Виньи, Альфред

1797-1863

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Альфред Виктор де Виньи

Портрет А. де Виньи работы художника А. Девериа.

Виньи Альфред Виктор де (1797/1863) — французский писатель, поэт, драматург. Для поэзии Виньи характерно воспевание романтических идеалов любви, а также выведение страдающего романтического героя (поэмы «Элоа», «Моисей», «Потоп»). Аналогичный образ отверженного героя существует в драме «Чаттертон» и поэме «Смерть волка».

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 51.

Энгельке А.А.

Альфред де Виньи. Биографический очерк

Альфред Виктор де Виньи родился 27 марта 1797 г. в городе Лош провинции Турень. Отец его, Леон де Виньи, был капитаном в отставке, одним из ветеранов Семилетней войны 1756—1763 гг. Мать писателя, Мария де Бароден, происходила из старинной морской семьи. С самого раннего детства, наслушавшись рассказов отца о его походах, мальчик стал мечтать о военной карьере. Впоследствии, став зрелым литератором и разочаровавшись в этих отроческих мечтах, он вспомнит о них на страницах одной из своих самых замечательных книг.

В 1798 г. родители А. де Виньи переезжают в Париж и в 1806 г. отдают сына в частный пансион, где он учится первые пять лет, а затем поступает в лицей Бонапарта и оканчивает его в 1814 г. Обстановка, в которой проходят его ученические годы, совпавшие с эпохой Первой империи, усилила желание юноши как можно скорее очутиться в рядах армии. Но мечтам о боевой славе не суждено сбыться, и семнадцатилетний Виньи получает шпагу в тот момент, когда, по его собственному образному выражению, «Франция вкладывала ее в ножны Бурбонов», которые после отречения Наполеона I в 1814 г. снова занимают французский престол. Меньше чем через год бывший император возвращается с Эльбы, и сублейтенанту де Виньи, состоящему в рядах Королевского «Алого эскорта», приходится сопровождать Людовика XVIII в поспешном отступлении к бельгийской границе. Этим эпизодом и ограничивается его участие в кампании Ста дней. После вторичной реставрации Бурбонов в 1815 г. «Алые эскадроны» расформировываются, и А. де Виньи переводится в 5-й пеший гвардейский полк.

Начинаются томительные годы гарнизонной службы, и гнет ее был бы невыносим, если бы не занятия литературой, которым молодой офицер постепенно уделяет весь свой досуг.

[167]

С 1820 г. он регулярно посещает литературные салоны и знакомится с Виктором Гюго, который приглашает его сотрудничать в издаваемом им журнале «Conservateur litteraire», а впоследствии — в «La Muse francaise». В декабре 1820 г. Виньи публикует в «Conservateur litteraire» свою первую поэму «Бал». В 1822 г. выходит в свет сборник его стихотворений. К этому времени, через восемь лет службы, Виньи производится в лейтенанты, а в марте 1823 г., уже в чине капитана, назначается в 55-й линейный пехотный полк, квартирующий в Страсбурге. В следующем же месяце этот полк в связи с подготовкой военной интервенции в Испанию переводят с северо-востока страны на юго-запад, сначала в Олорон, потом в По, но в Испанском походе он не участвует, и Виньи, с детства мечтавший о военных походах, так на войну и не попадает.

В том же 1823 г. печатаются его новые стихи в журналах «Tablettes romantiques» и «La Muse francaise». 20 декабря 1824 г. Виньи получает длительный отпуск в Париж — отпуск, который, постоянно возобновляемый, продолжится до 1 апреля 1827 г., когда писатель уйдет в отставку. Примерно за год до этого выходит в свет повторное издание его стихотворений под названием «Античные и современные поэмы», а в апреле 1826 г. — его исторический роман «Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII», который имеет большой успех.

В мае 1829 г. Виньи публикует новое издание своих «Поэм», причем сборник разделен уже на четыре части: «Библейская древность», «Гомеровская древность», «Таинства», «Современные поэмы». 24 октября того же года на сцене Французского театра ставится трагедия «Венецианский мавр» — перевод шекспировского «Отелло», сделанный Виньи. Позднее он переводит и «Венецианского купца», а в 1831 г. появляется его первая собственная драма «Госпожа д'Анкр», поставленная в театре Одеон. В 1832 г. Виньи пишет еще один роман — «Стелло». К тому же времени относится замысел его военной повести «Лоретта, или Запечатанный приказ» (таково ее первое название), которая публикуется 1 марта 1833 г. в журнале «Revue des Deux Mondes»; тринадцать месяцев спустя, 1 апреля 1834 г., на страницах того же журнала появляется вторая военная повесть — «Ночь в Венсене», а 1 сентября 1835 г. — третья из этого цикла — «Жизнь и смерть капитана Рено». В октябре того же года все три повести-новеллы объединяются автором в одну книгу под общим заглавием «Неволя и Величие солдата», которой он предпосылает общее философское вступление и дает эпилог. Эта книга, во многих отношениях примечательная, так же как и наиболее значительная из всех драм Виньи — «Чаттертон», вышедшая тогда же, в 1835 г., замыкает собою период расцвета его творчества в области прозы и драматургии. В сороковых годах снова появляются отдельные стихи Виньи, в частности знаменитые «Смерть волка» (1843) и «Дом Пастуха» (1844).

[168]

В 1845 г. писатель был избран во Французскую Академию. Уехав из Парижа в свое поместье Мэн-Жиро, он пробует заняться политикой, но после двукратного провала его кандидатуры на выборах в департаменте Шаранты в 1848 и 1849 гг. окончательно отказывается от общественно-политической деятельности.

Умер А. де Виньи 16 сентября 1863 г. Через год в печати появился его посмертный поэтический сборник «Судьбы», а в 1867 г. — «Дневник поэта», опубликованные Луи Ратисбонном.

Природный аристократ, роялист по убеждениям, впрочем сильно поколебленным в эпоху Реставрации и особенно после революции 1830 г., А. де Виньи не принял буржуазной действительности. Наступившее с восшествием на престол Луи-Филиппа «царство чистогана», совпавшее по времени с периодом окончательной духовной и творческой зрелости писателя, могло внушить ему лишь глубокое отвращение. Итак, от настоящего ждать нечего, будущее для него, атеиста и скептика, туманно. Вместе с тем Виньи, наделенный в достаточной степени проницательным и критическим умом, отлично понимал, что возврата к прошлому, ко временам «дворянских вольностей», быть не может. Отсюда — глубоко иронический взгляд на судьбы современного ему общества и печать трагизма, лежащая на всем творчестве Виньи; отсюда — проповедь стоицизма, единственной философии, достойной, по его мнению, мыслящего человека.

Этот стоицизм пронизывает и предлагаемое ныне читателю в русском переводе, пожалуй, самое глубокое и совершенное по форме прозаическое произведение Виньи — «Неволя и Величие солдата». В книге этой рассказывается о судьбе человека в военном мундире, находящегося в буржуазном обществе на положении раба, гладиатора, бесцельно убивающего и бесцельно убиваемого, но верного своему долгу и, невзирая на всю неприглядность военных будней, умеющего подняться подчас до высот истинного величия.

Впервые на русском языке книга появилась в 1915 г. в переводе Н. Русова. Издание это страдает весьма существенным недостатком: в нем опущены общее введение автора и эпилог, а также вступительные главы к каждой из трех новелл. Настоящее издание представляет собою первый полный русский перевод книги, сделанный по критическому изданию «Classiques Garnier» 1965 г., комментарий к которому нами частично использован.

 [169]

Цитируется по изд.: Альфред де Виньи. Неволя и величие солдата.[Литературные памятники]. Л., 1968, с. 167-169.

Реизов Б.Г.

Военные повести Альфреда де Виньи

1

Альфред де Виньи (1797—1863) был уже прославленным писателем, когда вышли в свет его военные повести — «Неволя и Величие солдата» (1835). Последний отпрыск древнего аристократического рода, автор замечательных стихотворений, исторического романа и нескольких драм, он был одним из первых, создавших новые формы литературы, остро современной и общественно значимой.

В 1832 г., когда Виньи задумывал свои повести, появилась в печати первая часть его «Консультаций черного доктора» под названием «Стелло» 1.  На примере трех поэтов: Жильбера, Чаттертона и Андре Шенье — Виньи поставил проблему, волновавшую тех, кто наблюдал торжество чистогана, едва прикрытое громкими фразами о благоденствии и свободе. Настоящему поэту нет места в современности, потому что всякое общество во все эпохи и при всех условиях враждебно поэзии, идеалу, мысли, — таков приблизительно смысл нового, вызвавшего шум произведения Виньи. Эта пессимистическая точка зрения могла бы быть опровергнута не тремя, а многими примерами хотя бы из современной ему поэзии, примерами Гюго, Ламартина, Мюссе и самого Виньи. Но все же основания для пессимизма имелись: положение поэзии в Июльской монархии было тяжелое, и «король-гражданин» со своими министрами и палатами, проникнутыми торгашеским духом, поскупился бы потратить деньги на какое-нибудь поощрение столь невыгодному занятию, как искусство слова.

Вторая «консультация черного доктора» не была написана. Но книга, напечатанная через три года, — «Неволя и Величие солдата» продолжает

____

1. Les consultations du Docteur Noir. Stello ou les diables bleus (Blue Devils), par le comte Alfred de Vigny. Premiere consultation, 1832.

[139]

исследовать положение «париев» общества, теперь уже не поэтов, носителей мысли, а военных, носителей действия, и приходит к тому же выводу: солдат, так же как поэт, — жертва общества. Современное государство, а может быть, и всякое государство, делает из солдата гладиатора. Спаситель отечества и палач, проклинаемый и прославляемый в зависимости от обстоятельств, он, так же как поэт, — носитель нравственных идеалов, непонятных и незаметных для хозяев общества — купцов, королей и министров.

Альфред де Виньи был поэтом, но он был также и солдатом. Его дед, отец, дядя были военными. Семья свято чтила память погибших воинов, а отец рассказывал о своих походах сыну и давал ему целовать крест св. Людовика, полученный при старом режиме за военные заслуги 2. Во время Империи юный Виньи мечтал о военной карьере, после Реставрации, в 1814 г., семнадцатилетним мальчиком он поступил в конную роту Королевских жандармов (вид тяжелой конницы) личного эскорта короля («Maison du roi»). После Ста дней он был зачислен в 5-й пеший гвардейский полк, где в 1822 г. получил чин лейтенанта, в 1823 г. переведен в 55-й линейный полк с чином капитана, а в 1827 г. вышел в отставку по болезни. Семь лет скучной жизни в гарнизонах (за одиннадцать лет службы Виньи четыре года провел в отпуске) дали ему возможность изучить военный быт и нравы офицеров и солдат. Он познакомился с традициями наполеоновской армии и выслушал немало рассказов и легенд о походах, гарнизонных приключениях и подвигах, во всех странах Европы и Азии, где побывали старые «ворчуны» Империи. Он читал сочинения по военной истории и, конечно, следил за тем, что говорили в Палате депутатов и писали в журналах и книгах об армии, о стратегии и тактике, о наборе и повышении в чинах и о военных реформах. Обо всем этом говорили непрерывно и со страстью. В течение многих лет общество разрешало проблему армии, полную государственного и нравственного смысла.

2

Это была большая и трудная проблема. Какова роль армии в жизни страны? Как она участвует в трудах, создающих благосостояние и славу народа? Защищать его национальную независимость — ее первая и несомненная обязанность. Но правительство пользуется ею для поддержания порядка у себя и за рубежом. В зависимости от того, каково правительство и каков «порядок», роль армии может быть очень различной. В бурной истории полустолетия, начавшегося Французской революцией.

____

2. О военных и дворянских традициях в семье Виньи см.: Ernest Dupuy. Alfred de Vigny. La vie et l'oeuvre, ch. I, 1913; F. Baldensperger. Alfred de Vigny. Nouvelle Contribution a sa Biographie intellectuelle, ch. I, s. а., и др.

[140]

эти вопросы ставились постоянно и решались по-разному. Для Виньи, пожалуй, не было приемлемо ни одно из этих решений.

При старом режиме европейские армии были в большинстве наемными, они пополнялись вербовкой, добровольной в принципе и насильственной по существу. Институт наемных войск подвергался критике еще в XVIII веке. Тиран, по мнению Витторио Альфьери, должен иметь профессиональное войско, оторвавшееся от народа, хорошо оплачиваемое и, если возможно, состоящее из иностранцев. В современных монархиях, утверждал он, войско служит скорее для защиты тирана от подданных, чем для защиты страны от чужеземного нашествия. Профессиональное войско, по мнению Альфьери, оторвано от народа и потому опасно для общества 3.

Чтобы исполнительная власть не могла притеснять население, писал Монтескье, армия должна быть народом, иметь тот же дух, что и народ, как то было в Риме до Мария. Если в стране существуют армии, набранные из подонков народа, то солдаты должны жить вместе с гражданами; не должно быть ни отдельных лагерей, ни казарм. Иначе будут возможны мятежи и военачальники смогут угнетать народ 4.  Народная армия имеет преимущества и во время войны: она будет отважно сражаться и будет гарантирована от дезертирства, представляющего особую опасность 5.  Эта точка зрения получила подтверждение в первые годы революции.

Накануне революции, в 1782 г., была поставлена знаменитая драма Себастьена Мерсье «Дезертир», действующие лица которой обсуждали проблему насильственной военной службы, военной дисциплины и закона, согласно которому дезертир подлежит расстрелу. В 1803 г., накануне Империи, эта пьеса показалась революционной. «Никогда не бывает полезно и своевременно говорить солдатам о том, что они не знают, за что сражаются», — писал критик «Journal des Debats», вспоминая о том, что Вольтер своими «очень нескромными и очень опасными насмешками по поводу набора в армию первым дал пример... непоследовательности и легкомыслия» 6.

Кроме кадровых линейных войск, набиравшихся по вербовке и, следовательно, по найму, были во Франции также и милиционные, набиравшиеся по жеребьевке из неженатых крестьян и упраздненные в 1791 г. Восемь лет службы в армии отрывали солдат от народа, хотя наемные войска и вообще-то мало были связаны с народом. Иностранные наемные

____

3. V. Alfieri. Delia tirannide, parte I, p. 7.

4. Montesquieu. De l'esprit des Iois, 1. XI, ch. 6.

5. Montesquieu. Considerations sur les causes de la Grandeur des Remains et de leur decadence, ch. II.

6. Geoffroy. Cours de litterature dramatique, t. Ill, 1819, p. 289. Фельетон — «Journal des Debats» от 2 сентября 1803 г.

[141]

войска тем более не имели с ними никакой связи. Швейцарцы, защищавшие Тюильри в последние дни монархии, были профессионалами и наемниками. Это был блестящий пример армии, являющейся инородным телом в национальном организме, — армии, которая в любой момент может быть использована для борьбы с народом и для его порабощения. Во время революции значительная часть армии состояла из добровольцев (батальоны волонтеров), а с августа 1793 г. был введен закон о всеобщей воинской повинности, который создал огромную народную армию, спасшую страну и революцию от коалиционных войск.

Уже в первые годы революции ее враги утверждали, что власть принадлежала армии, оторванной от народа и общественного мнения. «При таком правительстве, как ваше, — обращался Эдмунд Берк к своему Французскому корреспонденту, — все зависит от армии, потому что вы ловко уничтожили все мнения, все предрассудки» 7. Однако процесс, о котором писал Берк, происходил позже. Связи армии с народом ослабели только во времена Империи. Она стала орудием в руках одного человека и плохо ощущала волю и интересы народа. Наполеон вел войны не ради блага страны, а ради личных и династических интересов, и армия, выполняя его волю, увлекала страну к неизбежной гибели, — так понимали судьбу Наполеона и Франции либералы эпохи Реставрации. Во время Реставрации возникла особая каста людей, офицеров в отставке, чуждых современности, лишенных гражданских чувств. Такой образ наполеоновского солдата можно найти и у Бальзака («Хозяйство холостяка»), и у Жорж Сайд («Индиана»), где верности монарху противопоставляется патриотизм и речь идет о «тысячах людей, слепо принявших заблуждения одного» 8.

Наполеон не доверял народу и полагался только на армию. Много говорили о том, что во время Французской кампании он отказался от всеобщего вооружения народа, боясь, что это вызовет восстание против Империи. Либералы утверждали, что народное ополчение могло бы спасти если не Императора, то Францию, и что страна была раздавлена из-за недоверия полководца к народу.

Затем начались предательства 1814 г. и ряд измен — действия маршала Мармона, герцога Рагузского, сдавшего Париж, имея возможность сопротивляться, были памятны еще в 1830 г. Во время Ста дней проблема «повиновения» оказалась почти неразрешимой, верность можно было рассматривать как измену и как героизм. Маршал Ней, расстрелянный в 1815 г., был в глазах современников героем и предателем одновременно. Наряду с этим, в какой мере солдат и генералы, перейдя на сторону Наполеона, осуществили волю народа? Бурбоны, не доверявшие

____

7. Е. Burkе. Reflexions sur la revolution francaise, 1792, p. 476.

8. George Sand. Indiana, rh. X.

[142]

наполеоновской армии, смещали старых офицеров и назначали дворян, не связанных ни с армией, ни с народом. К числу таких дворян принадлежал и Виньи. В 1818 г. армия вновь попала в поле зрения общества в связи с реформой Гувьон Сен-Сира, военного министра. Реформа — «конституционная», как говорили сторонники министерства, «национальная», как говорили «независимые», — повлекла за собой демократизацию армии, введя обязательную воинскую повинность, правила повышения по службе за выслугу лет и т. д. Армия, созданная согласно новому закону, была теснее связана с народом.

Реформа Гувьон Сен-Сира вызвала оживленную полемику в Палате депутатов и в прессе. Брошюры и журнальные статьи касались не только организации армии, но и многих более важных вопросов идеологии.

Еще в 1817 г. «Censeur Europeen», один из самых левых журналов эпохи, напечатал большую статью Шеффера (С. F. Scheffer) «О народной милиции и постоянных армиях», излагавшую немецкую рецензию на книгу Роттека. «Постоянные армии и наемные войска, подчиненные только своим начальникам и обязанные подчиняться им одним, служили лишь для того, чтобы уничтожить свободу наций и сделать законом произвол государей» 9.  Такого мнения держатся либералы всех стран 10. Только народная милиция может охранить свободу народа. Такая милиция возникает стихийно: «Когда речь идет о независимости родины и спасении человечества, врожденное чувство долга заставляет всех граждан взяться за оружие; но участвовать в войнах династических и в войнах государей, — словом, быть завербованным и получать плату, несовместимо ни с свободой, ни с человечностью» 11.  Это подтверждает опыт Французской революции, с одной стороны, и борьба против наполеоновской Империи — с другой. Победу революции дали народные армии французов; Германию освободили народные армии немцев 12.

Армия должна быть национальной и народной. Народной и национальной была римская армия героической эпохи Рима, когда он отстоял свое существование в борьбе против страшных врагов. Карфаген погиб потому, что армии его были наемные. Рим погиб потому, что перестал сражаться собственными силами и завел армии из покоренных народов. Неизбежным следствием этого были деспотизм цезарей, а затем иностранное завоевание. Теперь, освободившись от французского владычества, Германия должна решить вопрос: превратить ли народ в армию, или сделать солдат гражданами? 13  И то, и другое решение приведет к полному единству армии и народа.

____

9. «Censeur Europeen», 1817, t. I, р. 230.

10. lb., р. 228.

11. lb., р. 234.

12. lb., р. 232.

13. lb., р. 232.

[143]

В наемных армиях царит дух повиновения, народными войсками движут честь и преданность. Народ, который предоставляет защищать свою свободу особой группе людей, становится трусливым и оказывается жертвой первого попавшегося проходимца, захватившего в свои руки власть. Не имея возможности противостоять штыкам и пушкам, гражданин теряет чувство собственного достоинства. Им овладевает полная отчаяния покорность. В этой унылой апатии, в этом невольном подчинении гибнет всякая мысль, и люди всем своим видом становятся похожими на бессловесный скот 14.

Шеффер не согласен с Роттеком только в одном: к чему говорить о какой-то особой «чести» народного ополчения, раз защитниками отечества являются граждане, а, следовательно, честь граждан и честь воина одна и та же 15.

Через несколько месяцев в том же журнале Огюстен Тьерри писал, что армия, оторванная от народа, может погубить его 16.

Таким образом, проблема народной армии связывается с проблемами, имевшими другое происхождение и вызывавшими сложные ассоциации. Так вступают в игру понятие «пассивного повиновения», которое из области религии переходит в область социальной психологии, и сословно-дворянское понятие чести, которое приобретает специфически военный смысл.

3

В 1817 г., в связи с подготовлявшейся реформой Гувьон Сен-Сира, была напечатана работа генерал-лейтенанта Тарейра «О природе и организации вооруженных сил, соответствующих представительному правлению» 17.  Пользуясь методом Монтескье, Тарейр утверждал, что организация армии должна соответствовать форме правления и конституции государства. Армия деспота должна быть изолирована от народа, иначе она откажется служить деспоту и станет революционной силой. В свободной стране армия должна быть тесно связана с народом и состоять из людей, готовых защищать свободу. Поражение Наполеона Тарейр объясняет плохой организацией армии: император не допускал самостоятельности в боевых операциях, оберегал ее от общения с народом и не хотел превратить народ в армию и армию в народное ополчение, — Та-

_____

14. lb., р. 233.

15. lb., р. 234.

16. «Vue des revolutions d'Anglelerre». — «Censeur Europeen», 1817, t. V, p. 11—14. При перепечатке статьи в 1835 г. в «Dix ans d'etudes historiques» Тьерри выпустил эти слова.

17.  J.-J. Tarayre. De la nature et de l'organisation de la force armee qui convient a un gouvernement representatif, 1817. «Censeur Europeen», особенно интересовавшийся военным делом, откликнулся и на эту работу. См.: «Censeur Europeen», 1818, t. VI; здесь генерал Тарейр назван маршалом.

[144]

рейр пользуется формулой, бытовавшей со времен Монтескье. Армия свободного народа, т. е. народа, управляющего страной через своих представителей, по самой своей природе чужда того, что называется «честью мундира» или «воинским духом» («esprit militaire»); для такой армии война не может быть ремеслом, специальностью и средством существования. В следующем году Тарейр в новой брошюре повторил ту же мысль: все отделяет современную армию от народа, даже ее организация и характер ее труда. Военная служба превращается в ремесло, а честолюбие является необходимостью. Тарейр утверждает, что воинская повинность не сделает армию народной; самая система набора противоречит независимости и свободам страны. 18

Генерал Ж.-Б. Бертон также протестовал против специализации военного дела. Разделение труда и профессий придумали правительства для того, чтобы подавить народ. Крестьянин пашет, фабрикант производит, женщина прядет, священник гнусавит молитвы, солдат стреляет, — каждая способность, ограниченная и исковерканная таким образом, превращает человека в животное, вращающее свое колесо. Человек становится орудием, послушно исполняющим то, что заставляет его делать рука правящего. Однако уже и теперь можно заметить, что любой гражданин Франции готов стать солдатом, а солдат является гражданином. 19 Бертон мог наблюдать это у своих современников и понять из собственного опыта. Этот «солдат» принимал горячее участие в общественных делах. Через четыре года после напечатания этой книги, в 1822 г., он был гильотинирован за участие в военном заговоре.

В дебатах Палаты депутатов о проекте Гувьон Сен-Сира в январе 1818 г. основное внимание было уделено той же проблеме. Либерал-доктринер» К. Жордан говорил, что армия, которую создаст эта реформа, не будет слепым орудием в руках власти, — она будет армией солдат и граждан одновременно, «вдохновляемой нашими учреждениями». Защищая страну, она также сумеет поддержать законы: «Это будет отечество, вооружившееся для защиты национальных интересов». 20 Ультрароялист Бональд, отвечая Жордану, утверждал, что все национальные армии — Цезаря, Помпея, Ферфакса и Кромвеля — всегда подавляли свободу. 21

_____

18. J.-J. Tarayre. De la force des gouvernements ou Du rapport que la force des gouvernements doit avoir avec leur nature et leur constitution, 1819. «Censeur Europeen» подробно рецензировал и эту книгу. См.: «Censeur Еигорёеп», 1819, t. XII.

19. Berton. Precis historique, militaire et critique des Batailles de Fleurus et de Waterloo. .., 1818. Рецензию см.: «Minerve Frangaise», aout 1818, где Ж.-Б. Бертон назван маршалом.

20. Duvergier de Hauranne. Histoire du gouvernement parlementaire en France (1814—1848), t. V, p. 294.

21. «Moniteur Universe!», 21 janvier 1818. Эти слова произвели такое впечатление, что часто цитировались, иногда без указания имени оратора. Ср.: «Censeur Europeen», 1819, t. XII, р. 97—99.

[145]

Против постоянной, т. е. профессиональной, армии выступали в большинстве случаев либералы. Но вот генерал-лейтенант Максимилиан Ламарк, граф империи, недавно вернувшийся из изгнания, высказал противоположное мнение: «Почтенные писатели все время выступают против постоянных армий. Они считают их несовместимыми с общественной свободой». «Но такие армии, — пишет Ламарк, — необходимы для того, чтобы избежать величайшего несчастья — иностранного владычества» 22. Нельзя утверждать, что они неизбежно становятся орудием деспотизма, и нельзя обвинять в этом французскую армию 23.  После революции «идеи века подобны воздуху, которым мы дышим; дух равенства проникает во все классы, бродит во всех слоях общества... французская армия должна быть и будет народной» 24.  Движущей силой армии является честь, потребность в уважении, жажда славы 25. Здесь честь, очевидно, понята как почет, который является наградой за подвиги.

Откликнулся Ламарк и на больной вопрос о «пассивном повиновении». Он решает его практически: «Внутренняя служба и охрана порядка должны быть поручены только национальной гвардии. Менее суровая дисциплина всегда придает силе характер разумности, и потому повиновение не кажется принуждением» 26.

В 1822 г. армия вновь привлекла к себе внимание в связи с военными заговорами и мятежами, происходившими в Бефоре, Ларошеле, Сомюре, Кольмаре. 19 марта в Палате депутатов генерал Жерар заявил, что армия принуждена стать орудием подавления народа. В бурных, последовавших затем прениях один из самых пылких депутатов крайней левой Манюэль заявил, что «войско не всегда должно подчиняться приказам командиров». Депутат крайней правой, генерал Донадье, прославившийся жестокостями при подавлении восстания 1816 г., утверждал, что ответственность за все деяния армии несет только командир, — иначе каждый солдат должен был бы стать законоведом, чтобы не нарушить закона. Генерал Фуа парализовал дискуссию, задав вопрос: должен ли солдат повиноваться, если его командир прикажет ему напасть на короля? 27 В июле того же года в Палате депутатов генерал Демарсе в речи, вы-звавшей необычайный шум, заявил, что в настоящее время солдат превратился в шпиона, в провокатора, в палача.

«Не думаете ли вы, — писал Баланш в 1827 г., — что солдат должен хотя бы заколебаться, когда его оружие направляют против граждан его

_____

22. Max. Lamarque. Necessite d une armee permanente et projet d’une organisation de l'infanterie, plus economique que celle qui est adaptёe dans ce moment, 1820, p. III.

23. lb., p. 73.

24. lb., p. 76—77.

25. lb., p. 26.

26. lb., p. 110.

27. Duvergier de Hauranne, op. cit., t. VI, p. 649—654.

[146]

страны? Не желали бы вы, чтобы он знал, почему он должен выступить в защиту закона? Нравственно ли превращать человека в слепое орудие?» 28

В 1823 г. произошло вторжение французских войск в Испанию, долго подготовлявшееся дипломатией. Веронский конгресс окончательно решил вопрос: подавить Испанскую революцию и восстановить абсолютную монархию было поручено Франции. Испанские конституционалисты были уверены, что французская армия не перейдет Пиренеи, чтобы уничтожить конституцию, добытую самой Францией после стольких трудов. Французские власти не доверяли армии и чистили ряды командного состава, подсылая шпионов, смещая старых офицеров и назначая молодых и неопытных, беспокоясь об исходе войны. Либералы обращались к солдатам с воззваниями, пытаясь пробудить в них дух неповиновения и бонапартистские воспоминания. Тогда-то Беранже и написал для распространения в войсках знаменитую песенку «Nouvel ordre du jour». Война была начата и кончена, испанцы приведены к покорности, и никто во французской армии не подумал о том, чтобы сопротивляться приказам командиров и повернуть штыки назад. Имеет ли армия свое мнение, свои гражданские взгляды? Или это просто оружие, которое убивает не размышляя? И не заключается ли «воинский дух» («esprit militaire») только в том, чтобы беспрекословно убивать и умирать?

В 1823 г. эти вопросы едва ли могли волновать Виньи с той же силой, что в 1830—1834 гг. Он считал цели войны справедливыми, армия казалась ему монолитной, а либеральный образ мыслей — почти преступлением 29.  Но для либералов 1820-х годов дело было сложнее. Почему солдаты прошли Испанию не задумавшись? Разгадать эту загадку и понять смысл происходивших в армии процессов было чрезвычайно важно. Еще в конце Реставрации умеренно-либеральный журнал «Revue Franfaise» доказывал, что армия 1823 г. была национальной и народной, что это не было повиновение пассивное, что она следовала традициям и убеждениям, не заключавшим в себе ничего непатриотического. Автор настаивал на том, что армия может иметь мнения, противоречащие мнениям командира 30.

После окончания кампании, чтобы увеличить численность армии, министерство решило продлить срок службы. Выступив на обсуждении

_____

28. P.-S. Ballanche. Essais de palingenesie sociale. Tome premier. Prolegomenes, 1827,    p. 234.

29. О его отношении к либералам города По в 1824 г. см.: Suzanne Poque. «.Une tres serieuse affaire»... Vigny et les jeunes liberaux bearnais en 1824. — «Revue d'histoire litteraire de la France», 1953, № 2; Pierre Angrand. Le capitaine de Vigny dans La servitude militaire. — «Europe», octobre 1964

30. Статья о книге: Florentin Galli, aide-de-camp du glneral Mina. — «Revue Frangaise», 1828,    № 3. p. 144 passim.

 [147]

проекта в Палате депутатов, генерал Фуа объяснял его желанием отучить солдата от гражданской жизни, оторвать его от народа и тем самым превратить его в орудие деспотизма 31.

В 1828 и с еще большей силой в 1829 г. в Палате депутатов возник спор об иностранных наемных войсках. Ораторы левой настаивали на том, что королевская лейб-гвардия должна состоять из французов, а не из наемных швейцарцев. После долгих дебатов швейцарские войска все же были сохранены.

Гувьон Сен-Сир в своей программной записке утверждал, что самое главное для боеспособности армии — патриотизм. Эту мысль он проводил и в своих военных сочинениях. Так же как многие другие специалисты военного дела, он сожалел о том, что исчезли названия полков по провинциям, где они набирались, и заменены ничего не значащим номером: «Ничто не напоминает войскам их родину, которую они призваны защищать. .. Кое-кто еще смеет утверждать, что так можно воспитать честь мундира; но всем известно, что такое честь мундира и насколько она ниже национального чувства» 32.

Все эти дискуссии имели своею целью создание народной армии, будь то постоянное войско или народное ополчение. Добровольная армия, или народное ополчение, в различных, определявшихся обстоятельствами формах в истории Франции не была новостью. Еще в XII в., при Людовике Толстом, городские коммуны имели свое ополчение, которым широко пользовались. Городская гвардия была организована во время революции, накануне взятия Бастилии. При сменявших друг друга режимах она пережила различные трансформации, почти всегда становясь на сторону прогрессивных идей. Наполеон пытался воспользоваться национальной гвардией в 1813 г., во время своих последних неудач, а в 1814 г. она защищала Париж от коалиционных войск. Во время Реставрации, очищенная от нежелательного элемента, она все же сохраняла верность конституционным началам и засвидетельствовала это в течение всего периода. В 1827 г., во время парада на Марсовом поле, национальная гвардия встретила Карла X криками: «Да здравствует Хартия, долой министров и иезуитов!», за что на следующий же день была расформирована. Роспуск гвардии вызвал песенку Беранже «Национальная гвардия». Тогда же в Палату депутатов было направлено множество петиций с просьбой восстановить национальную гвардию, а в 1828 г. вопрос о петициях и о гвардии бурно обсуждался в Палате депутатов 33.

_____

31. См.: Duvergier de Hauranne, op. cit., t. VIII, p. 3.

32. Gouvion Saint-Cyr. Memoires pour servir a l'histoire militaire sous le Direc- toire. le Consulat et I'Empire, t. I, 1831, p. 6. To же утверждал M. Ламарк в 1820 г. См.: Max. Lamarque. Necessite dune armee permanente..., 1820, p. 97—98.

33. Duvergier de Hauranne, op. cit, t. IX, p. 609 ss.

[148]

После революции 1830 г. национальная гвардия также отличалась «свободой мнений» и во время процесса министров Карла X не оправдала доверия правительства. Судимых министров пришлось при помощи линейных войск похитить из-под ее охраны и заключить в Венсен 34.

Таким образом, национальная гвардия как будто доказала истину, которую с такой страстью отстаивали либеральные публицисты: народной армии не угрожает то, что называлось «пассивным повиновением», т. е. превращение в нерассуждающее орудие начальства.

4

Учение о «пассивном повиновении» имело долгую историю в богословской литературе. Повиновение почиталось высшей из всех христианских добродетелей и величайшей заслугой перед богом, потому что добродетель эта была одной из самых трудных 35.  Рассуждение оказывалось ее врагом, так как оно толкало к мятежу. В основе ересей и Реформации лежало «самостоятельное исследование» («examen personnel»), и против этого врага боролся Боссюэ 36. Пассивное повиновение давалось с трудом, в результате тонко разработанных приемов самоанализа и духовного самоистязания. Св. Бернард различал три формы повиновения: в поступках, в воле и в разуме. Нужно было беспрекословно повиноваться приказанию высших, даже когда оно казалось отвратительным и ужасным, повиноваться добровольно, всей волей и сердцем. Более того — и это считалось наивысшим достижением добродетели, — нельзя было размышлять о справедливости или целесообразности приказания, толковать его и даже стараться понимать его; это и было повиновение в разуме. Повиновение должно быть «слепым». Таково это, по определению Бурдалу, «постоянное мученичество», и оно героично 37.  «Как труп в руках начальства» («Perinde ас cadaver») — это правило иезуитов точно формулировало тенденцию католической богословской мысли. Политический смысл этого лозунга совершенно очевиден.

«Пассивное повиновение» по отношению к армии было предметом обсуждения уже в первые годы века. Это вполне понятно: солдаты революционной армии часто — и не без основания — подозревали своих командиров в измене, так как почти весь командный состав был дворянского происхождения. Поэтому критика действий командира, непослуша-

_____

34. См.: Paul Thureau-Dangin. Histoire de la monarchic de Juillet, t. I, 1884, p. 144—145.

36. Bourdaloue. Exhortation sur I'obeissance religieuse. В кн.: Bourdaloue. Exhortations et instructions chretiennes, t. I, 1723, p. 259.

36. Bossuet. Histoire des variations des eglises protestantes, passim.

37. Bourdaloue, op. cit, t. I, pp. 259—260, 265, 281, 292—293

[149]

ние, даже восстания и мятежи были явлением нередким, вплоть до реформ 1793—1794 гг.

Напротив, наполеоновская армия, так же как наполеоновская Франция, служила образцом пассивного повиновения: миллионы двигались, бросались на неприступные крепости, теряли жизнь, подчиняясь воле одного человека, не рассуждая и не сомневаясь ни в чем.

Борьба с пассивным повиновением в разных планах проходит сквозь эпохи Реформации и Просвещения. Монтескье, изучая наиболее целесообразные формы общественной жизни, утверждал, что «абсолютное повиновение предполагает невежество того, кто подчиняется; оно предполагает также невежество и того, кто повелевает» 38.  И невежество, и повиновение, по мнению Монтескье, свойственны только деспотическому строю.

Выступая против пассивного повиновения, просветители имели в виду и старую христианскую добродетель, выращивавшуюся на развалинах испытующего разума ради полного предания себя божественной воле. Мадам де Сталь находила, что «солдаты имеют нечто общее со священниками: сходство в том, что они не считают своей обязанностью пользоваться разумом» 39.  Мио де Мелито назвал католических священников «учителями пассивного повиновения» 40.

Мадам де Сталь уже в 1799 г. отождествляла «воинский дух» (или «честь мундира») с пассивным повиновением. Этот дух противоречит свободе, утверждала она, он «вызывает ненависть к рассуждению, которое кажется уничтожением дисциплины» 41.  Распространением просвещения она хотела гарантировать Французскую революцию от «воинского духа». Очевидно, политика Конвента и солдаты Ожеро в событиях 18 фрюктидора подсказали ей эту мысль 42.

Бенжамен Констан в своей книге «О духе завоеваний» много места уделил пассивному повиновению. По его мнению, завоевательная политика Наполеона была немыслима без этого повиновения, которое «смутило разум нации, извратило ее способность суждения и перевернуло все ее понятия» 43.  Мадам де Сталь обвиняла Бонапарта в том, что он «исковеркал» французский национальный характер, введя свою систему пассивного повиновения не только в армию, но и в общественную жизнь 44. Завоевание Европы — и здесь Сталь следует Б. Констану, с которым

_____

38. Montesquieu. De l'esprit des lois, I. IV, ch. 3.

39. Madame de Stаёl. Des circonstances actuelles qui peuvent terminer la Revolution et des principes qui doivent fonder la rlpublique en France (1799), p.p. John Vienot, 1906. p. 311.

40. Цит. по: Paul G a u t i e r. Madame de Stael et Napoleon, 1903, p. 78.

41. Madame de Stael. Des circonstances actuelles ..., p. 203.

42. См.: Edouard H e r r i о t. Un ouvrage inedit de Madame de Stael..., 1904, p. 43 n.

43. Benjamin Constant. De l'esprit de conquete et de l'usurpation, dans leurs rapports avec la civilisation europeenne, ch. VIII, [1813].

44. См.: Paul G a u t i e r. Madame de Stael et Napoleon, p. 78.

[150]

мыслила одинаково почти во всех важных вопросах, — было возможно только потому, что французская армия разучилась мыслить самостоятельно. Наполеон хотел сделать «из военных некую отдельную от народа корпорацию, которая никогда не могла бы с ним объединиться. Таким образом, несчастные народы имели дело с двумя врагами — своими собственными войсками и войсками иностранными, потому что военным были запрещены все гражданские добродетели» 45.

В 1827 г. в сборнике под названием «Вечера в Нейи» была напечатана драма, посвященная удивительному эпизоду эпохи Империи — заговору Мале 46. Генерал Мале, пронесший сквозь всю Империю ненависть к деспотии и революционную идеологию, задумал единолично совершить государственный переворот. Предприятие это не удалось, и Империя была спасена только потому, что один человек проявил самостоятельность и не поверил поддельному приказу за подписью и печатями, который был представлен ему генералом Мале. «Пассивное повиновение» едва не погубило государство, а спасло его неповиновение, самостоятельная мысль, «самостоятельное исследование». «Revue Francaise» подробно останавливается на этом вопросе, делая из пьесы далеко идущие выводы 47.

Борьба с пассивным повиновением, происходившая в 1820-е годы, велась либеральной оппозицией и была направлена против Реставрации. Нужно было завоевать армию, воспитать ее в либеральном духе, чтобы, с одной стороны, режим не мог рассчитывать на ее поддержку, с другой — чтобы обеспечить при возможной революции ее активную помощь. Военные заговоры начала 1820-х годов, как и события 1827 г., должны были привести либералов к этой мысли. О воспитании армии в таком духе думали и декабристы, исподволь готовя восстание 48.

Но здесь возникала другая трудность: уничтожая пассивное повиновение, можно было расшатать дисциплину и вызвать в армии анархию. В 1818 г., в Ване, какой-то богатый купец, состоявший в V роте национальной гвардии, явился на службу в плохой одежде и демонстративно пренебрегал своими обязанностями. Генерал приказал ему надеть мундир национальной гвардии, на что тот ответил: «Я подумаю». Весьма либеральный «Censeur Europeen» откликнулся на это событие в статье 1818 г., так как оно характеризовало анархические настроения в тех войсках, на которые либеральная оппозиция особенно рассчитывала 49.

_____

45. Madame de Stael. Considerations sur les principaux evenements de la Revolution francaise, ch. XIV. — Oeuvres posthumes de Madame de Stael, 1844, p. 232.

46. Une conjuration sous l'Empire.— Les soirees de Neuilly, par madame la vicomtesse de Chamilly, 2 m., 1827. Под псевдонимом виконтессы де Шамильи печатались два автора — Дитмер и Каве.

47. См.: «Revue Francaise», 1828, № 2, pp. 253—255. Автор статьи—Сен-Марк Жирарден.

48. См.: В. Г. Базанов. Ученая республика. М.—Л., 1964.

49 «Censeur Europeen», 1818, t. VII, pp. 322—323.

[151]

Если в 1827 г., после знаменитого парада, ультрароялисты имели право жаловаться на «моральный упадок» в национальной гвардии и, следовательно, на отсутствие повиновения, то либералы накануне Июльской революции сетовали на моральный упадок в армии, намечавшийся в результате плохой оплаты военных, нищенской пенсии и всех тех бед, ликвидировать которые пыталась реформа Гувьон Сен-Сира 50.

Борьба июльских повстанцев с войсками вновь поставила вопрос о характере и судьбах армии в современном обществе. Правительство Бурбонов не пользовалось популярностью и среди кадровых военных даже в Королевской гвардии. Многие генералы и офицеры могли бы сказать то, что говорил знаменитому ученому Араго маршал Мармон 27 июля 1830 г.: «Безумцы довели дело до последней крайности. Вы огорчены только как гражданин, как француз. Но каково же мое положение! Как военный, я, может быть, пойду на смерть из-за поступков, для меня отвратительных, ради людей, которые так долго и словно нарочно выводили меня из себя» 51.  Приняв командование армией, Мармон повиновался чувству чести, которое он понимал приблизительно так же, как Виньи, выразивший это в своем дневнике в те же июльские дни.

Большая часть Королевской гвардии осталась верной Бурбонам. Некоторые командиры отправили прошение об отставке, считая ордонансы незаконными. Граф де Латур-Дюпен подал такое прошение министру Полиньяку с протестом против зверств, которые совершают министры от имени короля 52.

Армию можно было бы назвать ненародной, так как она сражалась с народом. Но она сражалась неохотно, и некоторые части переходили на сторону повстанцев. Так поступили, например, 5-й и 53-й полки, когда толпа стала увещевать их отказаться от «пассивного повиновения» и повиноваться долгу гражданина 53.  Иногда солдаты давали патроны народным бойцам, чтобы они могли продолжать сражение 54.  Как бы то ни было, но Июльская революция была победой стихийно возникшего народного ополчения над постоянной армией.

После Июльской революции и утверждения нового режима положение сильно изменилось. Дисциплиной, воинским духом, нерассуждающим повиновением или отсутствием гражданского чувства у солдата объяс-

_____

50. De l'organisation militaire de la France. — «Revue Francaise», 1829, № 12, pp. 92 ss.

51. Араго привел эти слова на процессе министров Карла X в декабре 1830 г. См.: Duvergier de Hauranne, op. cit., t. X, p. 539. Ср. разговор Мариона с Лафитом в те же дни: Louis Blanc. Histoire de dix ans, IVе ed., t. I, 1846, pp. 167, 169.

52. См.: Louis Blanc, op. cit, t. I, p. 158.

53. Duvergier de Hauranne, op. cit., t. X, p. 574. О поведении войск на основании устных рассказов см.: Louis В 1 а п с, op. cit., t. I, p. 181, и др.

54. Duvergier de Hauranne, op. cit., t. X, p. 569. Множество эпизодов такого рода печатала пресса в первые месяцы после революции.

[152]

няли роль армии в подавлении многочисленных восстаний начала 1830-х годов. Зверства солдат на улице Клуатр-Сен-Мерри (1832) и на улице Трансноннен (1834) произвели сильнейшее впечатление и в известной мере определили общественные настроения эпохи. Как раз в тот момент, когда по всей Франции прокатилась мощная волна восстаний и Виньи писал свою книгу, Стендаль набрасывал роман, герой которого, Люсьен Левей, кавалерийский офицер, оставляет армию, так как не хочет сражаться с рабочими и женщинами и подавлять голодные восстания. В том же романе говорится, что министры пытались восстановить солдат против рабочих, тогда как между теми и другими существует взаимная симпатия 55.

В 1834 г. Ламенне в своей знаменитой книге «Слова верующего» благословляет солдата, сражающегося за интересы народа, и вместе с тем проклинает все то, что считалось основой каждой регулярной армии. Сатана, «король тех, кто притесняет народы», советует тиранам установить воинскую повинность и дать новобранцам двух идолов, которые назовутся Честь и Верность, и закон, который назовется Пассивное повиновение. И дети народа подняли руку на народ, резали своих братьев, заключали в оковы отцов. И когда им говорили: «Во имя всего святого, подумайте о несправедливости, о жестокости того, что вам приказывают», они отвечали: «Мы не думаем, мы подчиняемся». И когда им показывали бога, создавшего человека, и Христа, который его спас, они восклицали: «Это боги родины; наши боги — это боги ее хозяев: Верность и Честь» 56.

Ламенне с крайней резкостью формулировал «роковые вопросы», возникшие (в который уже раз!) в Палате депутатов в апреле того же 1834 г. Министерство предложило увеличить жалованье тем военным, которые присоединились к Наполеону во время Ста дней. Ламартин назвал это предложение антигосударственной акцией: «Это была бы награда анархии, вооруженному восстанию; это значило бы утверждать как единственный принцип право на мятеж, если ему сопутствует удача» 57.

Уже в 20-е годы делались попытки отменить военную юрисдикцию и подчинить войска гражданским законам. Этого желали те, кто обращал большее внимание на связь армии с народом, чем на военную дисциплину, те, кому страшнее казался деспотизм, чем анархия. О единой юрисдикции говорил, в частности, П.-С. Баланш, оказавший значительное влияние на общественную мысль 1820—1830-х годов. Одобряя закон о воинской повинности, Баланш считал необходимым судить военных

_____

55. См.: Stendhal. Le Rouge et le Blanc (Lucien Leuven). Ed. Bossard, 1929, pp. 545—546.

56. Paroles d'un croyant, ch. XXXV.

57 Речь от 25 апреля 1834 г.: A. de Lamartine. La France parlementaire, t. I, pp. 48—49.

[153]

судом присяжных, за исключением только военного времени: «Солдаты всегда должны быть гражданами и иметь все их права» 58.  Вопрос этот, беспокоивший тех, кто хотел как можно более полного слияния войска с народом, приобрел острый смысл при обсуждении так называемого «Закона о разделении» («loi de disjonction») в Палате депутатов в 1837 г. Но это было уже после того, как книга Виньи вышла в свет 59.

Если публицисты, рассуждавшие о военных проблемах в журнальных статьях и рецензиях и настаивавшие на связи армии с народом, апеллировали преимущественно к долгу гражданина, чувству семьи и т. д., то военные, придерживавшиеся тех же взглядов, чаще говорили о воинской чести, вкладывая в этот термин приблизительно то же содержание.

Понятие чести в контексте новых идей сильно трансформировалось. В XVIII веке, хотя бы у Монтескье, книга которого оставалась руководством еще в первые десятилетия XIX века, честь имела феодально-сословный характер. Это было чувство, определявшее движущую силу монархий и противопоставленное республиканской добродетели. Затем понятие чести лишилось своего сословного характера и приобрело характер, так сказать, профессиональный — стало принципом поведения военной касты, заключавшимся, кроме всего прочего, в повиновении начальникам и верности присяге. Наконец, уже в 1820-е годы, в связи с развитием во Франции новых этических учений, честь стала трактоваться как нравственный долг, повеление, которое понималось в отношении к армии более строго и более формально, чем в отношении гражданских лиц.

Эта эволюция понятий, определенная происходившими во Франции процессами, получила свое отражение и в военных рассказах Альфреда де Виньи. Следя за движением общественной мысли и особенно интересуясь судьбой армии, Виньи должен был разрешать вопросы, поставленные эпохой и обсуждавшиеся в сотнях статей, брошюр, речей и воспоминаний.

5

27 июля 1830 г. на улицах Парижа происходили бои. Началась Июльская революция. «Я счастлив тем, что оставил армию», — записывает Виньи в своем дневнике. Дворянская честь, казалось бы, предписывала ему вернуться в свой полк и защищать династию, которой он присягал. Но он пытается убедить себя, что ничем Бурбонам не обязан: «Я рассчитался с Бурбонами, отдав им тринадцать лет службы, плохо возна-

_____

58. P.-S. Ballanche. Essais de palingenesie sociale, 1827, pp. 229—235. О влиянии Баланша на Виньи см.: Le Hire. J. Ballanche et Vigny. — «Revue des sciences humaines», avril—juin 1948.

59. См.: A. de Lamartine. Sur la juridiction militaire (речь от 2 марта 1837 г.). — La France parlementaire, t. I, p. 297 ss. Краткое изложение дискуссии см.: Louis Blanc. Histoire de dix ans, t. V, ch. VII.

[154]

гражденной». Теперь он не будет принимать участие в войне с народом. Бурбоны неправы. Они не понимают свою эпоху. Карлом X правят придворные старухи и фавориты.

Виньи не знает, как поступить, и в течение трех дней убеждает себя, что должен сидеть дома. «Почему короля нет в Париже? Почему не видно Дофина?» — пишет он в дневнике. В ордонансах, вызвавших революцию, искажен смысл Хартии: согласно Хартии король издает приказы и распоряжения для исполнения законов, а тут король нарушил законы. «В чем заключается мой долг? Защищать мою мать и мою жену. Кто я? Капитан в отставке. Я оставил службу пять лет тому назад. Двор ничего не дал мне за все время моей службы. Мои книги не встречали одобрения, они казались возмутительными». Он получил от Бурбонов только один чин, и тот за выслугу лет. Личных связей между ним и династией уже не существует. И все же! «И все же, если король возвратится в Тюильри и Дофин станет во главе войск, я пойду на смерть вместе с ними... Я приготовил свой старый мундир. Если король призовет всех офицеров, я пойду». Во имя чего? Справедливости, правды, государства? Нет! «Его дело неправое, он впал в детство, так же как весь его род, — впал в детство по отношению к нашей эпохе, которой он не понимает. Почему мне показалось, что я должен умереть за него? Нелепость! Он не узнает ни о моем имени, ни о моем конце. Но отец, когда я был еще ребенком, во времена Империи, давал мне целовать крест святого Людовика: суеверие, политическое суеверие, не имеющее под собой почвы, ребяческое, старый предрассудок дворянской верности, семейной преданности, нечто вроде вассальных уз, родства раба с господином».

Виньи хочет отбросить этот «предрассудок». Он отлично понимает, что в его преданности династии нет ничего разумного, что, сражаясь за Бурбонов, он защищал бы несправедливое, вредное дело. Он ничем им не обязан, он расквитался с ними вполне, — хватит с них тринадцатилетней службы без повышения! Эти расчеты могут показаться утилитарными и даже низкими, если не учесть цели, которую Виньи преследует: освободиться от предрассудка или хотя бы понять, что это предрассудок, предрассудок чести.

«С сегодняшнего утра идет бой. Рабочие смелы, как вандейцы; солдаты храбры, как Императорская гвардия. И там, и здесь — французы. Пыл и сообразительность, с одной стороны, честь — с другой». Честь против права и против закона. Но это уже честь не феодальная, а военная. В эти «три славных дня» Виньи должен был различать два вида чести, близко соприкасающиеся, но по своей природе и своему происхождению различные. Уже теперь честь дворянская будет признана чистым предрассудком, а честь военная будет осмыслена совсем иначе. Через несколько дней, 9 августа, он празднует свое нравственное освобож-

[155]

дение: «Французы — республиканцы. Я сам больше республиканец, чем кто-либо, — теперь, когда слабость Карла X и Дофина, которые не пожелали сражаться, освободила меня от предрассудка привязанности к ним».

Размышления, которым Виньи предавался в то время, когда стреляли ружья и горели дома, были, очевидно, подготовлены долгими дискуссиями 1820-х годов, эволюцией общественной и философской мысли. В этом плане и нужно рассматривать проблематику книги.

Действительно, воспоминаний о лично пережитом в ней очень мало. Если есть в ней что-нибудь личное, то только обстановка военного быта с его гарнизонной тоской и чувство одиночества в годы, проведенные в армии, как в монастыре, когда он был оторван от привычного общества, литературных бесед и парижской цивилизации, — «время, проведенное в лишениях или в рабстве».

Характеризуя роль «гладиатора», которого правительство, не разбираясь, кто прав, кто виноват, посылает для усмирения восстаний, Виньи имеет в виду, кроме Июльского, бесконечные восстания 1830—1834 годов, прокатившиеся по всей Франции от Лиона до Парижа. В уличных боях погибали солдаты и офицеры, оставшиеся в живых мстили повстанцам со страшной жестокостью. Книга возникла из этих впечатлений.

Это явствует из писем и дневников Виньи. «Мученичество гвардии в продолжение трех дней»,— записывает он в 1832 г., имея в виду «три славных дня» революции 60.  Предлагая книгу для напечатания, Виньи пишет редактору журнала «Revue des Deux Mondes» Бюлозу: «Мне кажется, следовало бы объявить 15 января или 1 февраля о появлении исторического произведения, которое я еще не предполагал печатать; но сюжет его напоминает последние события во Франции, и потому оно должно вызвать к себе некоторый интерес» (23 декабря 1832 г.). «Когда вы узнаете содержание этого произведения, вы поймете, как важно напечатать его поскорее отдельным изданием», — писал Виньи Бюлозу, связывая содержание своего романа с последними событиями. Речь идет не только об Июльской революции, но и о баррикадах на улице Клуатр-Сен-Мерри (5—6 июня 1832 г.), при взятии которых войска проявили необычайную жестокость, перебив не только пленных, но и жителей соседних домов. Героизм повстанцев и озверение солдат вновь заставили размышлять на ту же тему: «солдат и народ». «Солдат — это народ, — записывала Жорж Сайд свои впечатления от этих событий много лет спустя,— дисциплина не способствовала развитию его разума, она могла бы только заставить его отречься от разума» 61.

_____

60. Servitude et grandeur militaires. Introduction, Sommaire bibliographique, notes et releve des variantes par Frangois Germain. Ed. Gamier freres, 1965, p. 230. (В дальнейшем при ссылках на это издание: Servitude Gamier).

61. George Sand. Histoire de ma vie, t. IV, 1879, p. t13.

[156]

В том же 1832 г. Виньи задумал роман под названием «История Монка». Монк, главнокомандующий английских республиканских войск, преданных республике, в результате долгих стараний помог возвращению Стюартов и Реставрации монархии (1660). «Как нужно поступать при перемене правительств, будучи военным», — записал Виньи в своем дневнике. Монк был предателем. Что думал Виньи о Мармоне, герцоге Рагузском, и его поведении в 1814 и 1830 годы? Очевидно, и этот замысел был подсказан недавними событиями и ситуацией 1832 г., когда земля колебалась под новым Июльским троном.

В первой же главе книги определена ее задача: показать «все то дикое и отсталое, что сохраняется при вполне современном устройстве постоянных армий, где солдат полностью отделен от гражданина, где он несчастен и ожесточен, ибо чувствует всю незавидность и нелепость своего положения». Такова проблема: воин — не гражданин, армия не живет жизнью народа, и солдат оказывается отщепенцем, гладиатором, жертвой и палачом одновременно.

Когда-то война была жестока, и побежденный подвергался уничтожению, поэтому все граждане были готовы к обороне и, следовательно, весь народ представлял собою войско. Теперь война мирным гражданам не угрожает ни смертью, ни рабством, и военное дело стало профессией людей, оторванных от полезного труда, чтобы жить в праздности и подчинении. Это постоянные армии.

Записи дневника начиная с 1832 и вплоть до 1834 г. говорят о наемных, постоянных, национальных армиях. Виньи хотел писать «историю современных армий», он характеризовал «дух» солдата, который совершенно подобен «духу» генерала, говорил о «безнравственности» наемного воина, о его безразличном отношении к цели войны 62.  Постоянная армия является бедствием, неизбежным в современном мире. По мнению Виньи, самый принцип ее существования в том, что она подчинена правительству, а правительство создано для того, чтобы подавлять народ или большую часть его. Поэтому постоянная армия всегда будет средством подавления, в известном смысле военной полицией. Он не верит, что армия Наполеона была народной, не верит, очевидно, и тому, что народной была армия, вторгшаяся в Испанию в 1823 г.

Армия может стать народной только тогда, когда народ будет армией,— как было когда-то в древнем Риме и в городских коммунах феодальной Европы. Пусть народы перестанут воевать и живут в братском согласии, или же пусть вооружаются все, от шестнадцатилетнего ребенка до восьмидесятилетнего старика, — только тогда «мы (т. е. военные. — Б. Р.) станем братьями наших братьев, согражданами наших сограждан, а не

_____

62. Servitude Gamier, p. 228—229 passim.

[157]

обагренными кровью актерами вечной трагедии, — игры, которую народы навязывают друг другу» 63.

Но народные армии, армии-народы в современном обществе невозможны: «Думаю, что для человечества было бы более почетно, если бы дух Свободы, порожденный деятельностью, не был уравновешен духом Рабства, вызываемым ленью. Но такова слабость нашей природы, слабость, вследствие которой миром владеет столько узаконенных нелепостей». Восток благодаря своему климату — родина рабства. На Западе и Севере действует дух Свободы, но только по временам. «Леность ума и тела порождает дух Рабства, но вместе с тем, открывая простор для деятельных, умов, создает великие деяния. Да, но эти деяния всегда поворачивают историю вспять» 64.

Виньи имел в виду «великих людей», полководцев, «кондотьеров» нового времени и в особенности Наполеона, образ которого всегда стоял на фоне всех философско-исторических размышлений эпохи.

«Философия» великого человека получила свое выражение в третьем эпизоде книги, в «Камышовой трости». Из этого эпизода явствует, что влияние великих людей, порождающее «сеидизм», приносит вред и возвращает народы к пройденным уже этапам — от свободы к деспотии.

Война — бедствие, но отнюдь не неизбывное. Виньи с негодованием говорит о теориях Жозефа де Местра, официального теоретика ультрароялизма, утверждавшего вечную греховность человека и вечную необходимость казней, убийств и войн как отмщения за первобытный грех. «Неверно, будто земля жаждет крови, — полемизирует он с Жозефом де Местром. — Война осуждена богом и проклинаема даже теми людьми, которые непосредственно участвуют в ней и которых она приводит в тайный ужас» 65.  Когда-нибудь войны прекратятся, — это произойдет тогда, когда в обществе и на земном шаре не будет противоположных интересов. Когда-нибудь армия сольется с народом, но это осуществится при двух условиях: когда все человечество объединится и составит один народ и когда этот единый народ будет единодушен во взгляде на формы общественной жизни. Только в таком случае не нужно будет ни защищать страну от иностранного нашествия, ни подавлять одну часть народа на пользу другой его части. А до тех пор будут существовать и нести свою участь подневольные бойцы-профессионалы, идущие на смерть по приказу правительства, и толпа будет их прославлять и презирать, как гладиаторов древнего Рима 66.

____

63. Запись начала 1830-х годов. — Servitude Garnier, p. 237. Ср. запись об армии древнего Рима: ib., р. 231.

64. Август 1834: Servitude Garnier, p. 234.

65. О споре Виньи с Ж. де Местром см.: F. Baldensperger. Joseph de Maistre et Alfred de Vigny. В кн.: F. Baldensperger. Alfred de Vigny, Contribution a sa Biographie intellectuelle, 1912.

66. См. запись, датируемую августом 1834 r.— Servitude Garnier, p. 235—236.

[158]

Июльская монархия боялась войн и не доверяла армии, чувствуя, что в любую минуту она может повернуть фронт и уничтожить режим. С другой стороны, Виньи, так же как многие другие либералы и легитимисты, думал, что эпоха «великих людей» прошла, что при современном демократизме люди сравнялись по своим талантам и образованию, а представительное правительство не допустит захвата власти каким-нибудь слишком энергичным себялюбцем. Вот почему престиж армии падает, а постоянные войска стесняют даже тех, кто командует ими. Об этом он говорит в заключительной части, завершающей не только книгу, но и длинный ряд размышлений, которым он предавался в течение нескольких лет. В отношении ближайшего будущего он ошибался: пацифизм 1830-х годов не был гарантией «вечного мира», а конституция не предохраняла от политического авантюризма. Но уверенность в том, что «вечный мир» наступит с исчезновением социальных противоречий и человечество станет единым в своих потребностях и интересах, свидетельствует о глубоком понимании занимавшей его проблемы. Он был далек от радужных иллюзий людей, считавших, что очередная перемена правительства приведет с собою золотой век. Но все же, по его мнению, ждать осталось недолго. «Это давно уже должно было произойти», — пишет он, и теперь, через сто тридцать три года после того, как были написаны эти слова, Альфреда де Виньи можно было бы счесть оптимистом.

Вся книга проникнута надеждой на исцеление от этого общественного зла. «Я не слишком верю в благотворность внезапных преобразований, но ясно представляю себе пользу постепенных улучшений. Когда к больному месту приковано всеобщее внимание, исцеление наступает быстро». Виньи указал на эту язву, формулировал проблему и тем надеялся облегчить ее решение.

В черновых записях Виньи определяет роль писателя в решении социальных вопросов: «Мысль поднята до высшего обобщения лирическим поэтом; она доказана драматургом или философом, внедрена в жизнь государственным деятелем. Она поддержана и утверждена кровью солдата» 67.  Своими рассказами Виньи, очевидно, хотел поднять и обобщить эту «мысль», а присоединенными к ним рассуждениями «доказать» ее. Однако, читая книгу, трудно определить, в каких частях, повествовательных или философских, больше лиризма или драматизма, доказательства или «высшего обобщения».

Пока война будет исторической необходимостью, пока армия существует, Виньи хотел бы «отвести от Солдата проклятие, которое зачастую готов бросить ему в лицо любой из граждан, и испросить у Нации прощение для Армии».

_____

67. Servitude Garnier, p. 227—228.

[159]

Армия заключает в себе нечто героическое. Героическое не только в том, что она идет на смерть в поисках слг(вы или наград. Смысл ее — самоотречение.

Армия — жертва современного общества, она отстает от общего развития народа, и каждый военный в сравнении с другими людьми кажется чем-то вроде ребенка. Ее венец — венец терновый. Самое тяжелое для нее — это пассивное повиновение, о котором так много говорили. В 1830 г. Виньи ощутил и эту необходимость военной психологии. Через несколько дней после того как закончились уличные бои, 11 августа, он записал в своем дневнике: «Пока существует армия, к пассивному повиновению нужно относиться с уважением».

Виньи и здесь вступается за армию, оправдывая то, что особенно раздражало либералов. Без пассивного повиновения существование армии немыслимо, так же как современная цивилизация немыслима без армии. Оно предполагает некоторую профессиональную ограниченность ума, отсталость, недалекость этих больших детей, и это тоже делает их жертвами общества. Пассивное повиновение — одно из терний, которые особенно больно ранят чело солдата. Это— «жестокая необходимость», необходимость общественная, жестокая по отношению к солдату. Терновый венец, сравнение с мучениками, монастырское одиночество казармы — все приводит на ум христианское подвижничество. «Пассивное повиновение» Виньи рассматривает как самопожертвование ради идеи. В обществе, погрязшем в расчете, в жажде наживы, в материальных интересах, военная служба, так же как «служба» поэта, является последним убежищем бескорыстия, самоотречения и высшей добродетели, которая здесь получила название Чести.

Пассивное повиновение как будто напоминает сеидизм, о котором Виньи говорит в последнем рассказе. Одно из действующих лиц трагедии Вольтера «Магомет» — Сеид, страстно преданный Магомету, повинующийся любому его приказанию без размышлений и колебаний, отказавшийся от собственного разума и воли. Вот как будто самое настоящее «пассивное повиновение»! Но Виньи видит в сеидизме нечто прямо противоположное. Капитан Рено, герой «Камышовой трости», отрекшись от сеидизма, оказался сознательной жертвой и героем пассивного повиновения. Его страстная преданность Наполеону — явление, типичное для эпохи Империи. Для нескольких поколений Император заменил способность рассуждать, родину, человечество, совесть. Долгий ряд необычайных побед, подчинение Европы, престиж человека, руководящего всей жизнью страны и континента, культ личной храбрости, надежды на быстрое, головокружительное повышение — все это создавало особый тип военного и политического деятеля. «Ненавижу восхищение», — говорит капитан Рено, излечившийся от восхищения великим человеком. История его жизни — это история расставания с «мечтой о героиче-

[160]

ской покорности» и вместе с тем утверждение нового, высшего самоотречения.

В начале 1830-х годов это разоблачение бонапартистских восторгов имело политический смысл. Во время Июльской монархии Наполеон оставался идеальным монархом, которого либеральные круги ставили в пример современному правительству, робевшему во внешней политике, ронявшему престиж Франции в международных конфликтах. Польша, отданная царю, раздавленная австрийской короной Италия, брошенная на произвол судьбы Бельгия, политика невмешательства, рассчитанная только на обогащение и «порядок», — все это вызывало раздражение и возвращало мысль к полной энергии политике человека, так недавно венчавшего Францию небывалой славой. «Франция скучала». Тоска по великой личности и большим политическим акциям, которые могли бы вывести страну из «топтания в грязи», сочеталась с убеждением, что в современной демократии невозможна гегемония одного человека, потому что пропасти между «великим» и «малым» теперь не существует.

Виньи несомненно придерживался этих взглядов, соответствовавших положению дел и в политике, и в литературе. Но он также был убежден в том, что бурная деятельность опасна и вредна для цивилизации.

Как раз в начале 1830-х годов распространяется идея, имевшая тяжелые следствия в общественной, культурной и политической жизни Франции,— идея, утверждающая принципиальное различие между мыслью и действием. Эта идея обнаруживается и в противопоставлении двух произведений Виньи: «Стелло», посвященного людям мысли, и «Неволи и Величия солдата», посвященного людям действия. Капитан Рено после разговора с адмиралом Коллингвудом «понял, как много искусственного заключено в нашем варварском и грубом воспитании, в нашей ненасытной жажде кипучей деятельности». Поспешность, с какой политические деятели и воспламененные ими люди бросаются в действие, не проверив смысла событий и задачи их деятельности, полувековой исторический опыт, истолкованный с умеренно-либеральной точки зрения, заставляли Виньи с осторожностью относиться к действию и передоверять будущее мысли.

Некоторой гарантией от политического авантюризма и безумных акций правительств могло бы быть, по мнению Виньи, более демократичное понимание долга и преданности — преданности и долга не по отношению к одному человеку, овладевшему властью, а к Родине. «Служите идее, а не человеку. Любовь к Родине — идея достаточно высокая, чтобы заполнить ею наше сердце и занять наш разум». Эти слова Коллингвуда запомнил капитан Рено.

Такова разница между сеидизмом и пассивным повиновением, между иррациональным фанатизмом и долгом.

Долг, Честь — оба этих слова Виньи пишет с большой буквы. Честь — громкое слово, более распространенное и, может быть, более понятное,

[161]

чем слово Долг. Честь считалась привилегией дворянства и принимала чисто формальный характер. Монтескье считал ее движущей силой монархий, так же как страх был основой деспотий, а добродетель — основой республик. В этом случае «добродетель» была противопоставлена «чести», как понятие чисто нравственное и неклассовое понятию формальному и сословному. У Виньи понятие добродетели обозначается двумя словами: Долг и Честь.

В том положении, в котором находится армия, осмеянная, дискредитированная частой сменой правительств, неспособная разобраться в тонкостях политической борьбы, которые она разрешает физической силой, она может опереться только на понятие Долга.

Религия перестала существовать. От нее остались только обряд и только знамя, под которым собираются политические партии. «Безразличию к религии» посвятил свою книгу Ламенне, которого Виньи читал постоянно 68. Это «безразличие» свидетельствует об отсутствии нравственных норм и торжестве эгоизма, что было обычной темой моральных рассуждений и литературных ламентаций 1830-х годов. Для Виньи упадок религии был очевиден. В «сумрачном море» современной жизни, равнодушной ко всем нравственным ценностям, Виньи обнаруживает единственную точку опоры — честь. Это не сословная честь, так как она свойственна всей армии, солдату так же, как генералу, вышедшему из недр народа. Она и не профессиональная только, это не «честь мундира», не «воинский дух» — это долг, истолкованный как высшее повеление нравственного сознания.

Кто действует в согласии с долгом, не заботится о том, принесет ли его поведение пользу ему самому или кому-нибудь другому. Нравственность определена не ощущениями, не «гедоническим сознанием» — стремлением к удовольствию или бегством от страдания, а «категорическим императивом», понятным каждому. Солдат, этот взрослый ребенок, отлученный от гражданской жизни, не разберется в том, на чьей стороне справедливость, он и не должен в этом разбираться, потому что он не правовед. Он делает то, что требует долг, долг присяги, самоотречения и покорности. И если это честь, то во всяком случае не личная и не военная, так как она свойственна всем. Лучше всего она может быть определена словом Долг.

Честь существует в современном мире и, что бы ни говорили пессимисты и отчаявшиеся, руководит поведением отдельных людей и масс. Опыт Июльской революции подтверждает это: «Народ был рыцарствен, и его противник, Королевская гвардия, дал перебить себя, как Фиванский легион, а с той и другой стороны не было и трех человек, причащавшихся в этом году».

____

68. F. R. Lamennais. Essai sur l'lndifference en matiere de religion (1817—1824).

[162]

Честь заняла место исчезнувшей или исчезающей религии. Она напоминает религию тем, что не терпит рассуждений, что ее предписания повелительны. Но она прямо противопоставлена религии, потому что это религия не божественная, а человеческая. Она словно выросла из земли и не нуждается в пальмовой ветви за гробом; это «добродетель, неотделимая от жизни».

В начале 1830-х годов, наблюдая падение католицизма и христианства вообще, многие реформаторы и мечтатели пытались заменить ее какой-нибудь новой религией, чтобы связать распадающееся общество единой духовной связью. Таких было немало, и современники говорили, что каждый день появляется какая-нибудь новая религия, которую придумывают досужие изобретатели, обеспокоенные меркантилизмом эпохи. Виньи оказался в числе таких изобретателей. Разница была только в том, что он не придумывал новую религию, но возвел в ранг религии или назвал этим словом этическую систему, широко распространенную в современной философии, сочетав ее с древним понятием чести.

Мораль категорического императива была знакома ему еще в начале 1820-х годов, когда она приобрела господство во Франции благодаря Виктору Кузену и его школе. Уже в «Сен-Маре» (1826) Виньи принял это учение и тогда же впервые употребил выражение «религия чести». В «Неволе и Величии солдата» он продолжал ту же линию размышлений. Так же как прежде, он верил в нравственную природу человека, в голос долга, в «религию чести», которая, как ему казалось, живет неискоренимо в сознании и действует в обществе и истории сильнее, чем разнузданный эгоизм и жажда наживы. И в этом также заключается его нравственный и исторический оптимизм.

Ни в этой книге, ни в других своих произведениях Виньи не надевал никаких масок. Он не говорил о вечной неразрешимости трудных государственных вопросов и не хотел ставить своего читателя в тупик, чтобы смутить и огорчить его. В своей книге он решал проблемы, давно поднятые жизнью и обсуждавшиеся в течение десятилетий специалистами военного дела, государственными деятелями и публицистами большого размаха. Он поднимал эти проблемы после того, как они получили в его сознании не личное, а широкое общественное значение. Он рассматривал их во всех аспектах, которые они могли принять, и решал их четко, будучи уверен в правильности своего решения. Это и придает всем трем повестям его книги единство, несмотря на несходство сюжетов, стилей и персонажей.

Написанная для того, чтобы «утешить» Солдата, книга переросла первоначальный замысел. Она могла бы стать утешением для всего общества, испугавшегося новых бездн, перед ним раскрывшихся, — буржуазного преуспеяния с его эксплуатацией, эгоизмом, самоубийствами, голодными бунтами и кровавыми восстаниями. Сквозь все это Виньи увидел

[163]

некое будущее, далекое, но ясное. Он смог увидеть его потому, что обнаружил в глубине каждого сознания, гражданского, так же как и военного, нравственное начало, «земную религию», «добродетель, неотделимую от жизни», неистребимую ни при каких условиях и раскрывающую человеку «Истинное, Прекрасное и Справедливое».

6

В черновых записях и в окончательном тексте настойчиво звучит напоминание о том, что вся книга представляет собою воспоминания, — не столько о себе, сколько о других, добавляет Виньи. Начало целиком построено в этом плане. Каждая повесть подана как запись чьего-то устного рассказа или рассказ о событиях, происшедших в присутствии самого автора. Автор — не вымышленное лицо, а реальный Альфред де Виньи, капитан в отставке и поэт, поставивший свое имя на обложке книги. В примечании к журнальной публикации «Ночи в Венсене» сказано: «Эта история, так же как и „Лоретта, или Красная печать", ... извлечена из неопубликованного военного дневника г-на Альфреда де Виньи» 69.  Вначале и вся книга должна была называться «Воспоминания о неволе и величии солдата». В записи, не включенной в предисловие, Виньи подчеркивает жанр, в котором он хотел представить книгу читателю: «Не заботясь о художественной форме простой повести, которую я хочу вам рассказать...»  70

В 1820-е годы всякого рода исторические мемуары вызывали чрезвычайный интерес. Всеобщее увлечение историей, имевшее свои глубокие причины, заставляло относиться к мемуарам с большим доверием, чем к собственно историческим сочинениям, которые были не столько изложением фактов, сколько их интерпретацией. Мемуары в своей интимности, спонтанности и композиционной неупорядоченности казались более непосредственным и достоверным отражением старины, почти непроизвольной, не прошедшей через контроль разума реакцией на события. В них можно было найти черты нравов, дух эпохи, без которого никакой исторический труд не достигнет своей цели — оживить прошлое и воспроизвести чувства, пережитые исчезнувшими поколениями недавнего или далекого времени. Казалось, что непринужденность повествования, допускающего диалог, рассказ от автора и его размышления, ломаную композицию, появление новых персонажей в середине рассказа или исчезновение их задолго до его конца, придает особую вероятность тому, что рассказано, а главное, дает возможность автору свободно размышлять, описывать и передавать собственное впечатление от людей и событий.

_____

69. «Revue des Deux Mondes», t. II, 1834, p. 5.

70. Servitude Garnier, p. 243.

[164]

Повествователи начала 1830-х годов, представители так называемого неистового романтизма, пытались создать «растрепанную» композицию для того, чтобы показать неожиданность происходящего, фантастическую работу случая в ежедневном существовании, непостижимость совершающегося. Эта традиция тоже сыграла свою роль в замысле Виньи. Случайность встречается в каждом его рассказе. Нелепость происходящего должна характеризовать жизнь солдата-гладиатора, которого на каждом шагу подстерегает смерть. С другой стороны, в нелепости событий, которые трудно предугадать и невозможно предотвратить, про-является нечто постоянное и устойчивое, определяющее личность и поведение,— долг. Если для «неистовых» случай был нужен для того, чтобы доказать бессмыслицу жизни и беспомощность затерявшегося в ней человека, то Виньи привлекает в свое повествование случай, чтобы противопоставить ему неподвластное обстоятельствам нравственное сознание.

Июльская революция позволила Альфреду де Виньи конденсировать предыдущий жизненный опыт и формулировать мысли, составившие основу его книги. Самый замысел ее в более или менее отчетливом виде возник осенью 1830 г. К этому времени относятся первые записи, которые затем вошли в книгу в переработанном виде, и планы, принятые, исправленные или отвергнутые в момент окончательного завершения книги.

Работать над книгой Виньи начал только в 1832 г. и, очевидно, после июля. В декабре этого года, в три дня, как сообщает автор, написана «Лоретта, или Красная печать» и напечатана в «Revue des Deux Mondes» от 1 марта 1833 г. Источником новеллы послужил исторический факт: капитан корабля под названием «La Boudeuse» по приказу Комитета общественного спасения должен был расстрелять английских военнопленных. Об этом, по словам Виньи, рассказал ему адмирал Бугенвиль, состоявший в родстве с семьей Виньи. В 1825 г. в своем дневнике Виньи трансформировал этот факт: вместо нескольких английских военнопленных появился высланный француз, и тем самым положение капитана оказалось еще более трагическим: солдат сыграл роль палача, — вместе с тем полемика с Жозефом де Местром стала более отчетливой. Эта тенденция получила свое дальнейшее развитие в окончательном тексте.

23 марта 1834 г. Виньи отправил Ф. Бюлозу свою вторую новеллу — «Ночь в Венсене», которая появилась в «Revue des Deux Mondes» 1 апреля того же года. В основе сюжета — историческое событие: взрыв порохового погреба в Венсене (17 августа 1819 г.). Виньи был свидетелем этого события — он со своим батальоном в то время стоял в Венсене. Виновником взрыва был некий Меннеше, убитый на месте. Задачей Виньи было показать солдата в частной жизни — нежного мужа, преданного отца, счастливого семьянина, погибшего от преданности своей службе.

[165]

Третья повесть, «Камышовая трость», была написана в конце июня — начале августа 1835 г. и напечатана в том же «Revue des Deux Mondes» 17 октября того же года. Источник этой новеллы также исторический. О смерти некоего офицера гвардии, убитого во время восстания, Виньи узнал по слухам и 11 августа записал об этом в дневнике. Подробнее он мог прочесть о нем в брошюрах, напечатанных в 1830 и 1831 годы. Это был капитан Лемоте, убитый «молодым человеком, которого он хотел пощадить», как было записано в протоколе, «мальчиком», как говорили другие, менее достоверные источники 71.

Капитан Рено рассказывает об убитом им при захвате Реймса (5 марта 1814 г.) юном русском офицере, почти мальчике. Существуют предположения, что этот эпизод был навеян смертью юного князя Гагарина в сражении у Берри-о-Бак (5 марта) или смертью сына Платова, убитого под Смоленском 72.  Проще было бы предположить, что этот эпизод был вымышлен Виньи для того, чтобы рассматривать смерть капитана Рено как искупление совершенного им когда-то убийства.

В середине октября 1835 г. вышла из печати вся книга, в которую вошли, кроме трех напечатанных в журнале повестей, рассуждения военно-исторического и философско-морального характера, в частности рассуждение о чести. В 1840-е и 1850-е годы Виньи собирался написать продолжение «Неволи и Величия солдата», но этот замысел не получил своего осуществления.

Критика почти не обратила внимания на книгу. Немногие отзывы, посвященные не столько книге, сколько вопросам, в ней затронутым, не ставили себе целью обнаружить мысль автора: задачей их было высказаться по вопросам войны и армии, не доходя до обобщений большого плана. Гуманистическая мысль Виньи, пытавшегося определить положение армии и рассказать о трагедии солдата в классовом государстве, была, очевидно, недоступна рецензентам. Среди произведений Альфреда де Виньи эта книга и до сих пор остается одной из самых глубоких и наименее изученных.

____

71. [De Bermond]. La Garde royale pendant les evenements du 26 juillet au 5 aout 1830, 1830; Theodore Anne. Memoires, souvenirs et anecdotes sur l'interieur du palais de Charles X et les evenements de 1815 a 1830, 1831. См. комментарии Ф. Бальденсперже в «Servitude et grandeur militaires» (ed. Conard, pp. 276—278). О «мальчике» (версия более драматичная) говорит и Луи Блан в своей «Histoire de dix ans» (IV ed.f t. L 1846, p. 209),

72. См.: Servitude, £d. Conard, p. 282.

[166]

Цитируется по изд.: Альфред де Виньи. Неволя и величие солдата.[Литературные памятники]. Л., 1968, с. 139-166.

Виньи Альфред (de Vigny) (1799-1863) - знаменитый французский писатель романтической школы. Последний представитель старинного дворянского рода; род. 27 марта 1799 г., умер в 1863 г. 16-ти лет он поступил на военную службу и оставался в ней до 1828 г. Полный военного энтузиазма и традиционной в его семье преданности Бурбонам, В. не сделал, однако, блестящей военной карьеры; ему не пришлось изведать ощущений поля битвы; но зато долгая жизнь среди солдат показала ему оборотную сторону военного быта и тяжесть военной дисциплины. Свои наблюдения он изложил впоследствии в "Servitude et grandeur militaire" - одной из самих искренних и глубоких книг, написанных о войне и об армии. Все досуги своей офицерской жизни В. посвящал рано проснувшейся в нем страсти к поэзии; первые стихотворения его относятся к шестнадцатилетнему возрасту, и около того же времени он завязал сношения с некоторыми из первых адептов романтизма. Он стал писать критические статьи в органе зарождающегося романтизма "La muse Francaise" и издал в 1822 г. первый небольшой сборник своих стихотворений. В 1824 г. вышла "Элоа", в 1826 г. - "Poemes antiques et modernos", в 1829 г. - новое собрание стихотворений. Господствующий тон этих произведений - грусть, байроновское разочарование, сознание одиночества "высоких душ" среди непонимающего их человечества, возведение на пьедестал самопожертвования и идеальной любви. Основание известности В. положила поэма "Элоа". Как ни кажется устарелым теперь воспевание идеальных ангелов с человеческими чувствами, красота и поэтичность образа, воспетого Виньи, спасают его от забвения. Подобно всем поэтам того времени, Виньи занят мыслью о небе, в котором он как бы ищет воспоминания о своем божественном происхождении; подобно им же, он не отказывает в слезе участия падшим ангелам. Элоа - чистый херувим, рожденный из слезы Христа над могилой Лазаря. Кто-то шепнул ей про страдания падших ангелов - и она жаждет внести отраду в мрачную жизнь отверженных небом созданий. Ее безотчетная тоска и зарождающееся в ней земное чувство изображены с большой красотой. Блуждая в раздумье среди облачных сфер, Элоа попадает в царство демона и видит духа зла. Печать страдания на его лице привлекает ее, и она говорит ему слова участья и любви. Он на минуту тронут и почти готов раскаяться, но злоба берет верх и заведомо вероломными клятвами он пленяет Элоа, которая решается последовать за ним в неведомые ей сферы. Изобразив в Элоа падение душевной чистоты, В. рисует в "Moise" одиночество духовного величия на земле. Гениальный Моисей тяготится своим превосходством над людьми и, превознося Бога за его милости, молит его о смерти. Другие поэмы Виньи на библейские темы поэтичны, но введенные в них образы расплывчаты и отвлеченны, как вообще создания романтиков. Таковы напр. "La femme adultere", "La fille de Jephte"; тем же характером отличается "Helena", сюжет которой заимствован из современной поэту греческой жизни. Между лучшими пьесами можно еще назвать "La neige". "Le Trappiste", и два юношеские стихотворения: "La Dryade" и "Symeta", напоминающие Андре Шенье.

Поэмы В. не имели, сначала, большого успеха. Они были оценены по достоинству только литературными друзьями поэта; его интимно поэтическое творчество не могло проникнуть сразу в большую публику. Первый большой успех выпал на долю В. в 1826 г., когда появился его исторический роман "Cinq-Mars". Он сразу разошелся в большом количестве изданий, был переведен на все европеисте языки, в том числе на русский, что в особенности льстило самолюбию автора; во всех углах Европы чувствительные дамы плакали над судьбой благородного героя. В. сам знал, что он обязан успехом книги скорее непониманию публики, чем истинному литературному достоинству романа, и часто говорил, с привычной ему иронией, что он написал "Cinq-Mars", чтобы заставить читать свои стихи. Задумав (под влиянием Вальтер Скотта) роман в Испании, среди треволнений лагерной жизни, В. написал его вернувшись во Францию и прочтя предварительно, как он сам говорит, около 300 книг и рукописей. Но взявшись за роман, который он называет историческим, В. прежде всего изгоняет из него историческую правду. Для него искусство - не толкователь истории, а ее заместитель. Вместо живых лиц В. выводит отвлеченных представителей той или другой идеи. Кроме того, роман полон несообразностей: Мильтон представлен, например, декламирующим у Нинон де Ланкло в обществе Корнеля и т.п. Но, при общей слабости романа, отдельные эпизоды очень хороши, как напр. история Urbain Grandier, поэтический образ Мари Гонзаг и др. Настоящим событием было, в свое время, первое представление (24 октября 1829 г., на сцене французского театра) "Отелло", переведенного В. (в стихах) и познакомившего французскую публику с истинным Шекспиром, без "поправок" во вкусе Дюси. Для молодой романтической школы это было торжеством, подготовившим появление и успех "Эрнани".

В "Servitude et grandeur militaires" (1835) симпатиями автора пользуются более всего старые служаки, у которых чувство долга и чести составляет вторую натуру. Их беспрекословная покорность, стоическое исполнение самых опасных и трудных обязанностей возбуждают в поэте глубокое уважение к этим безвестным героям долга и наполняют его ненавистью к рабству, в котором их держит военная сила. В романе: "Stello" (1832) Виньи скорбит о том, что поэт одинок в современном обществе. При всяком государственном строе он является лишним: монархи его боятся, конституционные государства убивают его презрением, республики выключают его из своей среды. Иллюстрацией первого случая В. берет историю Жильбера при Людовике XV, второго - Чаттертона, убивающего себя после того как лорд-мэр, прочтя его стихи, предлагает ему место лакея, и третьего - Андре Шенье, умирающего на эшафоте. Особенно драматичен эпизод Шенье и рассказ о последних днях террора. Историческая сторона слаба, но книга полна настоящей поэзии и большой красоты в отдельных эпизодах. В истории романтизма В. занимает большое место не только стихотворениями и романами, но и несколькими драмами, из которых самая крупная "Чаттертон", представленный в 1835 г. В "Чаттертоне" драматизирован один эпизод Стелло, и еще резче чем в романе В. защищает в драме право поэта на свободное существование. Он показывает, как материалистическое общество доводит до самоубийства поэта, живущего высшими интересами; он требует для поэта права жить и мечтать, т. е. хлеба и досуга. Теперь драма В. кажется сентиментальной; но при появлении "Чаттертона" общество переживало пароксизм идеализма, и идея В. находила отклик в сердцах. Театр был полон длинноволосыми юношами, считавшими, что единственные занятия, достойные "высших натур" - поэзия и живопись. Эта аудитория аплодировала каждому слову Чаттертона, идеализирующего искусство, казнящего жизненную пошлость в лице мужа Китти и лорда мэра.

В 1842 году В. был избран в французскую академию. Еще раньше, со второй половины тридцатых годов, он почти совсем перестал печатать свои произведения, да и писал сравнительно немного, ведя уединенную, замкнутую жизнь в своем имении и только ненадолго приезжал в Париж. Его биографы приписывают эту перемену разочарованию, которое он испытал в своей страсти к знаменитой актрисе Дорваль. Оно отразилось в одном из самых могучих стихотворений Виньи: "La colere de Samson". И прежде расположенный к меланхолии, он выработал себе теперь своеобразный пессимизм, чуждый отрицания, но проникнутый сомнением в божественной справедливости ("Le Mont des Oliviers"), подавленный равнодушием и холодностью природы ("La maison du berger"), молчаливо и терпеливо ждущий смерти ("La mort du loup"), полный сострадания к человеческому горю. "Мирное отчаяние" - говорит он в своем "Дневнике" ("Journal d'un poеte"), напечатанном, как и последние его поэмы ("Les Destinees"), уже после его смерти, - "без гневных судорог и без упреков небу: вот истинная мудрость". Никогда, может быть, дарование В. не достигало такой силы, как в этом наименее известном периоде его творчества. Из книг, посвященных В., заслуживают внимания: A. France, "Alfred de Vigny, etude etc. " (Пар., 1866); Godefroy, "Hist. litter, du XIX s. "; Th. Gautier, "Histoire du romantisme" и в особенности Maurice Paleologue, "Alfred de Vigny" (в коллекции "Les grands ecrivains francais").

На русский язык переведены "Чаттертон" И. С. Воейковым (1836 и 1859); "CinqMars" - Очкиным (Спб., 1835); "Стелло или голубые бесы" (1835); "Смерть волка" (поэма; "Русская Мысль", 1886) и др. Его биографию см. "Отеч. Записки", 47 т.  

Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон Энциклопедический словарь.

Далее читайте:

Исторические лица Франции (биографический справочник).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС