Николаева Галина Евгеньевна

-

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Галина Евгеньевна Николаева

Николаева (настоящая фамилия Волянская) Галина Евгеньевна [5(18).2.1911, д.Усманка Томской губ.— 18.10.1963, Москва] — прозаик, поэт, публицист.

Родилась в семье служащих: отец — Евгений Иванович Волянский был юристом, а мать — Мелитина Волянская — работала учительницей. Детство Николаевой прошло в Псковской губ., в Томске, на Алтае, в Новосибирске.

В 1935 Николаева окончила Горьковский медицинский институт. В годы Великой Отечественной войны служила врачом-ординатором на санитарно-транспортных судах и в эвакогоспиталях.

Печататься Николаева начала в 1939. В конце войны выступила как поэт, новеллист, публицист. Стихотворения, написанные Николаева до конца 1944, составили первые 2 поэтические книги: «Стихи» (Нальчик, 1945) и «Сквозь огонь» (М., 1946). В этих публикациях нашли отражение два периода творчества поэта. Первый — довоенная лирика, иногда в чем-то наивная, иногда не отвечающая законам стихосложения, но всегда искренняя, откровенная, честная. Второй период — Великая Отечественная война. Именно эти стихи, в частности «Для вас, закрывших Родину телами», «Ста-линградка», «Волга», «Завещание», «Эшелоны», «Ты не можешь погибнуть, пока я жива», «О любви и ненависти» и др., произвели в конце 1944 глубокое впечатление на Н.С.Тихонова, которому они были посланы из Нальчика, и на тогдашнее руководство журнала «Знамя» (В.В. Вишневский, К.М. Симонов, А.К. Тарасенков) и были опубликованы в двух журнальных подборках «Знамени» за 1945.

Во время Великой Отечественной войны Николаева создает серию рассказов, большинство которых в определенном смысле автобиографично. «Гибель командарма» (1945) — один из наиболее известных рассказов Николаевой, советской критикой он отнесен к числу лучших рассказов военного времени. Включался в ряд сборников произведений о войне, в т. ч. в известный «Венок славы. Антология худож. произведений о Великой Отечественной войне» (Т.4. Сталинградская битва. М., 1984). Переведен на ряд иностранных языков. Истоки этого произведения — страницы биографии писательницы, служившей в авг. 1942 врачом-ординатором на пассажирском пароходе «Композитор Бородин», ставшем с июня 1942 санитарно-транспортным судном СТС-56. Героиню рассказа нельзя отождествлять с автором, но многое, особенно внутренний мир Катерины Ивановны, женщины обыкновенной, «домашней», становящейся под давлением безжалостных жестокостей войны женщиной-солдатом, — несомненно, от Галины Николаевой.

Первое крупное произведение Николаевой — роман «Жатва», рассказывающий о послевоенном восстановлении колхозов,— был удостоен Государственной (Сталинской) премии в 1951 (в 1953 по мотивам романа был снят фильм «Возвращение Василия Бортникова»). Затем последовала «Повесть о директоре МТС и главном агрономе» (1954), написанная под впечатлением от поездки Николаевой на целинные земли.

Но наибольшую известность писательнице принес роман «Битва в пути», отразивший творческий накал эпохи «оттепели» — времени знаменательных перемен в социально-политической и духовной жизни общества. Полностью роман был опубликован в 1957 в журнале «Октябрь», отрывки из него публиковались в «Литературной газете» (Битва. 1955. 25 окт.) и в журнале «Советская женщина» (Даша. 1956. №2). Журнальные номера с «Битвой в пути» по выходе из печати становились бестселлерами, но газеты встретили роман почти полным молчанием. Первой появилась резко отрицательная статья (Мурзиди К. О современности и глубине конфликта // Литературная газета. 1957. 26 сент.). Критическая полемика вокруг романа перенеслась в номера «толстых» журналов. Критик В.Архипов (От проблемы // Нева. 1958. №1) увидел в романе прежде всего заданность, искусственность образов: «Герой — проблема, герой — недостаток, герой — достижение, герой — пункт»,— жестко констатировал критик. Дальнейшая критика так и не решилась отнести роман ни к бесспорно положительному, ни к явно отрицательному явлению литературной жизни.

В 1961 после выхода на экраны фильма «Битва в пути» (сценарий Г. Николаевой и М. Сагаловича, реж. В. Басов), с восторженными отзывами выступили почти все центральные газеты и журналы.

В 1962 были предприняты новые попытки разобраться в таком противоречивом явлении, как роман «Битва в пути»: критики обратились к нравственно-философскому конфликту произведения и обвинили писательницу в излишней дидактичности (И.Виноградов. По поводу одной «вечной» темы // Новый мир. 1962. №8; А. Турков. Поэзия созидания. М., 1962.).

Столь суровое отношение критики к роману сочеталось с большой популярностью его у читателей. «Битва в пути» вызвала также международный резонанс. Роман опубликовали в Германии, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Румынии, Польше, Югославии, Вьетнаме и т.д. Жорж Сориа, переводчик романа Николаевой на французский язык (роман вышел во Франции под названием «Инженер Бахирев»), так объясняет успех этой книги в Париже: «Автор как... хирург вскрывает раны, чтобы возвратить организму полную силу. При чтении некоторых отрывков сжимается горло, появляются на глазах слезы. Для Галины Николаевой социализм, коммунизм не являются какой-то догмой, в этих понятиях заключается то, что люди произвели лучшего в двух последних столетиях в своих думах и в поисках системы, отвечающей стремлениям массы» (ЦГАЛИ. Ф. 2292. Оп.2. Ед.хр.130).

Столь острая полемика и живой интерес к роману имеют свое объяснение. Он вышел в момент переломной политической ситуации в стране, само название романа «Битва в пути» настраивало на военно-патриотический лад и характерную в литературе той поры политическую масштабность сюжетного материала. Для читателя тех лет страницы романа звучали близким голосом писателя-современника, прожившим вместе со своей страной нелегкую, не лишенную заблуждений и ошибок, но насыщенную событиями жизнь. В годы хрущевской «оттепели» стали происходить заметные сдвиги в системе жанров соцреализма, и роман Николаевой нес на себе печать трансформации традиционного «производственного романа». В соответствии с атрибутами «производственного романа» здесь есть герой-новатор (Бахирев) и герой-консерватор (Вальган), сюжет их противостояния соответствует канонам «производственного» жанра. Однако роман не только вступает в контакт с традицией, но и во мн. спорит с ней. С одной стороны, за «производственным» конфликтом ощущается напряженная атмосфера «оттепели», с другой — «производственные» коллизии сдвигаются с центра романного конфликта, переходя на роль первотолчка для конфликтов нравственных и психологических (история любви Тины и Бахирева). В жанровой структуре романа «Битва в пути» происходит сдвиг от традиционной модели «производственного романа» к роману социально-психологическому. Николаева выводила Бахирева как личность сложную, неоднозначную, подчеркивая значительность индивидуальности как реальной силы общественного прогресса. По мысли писательницы, личное участие в деле талантливых и знающих людей определяет и успех коллектива. И в этом смысле противник Бахирева — Вальган, не умеющий перестроиться с военного лада на лад мирной жизни, где вступали в права жизни иные нравственные закономерности общественных отношений, был выведен Николаевой с большой психологической точностью.

Николаева намеревалась написать 2-й том романа под названием «Директор завода». «Это ориентировочное название следующего романа,— делилась Николаева своими замыслами на встрече с читателями,— я хочу написать о Бахиреве, как он будет работать директором завода...» (ЦГАЛИ. Ф.2292. Оп.1. Ед.хр.58). Но тяжелая сердечная болезнь не позволила Николаевой осуществить этот замысел. В качестве продолжения романа была написана глава «Тина», опубликованная посмертно в виде рассказа. Многие произведения Николаевой опубликованы посмертно: стихотворения, поэма «Любовь», лирико-философский дневник «Наш сад», отрывки из неоконченного романа «Сильное взаимодействие».

Имя Николаевой принадлежит к славной плеяде женщин-писательниц, живших и работавших в одно с нею время: Вера Кетлинская, Вера Панова, Мариэтта Шагинян...

Л.В. Соколова

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 640-642.

Юсова В.

О творчестве Галины Николаевой

Галина Евгеньевна Николаева (Волянская) родилась 18 февраля 1911 года в деревне Усманка Западно-Сибирского края в семье адвоката Евгения Ивановича Волянского и учительницы Мелетины Венедиктовны Волянской, в девичестве —  Барановой.

Несмотря на серьезную болезнь сердца, юная Галя Волянская запомнилась сверстникам как добрый, светлый человек, настоящий товарищ. Она писала стихи, ходила в школьный литкружок, ей легко давалась математика.

Справка, сохранившаяся в архиве, удостоверяет, что «1 июня 1927 года в 3-й Советской трудовой школе имени Октября г. Новосибирска гр-ка Волянская Галина окончила полный курс школы с кооперативным уклоном и проработала следующие курсы: основы кооперации, счетоводство общее, статистика и коммерческая арифметика». Справка соответствовала упраздненным в двадцатые годы аттестатам зрелости.

Окончив школу, Г. Волянская поступает в Омский мединститут, затем переезжает в Горький и продолжает учебу на I курсе Горьковского медицинского института.

В 1935 году она заканчивает институт и поступает на кафедру фармакологии, где и работает до 1939 года.

Стихи остаются потребностью ее души. Горьковский период становится первой пробой поэтических сил. Среди нескольких стихотворений, опубликованных в 1939 году в «Горьковской правде», примечательно стихотворение «Рыжики»:

...В каждой шляпке — луночка,

В каждой лунке — лужица,

В каждой лужице — весь свет,

И чего в ней только нет!

Небо отражается,

Облако качается,

Паутинки Вьются,

Ветви сосен гнутся.

В глубине, на донце

Светит само солнце.

[05]

Обстоятельства многое переменили в этом «детско-светлом» взгляде на жизнь: в последний предвоенный год Г. Волянская писала уже о другом и по-другому:

Молчаливым нет пути иного,

И к иному, сердце не неволь.

Насмерть бьет несказанное слово,

Захлестнет неизлитая боль.

Поэтический опыт предвоенных лет стал, по выражению Н. Тихонова, для поэтессы «преддверьем» на пути к подлинно поэтическому «открытию мира»: с началом войны то, что было личным опытом, стало общим для всего военного поколения, ощутившего свою реальную причастность к истории своего народа и всего человечества.

В июле 1942 года Г. Волянская добилась зачисления вольнонаемным врачом-ординатором на плавучий эвакогоспиталь — пароход «Композитор Бородин», доставлявший в Горький раненых со Сталинградского фронта.

Случай сохранил ей жизнь: возвращаясь в Горький, она получила приказ перейти на встречный транспорт и следовать в Сталинград за новой партией эвакуируемых, а на обратном пути увидела останки парохода «Композитор Бородин». От немногих свидетелей трагедии она узнала о подвиге женщины-врача, до конца исполнившей свой человеческий и врачебный долг и не покинувшей раненых на горящем судне.

После гибели «Бородина» Волянская продолжает работу в Горьком, а затем — в госпиталях Северного Кавказа.

Впечатления сталинградского периода, отдаляясь во времени, становились все осознанней и ярче, требуя воплощения. Начинающей поэтессе необходим был совет профессионального литератора, хотелось «хоть раз быть услышанной тем, кто может понять».

В декабре 1944 года Г. Волянская отправляет в Москву свои стихи — на самодельном конверте, в который упакована была ученическая тетрадь, твердым почерком было написано: «Москва. «Литературная газета». Поэту Н. Тихонову Если он жив». Приписка к адресу чрезвычайно характерна и для военного времени, и для самой писательницы. «А я не умер, я жив. Меня не так легко оказалось свалить с ног. Ни трехлетняя блокада Ленинграда, где я был все время, ни голод, ни снаряды, ни бомбы, ни пули, видите, не убили меня»,— писал в ответ Н. Тихонов. «В Ваших стихах, — продолжал поэт, — живет та поэзия, которая так нужна сейчас, поэзия, откровенно говорящая о главном, о чувствах, которым свойственна высокая человечность и страсть... Я вижу Вашу жадность ко всему живому, Вашу честность в работе над стихом...»

11 января 1945 года Н. Тихонов прочитал на заседании редколлегии журнала «Знамя» стихи Г. Волянской.

[06]

Решено было печатать «все сразу без поправок»: тридцать стихотворений Г. Волянской были напечатаны в февральской и апрельской книжках журнала.

Г. Волянскую вызывают в Москву. В конце апреля, накануне Дня Победы, она впервые появилась в редакции «Знамени», ставшей для нее на долгие годы родным домом, где каждое ее новое произведение встречало неизменно доброжелательный, хотя и строгий прием.

Завершалась трудовая биография врача Г. Волянской.

Начиналась творческая жизнь писателя Г. Николаевой, жизнь, насыщенная до последнего дня подвижническим трудом и преодолением.

Читатели сразу приняли стихи молодой поэтессы, простив погрешности рифм и образов. Даже на фоне давно завоевавшей общее признание поэзии В. Инбер, М. Алигер, О. Берггольц, М. Светлова, ее стихи покоряли искренностью, открытым поэтическим темпераментом и одновременно мягкостью, светом женственности, метко названной И. Сельвинским «мужественной женственностью».

В чем-то Г. Николаева, несомненно, «опередила», как отметил Н. Тихонов, и «поэтов старшего поколения, и поэтовфронтовиков». В ее поэзии сочетались уже чуть отдаленный взгляд на войну и начало мира, воспоминание и действительность победного дня. В них не было жесткой конкретности, реалий фронтового быта, их душевный настрой как бы отталкивался от воспоминаний:

Если я, ослабев, затоскую,

Если мысли собьются, темны,

Вспомню Волгу, купель огневую,

Чьей святынею мы крещены...

Эти строки были написаны тогда, когда еще бесконечно далеким казалось завершение войны.

Поэзия Г. Николаевой удивительно проста, но не однозначна—в ней всегда есть «вторая глубина», особенно заметная в одном из самых сильных ее стихотворений — «Суховее». Оно читается как отклик исстрадавшейся женской души на солдатскую мольбу о верности и вере, долетевшую из боев. Здесь мы слышим и голос надежды, и плач, словно исполненный предчувствием уже свершившейся утраты.

...О, лишь бы знать!.. На все хватило б сил.

Ты жив, ты будешь жить. О, лишь бы знать!

Тревоги жар мой мозг испепелил.

Знать. Дверь открыть. Увидеть и обнять.

О, лишь бы знать! Тревога все сильней.

Горька полынь. И кровь моя горька.

Все степь да степь. Жестокий суховей.

Полынь. Песок. Мертвящая тоска.

[07]

Тетрадь стихов, изданная в 1945 году, была пределом того, что Г. Николаева могла и хотела сейчас, сразу после войны, сказать о пережитом как поэт. Ее талант был устремлен в будущее. Тема войны навсегда останется в ее творчестве: так или иначе прозвучит она и в «Жатве», и в «Битве в пути», и в «Рассказах бабки Василисы». Но стихи как бы отступают на второй план: лишь в 1955 году они снова появятся в одном из номеров журнала «Знамя» под заголовком «Через десять лет».

«Так часто бывает, — говорила об этом М. Алигер, — человек, начавший стихами, активно живущий, глубоко думающий и чувствующий, сталкивается на жизненном пути с материалом, который, взволновав его, увлекая, требуя от него выражения и осмысления, не укладывается, однако, в стихотворную форму, требуя другого жанра, других образных средств...»

В августовском номере «Знамени» за 1945 год появляется рассказ «Гибель командарма». Он стоял как бы особняком в ряду военных рассказов, повестей и романов, выходивших в то же время. В нем не было ни черт документальности, свойственных «Молодой гвардии» А. Фадеева или «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого, ни подчеркнуто подробных описаний военного быта, так характерных для «Спутников» В. Пановой. Впоследствии, уже в 1947 году, стало ясно, что ближе всего «Гибель командарма» оказалась «Звезде» Э. Казакевича: их объединял своеобразный лирико-романтический настрой, высокая романтическая нота, звучащая в унисон с конкретностью: все это создало и в «Звезде» и в «Гибели командарма» исключительно глубокий подтекст. О рассказе Г. Николаевой писали: «Он был бы отличным, если бы даже был придуман, но все-таки так придумать нельзя». Такова была атмосфера подлинности, воссозданная в рассказе, но нисколько не приземлившая его.

Скупой на похвалы Э. Казакевич, прочитав «Гибель командарма», послал автору письмо: «Это действительно превосходная вещь. Незабываема та река, и тот тонущий пароход, и тот мальчик с винтовкой, и та женщина, все понявшая и почувствовавшая. И прекрасен автор, стоящий над всем этим, — автор строгий, чувствительный, почти плачущий и уверенно спокойный... Эта маленькая «Смерть» останется в той большой литературе, в которую не влезут иные большие книги, ныне признаваемые повсеместно».

Рассказ замечателен прежде всего необычной позицией автора. Он не ведется изнутри событий даже тогда, когда автор повествует о происходящем как непосредственный свидетель. Автор словно стоит над событием — и рассказ укрупняется, выходя из рамок быта и обретая значительность большую, чем значение единичного факта.

Подлинным величием проникнут образ главного героя, танки

[08]

ста Антона: тяжелое ранение лишило его надежды на будущее, но сила его человеческого достоинства и спокойного мужества такова, что он не только не склоняется перед обстоятельствами, но и подчиняет их своей воле, погибая так, как велит ему долг солдата.

Рядом с Антоном люди становятся сильнее: врач Катерина Ивановна, жившая до поры, словно не впуская в себя ритм и смысл общего великого дела, просто честно исполняющая свои обязанности — и только, осознала себя как малую частицу сражающегося за всечеловеческую свободу народа лишь рядом с Антоном.

Рассказ поразительно чист и прозрачен; удивительно тонко, бережно Г. Николаева написала о любви, возникшей между Антоном и Катериной Ивановной, главными героями «Гибели командарма», о той истинной любви, которая основана на извечном желании женщины быть защищенной и уверенной в себе рядом с любимым человеком и на столь же извечном чувстве ответственности мужчины за покой и безопасность любимой женщины. Лирическая линия рассказа сильна и полнокровна, хотя и «прочерчена» как бы на втором плане повествования.

Эти качества рассказа сделали его ныне хрестоматийным.

В течение двух последующих лет Г. Николаева занята активным поиском своей темы в творчестве, новых, современных характеров, героев, занятых мирным, созидательным трудом.

Она продолжает работу над рассказом: «На кухне», «Москвичка», «Альвик», «Детство Владимира» насыщены точно подмеченными живыми деталями, психологическими наблюдениями. Но им не дано было подняться до уровня «Гибели командарма», по которому долго еще критика меряла все, что было впоследствии создано писательницей.

Жизнь ставила перед литературой новые проблемы, предлагала все новый и новый материал. Начиная с 1947 года заметное место занимают в творчестве Г. Николаевой очерки, которым свойственна действенность, наступательность, художественная выразительность. В 1947 году по заданию журнала «Знамя» Николаева едет в длительную командировку по северным колхозам Горьковской области.

Очерк «Колхоз «Трактор» стал значительной вехой не только на творческом пути писательницы; он является своего рода этапным произведением в развитии советской публицистики послевоенного периода. Общественный резонанс, вызванный появлением этого очерка, можно и сейчас назвать исключительным: опубликованный в мартовском номере «Знамени» за 1948 год, он сразу же был целиком перепечатан в трех номерах газеты «Правда», а спустя год «Сельхозгиз» издал его отдельной брошюрой.

Печать широко откликнулась на очерк, отмечая в нем те

[09]

черты нового, на которые особое внимание обратила Г. Николаева: новый тип колхозного руководителя, приток свежих сил в колхозы, пусть еще немногочисленный, но уже действенный, и рост народной инициативы.

В процессе работы над очерком «Колхоз «Трактор» начал формироваться замысел одного из крупнейших произведений писательницы—романа «Жатва». Позже Г. Николаева писала: «Исходя из желания встать на трудный участок и сделать как можно больше для нашего общего дела, которым жили вокруг меня миллионы советских людей, я стала обдумывать тему и материал для романа. Февральский пленум 1947 года, остро поставивший вопрос о послевоенных трудностях в колхозном строительстве, указал мне на тот трудный участок, который я искала».

Она побывала во многих колхозах, еще не оправившихся после войны, в том числе и в южных. О колхозе Кировской области «Красный Октябрь» ею написан еще один очерк «Черты будущего», также опубликованный в «Правде». Изучая проблемы колхозного строительства, Г. Николаева обращается к работам В. И. Ленина, в них ища путь к решению сложнейших проблем. Она изучает статистические данные, графики, сводки, отчеты колхозов: «Я поняла, что успехи колхозного строительства целиком зависят от организационной и партийной работы.

Мне рассказали об этом и живые люди, и наглядные факты, и убедительные цифры...», — подчеркивала Г. Николаева в статье «Как я работала над романом «Жатва». В этих словах читатель наверняка заметит столь характерную для писательницы способность жить не столько сегодняшним, сколько — прежде всего! — завтрашним днем.

Роман полон живых голосов реальных людей: председатель колхоза «Трактор» Бушаев стал прототипом Василия Бортникова, в образе Авдотьи есть черты зоотехника Корчагиной, в агрономе Валентине Стрельцовой узнавалась Валя Гусева. Но Г. Николаева не занималась списыванием с натуры, «копированием»,— она создавала обобщенные художественные образы, пользуясь богатством всех своих впечатлений, накопленных в период сбора материала. «Мне кажется, — признавалась писательница, — что у моего романа сотни авторов».

«Жатва» отличается тонким психологизмом и глубоким постижением духовного мира героев. Возвращение Василия Бортникова в родной дом, где его считают погибшим, решается Г. Николаевой остро драматически. Художник-реалист, она главное внимание концентрирует на мужественном преодолениигероями тех трудных, сложных, запутанных жизненных обстоятельств, в которые поставило их время и война. Непросто Василию Бортникову преодолеть в себе духовное наследие «бортниковского гнезда», трудно заставить себя увидеть в Авдотье Бортниковой деятельного, самостоятельно мыслящего,

[10]

имеющего право на выбор человека. Трудно и Авдотье преодолеть привязанность к Степану Мохову и вернуть себе утраченную, единственную на всю жизнь любовь к мужу, которая к финалу романа с новой силой возрождается в сердцах героев.

Жизнь столкнула Г. Николаеву с горькими явлениями — и она честно писала о них. Одной из ключевых глав «Жатвы» была глава «За Любаву Большакову», в которой лучшая колхозница, потомственная крестьянка, солдатская вдова собирается покинуть колхоз «Первомайский», не имея возможности прокормить в нем детей. Однако роман увидел свет без этой главы. Позднее, в статье «О специфике художественной литературы», появившейся в «Вопросах философии» в июне 1953 года, писательница отмечала: «Центральным местом моего романа «Жатва» была глава о том, как уходит из колхоза... Любава Большакова. В этой главе полным голосом ставился вопрос о правильном соотношении материальной заинтересованности колхозников с идейно-политической работой партии в деревне... Под натиском редакции я в конце концов не выдержала характера и изъяла главу из романа. Я сделала это, хотя великолепно понимала, что именно эта глава является центральным местом романа, написанного об отстающем колхозе. Именно в этой главе я ближе всего подошла к раскрытию сущности описываемого явления, к анализу причин отставания некоторых колхозов... Именно к этой главе я «стягивала» композиционно другие «конфликтные» линии романа. Так, отступив от жизненной правды, я нарушила свой писательский долг и поплатилась за это тем, что сама сделала свой роман слабее, чем он был...»

К сожалению, писательница не дожила до публикации романа в полном рукописном виде, осуществленной лишь в 1981 году.

«Жатва» — сложное произведение. Несомненным его достоинством, связанным с видением долговременных процессов в развитии нашего общества, является тот факт, что в трудное послевоенное время писательница сумела показать, как стремительно поднимается колхоз «Первомайский» к высотам благополучия и успеха. Этому можно найти объяснение и в характерах героев и в самом существе замысла, расшифровывающемся названием романа: жатва — не только страдная пора для крестьянина, жатва—это и время созревания и созерцания реальных плодов тяжкого труда целого года. Галина Николаева так и строит свой роман: ее герои трудились недаром, они вознаграждены за усилия, за порыв к новому, к лучшей жизни.

Роман сыграл важную роль в развитии литературы пятидесятых годов. В 1951 году «Жатва» была удостоена Государственной премии СССР I степени.

После успеха своего первого романа Г. Николаева много и плодотворно работает как публицист: она пишет статьи, очерки, выступает на конференциях, отстаивая право писателя на «активное вторжение в жизнь», на деятельное участие в процессе

[11]

преобразования человека, на создание «образа, могущего стать положительным примером».

Писательница была убеждена в том, что «современность требует... быстрого, оперативного ответа на большие жизненные проблемы», которые литература не могла решить, не выработав нового по сути, трезвого, реалистического подхода, не найдя новых художественных средств. 1953—1956 годы характерны общественной потребностью глубинного осмысления ряда событий минувших лет, необходимостью ответить на вопросы будущего. В литературе на одно из первых мест выдвинулись писатели, творчество которых всегда было отмечено высокой гражданственностью и остротой, такие, как В. Овечкин, Г. Троепольский, Е. Дорош, С. Антонов.

Одной из первых на передовую линию огня вышла Г. Николаева. Категорически не приемля позицию тенденциозно-негативного изображения времени, благодаря которой создавалось ложное представление о неразрешимости многих противоречий, о сущности образа советского человека, писательница настаивала на своем праве на творческую самобытность: «Способность видеть — это такая же правомерная часть таланта, как и способность описывать увиденное... Отнять у меня свойственное мне видение людей — значит отнять у меня мое писательское лицо». Движимая стремлением узнать как можно больше о молодом поколении, в котором ей видятся черты «нового героя времени», Г. Николаева в 1953 году едет в Краснодарский край и на целину, ставшую для последующих поколений символом эпохи. Писательницей задумано новое произведение о комсомольцах-целинниках. Уже тяжелобольная, Г. Николаева находит в себе силы «добирать и добирать материал», встречаться с людьми, вновь и вновь со всей свойственной ей тщательностью и объективностью вникать в цифровые данные.

«Повесть о директоре МТС и главном агрономе» стала заметной вехой на пути литературы к созданию образа положительного героя.

Г. Николаева одна из первых в советской литературе обратила внимание на важнейшую черту этого поколения: оно стремилось к ответственности, сознавая себя «как главную созидающую силу времени», и бесстрашно шло на любые конфликты с пошлостью, мещанством, ложью и показухой, не боясь быть побежденным, зная, что за ним — правда.

Настя Ковшова, хрупкая «девочка с косичками», берет на себя «груз не по силам»: она вступает в настоящий бой за благополучие отстающего колхоза с людьми, отвыкшими работать «по совести». «Неподобная агрономша», как называют Настю Ковшову ее недруги, готова на все ради того, чтобы люди в «ее» колхозе не голодали и не зависели от капризов недобросовестных «руководителей», не видящих за цифрами людской беды. В Насте с ее верой в правоту своего дела,

[12]

жертвенностью во имя общего блага, прямотой и принципиальностью, которую без преувеличений можно назвать героической, Г. Николаева сконцентрировала все лучшее, что было в комсомольцах шестидесятых годов.

«Повесть о директоре МТС и главном агрономе» читатели называли «поэмой в прозе», так высок и светел был ее романтический настрой.

В повести было и еще одно открытие — образ противника Насти Ковшовой, циничного, ловкого демагога Аркадия Фарзанова, более всего ценящего собственный покой. На счету Фарзанова—так называемая система «уховухости», движения «ухо в ухо» с теми, кто тебя окружает: нельзя быть последним — за это наказывают, но нельзя быть и первым — это обязывает к большему. Система Фарзанова становится тормозом на пути всякого развития, она развращает тех, кто мог бы работать лучше и стремиться к большему. Писательница подчеркивает безнравственную, бездуховную, чуждую рабочему человеку сущность «фарзановщины», которую правомерно было бы определить как одну из форм воинствующего прагматизма и мещанства.

«Повесть о директоре МТС и главном агрономе» обращена прежде всего к молодому читателю, с юным энтузиазмом и отвагой дающему отпор «фарзановщине». Произведение завершается страстным, публицистическим монологом автора:

«Пусть у этого рассказа будет точный адрес!

Юноши и девушки, идущие Настиными дорогами, он адресован вам!

Каждый на своем поле—воин, потому что для Насти нет одиночества на земле, потому что с такими, как она,— партия, потому что рядом миллионы таких же юношей и девушек, а из них составляется армия, которая побеждает в борьбе за хлеб, за мир, за нашу большую правду».

Такова жизненная позиция автора.

Едва завершив «Повесть о директоре МТС и главном агрономе», Г. Николаева сразу же включается в работу над романом «Битва в пути» (1957).

Этот многоплановый и многогранный роман заставляет осмыслить «свою жизнь как каплю общенародной жизни, трудной, но счастливой»; оглядываясь на прожитое, читатель «Битвы в пути» непременно должен будет ответить себе на главный вопрос эпохи — что должно уйти из времени навсегда и что должно остаться в нашем времени, как непреходяще-вечное?

«Битву в пути», воспринятую поначалу как «производственный» роман, теперь справедливо относят к числу немногих современных социально-философских романов. Он явно выделялся среди так называемой производственной прозы того времени («Труд» А. Авдеенко, «Новый профиль» А. Бека, «Братья Ершовы» В. Кочетова, «Горячий час» О. Зив).

«Производственный» конфликт романа, основанный на чисто

[13]

технической проблеме «летающих противовесов», необходимых в тракторном двигателе для стабилизации хода, но при определенных условиях, благодаря неучтенным силам инерции, разносящих вдребезги моторы, становится как бы символом ряда глубинных конфликтов, нашедших отражение в этом произведении. Сила инерции, не принятая в расчет, приводит к еще более серьезным авариям в сфере общественных отношений, в личной жизни людей.

В коллективе, куда приходит на должность главного инженера Дмитрий Бахирев, действует инерционная сила привычки к замалчиванию недостатков во имя ложно понятой «чести завода». Инерция восприятия заставляет коллектив завода терпеливо сносить барские, местнические замашки директора Вальгана. Инерция заставляет рабочих противиться новому методу литья. Г. Николаева строит свой роман так, чтобы читатель видел, как эти опаснейшие «силы инерции» используются в интересах Вальгана и его окружения, живущих прошлым и за счет прошлого.

Самыми значительными в романе являются образы Вальгана и Бахирева.

В Бахиреве, выросшем на той же почве, что и Вальган, как в фокусе собралось все, чему суждено жить и развиваться на благо общества.

Вальган, приверженец старого, вынужден отступить перед Временем, образ которого явственно прочитывается в контексте «Битвы в пути».

Но роман не только исследует конфликты переломного момента эпохи: в нем прочитывается и предупреждение — отступление Вальгана временно, он сумеет, уйдя в тень до поры, собраться с силами и появиться в новом времени и в новых

условиях, сменив обличье. Позиция Бахирева в схватке с Вальганом проста. Бахиреву не нужно «убирать» Вальгана, добиваясь власти, которой так дорожит его соперник: власть сама по себе безразлична Бахиреву, его интересует дело и люди, которые вместе с ним готовы бороться за то, чтобы дело это вершилось чистыми руками. Власть для Бахирева — лишь средство, дающее широкие возможности для того, чтобы организовать работу как можно лучше. Бахйрев — по сути своей демократичен, его демократизм глубоко органичен, в нем нет ничего от «формы», о которой так печется Вальган.

Вспомним, что Бахирев в годы войны отказывается от Государственной премии, так как видит несовершенство новой модели танка. С той же последовательностью и принципиальностью ведет он себя и в мирное время на тракторном заводе.

В финале романа мы видим, что за Бахиревым идет весь завод, тот самый рабочий класс, которому он родствен по духу, потому что сам он — рабочий человек в лучшем смысле слова.

За Бахиревым — Время, требующее от людей прежде всего

[14]

честности и духовности. В этом образ Вяхирева абсолютно современен, он принадлежит не только своему времени, но и завтрашнему дню.

Глубоко значителен и второй план романа. Отношения Тины Карамыш и Дмитрия Вяхирева — повод для размышления о том, на каком нравственном уровне должны строиться семья и любовь «новых» людей, живущих по высоким мерам долга и чести. Любовь — пробный камень, на котором проверяются герои Г. Николаевой. Ни Тина, ни Бахирев не могут допустить лжи и фальши даже во имя спасения своей любви. Они понимают, что великое чувство, владеющее ими, не может строиться на несчастье близких. Расставаясь, они спасают главное в себе и в своих отношениях — чувство человеческого достоинства и гордости друг за друга. Писательница наказывает своих любимых героев этим разрывом не за то, что они полюбили, будучи связанными обязательствами перед семьей, а за то, что не дождались в юности своего настоящего счастья, приняв чувство обычной привязанности и тепла за любовь.

В восьмидесятые годы определился новый взгляд на это произведение. В нем найдены проблемы, звучащие именно сейчас, в век научно-технического прогресса, обостренно актуально. Любая «производственная» линия «Битвы в пути» — будь то история Сережи Сугробина и его бригады, или несколько второстепенных на первый взгляд, «проходных» эпизодов с земледельщицей Ольгой Смирновой — отражает в той или иной степени какую-либо из насущнейших проблем сегодняшнего дня. Это и проблема использования «человеческого фактора» как важнейшей силы, способной обеспечить стойкий рост производительности труда. Это и проблема связей производства непосредственно с потребителем. Это и вопрос оплаты по реально вложенному труду.

Создание многопланового, монументального романа «Битва в пути» можно назвать писательским и человеческим подвигом Г. Николаевой, — она писала его, находясь буквально между жизнью и смертью. Ей удалось закончить роман: «битва в пути» была ею выиграна.

Последним завершенным произведением стали «Рассказы бабки Василисы про чудеса», где писательница впервые обращается к совершенно новому для нее жанру притчи. У каждого рассказа Василисы есть скрытый от невнимательного глаза, сокровенный смысл, приближающийся порой к серьезному философскому обобщению. Таковы рассказы «Без зубов, а с костьми съест» и «Талант».

«Рассказам бабки Василисы про чудеса» писательница придавала большое значение, справедливо считая, что здесь ей удалось проникнуть в глубины социальных процессов нашего общества и еще ближе подойти к истокам русской народной речи, гибкой,

[15]

разнообразной, меткой, той, которой радовалась она еще в деревенском своем, раннем детстве.

«Василисе — восьмой десяток, — писала Г. Николаева, — родившись в глуши отсталой, полуфеодальной России и прожив в ней треть века, Василиса руками своих детей и внуков прикоснулась к коммунизму».

Эта интереснейшая историческая тема решается прежде всего языковыми средствами, путем объединения в речи Василисы старых и новых слов. Как стилистический прием используется анахронизм. Происходит смешение старинных пословиц и современных ходовых присловий. Язык бабки Василисы — отражение ее внутреннего мира.

«В людях, подобных Василисе, необычайно привлекает меня то, что черты русского национального характера обогащены в них духом советского времени», — подчеркивала писательница.

Трудно точнее выразить общий смысл шести новелл, составивших «Рассказы бабки Василисы про чудеса». В книге ощущается та «неутопная волна» соленого озера жизни, образ которой возник у Николаевой еще в «Жатве», — «неутопная волна» людской поддержки, веры, истины. «Русскому характеру,— отмечала Г. Николаева, — присуще своеобразное, как бы даже противоречивое единство ума трезвого, беспощадного, насмешливого с душевной потребностью и способностью жить высокими идейными помыслами».

Бабка Василиса — едва ли не самая любимая героиня писательницы. Это о ней Г. Николаева писала: «Люблю ее милую душу, такую русскую в ее самоотверженной доброте и жесткой правдивости, в ее боевой ярой потребности в справедливости, в ее умении все понять, над всем усмехнуться, в сочетании наивной веры с острой прозорливостью». Писательница постоянно искала общения с людьми, подобными бабке Василисе, и верила, что в каждом человеке есть чудо — чудо души, особенно ярко раскрывающейся в труде.

Она и сама не переставала так же напряженно, истово работать до последнего дня: каждый ее замысел, даже неосуществленный до конца, поражает новаторством мысли и подхода к теме, всегда современной и насущно необходимой.

В последние годы жизни Г. Николаева начинает работу над романом о физиках. Она встречается с учеными, изучая, впрочем, не столько их быт и характеры, сколько самый дух современной науки. Ее знания поражали специалистов глубиной и обширностью. Сохранилась первая, законченная глава романа «Я люблю нейтрино», в которой уже угадываются контуры интереснейшей проблемы связи науки с современной деревней.

Не оставляет Николаева и работу над стихами, с которыми, несмотря на отсутствие публикаций, она никогда не расставалась. Стихи словно жили вместе с нею, становясь все глубже, серьезней, философичней. Утратив непосредственность и откры-

[16]

тость первых военных вещей, они тем не менее оставались всегда до конца честными и искренними. В них все ощутимее становилось состояние души человека, знающего, что он обречен, но беззаветно любящего жизнь и людей и благодарного судьбе за каждый прожитый день и час.

Но не только раздумья о жизни и смерти, о любви, скрасившей ее последние годы, занимают Галину Николаеву. В них находят выход и ее редкостный гражданский темперамент и чувство долга, всегда остававшееся в ней главным. Она пишет в своих последних стихах о жизни страны, о смысле творчества. В цикле «О самом главном» она говорит:

«Перебор, перебор, перехлест,

Пересол! Все в словах твоих «пере», —

Говорят мне.

Я наперекрест

Отвечаю: «У вас, коль проверить,

Недодум, недодел, недомолв,

Недосол.

И на множество «недо».

Поневоле в задел и на стол

Нужно «пере»!

Солонкой к обеду!»

Пожалуй, это одна из самых точных самохарактеристик Г. Николаевой (в Насте Ковшовой, в ее непримиримости, люди, близко знавшие Галину Евгеньевну, узнавали ее саму). Однако это не только и не столько «самохарактеристика», сколько писательское кредо, которому она следовала всю свою творческую жизнь.

В стихотворении «Идея» писательница продолжает эту же тему, говоря о нравственной необходимости идти во всем до конца, об опасности, которую таит в себе уклончивая половинчатость:

Что нынче греет и движет сердца?

Та правда, что с грузом

сквозь топь—до конца.

Свобода. Дыханье весны соловьиной.

... И нет между тем и другим половины,

Как нет полуправды

и нет полулжи!

Слепота и страх — их не было в душе Галины Николаевой, как не было в ней и половинчатости: она была поразительно цельным человеком.

Общение с поздней лирикой Г. Николаевой открывает нам насыщенный, скрытый р.анее от постороннего глаза, светлый и разнообразный внутренний мир писательницы.

Одной из удивительных книг Г. Николаевой стала последняя работа — «Наш сад». Начало ее пришлось на 3 марта 1961 года, когда дни были сочтены и писательница, врач по об-

[17]

разеванию, понимала это как никто из близких. Ей, привыкшей к постоянным командировкам, поездкам, встречам с самыми разными людьми, несомненно, была тяжела вынужденная неподвижность. В это время у нее появилась неожиданная радость: небольшой сад на дачном участке в Барвихе. Поначалу последняя прозаическая работа была задумана как календарь  — в нее должны были войти народные погодные приметы, наблюдения над жизнью растений. Вскоре у «Летописи сада» (таково было первоначальное название этого дневника) появился подзаголовок: «Сад, искусство, любовь». Это уточнение было сделано для себя — в процессе работы Г. Николаева снимает его и называет рукопись просто и емко «Наш сад».

Здесь отразилось мужество и редкостная сила творческой личности. Писательница постоянно держит себя «в рабочем состоянии»: она не позволяет себе предаться отчаянию и слабости. В мыслях о будущем, об искусстве она черпает силу для преодоления боли: «Что такое искусство? Самое прекрасное в мире?.. Почему боль тоже входит в большое искусство?.. «Не ворошен жар под пеплом лежит», — говорит моя бабка Василиса. Ворошить жар под пеплом — это и есть искусство?»

Писательница нашла точное слово: в каждой новой своей записи она «ворошит жар под пеплом», заставляя ярче разгореться огонь благодарности и восхищения жизнью, заставляя читателя новыми глазами взглянуть на мир и проникнуться пониманием его непреходящей ценности.

«От цветка к цветку» идет Николаева, отсчитывая последние дни и часы, из которых каждый дорог и неповторим. Сад словно сопровождает ее на этом горьком пути.

«Наш сад» — своеобразная «оптимистическая трагедия», повествующая о судьбе крупной, сильной, яркой личности, замечательного и подлинно творческого человека.

Читатель никогда не расставался с книгами Г. Николаевой, никогда не утрачивал к ним интереса, находя в них ответ на многие серьезнейшие вопросы жизни. Ее герои, люди сороковых, пятидесятых, шестидесятых годов, не состарились со временем. В них мы видим истоки высокой нравственности, составляющей во всякое время основу образа положительного героя, стоящего на активных жизненных позициях.

«Совесть, если она неподкупна, скажет одно: делай!.. Делай! Украшай землю и жизнь. Сей хлеб, если ты агроном, строй ракеты, если ты ракетчик, борись за большую правду, за добро и справедливость, если ты писатель», — так Г. Николаева понимала искусство. Так она понимала работу. И только так она понимала жизнь.

В. Юсова

[18]

Цитируется по изд.: Николаева Г.Е. Собрание сочинений в трех томах. Том первый. Рассказы. Жатва. Роман. М., 1987, с. 5-18.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Николаева Г. СС. Т.1-3. М., 1972-73;

СС: в 3 т. М., 1987-88;

Гибель командарма и другие рассказы. М., 1983;

Стихи. М., 1984;

Битва в пути: роман. 1-е изд. М., 1958; 2-е изд. М., 1987;

Завещание: Повести. Рассказы. Поэма. Стихи. Томск, 1990.

Литература:

Абрамов Ф. Люди колхозной деревни в послевоенной прозе // Новый мир. 1954. №4;

Трифонова Т. Книга, о которой спорят// Новый мир. 1958. №3;

Злобин С. Битва в пути // Знамя. 1958. №6;

Хватов А. Пути изображения характера // Нева. 1959. №7;

Ленобль Г. На новом этапе // Вопросы литературы. 1959. №7;

Фоменко Л. О мастерстве романиста // Москва. 1959. №8;

Бурсов Б. Писатель как творческая индивидуальность // Звезда. 1959. №8;

Пичурин Л. Путь к «Битве...». Страницы жизни Г.Николаевой. Томск, 1986;

Инбер В. Галина Николаева и ее читатели // Литературная газета. 18 февр.;

Воспоминания о Г.Николаевой / сост. О.Тимофеева. М., 1984.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС