Митрополит Нестор, Анисимов
       > НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Н >

ссылка на XPOHOC

Митрополит Нестор, Анисимов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
1937-й и другие годы

Митрополит Нестор (Анисимов)

Моя Камчатка

Митрополит Нестор в 1911 году

ЗАПИСКИ ПРАВОСЛАВНОГО МИССИОНЕРА

ОТ ГОСПОДА СТОПЫ ЧЕЛОВЕКА УСТРОЯЮТСЯ

(История моего крестника)

Совершенно необычайное направление жизненного земного пути иеромонаха Кириака складывалось сложно, своеобразно и многогранно. И суждено ему было связать свою жизнь со мной, ставшим его крестным отцом так же, как и нескольким тысячам других моих крестников, разбросанных по вселенной.

В 1908 году в далекой северной окраине Камчатской области на берегах Охотского моря я исполнял свой пастырско-миссионерский долг, просвещая язычников-шама­нистов верой Христовой. Над многими гижигинскими коряками, тунгусами и чукчами, подготовленными мной для достойного просвещения Христовой Православной верой я совершал Таинство Святого Крещения.

В большой толпе крещаемых подошел ко мне гигант­ский коряк-язычник и заявил, что он тоже желает креститься, считая себя вполне подготовленным для приняния Таинства. Я в порядке очереди крестил его, дав православное имя Илия, кратко пояснив житие святого пророка Божия. Больше этого Илию я не видел, поскольку пастырско-миссионерская жизнь требовала постоянных разъездов. В силу этого, а также из-за кочевой жизни местных жителей мне редко приходилось встречать крещенных мной камчадалов. Но по милости Божией сложилось так, что через 52 года он, будучи уже иеромонахом Кириаком, разыскал меня, и у нас в I960 году наладилась заочная связь. Вот как это было.

В августе 1960 года я получил письмо от очень доброго и милого мирского человека Михаила Василье­вича. Он мне сообщал, что еще в 1957 году запросил Патриархию, и ему был дан мой новосибирский адрес, по которому он послал целую тетрадь (исповедь отца Кириака) и письмо, но мною они не были получены. Спустя какое-то время он снова пустился в розыски и получил мой новый адрес, у нас завязалась переписка. В день праздника в честь Рождества Пресвятой Бо­городицы я получил письмо от соплеменников отца Кириака, в котором они сообщали, что "радость и лико­вание были велии у нас по поводу сего", и описывали, какое впечатление на них произвел мой ответ. Причем они, так как были малограмотные, обо всем сообщали своему другу Михаилу Васильевичу, а он уже весточки от них пересылал мне.

"Дорогой и незабвенный друг наш! Здравствуй!

С большой радостью сообщаем тебе, что мы получили твою посылку. В ней были письма Высокопреосвящен-нейшего Владыки Нестора, а также три его портрета. Как только Валентин Николаевич вскрыл конверт и вынул оттуда письма и портреты, так сам весь побледнел и руки затряслись от волнения. Он побежал бегом к постели нашего батюшки Кириака и дал их ему. Надев очки и увидев портрет, тот так и застонал: "Он, он Святитель Божий! Хорошо я помню на нем наперсный крест наград­ной на ленте Георгия. Он заслужил его как Ангел спаситель и хранитель, а теперь он - Святитель Божий. Ох, какой я окаянный!"

Затем он попросил читать письма. А сам плачет и плачет, как младенец. Прочтут ему несколько слов, а он тихо скажет: "Подождите, дайте мне насладиться этими словами. Я маленько повспоминаю". Ждем, а он закроет глаза и думает, потом опять велит читать дальше. Опять остановит, о чем-то думая. А то попросит письмо в руки и так благоговейно, с трепетом прижмет его к груди и держит, держит минуты две-три. А потом целовать начнет. Раз двадцать читали ему эти письма и стихотворение "Радостная Пасха у прокаженных". Часто говорил первые два-три дня так: "Снятый многострадальный Иов, помо­лись Богу за меня, окаянного! Там, там, на берегу нашего моря, он сделал храм в честь тебя, праведника Божия".

Мы все просили его, чтобы он сказал, какой ответ написать великому Владыке, а он все плачет и плачет, как ребенок, и никак не желает или не может успокоить­ся. Махнет рукою тихо и прошепчет: "Большое дерзно­вение будет мне, окаянному, писать моему господину и Божиему Святителю. Я недостоин развязать подвязки обуви на праведных стопах этого ангела земного, а вы хотите, чтобы я писать велел ему".

На четвертый день часа на четыре он впал в беспа­мятство и все говорил с закрытыми глазами. Около него читали Библию. А когда он очнулся, мы опять стали просить его, чтобы сказал, о чем написать Владыке. Опять ответил: "Не надо!" Часто впадает в беспамятство, стал совсем как глупый ребенок, вспоминает Макария Алтайского10, озеро Телецкое".

Через несколько дней отец Кириак смог сам написать мне:

"Ваше Высокопреосвященство, Святитель Божий и многолюбивый Господин мой! С самого начала я, мно­гогрешный и недостойный смиренный инок Кириак, падаю ниц перед Вашим святительством и испрашиваю Вашего святительского благословения, лобызая десницу Вашу. Ваши письма я получил, и от 25/VIII и от 28/IX с.г. А также и портретов три, а один в святительском обла­чении и с иподиаконом. Вспомнил я, что первый раз я видел Вас в таком облачении лет 45 назад во Владиво­стоке в окружении двух или трех архиереев в день Вашей хиротонии. И теперь так сильно наполнилась душа моя радостью, что я думал, сердце мое не выдержит. Ведь не только горе, но и неожиданная великая радость может разволновать любого человека до потери рассудка. А тем более такого старого, как я. Ведь мне девятый десяток к концу подходит. И вот сейчас, когда я пришел в себя, я и не знаю, о чем написать Вам. Ваше письмо напомнило мне многое из моей прошлой многогрешной жизни еще до Вашего приезда в Гижигинский уезд, в нашу коряк­скую походную Православную миссию. Хорошо я помню три домика на морском берегу между сопок, в которых Вы устроили несчастных прокаженных, и в уголку одного домика Вы устроили для них свою церковь, как, вот теперь только вспомнил, назвали ее в честь многостра­дального Иова из Библии. Потому что он тоже был прокаженный. Я и всего-то один раз был в этой церкви, но мне много говорили, как Вы приезжали туда к прокаженным, совершали для них богослужения и при­возили им продукты, гостинцы, священные книги и детишкам разные забавы. Жили они, как вот теперь и мы здесь живем, в одном домике мужики, в другом - бабы и детишки. Только у нас здесь нет детишек-то, а одни старики беспомощные да калеки никудышные. Было нас двести человек, а теперь прибавили еще сорок. Очень тесно. Только потому я и помнил Вас пятьдесят с лишним лет, а особенно с 1936 года, что Вы всегда стояли в моей памяти как великий святой человеколюбец несча­стных больных и бедных больших детей природы, она была у нас там как первозданная.

Когда Вы молодым священником приехали к нам в Гижигу, я хорошо помню, мне было уже 35 лет, и я был такой отчаянный вор и пройдоха. Ведь я остался сиротой лет шести. Колонисты-купцы воспитали меня побоями в своих факториях. У них я и научился русскому языку, а потом и грамоте. К этим годам я на своих собаках несколько раз изъездил всю свою Камчатку. А когда мне было лет пятнадцать, меня прибрал к себе купец Баранов Егор Семенович, который взял однажды меня с собой в Императорскую гавань. И вот, помню, мы тогда при­ехали в неведомое для меня, дикаря, место, в Тьерский стан, а там была церковь - первый раз в жизни увидел я церковь. И как раз мы попали туда, когда приехал архиерей (много лет спустя, я узнал, что это был епископ Камчатский Мартиниан11). А потом купец Баранов взял меня обратно в Маркове.

Когда Вы приехали к нам, разговору у нас, туземцев, было много о Вас. Особенно ненавидели Вас шаманы. И я, окаянный, захотел над Вами посмеяться - ради заба­вы принять от Вас крещение. Вы дали мне имя Илия. И это мое надругательство над Вами обернулось взаправду. Что-то светлое осенило весь мой разум. Буквально я переродился духовно в несколько дней, и мне так сильно захотелось быть таким же, как Вы. Но Вы быстро куда-то от нас уехали.

При помощи одного хорошо знакомого мне торговца-купца, пошли ему, Господи, Царствие Небесное, я в 1908 или же в 1909 году, забыл уже, приехал в Благовещенск и отыскал там епископа. Звали его Преосвященный Владыка Владимир*, это я хорошо и точно помню. Меня пропустили к нему. И я рассказал ему обо всей своей грязной жизни, показал ему свою хорошую грамотность, рассказал, как крестился у батюшки Нестора, и про свое имя. А никаких документов у меня не было. И упал я перед ним и стал умолять записать меня в монахи и в батюшки. Продержал он меня у себя с месяц и всё наблюдал за мною.

А потом меня послали с другими людьми в Казань. Там дали мне жить в Спасском монастыре. С полгода я работал у них. Был очень прилежным. Перечитал много священных книг. Истово молился Богу. Голос у меня был хороший, и я быстро научился петь на клиросе. А еще через полгода по моей слезной просьбе Преосвященный Алексий12 совершил надо мною монашеский постриг. Он был еще и ректором Академии, а архиепископом Казан­ским и Свияжским был Никанор13, а Алексий считался его Чистопольским викарием. Архиепископа Димитрия**, про которого мне рассказывали там, я уже не застал, ибо он умер до меня. Ректор Алексий (фамилия его Дородницын, после я читал много книг, им написанных) очень сильно полюбил меня, и я ему рассказал про свою жизнь, про то, как к нам приехал монах, батюшка Нестор, и как я, ради забавы, обманул его и, думая подшутить над ним, попросил его крестить меня, и как я после крещения почувствовал сразу в себе какое-то светлое обновление, как меня стало мучить желание сделаться самому таким же, как батюшка, мой креститель Нестор. И кто, и как мне помог приехать сюда к ним, в Казань.

Епископ Алексий говорил мне, как ему было трудно учиться в Московской Академии. Он был немного старше меня. У них было два отделения, где учили на миссионера-священника. И он проверил мою грамотность. А потом я целый год жил у них в монастыре, и он постриг меня в иноческий чин. И он зачислил меня учеником на монгольский. Год я учился, а потом и еще полгода. И меня послали в Бийск, это на Алтае. Но я там прожил с год, и меня направили во Владивосток к архиепископу Евсевию. Продержали меня там в монастыре с полгода, а потом он призывает к себе и говорит: "Вот я сам из Москвы, из Тулы, где самовары делают. А все время живу то в Сибири, то на твоей Камчатке жил, а теперь вот здесь. Когда я закончил учиться в Академии под Москвой, мне сказали: "Негоже быть тебе ни в Москве, ни в Туле. Даем тебе для несения Божия послушания Сибирь". И тебе, брат мой Кириак, негоже на своей Камчатке нести послушание Божие. Я отправлю тебя на Курилы, к японцам. По цвету кожи ты полетать им. На первых порах ты будешь там у Владыки Николая*** ке­лейником. А там уже он сам посмотрит, на какое послу­шание будешь пригоден".

Я смиренно ответил ему, что готов на послушание и поеду, куда направит меня Божий Промысл. Но немного дней сподобился я служить этому великому просветителю идолопоклонников. Он был уже таким слабеньким, хотя и высокого роста, что месяца через два или три скончал­ся. Умер Владыка Николай 76 лет от роду. В Японии он прожил 50 с лишним лет. Мирское имя его было Касат­кин Иоанн. Помяни, Господи, во Царствии Своем Небес­ном святительство его и святительство архиепископа Евсевия, святительство епископа Владимира, епископа Алексия, архиепископа Никанора, наставлявших меня на путь истины во иночестве и дававших мне силу нести с благоговением ангельское послушание. Восемь лет я жил там, но уже у Владыки Сергия14, хваля имя Господ­не посреди идолопоклонников. За это время два раза посылал меня Владыка с поручением во Владивосток. Один раз я жил там месяца четыре. Это как раз в то время, когда в соборе над Вами совершали хиротонию. Много, много раз я делал над собою усилие подойти к Вам и со слезами попросить у Вас прощения за тот, как мне казалось, кощунственный грех, когда ради забавы, ради того, чтобы надсмеяться над Вами, принял от Вас во имя Отца, Сына и Святаго Духа водное Таинство Святого Крещения. Я до сих пор удивляюсь, как это могло получиться, что об этом своем кощунстве я исповедовался перед шестью святителями, то есть перед епископами Благовещенским Владимиром и Чистопольским Алексием, перед архиепископами Казанским Никанором, Владиво­стокским Евсевием и Японским Николаем, а впослед­ствии и перед Владыкой Сергием (в миру Тихомиров). А вот перед Вами не смог. Что-то неведомое мешало мне в тот период, когда Вы получили, сподобились получить сан епископа Камчатского. Это было осенью. Вот точно не помню, 1915 или 1916 года, но, как мне говорили. Вы уже вернулись с военного поля брани и были украшены наградным наперсным крестом с георгиевской лентой. Я до того времени не видел еще ни у одного священнослу­жителя наперсный крест на ленте.

Спустя недели две, после хиротонии, перед отъездом в Японию, в последний раз я был принят Владыкою Евсевием и спросил его, почему на посвящаемом наперсный крест висел на какой-то ленте. Он, улыбнувшись, добродушно пояснил мне, что Владыка Нестор удостоил­ся этой награды от Его Императорского Величества за самоотверженную помощь нашим раненым воинам на передовых позициях войны. Что-то в таком духе пояснил он мне. Вот и теперь я вижу на карточке тот крест и ту ленту. Какое большое волнение чувствую я в душе своей. Видеть то, что я видел и о чем говорил почти полвека тому назад. Получать письма и портреты от того челове­ка, над которым я надсмеялся и который крестил меня на моей родине 52 или 53 года тому назад. Господин мой и святитель Божий, слезно умоляю, простите меня, окаянного, ради Христа Иисуса.

Ох и сильно устал я говорить. Ведь два дня наш писарь пишет это письмо, а я лежу и говорю ему, что писать.

В 1920 году я попал через Корею в Китай, и целый год меня продержали в городе Юн-Пинфу при русской церкви святого Иоанна Крестителя. А там подошло вре­мя, что на Родину было проехать нельзя - война везде, снова Господь Бог привел меня в Японию.

В 1936 году меня снова потянуло на родину, но не успел я сойти по трапу с парохода, как меня арестовали, осудили и отправили сначала на берег Амура, а потом на Колыму. В 1954 году освободили, но кому нужен 82-летний старик? И вместе с другими, такими же как я, меня поместили в инвалидный дом.

Вот кратко рассказал Вам.

Устал я, Владыко и господин мой. А хочется так много, много сказать Вам о теперешнем житье моем и выплакать перед Вами все свои грехи.

Не сочтите за дерзость, милостивый господин мой, что я попрошу Вас прислать сюда через нашего друга книги Священного Писания, а также еще черного сатину, материи, хотя бы на одну или две мантии. Здесь у нас есть наперсный крест, епитрахиль, поручи, Типикон, Библия. В праздники совершаем богослужения в отдельной комнатушке.

Все мы земно кланяемся Вам и испрашиваем Вашего святительского благословения и молитв Ваших.

Недостойные слуги Ваши - иноки Кириак, Симеон, Никифор, Павлин и из мирян Валентин Николаевич и Иван Павлович. Лобзаем Вашу святительскую десницу".

По получении от него письменного раскаяния я в своей домовой церкви прочел ему разрешительную мо­литву с величайшей благодарностью ко Господу, взыcкавшему его, осенил его благословением в ту сторону, где он находился.

Второе письмо он написал мне 18 октября 1960 года.

"Высокопреосвященнейший Владыко и святитель Бо­жий! Высокочтимый нами господин и отец наш! Просим Вашу милость принять от всех нас, здесь страждущих, сыновнее лобзание во Господе Христе Иисусе и благосло­вить всех нас своим святительским благословением. Ве­ликому господину нашему, Владыке Нестору, многая лета, многая лета, многая лета!

Здравствуйте, Ваше святительское Высокопреосвя­щенство! Не больше недели прошло с тех пор, как я послал Вам первое письмо. Прошу у Вас прощения за то, что я так долго не отвечал Вам. Не моя вина была в том и не злой умысел. Радость от получения Вашего письма, напечатанного на трех листах, и трех портретов Ваших очень сильно и на целый месяц лишили меня величай­шего дара Божия - рассудка. Ведь это легко сказать только - не видеть более пятидесяти лет того, Кто поставил меня на путь в Жизнь Вечную, кто просветил меня ясным светом евангельской истины, - и вдруг получить от него доброе-доброе послание и великие знаки Его благорасположения - три дорогих портрета.

В первом письме я описал Вам свою жизнь. А теперь мне очень отрадно вспомнить тот великий день, в который я был покрыт мантией, ризой спасения и броней правды, каковая напоминала бы мне всю жизнь о том, что с того самого дня я на всякое дело считаюсь мертвым человеком, что я буду жить ради одних только добрых дел. Богу одному только ведомо, выполнил ли я за свою жизнь все клятвы, какие я давал перед алтарем в час принятия иноческого чина. Но как перед грозным судией своим исповедуюсь перед Вами, святитель Божий, что с того дня и до сего старался во всем - и в деяниях, и в мыслях - выполнять их. А там Бог знает, может, и согрешал когда.

Я уже писал Вам, что мне дали имя великого древнего отшельника Кириака (что значит - господский), про­жившего весьма долгую жизнь в VI веке, так что день моего Ангела стал уже не 20 июля, пророка Божия Илии, а 29 сентября, а сегодня было 5 октября, и сегодня мы с братией молились нашим русским святителям - Петру, Алексию, Ионе, Филиппу и Ермогену. Как видите сами, милостивый господин мой, преподобный великий по­движник Кириак и меня, грешного, сподобил многолет­ней жизни, а также и жизнь послал мне очень и очень тяжелую.

До сих пор мой мозг сверлят слова, сказанные по­стригавшим: "Претерпиши ли всякую тесноту и скорбь иноческого жития ради Небесного Царствия?" И мой твердый ответ, ответ бывшего вора и негодяя, разбой­ника и татя, вольного и свободного до принятия от Вас Святого Крещения, как моей родной Камчатки ветер:

"Ей, Богу содействующу, честный отче!"

Помню наставление: "Аще убо хощеши инок быти, прежде всего очисти себя от всякия скверны плоти и духа, в искушениях не печалься". Ведь никто-никто не неволил меня принимать иноческий постриг. Три раза я подавал ножницы в руки постригавшего, и два раза он возвращал их мне со словами, может быть, я одумаюсь и откажусь от него, но сила Вашего крещения надо мной оказалась такой могучей, такой осенительной, что я без колебания готов был идти на всякую казнь во имя Иисуса Христа.

Двадцать четыре пары старейших иноков Спасского монастыря вышли из алтаря с зажженными свечами в руках ко мне на паперть, оттуда, накрытого мантиями, ввели меня во храм Божий для совершения пострига. С каким большим воодушевлением и умилением слушал я пение "Слава в вышних Богу", когда меня подводили к алтарю. Какие умилительные слезы потекли у меня из глаз, когда запели тропарь "Объятия Отча отверсти мне потщися. Тебе, Господи, с умилением зову, согреших на Небо и пред Тобою".

Надели на меня хитон, параман на грудь, рясу, пояс, мантию, клобук, дали четки и крест с зажженной свечой: "Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца нашего на Небесах".

Теперь всем нам, а особенно мне, стало радостно, ибо Вы, многомилостивый господин наш, утешаете нас, не­достойных, своими добрыми ласковыми письмами.

Ох, Господи! Как мне сейчас стало легко на душе! Я, как и святой Симеон Богоприимец, говорю: "Ныне отпу-щаеши, Владыко!.. Яко видеста очи мои того, кто дав­ным-давно озарил мою черную душу шамана светом евангельского учения и этим самым из жестокого бан­дита и идолопоклонника сделал верного христианина, познавшего смысл временной земной жизни ради Вечной Жизни на Небесах Господа и Бога своего".

Все мы испрашиваем Ваших святых молитв о грехах наших и, земно кланяясь Вам, сыновне лобызаем Вашу десницу.

Простите нас, Христа и Бога нашего ради.

Ваши детки - Кириак со другими".

24 сентября было получено письмо от Михаила Ва­сильевича, где он благодарил Господа за нашу письмен­ную связь, а также писал:

"...Много, много благодарен я своему дорогому и милому другу за то, что он так усердно в течение шести лет просил меня найти Вас. Грешен я перед своим другом в том, что после первой неудачной попытки связать его, бедного, с Вами бессердечно отказывался повторить поиски. Я мучаюсь и страдаю теперь и душою, и созна­нием, что в течение четырех лет считал эти просьбы бредом измученного, лишенного рассудка человека. Как перед Богом каюсь перед ним, что все эти его просьбы ко мне я считал пустой забавой выжившего из ума бедного друга, а поэтому еще больше сочувствовал тому, еще теплее относился к нему, ибо считал, что он терзается от полного расстройства мозгов, что идеал его больного воображения - Владыка Нестор - несуществовавшая личность и является мифом, созданным больным во­ображением моего несчастного друга. Молю Господа Бога простить мне этот вольный и невольный грех., как простил мне его милый друг. Теперь я осознаю свою неправоту еще и тем фактом, что на протяжении последних шести лет он несколько раз повторял одно и то же: "Ты обязательно запиши его мирское имя и прозвище, это Аннсимов Николай Александрович, а самое главное, запиши нашу Гижигу, она одна во всем свете белом". Его больше всего мучило, как он много раз говорил, что он не знал, молиться ли ему о Вашем здравии или об упокоении души Вашей. Поверьте мне, высокочтимый мною батюшка, что он все годы говорил нам, что родители дали ему временную жизнь, что они родили его духовно-слепым и что только Вы переродили его Крещением, сняли темную пелену с духовных очей его, что Вы дали ему возможность познать истинный свет духовной жизни и этим самым обессмертили его душу для Вечной Жизни. У меня имеется много записей, сделанных мною в мо­мент его бесед или после. Большинство их относится к периоду его жизни на Алтае, в Казани, в Японии. Почти ничего не записано о Камчатке. Он говорил, что ему очень тяжело вспоминать свою жизнь на родине до 35-летнего возраста, так как этот период слишком мрач­ный и тяжелый для души, что эта жизнь - сплошные грехи ради телесной похоти и многие грехи были слиш­ком ужасные. "Даже воспоминание о моем первом имени приводит меня в кошмарный трепет", - так много раз признавался он".

1 ноября я ему писал: "... Какая великая милость Господня и к тебе, и ко мне, так как судил Бог дожить нам обоим до глубокой старости и Господь примирил нас чрез Твое искреннее покаяние. Слава Богу и благодарение за все! А за тебя я безгранично радуюсь и благословляю тебя заочно, но с глубокой сердечной отеческой любовью радуюсь со слезами умиления и, обнимая тебя, целую архипастырским и отеческим целованием.

Бог спас душу Твою, и ты хотя не смел лично просить у меня прощения, когда во Владивостоке меня посвящали во епископа Камчатского, и не смел подойти ко мне, но прежде суждено было тебе исповедать твой грех надсмеяния над крещением тебя с целью надругательства, и ты просил прощения у шести архиереев. Знаменательно и то, что ты прошел по моим стопам к этим архиереям, так как ты хотел стать таким, как я. И только через полвека Бог судил найти меня и принести покаяние, прося простить тебя за кощунственную дерзость. Радуешься сему ты, радуюсь сугубо и я молитвой духовного твоего отца в моем лице, я, твой духовник, недостойный, ныне митрополит Нестор, властию, данною мне от Бога, прощаю и разрешаю тя. чадо мое Илия от купели Святаго Крещения, а ныне иеромонах Кириак, от сокрытого греха твоего надругатель­ства над Святым Таинством Крещения и надо мной, немощ­ным, твоим крестителем в молодые твои годы, и от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Теперь ты, дитя мое, чистое в покаянии, можешь с верой и благодарением Господа Бога молитвенно сказать и повторять постоянно до часа твоей мирной кончины:

"Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром; яко видеста очи мои спасение Твое, еже еси уготовал мне, недостойному, пред лицем всех людей, свет во откровении язычникам и славу христианства".

Знаменательно, что твое письмо с покаянием я полу­чил 16/29 октября сего, 1960, года, то есть через 44 года после моего посвящения в сан епископа Камчатского. В этот день 1916 года ты был в соборе во Владивостоке, когда меня посвящали в архиереи. Бог тебя благословит со всеми живущими с тобой.

Любящий твой крестный отец - митрополит Нестор".

В последующих письмах он писал:"... В своей земной жизни Господь помог достигнуть мне желанной верши­ны, и эта вершина есть испрошение прощения великих грехов, содеянных мною в дни языческой молодости против Вас, моего духовного отца и учителя.

С того дня, как мне прочитали Ваше отпущение грехов моих, мне стало весьма легко. Теперь ничего не страшит меня и я готов спокойно умереть и отдать свою душу создавшему меня вечному Творцу всего сущего.

Никогда, никогда даже в мыслях своих я не был раскольником и отщепенцем от нашей Русской Пра­вославной Церкви. Помню годы, когда наша Русская Православная Церковь здесь, в России, и за границей переживала большие раздоры и ее иерархи пребывали в междоусобной брани, тем самым терзали и раздирали святое тело ее, я оставался твердо верен каноническим древним установлениям, я оставался верен в своих молит­вах нашему Святейшему Всероссийскому Патриарху...

С благоговением дерзаем испрашивать Вашего святи­тельского благословения.

Ваши смиренные послушники с недостойным мно­гогрешным иеромонахом Кириаком".

Анализируя данные из письменных сообщений, я провожу некоторую параллель. Я принял монашество в 1907 году 17 апреля (ст. ст.) в моей духовной колыбели - в Спасском монастыре Казанского кремля. Как я понял, и отец Кириак принял постриг там же. Во иеродиакона я был посвящен в Казанском кафедральном соборе 6 мая 1907 года, а в иеромонаха 9 мая того же года посвящен епископом Алексием (Дородницыным).

Отец Кириак также был рукоположен епископом Алексием (Дородницыным). Все архиереи, о коих вспо­минает отец Кириак, 16 октября (ст. ст.) 1916 года во Владивостоке посвящали меня в сан епископа Камчат­ского. И у всех этих архиереев он брал благословение и просил простить его. Разве это не чудо, что Господь вел отца Кириака по моим следам?

В своих рассказах он упоминает о том, что был миссионером; даже девочка-подросток, дочь шамана, с глубокой верой просила у него крещения.

В письме от 16 декабря отец Кириак писал:

"... Радуюсь я, и собратия веселятся облачениям и особенно мантиям, ибо теперь меня тоже похоронят в подобающем чину облачении. Я только и сетовал об этом. Теперь я могу произнести: "Ныне отпущаеши раба Твоего с миром, яко видеста очи мои спасение мое". Господи, Господи, прими дух мой многогрешный с миром".

В феврале 1961 года было получено сообщение о мирной кончине иеромонаха Кириака. Первым его не­бесным покровителем был Илия, который по милости Божией колесницей добродетелей своих вознесся к Не­бесам. И наш благоговейный Илия, который также своей добродетельной жизнью по принятии крещения душою своею духовно возродился. Словно на колеснице благо­датной пастырской жизни возносился он к Небесам, исполняя истово подвиги своего послушания в священноиноческом сане, и куда. Богом водимый, ныне пре­вознесен душою по кончине своей праведной.

Да явится и в вечности он избранником Божиим во Обители Отца Небесного. Мы же будем хранить о нем вечную молитвенную память, уповая, что и его бес­смертная душа молится Богу о нас, немощных.

По получении извещения я немедленно в своем до­машнем храме отслужил панихиду, а в воскресенье была совершена заупокойная литургия о новопреставленном.

"За два дня до своей кончины праведной, - пишут его собратия, - наш дорогой батюшка как будто вы­здоровел. Он стал всех узнавать, тихо беседовать с нами. Хотя он и болел, но безболезненно. Каждый воскресный день его приобщали Святых Тайн - Тела и Крови Хри­стовых. Он даже проговорил, что сегодня празднуется святитель Григорий Богослов и икона Божией Матери "Утоли моя печали". Все мы зело возрадовались такому выздоровлению нашего родного батюшки. Как раз за два дня до того мы получили 120 рублей и сообщение о том, что к нашему Михаилу Васильевичу приедет келейник нашего Владыки, отец Сергий, в гости.

Мы ему сказали об этом, и он был весьма много обрадован и радовался, как дитя малое. Мы все боялись, что от радости такой он опять взволнуется и впадет в беспамятство. Но он велел почитать ему. Прежде всего взял в руки письмо, перекрестился, поцеловал его и со словами "радость и любовь Господня" велел читать. Все прочитали ему. Он узнал, что и нашего Владыку не минула горькая чаша таких же страданий и он пил ее восемь лет. Он всегда и сейчас при чтении очень волно­вался, когда слышал о себе такие слова нашего родного Владыки: "Любимый отец мой Кириак", "родное мое чадо духовное", "дорогой мой батюшка, отец Кириак", "милый мой старец" - все эти дорогие ему названия, а читали письмо три или четыре раза. И он говорил так:

"Хорошо, что у Михаила Васильевича много написано про мою иноческую жизнь в дорогой мне казанской обители, где я познавал яркий свет евангельского уче­ния, и в Алтайской миссии, и в Японии, и за многие годы каторги. И он ему все сие спишет и отдаст, и я велел ему сделать так. А до принятия от моего родного духовного отца Святого Крещения вся моя жизнь темная, как пасхальная ночь в лесу, и я сам в этой темноте ничего не знаю и не надо знать, ибо моя жизнь мне самому стала видной только после Святого Крещения". Он просил тут же писать письмо Михаилу Васильевичу и своему госпо­дину Владыке. Мы послали за писцом, но один из них сильно занедужил, другого послали на кухню делать уборку, третий тоже не смог встать с постели. И так все. Но удалось в этот день написать десять слов о его выздоровлении. "Ну, - сказал он, - Бог даст, завтра напишем". И велел читать ему все письма, какие раньше были присланы от нашего святителя Божия. Так и закончился день за чтением их. Радостно и хорошо всем было. В среду утром после братской молитвы он велел читать общую службу ко Господу по присланному Канон­нику и после - канон Пресвятой Богородице. Днем опять велел найти писаря написать письма. Но опять все оказались в самом деле сильно больными. И он об этом горько-горько сетовал. Пробовали писать по очереди, но не получилось. А он говорил нам слова прощальные, что на этих днях отойдет к Творцу и Богу своему в Жизнь Вечную. Мы ему говорили: "Поживи с нами, мы без тебя будем сироты". Но он отвечал: "У Бога нет сирот. Но мне теперь так хорошо и легко, потому что рядом со мною стоит праведный дух моего духовного родителя и про­светителя, и он введет меня в Царствие Вечного Бога".

Затем он приподнялся, вынул из-под подушки ящи­чек с портретами нашего дорогого Владыки и стал цело­вать и рассматривать их сквозь свои двойные очки. Нам хотелось спросить его распоряжения насчет поминове­ния, но убоялись. Потом еще по разу их облобызал, бережно сложил и сказал: "Велите Ивану Павловичу съездить за батюшкой, я должен еще раз приобщиться Тела и Крови Христовых". А вечером он заставил читать акафисты Спасителю и Божией Матери.

На другой день, в четверг, к обеду, приехал батюшка. Мы уже прочитали чин последования ко Святому Прича­щению. Так что все было готово. Батюшка сам испол­нил чин по Святом Причащении. Наш родной батюшка остался один со священником - так он сам велел. А потом вскоре позвал всех нас и сказал, что батюшка обязательно приедет отпевать.

Когда уехал священник, наш отец велел опять читать ему письма Владыки. И их читали все. И он опять говорил, как хорошо, что у Михаила Васильевича написано много из жизни его и он обязательно с этого сделает список для своего Владыки. Он попросил Капитолину Константи­новну прийти завтра пораньше, чтобы написать с его слов небольшое письмо своему родному духовному отцу и святи­телю Божию. И еще Михаилу Васильевичу. Она обещала.

А в пятницу рано утром отец Никифор первый подошел к его постели, но наш дорогой батюшка у ле не дышал. Руки держал на груди, а под руками лежали все портреты того, кто давным-давно просветил его светом учения Гос­пода нашего Иисуса Христа. Это были портреты нашего дорогого Владыки. И среди них был снимок Святейшего Алексия, Патриарха нашего, из календаря.

Тут же послали санитара за врачом. Врач сказал, что он умер без мучений, тихо. Это было в день памяти преподобного Ефрема Сирина. Послали за Капитолиной Константиновной, ведь только она одна могла уговорить мужа разрешить все сделать по-христиански. Через два-три часа все было в порядке. Разрешили отнести его усопшее тело в ту самую отдельную комнату, где мы все трое - Никифор, Симеон, Павлин - совершили над ним положенное на погребение по чину для монашествующих.

Никифор отер его тело теплой водой, прежде на­чертав образы креста на лице, груди, коленях, руках, ногах. Затем его одели в подрясник. Поверх надели мантию, присланную нашим Владыкой. Правда, по чину пришлось ее разорвать, чтобы можно было обвить крест-накрест. Куколь давно был сшит Капитолиной Констан­тиновной, и икону Спасителя дали ему в руки. Тут же покадили ладаном, зажгли свечи. К вечеру принесли дощатый гроб, и санитары благоговейно при нашем пении положили в него тело усопшего. Мы все трое по очереди неотступно читали над ним святое Евангелие. А Ивана Павловича послали опять за священником служить па­нихиду, а в церкви отслужили заупокойную литургию.

В воскресенье батюшка был занят и приехал только в понедельник утром. В этой комнате мы установили образа и непрерывно горели пять свечей: три у гроба, а две над образами.

В день памяти мучеников бессребреников Кира и Иоанна похоронили его на общем могильнике. Нам разрешили нанять лошадь и проводить покойного всем троим. Там мы еще раз умиленно пропели над гробом батюшки Великий Канон "Помощник и Покровитель бысть мне во спасение..." Весь полностью пропели. Затем все люди помянули. Священнику уплатили все и еще - за помин в сорокоуст, в девять дней и на целый год..."

Бог видел все твои страданья,
Молитвы слышал Он твои, Исполнит
Он твои желанья, Возьмет в обители Свои.
И там, на лоне Авраама,
Среди божественных красот,
Души твоей больная рана
Под звуки гимнов заживет.
Ты будешь, горестей не зная,
Творца Вселенной прославлять,
О грешных людях вспоминая, Владыку мира умолять.
Проси его, чтоб дал нам силы
Дурные страсти побеждать,
Любить людей и до могилы
Страданья ближних облегчать.

Примечания:

* См. примечание 8.

** См. примечание 6.

*** См. примечание 4.

Вернуться к оглавлению


Далее читайте:

Нестор (Анисимов Николай Александрович) (1884-1962), митрополит.

Епископ Нестор Расстрел Московского Кремля (документ).

Караулов А. К., Коростелев В. В. Арест экзарха // Русская Атлантида. - Челябинск: 2003. № 11. - С. 11- 26.

Караулов А. К. , Коростелев В. В.  Поборник церковного единения (к 40-летию со дня блаженной кончины митрополита Нестора)

Караулов А. К., Коростелев В. В. Экзарх Восточной Азии // Русская Атлантида. - Челябинск: 2003. № 9. - С. 17- 24.

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС