своими крестьянами и  отпускать их на волю вместе с землей.

Противники отмены крепостного права, как например князь П. Гагарин, говорили, что крупные поместья, использующие крепостной труд, являются главными поставщиками хлеба на рынок, в том числе и внешний. И это, в общем, было верно. Идейных крепостников поддерживали фритредеры, сторонники свободной торговли. Они также усматривали, что с отменой крепостного права, у страны просто не будет достаточно хлеба для внешней торговли.

Николай был хорошо знаком с декабристскими проектами «освобождения крестьян» и   имел их даже в типографски напечатанном виде.  За исключением экстремистского проекта Пестеля, в них предусматривалось освобождение крестьян с недостаточными для прокормления наделами.  Декабристы явно преследовали цель вышвырнуть крестьян с земли. Создавая прекраснодушные декларация в сферах политических, в земельном вопросе декабристы действовали достаточно грубо; «освобождение»  оборачивалось батрачеством и пролетаризацией. Настоящей, а не идеологической свободой тут и не пахло.  Неразвитый русский город не смог бы принять «освобожденную» крестьянскую массу. Обеземеленное крестьянство превращалось в социальное взврывчатое вещество, пострашнее любой вражеской армии.

Среди немногих дворян, действительно желавших полноценного освобождения крестьян, можно выделить князя А. Васильчикова (из этого рода происходила жена Ивана Грозного Анна). Васильчиков был довольно близким Николаю Павловичу человеком.  Формально князь  не принадлежал к славянофилам, однако хорошо знал  старомосковские земельные порядки, когда  крестьяне были свободным самоуправляющимся сословием.

Васильчиков писал о том, что западнические реформы  18 в. «смешали» крестьян с землей, уподобили их имуществу. Он считал, что переход крепостного права из публичной государственной сферы в частно-правовую нанесло удар по крестьянской колонизации -  освоению новых земель.

Однако насколько колонизация могла решить проблему «освобожденных» крестьян в середине 19 в.? В Новороссии и южной Сибири были десятки миллионов десятин потенциально плодородной земли. Однако об ее превращении в пашню, в случае одномоментного освобождения  массы крепостного крестьянства, не приходилось и мечтать. Железные дороги и вложения капитала  – вот что решило судьбу канадских степей в богатой Британской империи конца 19 в. Таких козырей ни у русского крестьянства, ни у российского государства в первой половине  века не имелось. А русские степи были засушливее, чем канадские, и требовали еще больших вложений.

Не прибавляли оптимизма в отношении освобождения крестьян и регулярные неурожаи. С 1830-х гг. наступило особенно неустойчивое в климатическом отношении время; типичным погодным экстремумом стала засуха.

В Российской империи  «отсталое самодержавие» обязано было заботиться о выживании простонародья, а в самой развитом государстве того времени, в Британской империи, миллионы людей «свободно» умирали от голода.

Вменяя в обязанность помещиков продовольствовать крестьян в неурожайные годы, государство все больше брало на себя продовольственную помощь. "Накормить и помогать должно, сколько можно", - писал император о необходимом отношении к мужикам в письме к Паскевичу. В 1834 г. указом императора повелено повсеместно устроить  запасные магазины (хлебохранилища) и наполнять их за казенный счет, исходя из нормы - 1,5 четверти (12 пудов) хлеба плюс 1 руб. 60 коп. деньгами на одну ревизскую душу. Сбор хлеба для магазинов распределялся на 16 лет. Согласно Положению о обеспечению продовольствием крестьян от 1843 г. (последовавшего за неурожаем 1839-1840 ) срок сбора был сокращен до 8 лет. Дополнительно было принято решение об устройстве крупных центральных магазинов.

В 1833-1834  на воспомоществование неурожайным районам было выделено 24 млн руб. государственных средств, а с учетом  общественных фондов (т.н. продовольственного капитала) – 34 млн руб.

При радикальном изменений отношений между помещиками и владельческими крестьянами, государственные обязанности по обеспечению крестьян увеличились бы еще больше.

Ситуация в российском сельском хозяйстве была основной причиной того, что император сделал ставку на постепенное освобождение владельческого крестьянства.

Правительство поощряло выход из крепостной зависимости по соглашениям между крестьянами и помещиками согласно закону от 1803 г. Законодательство определяло в год не более сорока дней на барщине, разрешило крестьянам посылать вместо себя на эти работы наемных рабочих, запрещало помещикам утруждать крестьян вредными и тяжелыми работами, несоразмерными с их силами, не соответствующим их полу.

Были отменены ранее распространенные натуральные поборы с крестьян -  в виде мелкого рогатого скота, птицы, яйца, масла, ягод, грибов, пряжи, холста, сукна. Упразднялись и такие феодальные повинности, как караулы при господских усадьбах, лесах, полях, сенкосах, уход за господским скотом, сгонные дни и т.д.[xv]

Собственно, благодаря этим ограничениям крепостной труд становился все более невыгодным для помещика.

Согласно императорскому указу от 1827 г. беглых крестьян, прибывших в Новороссию, власти не должны были возвращать бывшим владельцам, за них выплачивалась компенсации из казны.  Получалось уже теперь, что с Новороссии выдачи нет,  благодаря государю императору.

Закон 1827 г. определял переход в казенное заведование имений, в которых оставалось, за продажей или залогом земли, менее 4,5 дес. на крестьянскую душу. Соответственно и  крестьяне таких имений переходили в статус государственных. Впервые  закон установил минимум крестьянского надела, за который нес ответственность помещик.

Законом 1833 г. воспрещено было делать крепостных крестьян без земли предметом долговых обязательств. Крестьян, заложенных до издания данного закона, предписывалось  выкупать и переводить в разряд государственных.  Запрещалась продажа крестьян без земли. Стало невозможным  продавать крестьян в розницу, с «дроблением семейств».  Крестьянская семья была признана неразрываемой юридической единицей.[xvi]

Высочайше утвержденным решением Государственного совета от 1841 г. покупать крепостных крестьян дозволялось лишь лицам, владеющим  населенными имениями.  Теперь земледельца нельзя было превратить в дворового человека.

Самой крупной мерой в отношении крепостного права был разработанный Петром Киселевым закон 1842 г. об «обязанных крестьянах». По этому закону помещик получал право освобождать крестьян от крепостной зависимости, предоставляя им земельный надел в наследственное пользование.

Получая землю и свободу, крестьяне обязаны были (отсюда название "обязанных") нести определенные повинности, денежные или трудовые, в пользу землевладельца – для компенсации понесенного помещичьим хозяйством ущерба.[xvii]  Крестьяне должны были заключать договора об отбывании повинностей и  получали возможность вести судебные процессы против помещиков.

«На почве закона 1842 года, — пишет Ключевский, — только и стало возможно положение 19 февраля (1861), первая статья которого гласит, что крестьяне получают личную свободу без выкупа.»

В 1844 г. указ императора переносил на правительство гарантию выполнения освободившимися крестьянами обязательств по договорам.

В 1847  император Николай пригласил депутатов смоленских и витебских дворян и посоветовал им задуматься о переводе крепостных на положение свободных потомственных арендаторов согласно закона 1842 г., о существовании которого благородное сословие старалось забыть.

«...Время требует изменений, — сказал император, — ...надо избегать насильственных переворотов благоразумным предупреждением и уступками».[xviii]

Как писал  В. Ключевский, не испытывавший особой приязни к императору Николаю Павловичу: «Право владеть крепостными душами, эти законы переносили с почвы гражданского права на почву государственного; во всех них заявлена мысль, что крепостной человек не простая собственность частного лица, а прежде всего подданный государства. Это важный результат, который сам по себе мог бы оправдать все усилия затраченные Николаем на разрешение крестьянского вопроса.»

Для ограждения крестьян Западного края от произвола помещиков, в 1846 г. распоряжением министра внутренних дел Д. Бибикова были введены  т. н. инвентари, согласно которым упорядочивались крестьянские повинности и ограждались крестьянские права. [xix]Введение инвентарей также подготовливало освобождение крестьян с землей.

В 1847 г. министру Государственных имуществ было предоставлено право приобретать за счет казны население дворянских имений.

Первым делом граф Киселев выкупил всех крестьян, принадлежащих однодворцам.

В 1848 г. издан был указ, предоставлявший  крепостным крестьянам право, с согласия помещика, приобретать в частную собственность земли и любую недвижимую собственность (дома, лавки и т.д). [xx]

При императоре Николае I произошло лишение помещиков права уголовного взыскания с крестьян.[xxi]  Более того, сами помещики попали под государственный надзор. Губернским прокурорам поручилось вести «наблюдение, дабы с народа не были взимаемы сборы, законом не установленные». Им вменялось предотвращение самоуправства помещиков  в отношении крестьян, возбуждение уголовных дел, по которым нет истца.  О существенных злоупотреблениях прокуроры должны были докладывать  губернатору  и министру юстиции.

И прокуроры, несмотря на свою классовую солидарность с землевладельцами, вынуждены были осуществлять надзор, возбуждая каждый год сотни дел против помещиков, злоупотреблявших своим положением. (Хочется добавить - «служебным положением», поскольку к помещичьей власти наконец добавилась ответственность.)

Крестьяне могли жаловаться на помещичий произвол не только губернскому прокурору, но также министру внутренних дел и даже самому императору, который напрямую предписывал помещикам «христианское законное обращение со своими крестьянами». [xxii]

В 1838 было наложено на помещиков 140 опек за несправедливое обращение с крестьянами. В 1840 – 159.  В этом году князь А. Дадиани за самодурство был  лишен всех владений и сослан в Вятку.

В 1841 целый дворянский род Чулковых был лишен имений за недопустимое поведение в отношение крестьян. В 1846 был предан суду калужский предводитель за попущения помещику Хитрово, занимавшемуся насилиям над крестьянками. В том же году по делу тульского помещика Трубецкого  предводителю местного дворянства сделан выговор, два уездных предводителя отданы под суд. Оба упомянутых помещика были арестованы и лишились имений. В 1847 г. три предводителя дворянства были отданы под суд. В 1853 г., за помещичьи злоупотребления под опеку было передано 193 имения.

«Но я должен сказать с прискорбием, что у нас весьма мало хороших и попечительных помещиков, много посредственных и еще более худых, а при духе времени, кроме предписаний совести и закона, вы должны для собственного своего интереса заботиться о благосостоянии вверенных вам людей и стараться всеми силами снискать их любовь и уважение. Ежели окажется среди вас помещик безнравственный или жестокий, вы обязаны предать его силе закона», - сказал император в 1848 г. избранным

депутатам Санкт-Петербургского дворянства. [xxiii]

При всех своих господских рефлексах  дворяне  теперь должны были учитывать, что верховная власть рассматривает крестьян не как помещичью собственность, а как «вверенных людей», то есть людей, что переданы под управление помещиков при условии соблюдения теми морали и законности.

«Усилиями самого Николая и таких людей как Пушкин была подорвана нравственная возможность существования крепостного права. Феодалам было показано, что крестьянин – это личность», - отметил Лев Тихомиров. [xxiv]

В эпоху Николая I помещичьи хозяйства неуклонно теряли доходность – во многом благодаря тем ограничениям на эксплуатацию крестьян, которую устанавливало правительство - и впадали в задолженность. Особенно быстро это происходило в неурожайные годы, когда помещики обязаны были  кормить  крестьян, находящихся под угрозой голода.

За  годы николаевского царствования  общая сумма помещичьей задолженности увеличилась  в 4 раза. К 1850-м гг. помещики России были должны государственным кредитным учреждениям (Заемному банку и др.) 425 млн руб. серебром.

В 1833 г.  в этих учреждениях, в обеспечение долга, было заложено помещиками 43,2 % крепостных ревизских душ, а в 1855  г. уже две трети всех крепостных. [xxv]

Нарастающий процесс разорения дворянских землевладений сопровождался переходом заложенных имений  в казну.

Поскольку в залоге находилось подавляющее большинство крепостных – это означало, что в обозримом будущем они должны были перейти в разряд государственных крестьян.

К числу должников относилось  подавляющее большинство помещиков из той основной группы, что владела от 1 до 1000 крепостных душ.   То есть, подавляющая масса дворянства лишь номинально оставалась собственниками своих поместий и крепостных душ, что заметил даже классик коммунизма. [xxvi]

Доля крепостных в общем числе крестьян  снижалась с нарастающей скоростью, с половины в начале правления Николая I до одной трети в конце.

Императорский указ от 1846 г. обеспечивал крепостным крестьянам право выкупаться на свободу вместе с землей, если поместье, к которому они были приписаны,  продавалось за долги с торгов. А указ, изданный в следующем году, давал крестьянскому обществу, приписанному к такому поместью, первочередное право купить его целиком. «Оказалось, что крепостные были вполне готовы к этому и действительно стали скупать поместья одно за другим». Указ от 15 марта 1848 г. распространил право покупки поместья на каждого крепостного в отдельности.

Ключевский писал: «Помещичьи хозяйства… падали одно за другим; имения закладывались в государственные кредитные учреждения... Поразительны цифры, свидетельствующие о таком положении помещичьего хозяйства... состояло в залоге с лишком 44 тыс. имений с 7 млн ревизских душ с лишком, т. е. в залоге - больше двух третей дворянских имений и две трети крепостных крестьян, т. е. закладывались преимущественно густонаселенные дворянские имения... Надо вспомнить все приведенные цифры, для того чтобы видеть, как постепенно сами собой дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства. Если бы мы предположили вероятность дальнейшего существования крепостного права еще на два-три поколения, то и без законного акта, отменившего крепостную зависимость, дворянские имения все стали бы государственной собственностью. Так экономическое положение дворянского хозяйства подготовило уничтожение крепостного права, еще в большей степени подготовленное необходимостью нравственною.»

К разорению помещичьи имения и подталкивала аграрная перенаселенность в центральных районах страны.  Несмотря на развитие отхожих и кустарных промыслов, крестьянство испытывало все больший недостаток удобной пахотной земли, и помещику приходилось кормить  лишние  рты.

В регионах с благоприятными климатическими условиями крепостные становились обузой для помещиков из-за специализации хозяйств. Землевладельцы расширяли посевы картофеля, сахарной свеклы и других технических культур, вводили травосеяние, основывали предприятия по первоначальной обработке земледельческого сырья. Хозяева таких имений нуждались в более малочисленной и сезонной рабочей силе. Для них батрак являлся более удобным работником, чем крепостной крестьянин. Перед батраком у помещика не было никаких социальных обязательств, предписанных законом.  Батрака гнал на работу страх голодной смерти и это принуждение было посильнее любого другого.

Свои проблемы владельцы специализированных хозяйств нередко решали путем захвата крестьянских наделов. Несмотря на противодействие правительства, обезземеливание крестьян в таких регионах приобретало   широкий размах.

Крепостное право в многих поместьях Нечерноземья, зоны  рискованного земледелия, нередко было фикцией еще при предшественниках Николая I.  Землевладелец довольствовался оброком (денежной рентой) от своих крестьян, многие из которых обосновались в близких и далеких городах в качестве ремесленников, мастеровых, купцов, торговцев.

В нечерноземных областях процент оброчных крестьян среди крепостных неуклонно возврастал. Так в первой трети века он увеличился в Владимирской губернии с 50% до 69%, в Московской с 36 до 67,9%,  в Рязанской с 19% до 38,1%. В северных  губерниях, Ярославской, Костромской, Вологодской, где крепостных было немного, оброчных среди них уже оказывалось 85-90%. К середине 19 в. процент оброчных в  нечерноземных губерниях увеличился еще больше. Отмирание грубых форм зависимости от землевладельца создавало новые возможности для проявления экономической активности формально крепостных крестьян.

В эпоху Николая  уходят помещичьи (вотчинные) фабрики, использующих труд крепостных крестьян.

В 1834 г. было принято  положение для помещиков, держащих вотчинную фабрику, которое фактически ставило крест на такого рода промышленности. Помещики более  не могли  обращать пахотных крестьян в фабричных рабочих. Для работников, имевших земельные наделы, труд на фабрике не мог составлять более трех дней в неделю.  Работа в воскресные и праздничные дни запрещалась. Теперь  труд крепостного оказывался для помещика-предпринимателя слишком дорог.

И если в 1804 г. 90% всех суконных фабрик работало на крепостном труде, то в 1850 г. лишь 4%.   Помещичьи предприятия вынуждены были переходить на использование вольнонаемной силы и, как правило, разорялись, не выдерживая конкуренции с купеческими и крестьянскими мануфактурами.

Облегчение выдачи паспортов и учреждение сословно-податной категории торгующих крестьян коснулось, в значительной степени, и крепостных крестьян. Крепостные крестьяне активно занимались крупным  оптовым торгом, что так поразило де Кюстина, побывавшего на Нижегородской ярмарке. Неграмотные мужики совершали устные сделки и били по рукам, даже когда сумма  доходила до десятков тысяч рублей (в современных ценах это многие миллионы.)

Как писал крупнейший исследователь русской хозяйственной истории, академик Л. Милов: «В крепостное деревне преобладали не признаки упадка и снижения хозяйственного уровня, а восходящие прогрессивные токи».

Но, с точки зрения рынка,  мелкое  крестьянское хозяйство в историческом центре страны, выше 52-53° c.ш., рентабельным не являлось. Рентабельное хозяйство здесь могло быть создано путем обезземеливания и разорения основной массы крестьянства с тяжкими социальными последствиями.

Возвращаясь к вопросу, а мог ли Николай легко и непринужденно, в стиле либеральных прожектеров, одномоментно «освободить крестьянство», следует признать, что он не мог взять на себя такую ответственность:

«Крепостнический режим» - это всего лишь ярлычок, некрасивые  слова, абстракция. Крестьяне живут не абстрактными понятиями, а работой на земле. Реальность заключалось в том, что после «освобождения крестьян», проведенного в России по либеральным канонам, основная масса крестьян стала жить хуже, чем при Николае I. Они сразу потеряли часть своих земель (отрезки) и получили на шею долговременный груз выкупных платежей (вся земля была признана собственностью помещиков, за которую надо платить). 

Крестьянское малоземелье и долговой пресс, созданные с благой либеральной целью - превратить крестьян в пролетариат, а помещичьи имения в крупные капиталистические хозяйства - вели к  разорению земледельцев, но не спасало от разорения и помещиков.  Те предпочитали продавать свои нерентабельные имения или закладывать в частные банки и  упархивать с деньгами в Париж и Ниццу. (Только за первые шесть лет после реформы ушло из России около 200 млн руб.)

Не получая дешевых кредитов (система госкредита в реформу рухнет первой), крестьянское хозяйство погашало задолженность вывозом всё дешевеющего хлеба – и крестьянство всё более недоедало. Ростовщический капитал  начинает разорять деревню, нести в нее долговое рабство.  Со времени «освобождения» идет быстрое расслоение крестьянства, причем самым массовым слоем становятся бедняки.

Выколачиванием недоимок и долгов из крестьянина будет заниматься не вотчинник и не мироед, а государственный чиновник, на него будет обращаться ненависть.

Как писал прозорливый Гоголь в письме пылкому «освободителю» Белинскому: «Что для крестьян выгоднее: правление одного помещика, уже довольно образованного, который воспитался и в университете и который всё же, стало быть, уже многое должен чувствовать, или быть под управлением многих чиновников, менее образованных, корыстолюбивых и заботящихся о том только, чтобы нажиться? Да и много есть таких предметов, о которых следует каждому из нас подумать заблаговременно, прежде нежели с пылкостью невоздержного рыцаря и юноши толковать об освобождении, чтобы это освобожденье не было хуже рабства.»

«Свобода» в ее буржуазном варианте оказалась хуже барщины и оброка. Когда-то в Англии обеземеливающееся и пролетаризирующееся крестьянство обеспечило промышленную революцию, у нас оно обеспечило гражданскую войну.

 

Посессионные крестьяне

В эпоху Николая I процесс эмансипации коснулся  и такой специфической категории закрепощенного населения, как посессионные крестьяне.  

Практика прикрепления крестьян к фабрикам и заводам была узаконена в 1721 г.  Когда почти весь прирост рабочей силы поглощался сельским хозяйством, а вольнонаемный труд был дорог, это сыграло большую роль в подъеме горной и металлургической промышленности, особенно уральской.  Однако поссесионный крестьянин представлял относительно дорогую рабочую силу - если сравнить с европейским пролетарием, порожденным принудительным раскрестьяниванием сельского населения .

Некоторое сходство с российским посессионным правом представляло использовавшееся до 19 в. в Шотландии  прикрепление горных рабочих к предприятиям пожизненными контрактами.[xxvii]

Продолжительность рабочего дня у посессионного крестьянина законодательно  ограничивалась (в начале 19 века  12 часами). Фабрикант обязан был предоставлять ему время на возделывание личного земельного надела. Посессионные крестьяне могли подавать челобитья в Берг- и Мануфактур-коллегии.

В царствование Николая I взаимоотношения фабрикантов и посессионных крестьян подверглись дополнительной регламентации - причем к пользе трудящихся.

Посессионный работник должен был получать "достаточную" плату.  В случае денежной неудовлетворенности  имел право требовать перевода на  работу с "достаточной" платой. При невыполнения требований мог жаловаться на фабриканта в Министерство финансов.

Работа в ночное время, воскресные и праздничные дни запрещалась. 

При необходимости проживания в городе, не в усадьбе (так назывался сельский дом работника) фабрикант оплачивал  для него жилплощадь.

Фабрикант обязан был предоставлять посессионным крестьянам отпуск до 2 месяцев,  чтобы те  могли заняться своими земельными участками, огородами и садами.

Работник, чей труд употреблялся неправильно, например для домашних услуг у фабриканта,  освобождался из посессионного состояния.

На посессионных фабриках мастер, в среднем, зарабатывал в год около 95 руб., подмастерье  - 60, остальные рабочие около 55 руб.  На шелковых фабриках ткачи получали до 120 руб. На стеклянных заводах мастер зарабатывал до 260 руб.  Для справки: четверть ржи, то есть 8 пуд. или 128 кг, в то время стоила, примерно 4 руб. 50 коп.

Конечно, свобода передвижения посессионных крестьян была ограничена. Однако их труд неплохо оплачивался, они были защищены от чрезмерной эксплуатации.  И «свободный» британский пролетарий, наверное бы позавидовал бы посессионному крестьянину.

Сам государь считал, что "в меру законодательных следует держаться того правила, чтобы постепенно придти, наконец, к решительному уничтожению в государстве заведений посессионных ".

В 1835 г. владельцам посессионных фабрик было предоставлено право договариваться со своими работниками и  отпускать их на вольные хлеба с предоставлением паспорта.

Это право было дополнено правилами увольнения посессионных крестьян в вольное состояние.

После полного уничтожения посессионной системы в 1861 на тех предприятиях, где ранее применялся труд посессионных крестьян, реальная заработная плата рабочих  будет ниже, а условия труда хуже, чем раньше.

 

Миф о тирании

Николай Освободитель. Такое название могло быть у этой книги, если б ее автор был смелее.

На протяжении ста лет, от преемников Петра до Александра,  монархия лишь маскировала власть олигархии – новой аристократии, могущественнной землевладельческой знати,  созданной масштабным присвоением государственных земель. Бывшее служилое сословие, обернувшее благородным шляхетством, являлось опорой новых аристократов. И. Солоневич находит, что русские цари и  царицы в это столетие  «были пленниками вооруженного шляхетства, и они не могли не делать того, что им это шляхетство приказывало». Ярким признаком подчинения верховной власти российскому магнатству и шляхетству, была колоссальное неравенство в распределение прав и обязанностей между верхами и низами общества. Этому способствовал и законодательный хаос. 

Фактически Николай I, после столетнего господства землевладельческой знати, пытается воссоздать в России дееспособное государство. 

Его царствование было временем, когда началось постепенное выравнивание прав и обязанностей различных социальных групп перед государством, когда принуждение   постепенно изгонялось из русского общества. «Постепенное» - очень важное слово для Николаевского царствования, император всегда был сторонником плавных эволюционных изменений.

Именно Николай, разрубив 14 декабря сети дворяновластия, запустил процесс раскрепощения низших сословий. Только верховная власть могла вывести их из социального «обморока» после 100 лет шляхетского господства.

Фактически  при Николае русское общество лишилось простой иерархической структуры: господа – мужики.

Государственное крестьянство, самая большая часть российского народа, обрело  гражданские права, самоуправление и экономические свободы, увеличило свое благополучие. Владельческие крестьяне были защищены от произвола помещиков и быстро двигались к обретению тех же гражданских и экономических прав, что и государственные крестьяне. Это стало причиной бума в легкой промышленности и оптовой торговле.

Процесс восстановления гражданских прав коснулся и городского населения.

В 1832 г. образованные горожане всех классов и разрядов, а также купцы всех разрядов были освобождены от подушной подати и телесного наказания. [xxviii]Затем  такие же права получило городское сословие низших разрядов, мещане, ремесленники и белое духовенство.

В 1846 Санкт-Петербург первым из городов обрел самоуправление. В городскую думу пришли выборные от всех городских обывателей.

 

Император и хозяйство

Миф о застое

О времени Николая I сложилось (или, вернее, было сложено недобросовестными историками) мнение, как о времени полного экономического застоя, когда ничтожная промышленность застыла как муха в киселе, в крепостнических отношениях. Некоторые с позволения сказать ученые даже писали об «упадке промышленности» в «николаевщину».

Эта печальная картина, мягко выражаясь, не соответствует реальности.

Именно в эпоху Николая I в России начался промышленный переворот, причем вполне канонически - с распространения фабрик и  паровых машин. В силу объективных причин это начало было запоздалым по сравнению с Британией, США и странами Западной Европы, однако российская промышленность росла  быстрыми темпами.  В николаевское время производство выросло примерно в четыре раза. В некоторых отраслях промышленноси, не требующих крупных капиталовложений, случился настоящий бум. (Для сравнения, сегодня наша страна производит меньше, чем 20 лет назад.) В некоторых сферах, как например, в области шоссейного и гидротехнического строительства, было сделано больше, чем за все последующее время, вплоть до сталинской индустриализации.

Весьма сомнительно любимое утверждение прогрессоров, что крепостнические отношения мешали промышленому развитию.

Возьмем статистические данные. К середине 19 в. у нас было крепостных около 22 млн из примерно 70 млн населения. Остальные 48 млн могли пополнять ряды вольной рабочей силы. К тому же и более миллиона крепостных имели разрешение на отхожий промысел. У нас в это время имелось 565 тыс. работников, занятых в промышленности. (А спустя  полвека после отмены крепостного права, занятых в промышленности насчитывалось около 4 млн – на 160 млн населения. ) Как мы видим, вовсе не оковы крепостничества мешали притоку рабочих рук в промышленность. Для большего числа рабочих не было рабочих мест, ведь размер промышленности соответствует объему накоплений и инвестиций.

А где ж накопления? «Чего не хватает у страны с „таблицей Менделеева“ в недрах?» - спрашивают наивные люди, пусть даже и обремененные самыми верхними учеными степенями.

В Антарктиде тоже есть полезные ископаемые. На Луне и на Марсе есть. Целая «таблица Менделеева» - в поясе астероидов.  И мы непременно будем это добывать, и антарктическую нефть, и  лунный «гелий-3». Даже марсианский сухой лед на что-нибудь сгодится. Вопрос только в том, при каком уровне развития техники, при каких вложениях капитала?

Еще в первой половине 16 в. у Англии не было металлургии и производства сложных механизмов, в отличие от Германии. А густонаселенная южная Германия использовала свои преимущества в виде поверхностного залегания разнообразных руд, той самой «таблицы Менделеева», и большие накопления от торговли - ведь она входила в огромную империю с богатейшими колониями, управляемую испанским королем. Потом Англии использовала свои географические преимущества, реализовав их в виде работорговли, пиратства, захвата торговой монополии -  создавая  накопления, которые стали основой инвестиций в промышленный рост Англии. Таблица не таблица, но полезные ископаемые, необходимые для начала индустриализации, лежали у англичан под ногами, в густо населенных районах.

Нидерландские торговые города вставали на соединениях больших европейских рек и морских коммуникаций колониальной испанской империи. Швейцария лежала на транзитных путях между северной и южной средиземнорской Европой. Итальянские города  на протяжении столетий контролировали морские торговые перевозки из   Черного моря и  восточного Средиземнорья на Ближний Восток и в западное Средиземноморье – немалую роль играло и то, что к востоку от Аппенинского п-ва все возможные конкуренты разрушались азиатскими нашествиями.

Расположенная неподалеку от нас Швеция поднялась на вещах, далеких от лютеранских добродетелей. На протяжении века она была огромной «малиной», где делили добычу, поступающую из центральной и восточной Европы. В ходе Тридцатилетней войны «голубоглазые монголы», выходя со своих балтийских баз, разграбляли по несколько сотен деревень за один поход. Нидерландские инженеры строили в Швеции медеплавильные и железоделательные заводы – руды и леса здесь предостаточно - а изготовленные там пушки еще больше увеличивало военную добычу. И хотя Петр конец шведскому великодержавию положил, но капитал-то  остался. Шведская промышленная революция 19 в. был связана с эксплуатацией все тех же рудных месторождений, находящихся неподалеку от незамерзающих западных шведско-норвежских  портов, что сочеталось с замечательной природной гидроэнергетикой и огромным спросом со стороны близкого английского рынка.

В истории упомянутых стран мы всегда находим вполне лежащие на поверхности географические факторы,  дающие толчок накоплению средств.

У России, замкнутой в северной Евразии между тундрами, дикими степями и враждебными государствами,  много столетий таких факторов не было. Через ее территорию не проходил ни один важный торговый путь. Низкое плодородие почв определяло низкую плотность населения и его «растекание» по огромным территориям, что определяло низкую интенсивность хозяйственных взаимодействий.

В России могла возникнуть некая разновидность меркантилизма - защищенные высокими заградительными пошлинами и государственными льготами мануфактурные производства. Однако в экономической мысли после Петра господствовали фритредерские течения. Российские сторонники свободной торговли, главные экономические либералы того времени, были жестоковыйными противниками развития собственной промышленности.

Особенно они были сильны в начале 19 в., когда, по совести говоря, английские промышленные города выглядели омерзительно.

«Сообщество нескольких сот или тысяч мастеровых, и живущих, и работающих всегда вместе, не имеющее никакой собственности, питает в них дух буйства и мятежа. Частые мятежи в английских мануфактурных городах служат тому доказательством», - справедливо порицал язвы пролетаризации фритредерский журнал «Дух журналов» в 1815.

Фритредеры обсасывали выгоды земледелия и выступали  против протекционизма, позволявшему выстроить собственную промышленность.

Фактически защита свободной торговли совпадала с борьбой крупных землевладельцев за консервацию существовавших земельных отношений и наращивание вывоза сельскохозяйственного сырья, за которым стояло усиление барщины.

В известном смысле убийство императора Павла было претворением фритредерской экономики в политическую активность.

Близкий фритредерам экономист Гакстхаузен видел громадное преимущество России в том, что у нее нет пролетариата и сильна крестьянская община. По его мнению, для нашей страны вполне достаточно кустарного производства. На ввозимые с Запада промышленные товары должны быть установлены низкие пошлины, пусть это и  будет угнетать  фабричный промысел в самой России. Вкладывать деньги в развитие российской индустрия в общем-то бесмысленно, потому что она никогда не сможет успешно конкурировать с западноевропейской, фабричный же уклад действует растлевающим образом как на хозяев, так и на пролетариев, живущих в нищете и безнравственности.

Точку зрения барона Гакстхаузена разделяли и многие  государственные люди Николаевского времени, в том числе такие деятельные, как граф  Канкрин. Воспринял ее и крупный землевладелец Герцен,  он тоже хотел  общинную и  свободно торгующую дешевым хлебом Россию, только без царя.

Русская сельская община действительно была замечательной системой взаимопомощи и поддержания  индивидуального крестьянского хозяйства. Конкурировать с западноевропейской промышленностью, имеющей огромную фору в виде дешевых колониальных ресурсов, более низких расходов на транспорт, отопление и капитальное строительство,  можно было лишь при помощи крайне низкой заработной платы. Задача выглядела сложной, учитывая, что на Западе пролетарии зарабатывали гроши.

Однако для Гакстхаузена и фритредеров свободная торговля была идолом, что сильно суживало диапазон их мыслей.

По счастью, император Николай, в отличие от Александра, никогда не находился под властью красивых теорий и хорошо ощущал народные потребности. 

Им была создана финансовая система, содействующая народным накоплениям и принята  разумная протекционистская политика в интересах развития отечественной промышленности. (Удивительным образом, даже ученые-марксисты порицали протекционистские меры Николая – но это лишний раз показывает, что марксистская критика «николаевщины» базировалась вовсе не на экономическом материализме, а на эмоциях, заимствованных у либеральной интеллигенции.)

Все его царствование – это цепочка мер, направленных на увеличение хозяйственной инициативы широких слоев населения. (Это либералы просто постарались не заметить.)

Крестьянство и купеческие выходцы из крестьянства сыграли главную роль в начале русского промышленного переворота.

Как  писал  П.Бурышкин (историк из эмигрантов первой волны):  «русская  промышленность  создавалась не казенными усилиями и, за редкими исключениями,  не  руками  лиц  дворянского  сословия. Русские фабрики  были  построены и оборудованы русским купечеством. Промышленность в  России вышла из торговли».[xxix]

 

Финансы. Конец хаоса

Император  Николай  унаследовал  от  Александра  I  полное  расстройство  финансов, когда они уже не романсы пели, а отходную.

Европейские войны производили огромные дыры в российском бюджете.  Нашествие 1812 г. привело к гибели целых городов. Правительство Александра и не подумало поправить финансовую ситуацию взятием репараций с поверженной Франции (в 1814 она не была взята, а в 1815, после наполеоновских "ста дней", контрибуция тратилась лишь на содержание оккупационных войск). Немало средств на свое восстановление потребовало и любимое детище императора Александра – Царство польское.

Эмиссия ассигнаций казалась правительству единственным  способом покрыть растущий  бюджетный дефицит.  С 1807 по 1816 гг. было выпущено  в  обращение более  500 млн. руб.  - все более обесценивающихся бумажных денег. 

Государственные расходы в 1808 г. составили серебром 112 млн, ассигнациями 250,5 млн руб.; в 1823 г. - серебром почти столько же, 117 млн, а ассигнациями уже 450 млн. руб,.

Курс бумажного рубля с 1807 по 1816 гг. по отношению к серебру  снизился с 54 коп. до 20 коп.  Лишь к концу царствования Александра он чуть увеличился, до 25 коп. В 1820  г. в Москве рубль крупным серебром ценили в 4 рубля ассигнациями. Рубль мелким серебром равнялся уже  4 руб. 20 коп. ассигнациями. А за  рубль медью давали  ассигнациями всего  1 руб. 08 коп. Таким образом, не  существовало даже единого курса обмена металлических денег на бумажные. 

На  рынке царил "простонародный лаж" - произвольная оценка денежных знаков при торговых сделках. Продавая и покупая на  рынке, человек сталкивался каждым раз с новым расчетом. Люди бедные и невежественные обычно  несли убытки при каждой сделке. 

Торгующий крестьянин за каждые 10 руб. доплачивал, в среднем, 3 руб. лажа.

Эти финансовые проблемы фактически ставили крест на проявления широкой торговой инициативы.

Николай I поставил задачу установить государственную кредитную систему, обеспечивающий жителям империи свободный, единый и безостановочный обмен бумажных денежных знаков на серебро.

Императором была  определена технология реформы, реализацией которой преимущественно занималось министерство финансов во главе с графом Канкриным. Участвовал в ней и Сперанский.

Канкрин собрал в  казначействе  запас золота  и серебра, достаточный для уничтожения обесцененных ассигнаций – в это время русская промышленность резко увеличила добычу драгоценных металлов.  Выпущенные министерством финансов  "депозитные  билеты" также способствовали накоплению драгметаллов. Государственная депозитная касса принимала от частных лиц золото и серебро в монете и  слитках  и  выдавала  вкладчикам  "депозитные билеты", которые ходили как деньги и свободно обменивались на серебро. Помимо депозитных билетов важную роль сыграли  "серии" -  билеты  государственного казначейства, приносившие владельцу небольшой процент, выполняющие все функции денег  и также свободно обменивающиеся на серебро.

В 1839 серебряный рубль стал "законною мерою всех обращающихся в государстве денег". Был  установлен постоянный единый курс обмена ассигнаций на новый серебряный рубль:   350  руб.  ассигнациями за 100 руб.  серебром.  Он должен был действовать вплоть до полного изъятия ассигнаций из обращения.

Императору принадлежала и  концепция кредитных билетов, обеспечиваемых всем государственным недвижимым имуществом и имеющих хождение наравне с монетой. Высочайший манифест от 1 июля 1841 г. имел преамбулу «Для облегчения оборотов государственных кредитных установлений и для умножения с тем в народном обращении массы легкоподвижнх денежных знаков» и постановлял в первом пункте: «Сохранным кассам Воспитательных домов и Государственному заемному банку разрешаются выдавать впредь ссуды, под залог недвижимых имений, кредитными билетами, в 50 р. серебром.»

Таким образом, кредитные билеты стали еще одной опорой финансовой системы, дали начало доступному государственному кредиту и обеспечивали необходимой ликвидностью торгово-промышленную деятельность. В случае неспособности помещика вернуть кредит, населенное имение попадало не в руки частного банка, а под контроль правительственного Опекунского совета, что играло важную социальную роль. [xxx]

Кредитные билеты обменивались  на серебряный рубль по курсу один к одному. Вывоз их за границу, также как и депозитных билетов, воспрещался.

Общая сумма ассигнаций, ходивших в российском государстве, в 599776310 руб., равнялась 170221802 руб. 85 5/6 коп. в кредитных билетах и серебряных рублях,  действительно имеющих ту стоимость, которая указана.

В 1843 г. обмен ассигнаций на серебряную монету был завершен и они были  уничтожены. В государстве Российском стали употребляться только серебряная и золотая монета (в небольших количествах) и равноценные этой монете бумажные деньги. На серебро были обменены и  медные деньги. 

Император Николай I добился бездефицитности  бюджета и финансовой независимости страны. Стабильность денежной системы  в его царствование  представляла огромный контраст с царствованиями Екатерины II и Александра I.

Принятый в николаевской России серебряный стандарт сильно отличал ее от большинства западных стран. Золотой стандарт потребовал бы  внешних золотых заемов, поставил бы Россию в положение долгового раба, и, кроме того,  лишил бы страну достаточной денежной ликвидности. 

Переход страны на золотое обеспечение рубля в конце 19 в., увы, привел именно к таким результатам. В 1899 г.,  по сравнению с 1855, количество денежных знаков на одного жителя уменьшилось с 25 до 10 руб. Золотая монета постоянно «вымывалась»  из страны и всё растущая часть народного труда шла на выплачивание растущих внешних долгов. Проблема решалась за счет вывоза дешевого хлеба, родился даже лозунг «недоедим, а вывезем».

В связи с финансовой реформой Николая I, невозможно не вспомнить «реформу» 1990-х гг, проведенную гайдаровскими либералами. В головы квази-гарвардских мальчиков (Intel inside)  даже не пришло, что национальные деньги должны быть обеспечены всем государственным имуществом. Поэтому они последовательно уничтожили частные и общественные накопления, кредитную систему, 90% стоимости денег, а вместо этого предложили число феодальный захват натуральных ресурсов под маркой ваучеризации и залоговых аукционов.  И друзья этих мальчиков, либеральные профессора истории, еще имеют наглость критиковать «самодержавно-крепостнический режим Николая».

 

Пробуждение хозяйственной инициативы. Ситцевый империализм

Царствование Николая I -- это время быстрого роста внутреннего рынка, в первую очередь сегмента сельскохозяйственных товаров.

Вовлечение  в сельскохозяйственный оборот новых земель в плодородном Причерноморье и упадок традиционного земледелия в Нечерноземье вело к развитию специализации хозяйств и росту мелкой промышленности, занимающейся обработкой сельхозсырья.

Правительство делало всё необходимое для поощрения крестьянской торговли. Были максимально облегчены  правила выдачи паспортов и учреждена сословно-податная категория торгующих крестьян.

Торгующие крестьяне определялись, как юридические лица, и могли, наравне с купечеством совершать, крупные торговые сделки. Крестьяне со свидетельствами 1 и 2 разряда допускались к оптовому торгу, внутреннему и заграничному, а также  к сделкам на бирже, наряду с купцами и 1 и 2 гильдии, могли заниматься операциями  с ценными бумагами. Крестьяне со свидетельствами 3 разряда приравнивались к купцам 3-ей гильдии. Они могли приобретать товары у купцов 1 и 2 гильдии и у крестьян, имеющих свидетельства 1 и 2 разрядов.[xxxi]

Выдача крестьянину свидетельства о том или ином  разряде базировалась на критерии доходности его торговли. На сумму до тысячи рублей крестьяне могли торговать без свидетельства - как  продуктами собственного хозяйства, так и скупленными у односельчан. Крестьянская торговля пошлиной не облагалась. [xxxii]

Для облегчения контактов между торговцами в крупных торговых центрах учреждались биржи. В 1832 г. был принят устав первой товарной биржи в Санкт-Петербурге. В царствование Николая биржи появились также в Москве, Кременчуге, Рыбинске и Одессе.

В 1836 г. было издано положение "О компаниях на акциях" - один из лучших законов об акционерных обществах для того времени. [xxxiii]

Именно в царствование Николая I встали на ноги  промышленные династии - Морозовых, Третьяковых, Щукиных, Прохоровых, Хлудовых, Боткиных, Мамонтовых, Абрикосовых, Гучковых, Крестовниковых, Рябушинских, Бахрушиных и т.д. Большинство их, кстати, были из числа московских старообрядческих семей – что символически связывало новый национальный промышленный класс с допетербургскими временами.

Историк-марксист Покровский, хоть и клеймил «империализм» Николая I, однако удачно называл его «ситцевым».

Действительно, самый бурный рост происходил в текстильной промышленности, не слишком  капиталоемкой и ориентированный на массовый внутренний спрос. В ее развитии важнейшую роль играли крестьяне нечерноземных областей. Знаменитый текстильный центр Иваново вырос из одноименного села, где  крестьяне графа Шереметева перешли от надомного ткацкого производства к фабричному.

Уже в конце 1820-х гг. действовало немало число ситцепечатные и бумаготкацких фабрик, принадлежавших крепостным крестьянам.  У некоторых крепостных фабрикантов трудилось по 700-800 работников из числа отхожих крестьян. У крепостного фабриканта Гарегина  было  1407 рабочих, у Ямоловского  - 1500.

Бывший крепостной крестьянин Петр Елисеев из Борисоглебского уезда основал торговое товарищество «Братья Елисеевы», которому принадлежали огромные магазины в Петербурге и Москве и шоколадно-конфетная фабрика в Петербурге.  

А крестьянин Филиппов основал сеть пекарен и булочных, которая вытеснила в столицах немецкие пекарни и булочные, отличавшиеся, кстати, хорошим сервисом и чистотой.

Крестьянин Мальцов создал в Гусь-Хрустальном мощное производство стекла и стеклоизделий, а затем основал железоделательное производство. Его инициатива по изготовлению  рельсов получила  подддержку императора.

Основным местом, привлекавшим крестьян-предпринимателей и крестьян-работников, был, конечно, Санкт-Петербург. Для  работы на его производствах и в сфере услуг  шел нескончаемый поток крестьян из новгородской, псковской, тверской, ярославской губерний.   Если в  начале 19 в. в столице  работало  50 тыс. крестьян,  то в 1857 – 203 тыс.

Одним из регионов, где рано сформировалось сельское хозяйство капиталистического типа, был юг Западной Сибири, что было связано с рядом  исторических и  географических факторов - крупными размерами хозяйств, относительно благоприятным климатом, избытком свободных земель и  вольнонаемной рабочей силы из числа мигрантов. (Здесь можно увидеть  сходство со степными районами Канады.)

Историк Т. Мамсик приводит следующие характерные данные по состоянию крестьянского населения  Новоселовской волости Минусинского округа Енисейской губернии на 1831.

32% крестьян относилось к числу сельских пролетариев, не имеющих  собственных средств производства. 28% крестьян вели крупное (фермерское, в нынешней терминологии)  хозяйство, с применением наемного труда. Крупные хозяйства имели,  в среднем, 155 голов скота и по 4 наемных работника. Самые богатые крестьянские  семьи  имели около тысячи голов скота и нанимали более ста работников.

Мелкие  хозяйства волости  поставляли на рынок 16-20 % производимого ими зерна, 14 % поголовья скота. Крупные -  до   30 % зерна и скота. Средняя товарность составляла  28% по зерну, 17% по скоту.  [xxxiv]

Схожие тенденции в развитии сельского капитализма  были  в южном Зауралье, которое являлось житницей Сибири и Урала, поставляло зерно для промышленных центров и даже для внешней торговли. Зауральские торговцы зерном сыграли большую роль в развитии петербургского и таганрогского портов.

Для крестьян Зауралья были нередки наделы  по 70-100 десятин земли (неслыханные в европейской части), для их обработки они нанимали в сезон несколько десятков батраков. С таких наделов поставлялось на рынок более 500 пудов хлеба в год. Однако, в среднем, рентабельность даже крупных хозяйств была невелика ввиду дешевизны хлеба и довольно высокой стоимости наемного труда - это не способствовало росту сельского капитала.  [xxxv]

Крупному крестьянскому производству сопутствовали  салотопенные, мыловаренные, кожевенные и маслодельные заводы. Крестьяне-коммерсанты повсеместно вели скупку сырых кож, шерсти, льна, конопли, которые  перерабатывали на небольших предприятиях с 3-5 работниками.

Цены на муку на рынке были ниже, чем цены на зерно. По мнению некоторых исследователей это указывало на недоразвитость рынка. Хотя можно предположить, что конкуренция на рынке муки, где выступали мелкие крестьянские производители, была выше, чем конкуренция на рынке зерна, где господствовали крупные производители, вступавшие в сговоры.

Проникали рыночные отношения и в центрально-черноземные губернии, страдавшие от аграрного перенаселения.

Например, в сильно перенаселенной Курской губернии крестьянам-отходникам выдавалось  в год до 80 тыс. паспортов. Куряне шли в новороссийские губернии,  на Кубань, недостаточно обеспеченные рабочей силой - наниматься для работы в помещичьих имениях, в немецких колониях, на хутора однодворцев, в казачьи станицы. 

Это позволило с 1806 по 1857 увеличить сбор хлеба на Кубани в 8 раз, с 65, 4 тыс до 538 тыс. четвертей. [xxxvi]С развитием сахарной промышленности и  малоземельные курские крестьяне переходили к специализацированному хозяйству. Крепостные и государственные крестьяне заводили свекловичные плантации,  куда на каждые 7 дес. нанималось до 200 работников. [xxxvii]

В Нечерноземье крестьяне активно переходили на технические культуры. Снабжали льном ткацкие фабрики Ярославля, Костромы, Владимира, Москвы, производили коноплю, которая шла на пеньку для экспорта и для нужд собственной парусно-полотняной промышленности. Сами при этом нанимали рабочих. Так в Михайловской вотчине Дмитровского уезда графа Шереметева в надомных мастерских, веревочных и сапожных, у крепостных трудилось по 8-12  наемных работников.  Кстати, российскому помещику по закону не дозволялось присваивать доход крепостного крестьянина, как то было во многих европейских странах. Если последний занимался кустарной промышленностью, то крепостные отношения сводились к тому, что землевладельцу  уплачивался фиксированный денежный оброк.

13 мая 1842 в Зимнем дворце состоялся примечательный торжественный обед, на который, по случаю открытия выставки промышленных произведений, были приглашены восемь персон из наиболее видных заводчиков и фабрикантов. Находившийся в числе гостей владелец суконной фабрики из Москвы И. Рыбников позднее описал это событие в журнале "Русская Старина". Государь, беседуя с предпринимателями, показал большой интерес к развитию промышленности в центральной России.

"- Были ли Вы в Технологическом институте? - спросил Император.

- Был, Ваше Величество, - ответил Рыбников.

- Это заведение в самом младенчестве.

- Впоследствии времени это заведение должно пользу принесть, Ваше Императорское Величество, только иностранных мастеров и механиков должно чаще переменять и выписывать через каждые три года; известно, что в Англии и Франции успешнее механика идет, нежели где-либо.

- Это правда. Но Москва становится мануфактурным городом, как Манчестер, и, кажется, совсем забыли несчастный двенадцатый год. Вам, господа, непременно должно стараться выдержать соперничество в мануфактуре с иностранцами, и чтобы сбыт был вашим изделиям не в одной только России, а и на прочих рынках." [xxxviii]

Действительно, в это время крупнейшим промышленным районом России являлась Московская губерния, дающая до 25% всей российской продукции. Далее, по объему производства, шли Владимирская губерния и Петербург, в котором была сильна металлообработка.

Император, придававший огромное значение развитию торгово-промышленного сословия и весьма уважавший его в историческом плане, начиная, наверное с Кузьмы Минина, видел и его отрицательные черты: «Я хочу, чтобы купечество русское процветало, но состояния должны приобретаться средствами позволенными и честными. Корысть заставляет вас желать вдруг обогащаться. Закупать весь хлеб в голодное время, чтобы дороже его продать и подымать на него цену, скверно!» [xxxix]

Де Кюстин, тщательно собиравший и, когда надо, домысливающий гадости о России, тем не менее пишет о Москве, что она «превратилась в город торговый и промышленный. Она гордится ростом своих фабрик. Ее шелка с честью соперничают на русском рынке с тканями Востока и Запада.» К этим наблюдениям де Кюстин добавляет фразу с большим подтекстом: «Я упоминаю об этом потому, что усилия русского народа освободиться от дани, уплачиваемой им чужеземной промышленности, могут иметь важные политические последствия для Европы.» [xl] Прочитывается мысль, что подъем национальной промышленности России будет угрожать Европе, чье благополучие, во многом, зависит от экспорта готовой продукции на русский рынок.

 

И это называется «застоем»?

Посмотрим на показатели роста российского  производства в николаевское время.  С 1825 по 1860 гг. число промышленных предприятий увеличилась с 4,2  до 15,3 тыс. Численность промышленных рабочих, в период 1825 - 1854 гг., с 202 до 450 тыс.  В 1825 в России производилось продукции на  46,5 млн. руб., в 1850 - на 167 млн руб.

Число промышленных акционерных компаний увеличилось с 3 до 110, а общая сумма акционерных капиталов с 5 до 240 млн. руб.

В начале царствования Николая I паровых машин на российских предприятиях были единицы. В 1850-х годах  паровыми машинами было оснащено уже 18% предприятий, в том числе 104 уральских горных завода, с их помощью производилось 45% всей продукции. [xli]

В 1827  было выработано только 16,4 тыс. пуд. пряжи на частных бумагопрядильнях, плюс 25-30 тыс. пуд. на казенной александровской мануфактуре. В 1839 г. произведено 198 тыс. пуд. пряжи, в 1843 – 300 тыс., в 1850 – 1105 тыс. Рост потрясающий.

Доля русской пряжи в производстве готовых тканей увеличилась с 34,5 % в 1843 до 96,8% в 1850 г. [xlii]

Во многом благодаря фабрикам Кнопа русские текстильщики отвоевали внутренние рынки и устремились за границы империи: на Балканы, в Малую Азию и на Средний Восток, в Китай, где с успехом конкурировали с английскими производителями.

80 % работников в обрабатывающей промышленности, возникшей фактически в царствование Николая, составляли вольнонаемные. [xliii]

Кожевенные, маслодельные, канатные заводы, мелкие и крупные, возникали по всей стране, как грибы после дождя. Салотопенные заводы уральских купцов Рязанова, Казанцева и др. снабжали своим товаром и Западную Европу. С начала 50-х начинается  экспорт сибирского коровьего масла.

Нам много говорили об «отсталости» николаевской России. Но, как мне кажется, определение «отсталый» некорректно применять к стране, имеющей такие темпы роста. Николаевские темпы вполне  сравнимы с ростом промышленности в последующие царствования. Однако за промышленным ростом во второй половине 19 в, во многом, будут стоять внешние кредиты. Принятый под давлением западных кредиторов золотой стандарт рубля раздует внешний долг за счет золотых заемов. Для поддержания вексельного курса Россия будет постоянно увеличивать экспорт хлеба, получая за него все меньше денег, ввиду растущей конкуренции со стороны стран, обладающих лучшими природно-климатическими условиями.  Прибыли западных инвесторов и оптовых торговцев зерном, конвертированные в золото, будут легко утекать за кордон, а внешний долг России вырастет с 221 млн руб. в 1853 до 5 млрд руб. в 1914. Ежегодные выплаты процентов по нему - с 10 млн руб серебром до 194 млн руб. золотом.

Некоторые критики николаевского правления, признавая высокие темпы роста в легкой и пищевой промышленности, говорят о том, что «крепостнические отношения» стесняли рост тяжелой промышленности, особенно на Урале. На первый взгляд, у этого мнения имеются реальные основания.

В 1823-1830 гг. было произведено чугуна  10124 пуд.

В 1841-1850 гг. производство чугуна осталось примерно на том же уровне - 11754 пуд.

В 1851-1860 гг. средняя выработка чугуна выросла до 16352 пуд.

На уральские  предприятия приходилось 5/6  производимого чугуна, остальное на Олонецкий  и  Алтайские края. Лишь 1/5 производилось на казенных заводах.

Однако, если мы посмотрим на производство железа, то увидим гораздо лучшую динамику; оно увеличилось с 1837 по 1850 г.  почти вдвое, с 5,8 млн.  до 10 млн. пуд, а к 1855 до 12 млн пуд.  На казенных заводах производилось менее десятой его части.

Росту железоделательного производства  способствовало внедрение пудлингования, передового тогда способа переделки чугуна в железо. (Впервые он был применен в 1835  на казенном Камско-Воткинском заводе.) Эта технология являлась более эффективной, чем кричный передел – и удельный расход чугуна уменьшился. К 1850 пудлинговые печи преобладали в 16 из 22 частных горных округов.

Да, с теоретической точки зрения, российская металлургия могла бы расти и быстрее,

однако вовсе не крепостной труд препятствовал этому. Как уже упоминалось, использование труда посессионных работников определялось  не звериной сущностью царизма, а недостатком в России бездомного нищего пролетарского элемента, готового на все ради куска хлеба. В Англии, где «овцы съели людей», такого элемента было сколько хочешь. И такой дешевый человеческий фактор прекрасно там сочетался (с точки зрения прибылей) с кучным расположением портов, каменноугольных шахт, железнорудных рудников, -это пространство легко соединялось судоходными каналами и железными дорогами.

Ситуация с российской металлургией была тяжелее. Многие месяцы длилась доставка уральского чугуна и железа потребителям и экспортерам, в Петербург и Москву. Чугун и железо вырабатывались на дорогом древесном угле. Создание транспортной сети, которая соединила бы разъединенные тысячами верст железорудные, каменноугольные месторождения, центры производства и потребления, требовало огромных инвестиций и времени. К примеру, постройка уже первых железных дорог предъявило спрос на  такое количество чугуна и железа, которое собственное производство не могло обеспечить и в небольшой степени.   Отмена крепостного и  посессионного права в 1861 отнюдь  не вызвала соответствуюшего подъема уральской металлургии. Напротив, на Урале из-за нерентабельности была закрыта треть заводов. И если в николаевские времена Урал давал 78% железа, то к началу 20 в. только 27% . При том рабочие уральских частных заводов получали в 2-3 раза меньше, чем в новом металлургическом  центре, донецко-приднепровском регионе. [xliv]В николаевское время он только зарождался, во многом благодаря геологоразведочным работам, проведенным правительством.

Да, во времена Николая страна обладала слабой машиностроительной отраслью. Но и ведь то, что было, появилось, во многом, благодаря протекционистским мерам правительства. Иначе Россия осталась бы в области машиностроения такой же невинной, как и Индия.

Паровые машины строились на Верх-Исетском, Пожевском и  Нижнетагильском заводах.

Екатеринбургская механическая фабрика, основанная в 1839 г., стала одним из ведущих производителей транспортных машин для нужд железных дорог и судоходства. На демидовских нижнетагильском и нижнесальдинском заводах с 1833 строились  паровозы.

Из других центров машиностроения можно выделить Москву, где в 1847   Гохпер и Ригли основали предприятие по производству сельскохозяйственных орудий – позднее завод Михельсона. В Петербурге Эммануэль Нобель строит механический завод, который во время Восточной войны изготавливает мины для балтийского флота,  защищающего столицу.

Раскрепощение хозяйственной инициативы  и развитие геологической науки дали хороший толчок добывающей промышленности.

В начале царствования Николая  добыча золота дышала на ладан. Однако потребность в благородном металле, ввиду намечавшихся финансовых реформ, была крайне велика.

В 1828 золотодобыча составляет 290 пуд., в 1845 -- 1386, а в 1858 - 1700. С 1833 гг. оскудевшие уральские россыпи начали заменяться сибирскими, в первую очередь алтайскими. 

Платина производилась на демидовских заводах, начиная с 1826 г.

За рассматриваемый период  производство меди и цинка выросло  более чем в два раза.

Поиск месторождений каменного угля на огромных пространствах империи представлял непростую задачу. Лишь в 1830-х гг. в  новороссийской Екатеринославской губернии и низовьях Дона был открыт каменный уголь. В 1855 в  России было добыто 9494 тыс. пуд. каменного угля (151 тыс. тонн).. Черноморские и азовские пароходы, начавшие движение в 1840-х, снабжались донским грушевским антрацитом. Однако новороссийский уголь, за счет цены транспортировки, оказывался в одесском порту дороже английского.

 

Железные дороги

Первая железная дорога России появилась в  Нижнем Тагиле.   Мирон  Черепанов, механик демидовских горных заводов, и его сын Ефим построили в 1833 г. паровоз, перевозящий более 200 пуд. груза со скоростью 16  км в час.  Двумя годами позже они построили паровоз, перевозивший до 1000 пуд. груза.

Николай I был, наверное, самым главным сторонником строительства  железных дорог – ради преодоления огромных наших расстояний.  Но значительная часть сановников, представляющих высшее дворянство, было против любых форм индустриализации страны. К числу противников железных дорог относился и главноуправляющий путями сообщения граф К. Толь. Инерцию мышления у элиты пришлось преодолевать именно императору.

30 октября 1837 г. открылась первая железная дорога общего пользования, протянувшаяся  от Петербурга через Царское Село  до Павловска. Царскосельская железная дорога была построена под руководством  инженера Герстнером менее чем за полтора года. 27 км дороги, соединившей столицу и Павловск, обошлись в 4 млн руб.  

К 1842 г. по указанию императора инженеры Корпуса путей сообщения П. Мельников и Н. Крафт составили проект железной дороги, соединяющей Петербург и Москву, и определили смету строительства. Точнее, проектов строительства было два. Согласно первому, железная  дорога шла по той же трассе, что и шоссе, через Новгород, Вышний Волочек, Торжок и Тверь. По второму - по кратчайшему направлению, через Тверь. Государь, ознакомившись с проектами, выбрал второй.

1 февраля последовал высочайший указ о постройке на средства казны железной дороги между обеими столицами. Председателем Комитета, наблюдающим над постройкой, был назначен наследник. А на место скончавшегося  Толя во главе путей сообщения поставлен граф П. Клейнмихель, упомянутый Некрасовым в знаменитой «Железной дороге» в негативном контексте. Поэт в России, как известно, больше чем поэт, в нашей стране ему принадлежит честь давать всему свои оценки,  однако в реальности сей граф был хорошим организатором.

13 (25) января 1842 г., по случаю утверждения проекта железной дороги, императором была принята депутация в составе 17 купцов. И разговор шел о той пользе, которую принесет коммерции это новшество.

По воспоминаниям графа Корфа, присутствовавшего на встрече, император сказал: «Мне надо было бороться с предубеждениями и с людьми; но когда я сам убедился, что дело полезно и необходимо, то ничто уже не могло меня остановить. Петербургу делали одно нарекание: что он на конце России и далек от центра Империи; теперь это исчезнет. Через железную дорогу Петербург будет в Москве и Москва в Кронштадте.» Обращаясь к цесаревичу, Николай Павлович добавил: «Но человек смертен и потому, чтобы иметь уверенность в довершении этого великого дела, я назначил председателем Комитета железной дороги вот его: пусть он и доделает, если не суждено мне.»

В 1843  началась укладка железнодорожного полотна. На строительстве было занято до 30-40 тыс. чел., преимущественно отходники из белорусских губерний. Помимо зарплаты выдавался без ограничения хлеб. Несмотря на страшное некрасовское «а по бокам-то всё косточки русские», в реальности строительство не производило столь тягостного впечатления на современников. Напротив,  в 1847 до 10 тыс. белорусских крестьян, распродав имущество, вместе с семьями двинулись в Петербург, прося царя освободить их от гнета польских помещиков и дать работу на прокладке дороги. И отнюдь не только руками русских, то бишь белорусских крестьян, осуществлялись работы. На строительстве пыхтело четыре американских паровых эскаватора, поднимавших сразу до 250 пуд. грунта. Понятно, что описание чудес техники никак укладывалось в грустную картину, производить которые любил издатель «Современника».[xlv]

Постройка дороги началась на  двух участках одновременно: между Петербургом и Чудовым и между Вышним Волочком и Тверью. В 1846  пошли поезда от Петербурга до Колпина и на соединительной ветви, к Александровскому заводу на Неве. В 1849 г. было открыто движение между Петербургом и Чудовым и между Вышним Волочком и Тверью. Полностью дорога вступила в эксплуатацию в 1851  и стала крупнейшей двухпутной дорогой мира в то время. Длина ее составила 609 верст – 652 километра. Дорога проходила по сложной местности и потребовала возведения  272 больших инженерных сооружений и 184 мостов.

Только на рельсы главного пути потребовалось 65 тыс. тонн железа - при годовом производстве в 160 тыс. тонн (10 млн. пуд.)  Не меньшее количество металла требовалось на станционные пути, накладки, подкладки, стрелки, костыли, болты и т.п., на строительство мостов, паровозов, вагонов. Несмотря на то, что в России удалось наладить производство рельс и подвижного состава, значительную часть железнодорожного оборудования  приходилось закупать за границей.

Строительству железных дорог препятствовала и замеченная даже де Кюстином сложность российских природно-климатических условий. «Если бы снежный покров, то мерзлый, то талый, не выводил железные дороги из строя на шесть или восемь месяцев в году, русское правительство, безусловно, превзошло бы все прочие в лихорадочной постройке этих путей сообщения, уменьшающих размеры земного шара.» [xlvi]

С 1842 г. в Польше строилась варшавско-венская железная дорога. Ввиду бурного эконономического роста этой части Российской империи здесь нашлись частные капиталы, достаточные для железнодорожного строительства – так что финансировало ее акционерное общество, получавшее полное содействие наместника Паскевича. К 1848 году эта дорога, прошедшая по наиболее развитым земледельческими и промышленным районам Царства польского,  была доведена до австрийской границы. Колею она имела узкую, «европейскую». Данная дорога скорее привязывала польскую экономику к центрально-европейской,  чем способствовала развитию российского хозяйства.

 

Шоссе

С 1830-х гг. началось  массированное строительство шоссейных дорог (т.е. дорог с искусственно укрепленным полотном).

Первое большое шоссе, петербургско-московское, было завершено в 1834 г.. Оно проходило через Новгород, Вышний Волочек, Торжок и Тверь.  Из Петербурга в Москву курьер теперь мог проехать за 2 дня.  (Столетием раньше этот путь занимал несколько недель.) Вскоре шоссе соединили Псков и Ригу, Москву и Брест. Особенно быстро «густела» сеть дорог к западу от Двины, что несло и военно-стратегическую функцию. 

Шоссе  были протянуты от Белостока к Гродно, Минску и Бобруйску, от Бреста к Гродно и Киеву, от Киева к Днестру, от Пинска к Дубно, от Бобруйска к Мозырю и  Брестско-Киевскому шоссе, от Динабурга к Витебску и Смоленску, от Смоленска к Орше (Филин, 249)

В 1840-е  строилось до 258 верст шоссейных дорог в год. При следующем императоре не более 15 верст. Николаевская дорога спасала от потери подметок в грязи и либеральных реформаторов, и революционных демократов. На период правления Николая I приходится строительство почти половины всех  шоссейных дорог, созданных в России до 1917 года. [xlvii]

 

Каналы

В эпоху Николая I, c развитием внутреннего рынка, густота движения на российских водных путях, приметная и ранее, увеличилась многократно. На Волге, на участке между Астраханью и Рыбинском , проходило в год более 22 тыс. судов. В Рыбинск для дальнейшей отправки в Петербург, за 1842—1848 гг., в среднем ,поступало ежегодно 33 млн. пудов хлеба. За 1836 г. по Вышневолоцкой, Тихвинской и Мариинской системам, соединявшим Волгу с Балтийским морем, прошло 13,3 тыс. судов, а в 1855 г. — 23,3 тыс.  судов. 

С Урала по Каме на Волгу в 1841 г. было отправлено 5,3 млн. пуд. железа и чугуна, 140 тыс. пуд. меди, 50 тыс. пуд. коровьего масла, 70 тыс. ящиков чая и около 7 млн. пуд. соли.

Как заметил де Кюстин в Петербурге: «Баржи, груженные березовыми дровами, единственным видом топлива в стране, где дуб считается предметом роскоши, заполняют многочисленные и широкие каналы, прорезающие город по всем направлениям. Вода в этих каналах зимой под покровом снега и льда, а летом – под бесконечным количеством барж, теснящихся к набережным.»

Строительство гидротехнических сооружений и каналов было приоритетным направлением в царствование Николая Первого.  Правительство четко осозновало крайнюю  необходимость увеличения транспортной связанности страны. В отдельные годы цена на рожь в Петербургской губернии превышала цену в центрально-черноземных областях шестикратно – ввиду  длительности и дороговизны доставки.  

За 7 млн руб. был построен канал между р. Истрой, впадающей в Москву, и р. Сестрой, соединяющейся с Волгой через р. Дубна, что включало сооружение водохранилища объемом 12,6 млн. куб.м. и  нескольких десятков каменных шлюзов.   Заметим, что копали и строили не арестанты под кандальный звон и не крепостные под свист плетей, а вольнонаемная  сила, соединенная в артели.

В 1828  Волга была соединена, через существовавшую Мариинскую систему и новый канал Герцога Вюртембергского, с Северной Двиной.

В Вышневолоцкой системе, связывающей Волгу с Балтийским морем,  капитально усовершенствован Тверецкий канал. Судоходство на Тверце, после спада весенних вод, стало поддерживаться в течение 100—130 дней.

В той же  системе  устроен Верхневолжский бейшлот, который позволил соединить в один бассейн озера Волго, Пено и Овселуг и в течение двух самых засушливых месяцев поддерживать на Волге, выше Твери,  глубину 0,55—0,60 м.

На обмелевшем Ладожском канале были построены новые гранитные шлюзы, а в Новой Ладоге установлены три паровых насоса общей мощностью 200 л. с., которые могли за сутки перекачать из Волхова в канал 310 тыс. куб.м. воды.

Для соединения Волги  и Белого моря была создана Северо-Двинская система длиной в 127 км. Она начиналась шлюзованным каналом, связывающим Шексну с Сиверским озером, и заканчивалась на Сухоне. В   истоке этой реки были построены 13 шлюзов и водоудерживающая плотина «Знаменитая» с напором 1,9 м, что позволяло регулировать сток воды из Кубенского озера. Каналы  системы могли пропускать суда длиной 27,7 м, шириной 8,3 м, с осадкой до 110 см.

Западно-двинский и днепровский бассейны были соединены Березинским каналом. С Днепра суда могли теперь попадать на Буг и Вислу каналом, проходящий через Брест. [xlviii]

С 1825 по 1838 г. велись работы по сооружению Августовского канала (104 км) с 19 шлюзами, соединившего Вислу с Неманом.

В 1845 г. началось строительству Сайменского канала, связывающего о. Сайма с Балтийским морем в районе Выборга. Его трасса на протяжении 32 км проходила в скальных и грунтовых выемках и 27 км по системе озер.  Затраты на сооружение канала составили  2,8 млн руб. За 12 лет работы было вынуто 3,4 млн. куб.м. грунта и 176 тыс. куб.м. скалы, уложено 192 тыс. куб.м. каменных облицовочных плит, построено 28 шлюзов. После открытия канал ежегодно пропускал около 3,5 тыс. судов.

Для улучшения возможностей судоходства  на порогах Днепра были устроены обходные каналы у Ненасытецкого и Старокайдайкого порогов, в 1837 г. уровень воды здесь поднят  с помощью двух каменных плотин. [xlix]

В последующую после Николая эпоху либеральных реформ  в строительстве каналов и развитии водных путей особого прогресса не наблюдалось. Все частные капиталы уходили на строительство железных дорог, да и казна потеряла интерес к гидротехническим сооружениям.

Однако воднотранспортные системы, созданные и усовершенствованные в николаевское время служили и тогда, когда развитие водных путей в нашей стране заменялась прекрасными словесами, а Николая костерили за «застой» и «отсталость».

 

Пароходы

Интересная история произошла с российским пароходострением. Привилегию на постройку в России парохода получил, по своей просьбе, сам Р. Фултон в 1813 г. Однако изобретатель паровых судов умер в 1815, не успев реализовать свой план. После него К. Берд, владелец механико-литейного завода в Петербурге, добился десятилетней привилегии на постройку пароходов, чем серьезно затормозил пароходостроение в России.

С окончанием бердовской монополии перед российским пароходным движением стояли вопросы,  заданные самой природой, решение которых требовало времени.

Длительный сезон, когда русские реки покрываются льдом, а пароходы, вместо работы, ржавеют в затонах,  отпугивал потенциальных инвесторов от вложений  в дорогое  пароходное строительство.

Уже первый опыт эксплуатации выявил, что пароходы с малой мощностью и большой осадкой мало подходят для русских рек – мелких, порожистых, с коротким навигационным периодом. А пароходные корпуса, из-за ледохода, требуют большей конструкционной прочности, чем европейские.

Кабестаны и конноводные суда, тащившие по Волге «возы» из мелких судов и барж, а также многочисленные самосплавные транспортные средства создавали неразбериху в речном движении.

Снижало эффективность пароходов и то, что они брали огромный запас дров на палубу или тащили его на бусируемых баржах. (Высокоэнергетический каменный уголь, служивший топливом доля английских пароходов, у нас еще только начинал разрабатываться в отдаленных от центра районах.)

С учетом  этих обстоятельств, затраты на транспортировку груза кабестанами оказывались ниже, чем при пароходных перевозках.  Сами кабестаны были судами с паровой машиной  - она приводила в движение шпиль, выбирающий якорный трос. (Якорь завозился вперед, вверх по течению, небольшими пароходиками-забежками.) Общая грузоподъемность «возов», которые  тащил кабестан, достигала 500 тыс. пуд. Кабестан являлся своего рода «пароходом для бедных».

Высочайшими указами от 1837  и 1842 гг. вводились правила речного судоходства, позволявшие «разрулить» толчею на воде и дать дорогу пароходам. 

А в 1842  за дело взялась  группа крупных петербургских промышленников. Она создала общество эксплуатации пароходов на Волге с певучим названием “По Волге”. "По-волжцы" произвели обследование Волги от Рыбинска до Самары и представили устав своего общества в Главное управление путей сообщения,  где он был рассмотрен  полковником Мельниковым, деятельным инженером и советником государя.

Управление приняло принципиальное решение «о предоставлении всем права учреждать в Империи буксирное пароходство и о прекращении всех дел по рассмотрению прошений о разрешении разных пароходных предприятий монопольного характера». Оно встретило поддержку в Государственном Совете и 2 июня 1843 был утвержден закон, предоставлявший право свободного учреждения пароходств на реках всем желающим.

Устав пароходного общества “По Волге” был быстро одобрен Государственным советом и утвержден императором.

С 1848 г. движение пароходов по Волге приняло регулярный характер, за год было перевезено 20 тыс. тонн грузов. Повсеместно  возникали пароходные компании. Одним из наиболее  успешных оказалось пароходство  «Меркурий», созданое в 1849 г. для работы в  волжско-камском  бассейне, оно располагало несколькими мощными пароходными буксирами, в том числе «Минин» и «Пожарский» с силовыми установками по 200 л.с.

С 1845 г. по Неве и вдоль побережья Финского залива стали курсировать пароходы “Общества Петергофской купеческой гавани”. Начались пассажирские перевозки по Ладожскому и Онежскому озерам. Пароходы стали ходить по Чудскому и Псковском озерам. 

В 1846 г. было создано Пермское пароходное общество, которое взялось за перевозки по рр. Кама и Чусовая.

Пароходное сообщение по Днепру, открывшееся в 1839,  поначалу было убыточным. Пароходы, требующие не менее 3,5 футов глубины,  могли ходить от  от Кременчуга до верховьев Днепра меньшую часть года. [l]В 1846 пароходы судовладельца Мальцева освоили движение по Десне и Днепру между Брянском и Киевом.  На Немане пароходное движение началось в 1854 г.

На Днестре, между Тирасполем и Аккерманом, паровое судоходство  появилось  в начале 1840-х г. На буксировке судов из Днестровского лимана до Одессы и обратно работали пароходы “Днестр” и  “Луба”. С 1852 г. паровые суда стали перевозить груз и пассажиров по Бугу, между Николаевым и Вознесенском. 

Первый сибирский пароход «Основа», построенный в 1838 г., использовался для рейсов от Тюмени до Тобола. С 1844 по Байкалу ходил построенный промышленником Мясниковым пароход «Император Николай». В том же году был спущен на байкальскую воду «Наследник Цесаревич» с пятидесятисильной машиной. С 1846 г. пароходы Мясникова стали успевать из Тюмени в Томск и обратно за одну навигацию. В 1854 паровые суда появляются на Шилке и Амуре.  [li]

Таким образом на время царствования Николая приходится поиск технических и организационных форм пароходного движения и начинается бурный рост коммерческих пароходств. Бурлаки со своей «дубинушкой» уходят на картины и в песни, оставляя место машинам.

 

Телеграф

Как и в случае с железными дорогами, государь  лучше, чем большая часть «российского образованного дворянства» понимал, насколько огромная страна нуждается в оперативных средствах связи.

В 1830-х в России были созданы самые протяженных в мире линии оптического телеграфа.

Николай оказывал все необходимое содействие изобретателю П. Шиллингу, проведшему первые в мире опыты  по созданию электромагнитной связи, а  после его смерти поручил академику Б. Якоби «заняться вопросом об электрическом телеграфе». Для начала, по указанию императора, были построены небольшие телеграфные линии, соединившие Зимний дворец с Главным штабом, Главным управлением путей сообщения и Александровским дворцом в Царском Селе.

Мощным катализатором прокладки телеграфных линий стало строительство железных дорог.

В сентябре 1842 г. император распорядился  о передаче телеграфов из ведения Военного министерства Главному управлению путей сообщения. Во главе работ по созданию телеграфных линий встал один из лучших российских администраторов 19 столетия – граф Клейнмихель.

Телеграфная линии, соединяющая Москву и Петербург, заработала осенью 1852 г.

Восточная война подстегнула процесс создания телеграфных линий, они соединили Петербург с Варшавой, а также с некоторыми портами Балтийского и Черного морей.

Впервые за всю историю у российского центра появилась возможность оперативно получать информацию о событиях в отдаленных районах и столь же быстро реагировать на них. И если ранее единство страны создавалось культурой, языком, верой, то теперь к этому добавлялись и технические средства.

Среди прочих событий, происходивших в сфере связи и почты во времена Николая I, стоить отметить кардинальное  удешевление пересылки бумажной корреспонденции. Вместо существовавшего ранее разнообразия цен, зависящих от расстояния, была введена единая цена в  10 коп. за любое отправление. Это сделало почту доступной для всех сословий. Русские стали народом, пишущим и получающим письма. [lii]

Развитие почтовой связи ускорило и денежный оборот. Если в 1825 г. средствами почты было переслано денег на 151 млн. руб, то в  1849 г. уже на 408 млн. руб.

 

Торговля. Великие русские ярмарки

Географические и климатические особенности России – протяженные и зависимые от сезона транспортные пути - определили важнейшую роль ярмарочной,  «концентрированной» торговли.

Товарооборот нижегородской  ярмарки в 1840 – 1850 гг. составлял в среднем около 100 млн руб. По сравнению с 1820-ми он увеличился в три раза. Если верить Пушкину, то побывал на этой ярмарке и Евгений Онегин. Впечатления героя оформились в две стихотворные  строчки: «Всяк суетится, лжет за двух, И всюду меркантильный дух…»

Так что особо беспокоится за дух предпринимательства в николаевское время не стоит.

Де Кюстин поражался размаху и организованности Нижегородской ярмарки, в чем однако усматривал проявления «русского рабства». Волей-неволей он оставил любопытное ее описание:

«Ярмарочный город как и все современные русские города слишком велик для своего населения, хоя последнее и состоит, как я уже говорил из двухсот тысяч душ в среднем. Правда, в это огромное число входят все приютившиеся во временных лагерях, разбитых вокруг ярмарки, а также избравшие своим жильем реки. Последние на большом расстоянии покрыты сплошным лесом судов всех видов и размеров, где живет сорок тысяч человек… Все ярмарочные здания стоят на подземном городе – великолепной сводчатой канализации, настоящем лабиринте, в котором можно заблудиться, если отважиться на его посещение без опытного проводника. Каждая улица ярмарки дублирована подземной галереей, проложенной на всем протяжении улицы и служащей стоком для нечистот. Галереи эти, выложенные каменными плитами, очищаются по несколько раз в день множеством помп, накачивающих воду из окрестных рек, и соединены с поверхностью земли широкими лестницами.» [liii]

Особенное впечатление на маркиза-барабаса произвел «чайный город», где находилось сразу сорок тысяч ящиков. Чай доставлялся не верблюжьими караванами, как думал до того вражеский пропагандист, а в основном водными путями. От Кяхты до Томска он шел сухим путем, далее по рекам до Тюмени, оттуда до Перми по суше,  потом снова по рекам. Этот путь проделывало 80 тыс. ящиков  в год. Остальной китайский чай оставался в Сибири или доставляется в центр страны санными поездами зимой. 

Поразился де Кюстин «городу кашемировой шерсти», вызвали удивление огромные склады леса – «о которых наши парижские лесные склады не дают даже слабого представления.»

«Еще один город, самый, пожалуй, большой и интересный из всех, - это город железа. На целый километр тянутся галереи всевовозможных железных полос, брусьев и штанг. Потом идут решетки, потом кованое железо, дальше целые пирамиды земледельческих орудий и предметов домашнего обихода, - короче говоря, перед вами целое царство металла, составлящего один из главнейших источников богатства империи.»  После чего де Кюстин издает горестный общечеловеческий вопль: «Это богатство пугает. Сколько каторжников нужно иметь, чтобы извлечь из недр земли такие сокровища!»  Да,  только на Западе метал извлекается из недр земли счастливыми радостными тружениками, а в России каторжниками и прочими страдальцами за правое дело.

«Не хватило бы целого дня даже для беглого обхода всех этих предместий, яляющихся лишь, так сказать, спутниками ярмарки в тесном смысле этого слова. Если бы включить их в общую ограду, протяжение последней не уступало бы обводу крупной европейской столицы…Словом „город“ я пользуюсь нарочно, потому что только это слово может дать понятие о колоссальных размерах этих складов, придающих ярмарке положительно грандиозный характер».

«В предместье, отделенном рукавом Оки, расположилась целая персидская деревня… С удивлением любовадся я там великолепными коврами, суровым шелком и термоламой, родом шелкового кашемира… Впрочем, я бы не удивился, если бы оказалось, что русские выдают за персидскую мануфактуру подделки своих фабрик.»[liv]

Ах, эти русские. Прекрасные персидские ковры и то подделка, то есть, на самом деле,  прекрасные русские ковры. После этого остается лишь порадоваться за родные фабрики.

«Меня заставили прогуляться по городу, целиком отведенному под склады сушеной и соленой рыбы, привозимой из Каспийского моря для соблюдающих посты набожных русских… Если бы трупы на этом рыбьем кладбище не насчитывались миллионами, можно  было вообразить , что вы попали в кабинет естественной истории.»

Недоброжелательного наблюдателя, конечно же, «заставили» поразиться разнообразию и размаху рыбного рынка. Но и тут ловкий француз вывернулся и постарался подобрать неаппетитные сравнения.

«Имеется на ярмарке и кожаный город… Потом идет город мехов.»

Внутренняя часть ярмарка описывается так: «Здесь, внутри, все чинно, спокойно, тихо, здесь царит безлюдье, порядок, полиция – словом здесь Россия».

После этой сентенции непонятно, а во внешней части ярмарки, где «господствует свобода и беспорядок»,  уже не Россия?  И  разве не дело полиции обеспечивать  порядок? Неужто, месье, вам хотелось, чтобы здесь вас обжулили  как в Париже или продали суррогат как в Лондоне?

Когда де Кюстин случайно выходит из роли злого следователя, то у него прорываются здравые мысли: «Для того, чтобы создать Нижегородскую ярмарку, понадобилось стечение целого ряда исключительных обстоятельства, которых нет и не может быть в европейских государствах: огромность расстояний, разделяющих наполовину варварские народы, испытыващие уже, однако, непреодолимую тягу к роскоши и климатические условия, изолирующие отдельные местности в течение многих месяцев в году.»

Маркиз замечает, что «главные торговые деятели ярмарки» - это крестьяне. Правда, называет всех для округлости крепостными. (Неужто государственных крестьян, казаков, инородцев, составляющих две трети населения России, на ярмарку не пускают?)

Однако визитер признает, что и крепостными  «заключаются сделки на слово на огромные суммы».[lv]

Другие крупнейшие ярмарки России проводились в Ирбите и Ростове. Для русского севера особое значение имела Маргаритинская ярмарка в Архангельске, где торговали преимущественно рыбой и изделиями местных промыслов. 

Все ярмарки проводились в разное время и между ними шло постоянное движение товаров.

Ирбитская ярмарка, в Пермской губернии, существовавшая с 1631 г., занимала второе место по торговым оборотам после Нижегородской. Она являлась главным центром торговли для Урала и Сибири.  За  период 1820-1850-х  ее товарооборот  вырос в 10 раз,  до 40 млн руб.[lvi]

Эта ярмарка начиналась с зимними холодами, когда сибирские купцы, в основном иркутские, на санях привозили пушнину осеннего промысла (шкурки горностая, соболя, бобра, чернобурой лисицы, песца и белки).   Оренбургские купцы, занимающиеся среднеазиатской торговлей, доставляли сюда бухарские, персидские и китайские товары: шелк, ткани, фарфор, золото и серебро в слитках и монетах. Архангельские и устюжские купцы -- сахар, сукна, вина, сладости, «колониальные» товары  вроде табака и фруктов. Из Европейской России, из Москвы, приходили продовольственные и текстильные товары,  с Урала металлические и медные изделия.

До Опиумной войны  Ирбитская ярмарка снабжала китайскими чаем, поступающим через Кяхту, всю Европу.  (Затем, по программе «опиум в обмен на чай», он  стал вывозиться англичанами через китайские порты и доставляться в Россию контрабандой.)

От Ирбита протянулась целая «ярмарочная линия», включавшая Оренбург и Троицк.

Для степных племен большую роль играла торговля лошадьми и  рогатым скотом, которую они производили на волжских ярмарках и в Оренбурге.

Среднеазиатская торговля, идущая преимущественно через Оренбург, имела мощные стимулы –  ханства и орды нуждались в российской мануфактуре, металлоизделиях и хлебе, а российская легкая промышленность требовала все больше шерсти  и хлопка. Однако товарообмену со Средней Азии долгое время мешали фактор дикости. Хивинцы, кокандцы, киргиз-кайсаки до 1850-х гг. усердно грабили торговые караваны в степи. Так в одном из типичных донесений оренбургского губернатора указывалось,  «что разграблены два каравана, один шедший в Бухару около 400 верст от Орской крепости. Товаров же в оном было на 232.367 рублей, а другой караван из Бухарии на 1000 верблюдов... бухарцам принадлежавшим на восьмистах верблюдах, да российским купцам на двухстах, их сей урон как пишут простирается более нежели на миллион рублей».

В 1829 состоялась  первая общероссийская мануфактурная выставка. Проводилась она и далее, регулярно, в Москве, Петербурге, Варшаве.

В 1851 г. Россия участвовала в Лондонской всемирной выставке. Как показала эта выставка, в производстве изделий из драгметаллов, парчи и глазета, кумача и ситца русские уже не уступают Европе. В хлопчатобумажном прядильном и ткацком производстве русские еще  не дотягивали до уровня английских и французских производителей, но превосходили бельгийских и американских.

В 1850 г. были приняты умеренно-охранительные таможенные тарифы, поощрявшие ввоз в Россию сырья и полуфабрикатов. В это же время происходит отмена таможенной границы между Царством польским и остальной империей.

Вот несколько цифр, свидетельствующих о хорошей динамике русской внешней торговли (и соответствующих производств), в тыс. пуд.

       1811-1820      1841-1850

шерсть 34,8          582,7

лен      1175          3369

сахар   705            1815

сало    1967           3668

медь   75,8            158,7

свинец 42,4(1831) 55,2

цинк   89,3(1833) 176,9

пшеница 11088     34971          

рожь       6039       11082

При Николае ежегодный сбыт хлеба внутри государства в 9 раз превышал вывоз в зарубежные страны, до либерального лозунга "недоедим, а вывезем" было еще далеко.

Общий доход от внешней торговли вырос с 1820-х до 1850-х гг. более чем в два раза.

 

Примечания

[i] Платонов.., с. 345

[ii] Алексеев С.Г. Местное самоуправление русских крестьян XVIII-XIX. СПб –М., 1902, с. 51.

[iii] Там же, с.47.

[iv] Там же, с.49.

[v] Кавелин, с.166.

[vi] Пушкарев С. Г.. Очерк крестьянского самоуправления в России. В кн: История и историография России. с. 135.

[vii] Там же, с. 137

[viii] Платонов, 346

[ix] Крестьяне //Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

[x] Янковский, с. 35

[xi] Горланов Л. И. Сельскохозяйственное рационализаторство в удельных и государственных  имениях России в первой половине XIX века. В кн:Аграрный рынок в его историческом развитии. М. 1991.

[xii] Ячменихин К.М.. Пахотные солдаты и рынок. В кн:Аграрный рынок

[xiii] Россия первой половины XIX века, с.571.

[xiv] Русский Архив. Спб, 1900. Т. 1.

[xv] Алексеев, с.66.

[xvi] Крестьяне//Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

[xvii] Николай I: личность и эпоха.., с.18

[xviii] Колюпанов Н.. Биография А. И. Кошелева. М. 1889. Т. II, стр. 123.

[xix] Батюшков, с.360-362.

[xx] Дружинин Е.Р. Освобождение и купля-продажа крепостных в 1800-1840 гг., СПб, с.144.

[xxi] Янковский, с.33

[xxii] Алексеев, 67

[xxiii] Антонов М. Ф. Экономическое учение славянофилов. М.,  2008., с. 19.

[xxiv] Тихомиров, с. 366.

[xxv] Выскочков, с. 206.

[xxvi] Маркс К. Об освобождении крестьян в России. В кн.: Соч.,  т.12, с. 692-701.

[xxvii] Бродель, с.510.

[xxviii] Кавелин, с.165.

[xxix] Цит. по Антонов, с.11.

[xxx] Филин, с.241

[xxxi] Швед В.В. «Участие белорусского крестьянства в ярмарочной торговле 1830-1860 гг. В кн: Аграрный рынок, с. 141

[xxxii] Бобович И.М. Крестьянство и рынок. Экономические и правовые основы расширения деревенских рыночных связей. В кн: Аграрный рынок с. 121.

[xxxiii] Антонов,  с. 12,21

[xxxiv] Мамсик Т.С. Сибирское крестьянство и аграрный рынок в 30-е года XIX в. В кн: Аграрный рынок.

[xxxv] Павлуцких Г.Г. Формирование аграрного рынка в южном зауралье в первой половине XIX века. В кн: Аграрный рынок..

[xxxvi] Шевченко Г.Н. Формирование и роль городов Кубани в аграрной структуре северного Кавказа. В кн: Аграрный рынок.

[xxxvii] Рянский Л.М. Рост наемного труда в крепостной деревне Курской губернии. В кн: Аграрный рынок, с.166.

[xxxviii] Тальберг Н. Император Николай I  в свете исторической правды. В кн: Тарасов…, с. 393

[xxxix] Филин, с.241

[xl] Россия первой половины XIX века, с. 585

[xli] Выскочков, с.226.

[xlii] Там же,  с.227.

[xliii] Антонов, с.11.

[xliv] Кулагина Г.А. История родного края. Свердловск, 1983, с. 84.

[xlv] Выскочков, с.235, 236

[xlvi] Россия первой половины XIX века, с.586

[xlvii] Николай I: личность и эпоха, с.21.

[xlviii] Филин., 247

[xlix] Горлов, с. 253

[l] Там же, с. 252

[li] Щеглов, 574

[lii] Янковский, с. 43-45.

[liii] Россия первой половины XIX века глазами иностранцев.., с.630

[liv] Там же, с. 633

[lv] Там же, с. 634.

[lvi] Кулагина, с. 52; антонов.., с.21

А.Тюрин. Правда о Николае I. Оболганный император". Москва,  "Яуза, Эксмо",  576 стр.,  ISBN:978-5-699-39227-8 .

Фрагменты книги публикуются на правах бесплатной рекламы.

Приобрести эту и другие книги издательства «Яуза» можно в сети магазинов Московский Дом Книги.

Фрагменты книги для публикации в ХРОНОСе (в ознакомительном плане) предоставлены автором.


Далее читайте:

Александр ТЮРИН (авторская страница).

Николай I Павлович (1796-1855), великий князь, третий сын Павла I, с 1825 г. российский император.

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС