Процесс антисоветского троцкистского центра
       > НА ГЛАВНУЮ > ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ > ДОКУМЕНТЫ 30-Х ГОДОВ XX ВЕКА >

ссылка на XPOHOC

Процесс антисоветского троцкистского центра

1937 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
1937-й и другие годы

Процесс антисоветского троцкистского центра

(23–30 января 1937 года)

УТРЕННЕЕ ЗАСЕДАНИЕ 29 ЯНВАРЯ

Последнее слово подсудимого Сокольникова

Я хочу воспользоваться своим последним словом не для того, чтобы отвергать или опровергать какие-нибудь данные следствия или выводы обвинительного заключения и государственного обвинителя. Я признал свою вину и свои преступления на предварительном следствии, полностью признаю их здесь и не имею к ним ничего добавить. Я хотел бы только просить суд верить мне в том смысле, что ничего много не скрыто, что сказано мною не полправды, а сказана вся правда. Я это говорю потому, что во вчерашней речи государственного обвинителя было указание на то, что такие факты бывали и поэтому я считаю себя обязанным это подчеркнуть и подчеркнуть как раз в той связи, о которой говорил государственный обвинитель.

Он упоминал, что на процессе объединенного центра обвиняемыми была скрыта политическая платформа троцкистско-зиновьевского блока. Мне в своих показаниях пришлось пополнить этот пробел. Я не считал возможным сохранять в этой части какую-нибудь недоговоренность, и все то, что было мне известно о политической платформе блока, было мною на следствии сообщено.

Каково было мое собственное отношение к этой платформе и каким образом я оказался борцом за нее, хотя в своем прошлом, в течение долгих лет, многих лет, выступал как верный член партии? Чтобы объяснить это, я должен сказать, что в моих выступлениях в 1925-и 1926 гг., несомненно, уже содержались все основные элементы программы капиталистической реставрации. Тогда мои выступления [c.232] встретили уничтожающую критику на XIV Съезде партии, встретили отпор всей партии. Это меня на известное время образумило. Но я должен признать, что я не отделался полностью от тех взглядов, которые я высказывал тогда, и в 1932 году я стал рецидивистом.

Я вернулся полностью к этим старым установкам и начал вновь борьбу за эти установки. Какие моменты определяли это обстоятельство? Определялось это тем, что к этому времени, к 1932 году, все основные оппозиционные антипартийные группки сошлись на общих позициях. Восстановился тесный союз зиновьевцев и троцкистов на основе программы правых, и с правыми был установлен к 1932–33 году теснейший контакт, хотя в тот момент они не вошли формально в блок, а вошли позднее. И вот это обстоятельство, должен сказать, для меня играло большую роль. И в 1932, и в 1933, и позднее – в 1935 году, то обстоятельство, что правые и центр правых, которые в наиболее развернутом виде, наиболее последовательно защищали, может быть не наиболее последовательно, но последовательно защищали установки капиталистической реставрации, ставку на кулачество, борьбу против индустриализации, борьбу с коллективизацией, то, что правые включились в борьбу, – это обстоятельство имело большое значение и для меня.

И позднее, в 1935 году – я показал это на предварительном следствии, и здесь на этот счет нужно упомянуть – в 1935 году, когда параллельный центр начал возобновлять свою работу, огромное значение имело то, что в этот момент правые в лице Томского, который был на это уполномочен всей центральной группой правых, дал свое согласие на вхождение в блок. Это чрезвычайно значительно укрепляло позиции блока, это открывало действительные возможности борьбы, и это подталкивало параллельный центр. Это, в частности, имело значение и для меня.

Каким же образом все-таки от этой программы, которая, при всей своей антипартийности, при всей своей полной противоположности социалистической программе, каким образом от этой политической программы мы пришли вот к той практике, которая привела параллельный центр, поставила параллельный центр в положение вождя авантюристской группки, как вчера эту группку еще беспощаднее характеризовал государственный обвинитель? Есть ли тут противоречие между характером программы, между фактом этой политической программы, которая была как-никак программой политической организации, и формами той деятельности, преступными, гнуснейшими, до которых дошел параллельный центр? Я считаю, что я должен это объяснить хотя бы в двух словах. Первое объяснение здесь заключается в том, что самый характер этой программы, самый характер программы восстановления капитализма, предлагаемый в социалистической стране, не мог не означать собой ничего другого, кроме голой авантюристической практики.

И второй момент. Связав себя этими установками, поставив себе эти цели капиталистической реставрации, блок оказался во власти того, что называется логикой борьбы. Эта фраза широко употребляется, но в таком виде она, конечно, обща. Вот как у нас это было, вот что [c.233] представляла собой наша логика борьбы, которая связала с железной необходимостью членов параллельного центра, стащила их со ступеньки на ступеньку.

Я думаю, что не должен тут говорить об отдельных фактах, которые были уже оглашены на предварительном следствии, на судебном следствии и хорошо известны вам, граждане судьи. Я думаю, что тут надо вкратце охарактеризовать для вас, для всей страны, для всех тех, кто, может быть, колеблется, мог бы стать преступником, мог бы начать антисоветскую борьбу.

Надо сказать, что, начав с антипартийных взглядов, мы оказались в необходимости бороться против социализма, мы оказались на позиции борьбы с нашей партией, противопоставили себя всем народным массам, которые шли вместе с партией.

Наша программа антипартийная, антисоциалистическая. Поэтому она немедленно развернулась и оказалась программой антинародной. То, что здесь говорил вчера государственный обвинитель, это же правильно. Эту программу мы не могли никому сказать, кроме своих ближайших членов центра. Мы ее даже не решались записать ни в одном документе, не решались ее распространять, потому что одно разоблачение такой программы уж означало бы банкротство нашего блока.

Наша программа была антинародной. Мы не могли опереться на массы. Значит, следующий шаг был тот, что мы должны были переходить – и попытка такая была – к заговорщическим методам борьбы. Кроме заговора, другого оружия у нас не оказалось в руках. Никакие возможности массовой борьбы не были для нас открыты. Но и для заговора-то у нас своих собственных средств не оказалось достаточно. Даже для заговора.

Если бы могли рассчитывать на то, что наши преступные планы, программы поддержат в стране хоть какие-то группки заговорщиков, которые могли бы представить из себя внутри страны какую-то угрозу для существования советской власти, для существования советского строя, – может быть, у нас развилась бы заговорщическая тактика, – такие примеры уже бывали. Но мы и для заговора-то не нашли достаточных сил, и мы должны были искать силы, союзников вне нашей организации и вне нашей страны. Мы должны были искать любых союзников, которые нам подворачивались, а подворачивались нам такие, которые были злейшими врагами тех, с которыми мы начали борьбу.

Так от заговора мы перешли к авантюрам, и от этих авантюр немедленно попали в фашистскую волчью яму, потому, что союзников нашли в фашистской организации, а они схватили нас, и мы стали их игрушкой.

Вот конкретно что значит, как можно представить себе, как мы сейчас представляем, как мы сейчас понимаем, – я думаю, что другие участники параллельного центра и организации, – мы все смотрим на это дело одинаково.

Мы воображали, что сможем использовать враждебные силы, а на самом деле мы Оказались совершенно беспомощной, презренной и подлейшей игрушкой в их руках. Но я должен сказать, что когда летом 1932 года я давал свое согласие на то, чтобы войти членом в запасный [c.234] центр, я, конечно, не представлял себе всей той картины… Я не знаю, может быть, это представляет какой-нибудь интерес, какое-нибудь значение для суда в данный момент, но факт был именно таков. Конечно, всей этой картины я себе не представлял, как развернется все это, я себе не представлял; что будет делать запасный центр, я себе не представлял. Я себе не представлял и того, что силы наши окажутся так ничтожны и что это полнейшее ничтожество наших сил приведет к бесславию, позорному концу нашей политики, уничтожению и падению.

Конечно, я думаю, никто не предполагает, что в течение этих лет борьбы, ну, скажем, я не испытывал некоторых колебаний, не участвовал в этой борьбе с внутренним надломом, с внутренними трудностями. Это все было, это так было. Но я должен сказать, что, конечно, пока эта борьба шла, и я, а думаю, и другие члены центра, – были охвачены каким-то безумным азартом этой борьбы, и мы шли со ступеньки на ступеньку, рассчитывая, что будет, так сказать, какой-то успех…

Несмотря на эти колебания, несмотря на то, что в каждом из нас, из участников центра, из участников организации, конечно, оставалась, говорила о себе, давала о себе знать его вторая душа, в хорошем смысле слова я это говорю, т. е. та душа, которая воспитана была в нем его прежней революционной работой, до его падения, ослепления и омерзения.

Я хотел бы еще сказать, граждане судьи, что, будучи арестован, будучи поставлен в известность о тех данных, которыми следствие располагало о существовании параллельного центра, я понял, что это есть полнейшее поражение, т. е. что полнейшее поражение блока наступило. Но первым моментом, который толкнул меня на то, чтобы дать показания, признать свою вину, было именно то, что я понял, что это – момент конца деятельности блока, что попытки сохранения каких-то остатков этого блока и т. д. могут привести только к дальнейшему, еще худшему загниванию; что это полная бессмыслица и что нужно иметь мужество признать свое поражение и держать ответ за то, что я сделал, чтобы по возможности, конечно, исправить то зло, которое было сделано.

Но к этому я пришел в ходе следствия, тем более, что в ходе следствия я ознакомился с рядом материалов о работе организации, о которой я, в качестве члена центра, по конспиративным условиям вообще полной информации не имел, как и никто из остальных членов центра не имели полной информации, и я должен сказать, что и рядовые участники блока и даже некоторые видные периферийные участники, конечно, не знали всего. Но и мы, участники центра, тоже не все знали. Мы были по конспиративным условиям один от другого разобщены, разрознены. И, конечно, я не могу не сказать: то, что о деятельности нашего блока следствие показало мне, о том, во что превращаются наши директивы (я не отрицаю – мы отвечаем за эти директивы), – что из этого получилось, какая грязь, какая гнусность, какой политический разврат… Я не могу не ужаснуться от этой картины, картины наших преступлений. И естественно, что с тем большей искренностью, с тем большим желанием я сам шел на полное раскрытие всей [c.235] деятельности нашей организации для того, чтобы положить ей конец.

Граждане судьи, я не буду затягивать своего слова, мне остается сказать очень немногое. О роли Троцкого в работе организации я ничего добавить не могу к тем сообщениям и оценкам, которые были здесь сделаны участниками центра – Пятаковым и Радеком. Я думаю, что эти оценки были сделаны достаточно прямо, и я целиком их разделяю. Но добавить от себя что-либо я тут не могу, потому что непосредственно с Троцким я не сносился, связан с ним непосредственно не был и получал информацию из вторых рук.

Вчера государственный обвинитель, гражданин прокурор, закончил свою речь тем, что мы все, сидящие в этом зале в качестве обвиняемых, заслуживаем смертной казни. Яне могу спорить, не имею для этого никаких оснований, против заключения государственного обвинителя; такое заключение, конечно, максимально обосновано. Но я хотел бы сказать: мне думается, что уже данными обвинительного заключения, данными следствия и даже вчерашним выступлением государственного обвинителя мы уже политически убиты и погребены.

Я высказываю свое убеждение или, во всяком случае, надежду на то, что не найдется больше ни одной руки в Советской стране, которая бы попробовала взяться за древко троцкистского знамени. Я думаю, что и в других странах троцкизм разоблачен этим процессом, сам Троцкий разоблачен, как союзник капитализма, как подлейший агент фашизма, как поджигатель мировой войны, которого везде будут ненавидеть и преследовать миллионы.

Я думаю поэтому, что поскольку троцкизм, как контрреволюционная политическая сила, перестает существовать, окончательно разбит, я думаю, что и я, и другие обвиняемые, все обвиняемые могут все же просить вас, граждане судьи, о снисхождении. Я не вижу в этом ничего ни невозможного, ни зазорного для себя и для других участников процесса. Конечно, каждый из нас имеет в этом деле свою, индивидуальную долю ответственности. Я не сомневаюсь в справедливости, в полном беспристрастии Верховного суда Союза. Я думаю, что все то, что может быть найдено в качестве смягчающих вину обстоятельств, в качестве таких моментов, которые могут вызвать снисхождение, в деле других ли участников, в моем ли деле, – я не сомневаюсь в том, что суд взвесит все это. Поэтому я от себя каких-либо моментов, которые, как мне казалось, говорят о возможности снисхождения, приводить не буду. Повторяю, я жду справедливого решения Верховного суда.

Но если говорить не об индивидуальной ответственности, а говорить об общей ответственности обвиняемых, то, я повторяю, я думаю, что троцкистская организация, что троцкизм убит, стал ненавистным для масс, погребен, не сможет подняться. Я думаю, что это обстоятельство может быть судом рассматриваемо как момент для снисхождения, и. повторяю, я обращаюсь с этой просьбой о снисхождении к суду и через суд обращаюсь ко всему нашему народу, которому открыто приношу свою повинную. [c.236]

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания.

Процесс антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года).– М.: НКЮ Союза ССР; Юридическое издательство, 1937. – 258 с.

Электронная версия книги перепечатывается с сайта Библиотека Михаила Грачева http://grachev62.narod.ru


Далее читайте:

Иосиф Сталин (собрание биографий и иллюстраций).

Троцкий Лев Давидович (1879-1940), революционер: меньшевик, большевик.

Деяния Иосифа Сталина в речах, статьях и письмах (хронологическая таблица с гиперссылками на документы 16-титомного собрания сочинений).

Весь мир в 1937 году (хронологическая таблица).

Россия в 30-е годы (хронологическая таблица).

Стенограмма Бухаринско-троцкистского процесса (завершился 12 марта 1938 г.).

 

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС