Родственные проекты:
|
ОПЫТ О НЕРАВЕНСТВЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАС
Фото с сайта
http://www.xpomo.com/
КНИГА ШЕСТАЯ
Западная цивилизация
ГЛАВА VIII
Европейская колонизация Америки
Отношения американских аборигенов с европейскими народами после открытия
континента в 1495 г. очень различны по характеру и определяются степенью
первородного родства между группами населения. Говорить о родственных
отношениях между народами Нового Света и мореплавателями Света Старого на
первый взгляд некорректно. Но при глубоком рассуждении оказывается, что в
этом нет ничего неестественного. Давайте рассмотрим этот вопрос подробнее.
Из европейских наций наибольшее влияние на индейцев оказали испанцы,
португальцы, французы и англичане.
С самого начала подданные католических королей сблизились с местным
населением. Конечно, их грабили, притесняли и очень часто уничтожали. Без
этого не обходится ни одно завоевание или владычество. Но фактом является
то, что испанцы отдали дань уважения политической организации аборигенов и
уважали то, что не противоречило их законам. Они награждали титулом
дворянина или «дона» местных вождей и, обращаясь к Монтесуме, пользовались
подобающими его сану выражениями. Даже после его казни они называли
Монтесуму «его величество». Они приняли его родственников в круг знати, так
же они вели себя по отношению к инкам. Они часто женились на дочерях
касиков, и часто семья идальго роднилась с мулатской семьей. Возможно, такое
отношение испанцев, которое мы назвали бы либеральным, было вызвано
необходимостью приручить слишком многочисленное местное население, но так же
они вели себя и в других странах, где жили дикие и редкие племена: в
Центральной Америке, в Боготе, Калифорнии. Их примеру следовали и
португальцы. Очистив район вокруг Рио-Жанейро, они быстро смешались с
прежними хозяевами этой земли. Разумеется, такая простота нравов происходит
из некоего расового притяжения между победителями и побежденными.
Торжественная процессия императора Монтесумы
В жилах искателей приключений с испанского полуострова, которые большей
частью принадлежали к андалузцам 1), преобладала семитская кровь, а желтые
элементы, обусловленные иберийскими и кельтскими корнями, придавали им
малайские черты. Белые принципы намного уступали меланийской сущности. То
есть имело место настоящее родство между победителями и побежденными, что
способствовало быстрому их смешению.
Что касается французов, дело обстояло примерно так же. В Канаде наши
предки-переселенцы часто вступали в браки с аборигенами и, в отличие от
англосаксонских колонизаторов, они легко перенимали образ жизни сородичей
своих жен. Смешение было настолько интенсивным, что сегодня трудно встретить
старую канадскую семью, не затронутую хотя бы далекой связью с индейской
расой. Однако те же самые французы, такие терпимые на Севере, даже не
допускали и мысли о союзе с неграми на Юге, считая это позором, а мулатов
считали выродками. Причину такой непоследовательности нетрудно объяснить.
Большинство семей, которые приехали первыми в Канаду и на Антильские
острова, — выходцы из Бретани или Нормандии. Что касается их галльского
происхождения, существовало родство с желтыми малайскими племенами Канады,
тогда как их природа отторгала союз с черной расой.
Было бы несправедливо считать, что гражданин Мексиканской Республики или
скороспелый генерал, какие на каждом шагу попадаются в Аргентинской
Конфедерации, находятся на одном уровне с людоедом Ботоендо, но нельзя
также не отрицать, что не существует четкого расстояния, разделяющего их, и
что во многих отношениях проявляется их сходство. Все эти индейцы, живущие в
лесах, наполовину белые, наполовину аборигены, от президента государства до
последнего бродяги, прекрасно понимают друг друга и могут жить бок о бок.
Правительство Южной Америки, конечно, нельзя сравнить с гаитянской империей,
однако приходится признать, что эти люди, которые еще недавно бурно
приветствовали так называемое освобождение своих народов и ожидали
прекрасных плодов этого события, сегодня правят массой метисов с крайней
суровостью. Зато они преклоняются перед англосаксами, о которых мы поведем
речь ниже.
Англосаксы британского происхождения представляют собой расу, наиболее
далекую от аборигенов и африканских негров. Конечно, и у них можно найти
финские следы, но они нейтрализованы германской природой. Поэтому по
отношению к чистым или метисным представителям обеих крупных низших
разновидностей семейства они являются непримиримыми антагонистами. Что до
остальных независимых стран Америки, они представляют собой сильные
государства в сравнении с агонизирующими соседями. Последние, в силу
отсутствия компактной этнической организации и хоть какого-то опыта
цивилизации или энергичного правления, погрузились в полную анархию, в
которой соединились все пороки малайской Америки и романизированной Европы.
Таким образом, англосаксы Соединенных Штатов не стали живительным элементом
нового континента. По отношению к другим народам они оказались в положении
такого же обременительного превосходства, в каком находились когда-то все
ветви арийского семейства — индусы, кшатрии-китайцы, иранцы, сарматы,
скандинавы, германцы — среди массы метисов. Интересно наблюдать их отношение
к остальным представителям человечества. Англосаксы ведут себя как господа
перед низшими народами и даже теми, которые чужие для них, так что на их
примере можно изучить результаты контакта сильной и слабой рас, тем более,
что удаленность во времени и отсутствие точных исторических сведений не дают
возможности проследить этот процесс в прошлом.
Остатки англосаксов в Северной Америке составляют группу, которая нисколько
не сомневается в своем врожденном превосходстве над остальным миром и в
своих правах, вытекающих из этого превосходства. Воспитанные на таких
традициях, которые скорее являются инстинктами, они даже не потрудились, в
отличие от германцев, поделить территорию с прежними хозяевами. Они просто
прогнали их или скупили земли за бесценок. В силу своей рассудительности и
приверженности к проявлению законности они нашли тысячи уловок, чтобы
узаконить свои грабительские действия. Они выдумали красивые слова и целые
теории, чтобы оправдать свое поведение. Возможно, в глубине души, где
сохранились остатки совести, они сознают, что поступают нехорошо, но от
этого ничего не меняется.
К неграм они относятся не лучше, чем к аборигенам: если последних они
обирают до нитки, то первых заставляют трудиться, как каторжников, причем
все это никак не согласуется с принципами гуманности, которые они
проповедуют. Такая непоследовательность требует объяснения. Тем более, что
такого не позволяли себе германцы: ограничиваясь частью добычи, они
оставляли другую часть земли в распоряжении покоренного населения. У них
даже не было желания завладеть всем. Они имели слишком грубые нравы, чтобы
привить своим подданным страсть к спиртным напиткам — это уже современная
идея. Такое не приходило в голову ни вандалам, ни готам, ни франкам, ни
первым саксо-нам, а также древним цивилизациям, которые были более
развращены. Ни брахман, ни древний маг не чувствовал необходимости истребить
вокруг себя все, что не соответствовало его принципам. Наша цивилизация —
единственная, которая обладает таким инстинктом и одновременно такой
разрушительной мощью; единственная, которая без гнева и злобы, напротив,
считая себя исключительно мягкой и гуманной, неустанно окружает себя
могилами. Причина в том, что она существует только для того, чтобы извлечь
из всего больше пользы, а то, что не служит этой пользе, вредно для нее,
поэтому все вредное заранее осуждено на уничтожение.
 Англо-американцы, убежденные и верные приверженцы такой культуры,
действовали сообразно ее законам. Они без всякого лицемерия полагали своим
правом присоединиться к протестам XVIII в. против всякого политического
принуждения, против рабства черных, в частности. Партии и народы, как и
женщины, пользуются правом попирать логику, смешивать в кучу самые
противоречивые интеллектуальные и моральные понятия, причем совершенно
искренне. Сограждане Вашингтона, энергично требуя освобождения негров, не
считают своей обязанностью подать пример; подобно швейцарцам, которые из
любви к равенству применяют к евреям средневековое законодательство,
американцы третируют негров с исключительным презрением. Даже герои
американской независимости являли собой пример такого несоответствия между
максимами и поступками.
Джефферсон в отношениях со своими чернокожими
невольницами и детьми, плодами этих отношений, оставил воспоминания, в
которых описаны подробности, не уступающие деяниям первых белых хамитов.
Американские англосаксы — искренне верующие: это черта благородной части их
происхождения. При этом они не признают деспотизма закона. Будучи
христианами, они, конечно, не собираются, подобно древним скандинавам,
штурмовать небо или сразиться с Божественным Провидением, но они свободно
рассуждают о нем, что также типично для их арийских предков, не отрицают его
и, оставаясь посредине между суеверием, с одной стороны, и атеизмом, с
другой, испытывают одинаковый ужас перед тем и другим.
Со своей неуемной жаждой царить, командовать, владеть, захватывать и
расширять захваченное англосаксы Америки являются в основном земледельцами и
воинами — я имею в виду профессию воина, а не воинственность. Это
противоречит духу независимости. Во все времена последнее качество было
основой и движущим механизмом их политического существования. И они
приобрели его не в результате разрыва с природой — они всегда им обладали.
То, что они получили в результате своей эволюции, имеет большое значение,
потому что именно с этого момента они оказались абсолютными и свободными
хозяевами своей воли, которая диктовала необходимость расширения их
владений. Но что касается основ их внутренней организации, они не придумали
ничего нового. С участием метрополии, или без ее участия, народы нынешних
Соединенных Штатов сформировались в одном общем направлении. Их
административные институты, их настороженное отношение к главе
государственной власти, их приверженность к федеративной раздробленности
напоминают «висам-пати» древних индусов и разделение на племена и лиги
родственных народов, древних властителей северной Персии, Германии,
саксонской Гептархии. В институте земельной собственности можно увидеть
развитие принципа одэла.
Поэтому обычно преувеличивают значимость событий, которые обусловили славу
Джорджа Вашингтона. Конечно, эти события имели большое значение для судеб
англосаксов, переселившихся в Америку, это была блестящая и плодотворная
эпоха, но неправильно было бы видеть в них рождение нации. Независимость
явилась неизбежным результатом уже существовавших принципов, но звездный час
Соединенных Штатов Америки еще не наступил.
Этот республиканский народ обладает двумя особенностями, которые коренным
образом отличаются от естественных тенденций всех демократических обществ,
вышедших из чрезмерного смешения. Во-первых, это приверженность к традиции,
или, если воспользоваться юридическим термином, к прецеденту. В Америке
происходит постоянное изменение институтов, вместе с тем у выходцев
англосаксов наблюдается явно выраженное отрицание быстрых и радикальных
перемен. У них сохранились многие законы, принесенные из метрополии в
колониальные времена. Среда современных веяний некоторые из них источают
запах обветшалости, напоминающий феодальную эпоху. Во-вторых, те же самые
американцы больше, чем они в этом признаются, озабочены социальной
градацией: все они стремятся к обладанию. Звание гражданина не более
популярно у них, чем рыцарский титул «эсквайр».
Эти черты у демократов Нового Света указывают на желание повысить свой
статус, что в корне отличается от принципа революционеров древности.
Последние, напротив, стремились опуститься как можно ниже, чтобы разрушить
благородную этническую основу.
То есть англосаксы Америки являются совсем не тем, что обычно понимают под
словом «демократы». Скорее всего, это штаб без войска. Это люди,
предназначенные для владычества, которые не могут реализовать свое
предназначение, угнетая людей, равных им, но которые охотно делают это в
отношении тех, кто стоит ниже их. В этом смысле они находятся в ситуации,
аналогичной той, в которой были германские народы незадолго до V в. Одним
словом, речь идет о людях, которые стремятся к власти, к высокому положению
и которые обладают средствами для их достижения. Вопрос в наличии
благоприятных для этого условий. Как бы то ни было, в глазах мексиканца
охотник из Кентукки представляет собой опасность. Он есть последнее
выражение образа германца; это — франк или лонгобард нашего времени. И
мексиканец имеет основание считать его варваром.
При этом, независимо от взгляда запуганных народов, варварство дальше
продвинулось в прагматичной цивилизации, нежели они. И такое положение дел
не беспрецедентно. Когда армии семитского Рима завоевали царства Нижней
Азии, римляне и эллины черпали свою культуру и свой образ жизни в тех же
истоках. Селевки-ды и Птолемеи считали себя намного утонченнее и
благороднее, потому что они больше времени провели в состоянии разложения и
упадка и в большей степени обладали вкусом к прекрасному. А победа досталась
римлянам — более прагматичным и позитивным, хотя отличавшимся меньшим
блеском, чем их противники. Они оказались правы, и история подтвердила это.
Американских англосаксов ждет такое же будущее. Либо благодаря силе, либо за
счет социального влияния североамериканцы должны распространить свой образ
жизни на весь новый континент. Но кто или что может их остановить? Разве что
их собственная раздробленность, если она проявится слишком рано. Кроме этой
опасности, им нечего бояться.
Рассуждая о влиянии Соединенных Штатов на остальные общества Нового Света,
мы вели речь только о расе, основавшей американскую нацию, и полагали, что
сегодня эта раса сохранила свои этнические достоинства. Однако это совсем не
так. Напротив, американский союз с начала нынешнего века, особенно в
последние годы, принял на свою территорию огромную массу самых разнородных
элементов. Это новый фактор, который может в какой-то мере изменить
высказа-ные выше выводы.
Разумеется, значительный приток новых принципов, которые несут с собой
эмигранты, не способен привести к ослаблению союза по отношению к другим
американским обществам. Последние, состоящие из аборигенов и негров, стоят
намного ниже, а переселенцы из Европы, несмотря на вырождение, все-таки
превосходят мексиканцев или бразильцев. Поэтому я не сомневаюсь в моральном
превосходстве Северных Штатов Америки над остальными политическими
организмами этого континента, хотя, что касается сравнения республики
Джорджа Вашингтона с Европой, дело обстоит совсем по-другому.
Англосаксонское население, т. е. первые английские колонисты, больше не
составляет большинство, и несмотря на то, что каждый год на американскую
землю прибывают сотни тысяч ирландцев и немцев, нацию ждет угасание.
Впрочем, она уже значительно ослаблена процессом смешения. Еще какое-то
время она сохранит видимость прогресса, затем эта видимость исчезнет, и
империя окажется в руках смешанной группы, в которой англосаксонский элемент
будет играть подчиненную роль. Уже сейчас первооткрыватели уходят с
побережья на запад, где ситуация более благоприятна для их активности и духа
авантюризма.
А что представляют собой новые переселенцы? Это осколки тех рас старой
Европы, от которых почти нечего ожидать. Это остаточные продукты всех
народов: ирландцы, немцы, неоднократно перемешанные, французы, смешанные не
меньше, итальянцы, которые в смысле смешения превосходят всех. Скопление
всех этих выродившихся типов приводит к усилению этнического беспорядка; в
этом беспорядке нет ничего необычного и нового: такая ситуация не раз
наблюдалась на нашем континенте. Ничего плодотворного не получится из этого,
а если продукты самых различных комбинаций немцев, ирландцев, итальянцев,
французов и англосаксов вдруг объединятся на юге с населением, вобравшим в
себя индейские, негритянские, испанские и португальские элементы, тогда
образуется невообразимая смесь.
Мы с интересом наблюдаем за мощным движением утилитарных инстинктов в
Америке. Я не сомневаюсь в размахе этого процесса, но разве он является
чем-то уникальным? Разве там происходит нечто такое, чего не было в Европе?
Разве это зрелище дает хоть какие-то основания предполагать будущий триумф
юного человечества, которому еще предстоит появиться на свет? Если трезво
взвесить все «за» и «против», мы убедимся в тщетности таких ожиданий.
Соединенные Штаты Америки — не первое государство на земле, пропитанное
духом коммерции. Его предшественники не оставили никаких признаков
возрождения расы, из которой они вышли.
Карфаген пережил блеск и расцвет, какого вряд ли достигнет Нью-Йорк.
Карфаген был богат и велик. В его руках находилось северное побережье Африки
и большая территория в глубине континента. Его основа была более
благородной, чем переселенцы-пуритане из Англии, потому что она состояла из
остатков самых чистых семейств Ханаана. Карфаген завладел всем, что потеряли
Тир и Си-дон. Однако Карфаген ничего не прибавил к семитской цивилизации и
не уберег ее от упадка.
Константинополю предрекали затмить собой все, что было в настоящем и
прошлом, и преобразовать будущее. Имея самое благоприятное географическое
положение и земли, самые плодородные в империи Константина, он имел все
возможности для беспрепятственного развития и прогресса. Он был населен
грамотными людьми, он владел огромными богатствами, он был знаком со всеми
достижениями промышленности и торговли в Европе, Азии и Африке — словом, у
него не было соперников. И он ничего не создал, не излечил ни одну из
социальных болезней, скопившихся за долгие века в римской вселенной, из
среды его населения не вышла ни одна живительная идея. Так что не стоит
ожидать, что более счастливыми в этом смысле окажутся Соединенные Штаты
Америки, имеющие более вульгарное население, чем в Карфагене.
Весь опыт прошлого доказывает, что собрание истощенных этнических принципов
не может привести к обновлению. Более того, было бы опрометчиво ожидать, что
эта республика Нового Света сможет завоевать окружающие ее страны. То есть
маловероятно, что она может сравниться с успехом семитского Рима. Что
касается обновления человеческого общества и создания более высокой, или
хотя бы другой, цивилизации, что, впрочем, одно и то же, это возможно только
при наличии относительно молодой и чистой расы. В Америке ее нет. Все усилия
этой страны ограничиваются развитием некоторых сторон европейской культуры,
причем не всегда самых лучших, и копированием остального мира 2). Это нация,
считающая себя молодой, на самом деле — старый европейский народ. Во время
долгого и тяжелого путешествия на новую родину океанский воздух не сделал
переселенцев моложе. Какими они отплыли из старой Европы, такими и приплыли
на новую землю. Простое перемещение с одного места на другое не возрождает
полуистощенные расы.
Примечания
1) Исключением является европейское население Чили Большинство европейцев
пришли сюда из северной Испании и в меньшей степени смешались с аборигенами
По этой причине они превосходят жителей соседних стран, в частности, что
касается политического устройства.
2) Пикеринг, рассуждая о гении американских англосаксов в области
искусств, замечает, что большинство народных песен его соотечественники
заимствовали у чернокожих рабов, не имея таланта придумать что-то лучшее
Здесь уместно напомнить, что кимрийцы старательно копировали спиральные
рисунки, изобретенные финнами.
Далее читайте:
Гобино, Жозеф
Артур де (биография).
Чемберлен Х.С.
Арийское миросозерцание.
Чемберлен Х.С.
Славяногерманцы.
Чемберлен, Хьюстон
Стюарт (Chamberlain), (1855-1927), биографические материалы.
Н. Мальчевский.
От История и метаистория
(о книге Х.С.Чемберлена "Основания 19-века").
|
