Белый Андрей (Бугаев Борис)

1880-1934

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Андрей Белый

Хмельницкая Т.Ю.

Поэзия Андрея Белого

4

После 1905 года Белый вступил в совершенно новую, трагическую полосу. «Зори» потускнели, оказались иллюзорными. Миф Вл. Соловьева о «Жене, облеченной в солнце», не реализовался.

События 1905 года, 9 января, крушение революционных надежд, боль за бесправную нищую жизнь страны и народа – уже не иносказательно, а прямо – становятся главным содержанием второго сборника А. Белого «Пепел». Белый с подлинно гражданской страстью пишет стихи о России своего времени. В предисловии к «Пеплу» он говорит о том, что действительность властно диктует поэту слова, образы, песни, что нет образов поэтических, изолированных в какой-то условной сфере традиционных красот, и нет прозы, которая не может попасть в стих: «да, и жемчужные зори, и кабаки, и буржуазная келья, и надзвездная высота, и страдания пролетария – все это объекты художественного творчества. Жемчужная заря не выше кабака, потому что то и другое в художественном изображении символы некоей реальности... И потому-то действительность всегда выше искусства; и потому-то художник - прежде всего человек» 1.

_____

1. А. Белый, Пепел. Стихи, СПб., 1909, с. 7.

[26]

Далее Белый говорит о создании циклов, связанных друг с другом и в последовательности своей образующих как бы единый сюжет. Целое беспредметное пространство, и в нем оскудевающий центр России. Капитализм еще не создал у нас таких центров в городах, как на Западе, но уже разлагает сельскую общину; и потому-то картина растущих оврагов с бурьяна ми, деревеньками живой символ разрушения и смерти патриархального быта. Эта смерть и это разрушение широкой волной подмывают села, усадьбы; а в городах вырастает бред капиталистической культуры» 1.

В «Начале века» Белый определяет свой переход от «Золота в лазури» к «Пеплу» как переход от мистических иллюзий к реальности. «Мой переход к теме «Пепла»: себя ограничить «реальным» предметом, избой, – не рефлексами солнца на крышах соломенных; и овладеть материальной строкой, чтобы ритмы не рвали ее; образцы мои – Тютчев, Некрасов и Брюсов» 2.

Сборник посвящен памяти Некрасова. Стихи Некрасова, проникнутые горячей и горькой любовью к народу и обращенные к России,

становятся эпиграфом «Пепла»:

Мать-отчизна! Дойду до могилы,

Не дождавшись свободы твоей!

Этот эпиграф камертон всей книги. Небесные космические картины рассветов и зорь сменились пейзажем русской деревни с «кривобоким роем изб», теменью, бурьяном, лысыми буграми. Все голо, серо, бесцветно. В небе «косматый свинец облаков»; не червонные, багряные и пурпурные празднества неба, а «жестокие, желтые очи безумных твоих кабаков»; не солнечная блаженная страна, куда отлетают аргонавты за золотым руном, но нищая Россия, придавленная голодом, недородом, болезнями.

В стихах Белого появляется некрасовская гражданская прямота раскаленного гнева и боли:

Позволь же, о родина мать,

В сырое, в пустое раздолье,

В раздолье твое прорыдать.

Почти все стихи раздела «Россия» - неистовые плачи о родине. Не сдержанное рыдание, заклинательная мольба слышатся в каждом стихотворении.

____

1. А. Белый, Пепел, с. 8-9.

2. А. Белый, Начало века, с. 328-329

[27]

Меняются и эпитеты. Если в «Золоте в лазури» все было пурпурным, бирюзовым, атласным , пламезарным, безмирным, то любимыми определениями в «Пепле» стали «косматый» и «злой»: «плещут облаком косматым», «косматый свинец облаков», «взлетают косматые тучи».

В стихотворении «Русь» - упорное повторение лейтмотивного слова:

Косматый, далекий дымок.

Косматые в далях деревни.

Туманов косматый поток.

Ощущение злой, холодной природы и неприкаянной жизни передано настойчивым применением эпитета «злой» ко всему, с чем сталкивается в мире человек: «злое поле», «октябрьский дождик злой», «мигают злые стрелки», «к их окнам ночью злой», «мать Россия, о родина злая».

Почти столь же часты эпитеты «убогий», «скудный», «бедный»: «поля моей скудной земли», «там  убогие стаи избенок, там убогие стаи людей», «рассейся, мой бедный народ», «голодающий, бедный народ».

Осенний, тусклый, сырой пейзаж, устойчивая безнадежность заполняют стихи, посвященные России, русской деревне. Скорбная, заунывная интонация переходит из одного стихотворения в другое, создавая единство колорита. Поистине весь сборник цвета пепла. Для Белого характерно единство проходящих сквозь все вещи лейтмотивов.

Любопытно с этой точки зрения ознакомиться с письмами Белого. В зависимости от того, относятся ли они к «золото-лазурному» его периоду или к «пепельному», круто меняется вся их тональность. Экзальтированные письма Блоку в 1903-1905 годах близки к лирике с «Золота в лазури». Это совершенно откровенные стихотворения в прозе. В них Белый неутомимо нагнетает приподнято стиховые образы, полные радостной и тревожной экзальтации: «Вижу свет непомерный: плывет облако, белое облако - когда ни ночь, ни день, а все так ужасающе прекрасно: лиловые, розовые пятна вечера сетью зыбкой покрыли облако. Вижу образ Вечности, застывший на облаке. И Ты образом, заплетенным зорей, милый брат, - Ты, склоненный у ног Вечности. И плывет облако... Я сторож дозорный, стою на горизонте, трубу золотую приложив к устам, извещаю мир: "Летит облако верное и истинное во веки веков"» и т. д. 1 Таких писем мно-

_____

1. Александр Блок и Андрей Белый, Переписка, с. 162.

[28]

жество, и для Белого той эпохи они естественны. Окруженный облаком собственных слов, он творит свой иллюзорный, иносказательный мир и в стихах, и в письмах, и в статьях.

И совсем другая тональность в письме к М. К. Морозовой 1907 года (время работы над «Пеплом»): «Из деревни уезжаю частью по делам, частью потому, что одолели: свинцовое небо, безмерные пространства, странники, пересекающие даль полей, и надо всем этим что-то доисторически древнее, темное: страшна русская деревня средней полосы. Кругом – ничего: деревни – косматые звери, изрыгающие дым; в поле подсвистывает, подплясывает, подслушивает - сухой бурьян, лихой (в сердце вонзит он колючий шип). Иногда бурьян приходит к окнам и шипит там колючками. И косматый свинцовый небосвод, истерзанный молньями. Есть от чего уйти в России. Боюсь за Россию» 1. Даже словесный состав пейзажа в письме и стихах совпадает: бурьян, косматый свинцовый небосвод; избы, изрыгающие дым; странники, пересекающие унылые пространства полей.

* * *

И в статье «О пьянстве словесном» (1908) Белый рисует картину русской деревни совершенно в духе писем и стихов эпохи «Пепла»: Картина русской природы отражает печальные стороны русском натуры, широкой и глубокой: широки сиротливые пространства; вдали горит огонек, над ним повис дым, точно тягостная чья-то осенняя мысль. А овраг, разъедающий пространство, с дико пляшущей метлой чертополоха над гребнем, – глубокий овраг. И сидит, сидит на гребне том странник... Вот кто мы: горестные странники с котомками за плечами. Долго ночью бредем мы по выжженным жнивьям... и ничто не блеснет. Блестит кабак. Над Волгой, блеснет он – кабак. И потянется туда странник; пропьет свои лапотки. А красноносый кабатчик, тайком промышляющий «казенкой», горькое-то горе-гореваньице, надмевается оно, надмевается...» 2

Центральный образ «Пепла» – Россия и судьба народа.

Здесь А. Белый впервые пришел к эпическому обобщению России и страшного мира нищей русской деревни. В то же время он в ряде, казалось бы, объективных образов раскрыл свое собственное лирическое «я». Так, проходящие через все стихи о России и раздел «Горемыки» странники, беглецы, бродяги, каторжники, арестанты, изгнанники – скитальцы по сырому раздолью бесконечных, неоглядных дорог и равнин – для Белого столь же реальны, сколь

____

1. Рукописный отдел Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ф. 171, оп. 24, ед. хр. 1 з.

2. А. Белый, Арабески, с. 358-359.

[29]

иносказательны. Они - символ его собственной отверженности, неутоленной жажды свободы, разочарования в словесной суете литературной среды, его стремления вырваться из мышьей беготни городской салонно-редакционной жизни. Во всяком случае, в поздних своих мемуарах 30-х годов. Белый упорно старается именно в этом плане истолковать образный лейтмотив «Пепла». «Темы «Пепла» – мое бегство из города в виде всклокоченного бродяги, грозящего кулаком городам, или воспевание каторжника; этот каторжник – я…

Я покидаю вас, изгнанник,

Моей свободы вы не свяжете.

Бегу - согбенный, бледный странник

Меж золотистых хлебных пажитей.

Бегу - от всех: Блоков, Мережковских, Брюсовых, «аргонавтов», кантианцев, религиозных философиков, салона Морозовой... » 1

Конечно, трагическое «Я» поэта не исчерпывается образом каторжника, беглеца, изгнанника, в бесконечных вариациях проходящего по стихам «Пепла». Это поэтическое «Я» сложнее и многограннее. В предисловии ко 2-му изданию «Пепла» (1929), опасаясь слишком прямолинейного отождествления себя с лейтмотивным образом книги, Белый предупреждал: «Прошу читателей не смешивать с ним (бродягой. - Т. Х.) меня: лирическое «я» есть «мы» зарисовываемых сознаний, а вовсе не «я» Б. Н. Бугаева (Андрея Белого), в 1903году не бегавшего по полям, но изучавшего проблемы логики и стиховедения» 2.

Огромный скорбный мир «глухой России», открывшийся Белому в «Пепле», требовал объективизации. Эпическое воплощение этого страшного мира нуждалось в сюжетном развитии типических судеб.

Каждый цикл превращался в своеобразную поэму или, вернее, сюиту, воплощающую замысел в движении. Это особенно явно сказалось в разделе «деревня». Здесь некрасовская традиция проявилась всего отчетливее.

Жестокая история убийства соперника, бегства в город, отчаянного пьянства и разгула, а затем смерти на виселице - передана с балалаечной лихостью песенных и плясовых ритмов:

Как над этой над лужайкой

Кровь пролью твою...

____

1. А. Белый, Начало века, с. 466-467.

2. А. Белый, Пепел. Стихи, М., 1929, с. 7.

[30]

Забавляюсь балалайкой,

Песенки пою.

В озорной пляшущий стих врываются резкие натуралистические подробности: «Подавай селедку с луком, Расшнуруй свой стан...»

«Деревня» - это своеобразная «власть тьмы» в песенных циклах. Стих органически проникается лексикой, образами, реальными приметами народного быта, а главное - песенными и плясовыми ритмами.

В «Веселье на Руси» лихая хмельная горечь загубленных судеб проявляется в этом кружении разудалого пьяного пляса с перебоями, словесными коленцами, прихотливыми и неожиданными чередованиями ударений, замедленными и ускоренными темпами коротких в длинных строк:

Д'накачался

я.

Д'наплясался

я...

Дьякон пляшет - Дьякон, дьякон

Рясой машет - Дьякон. дьякон

Что такое, дьякон, смерть? – «Что такое? То и это:

Носом - в лужу, пяткой - в твердь...»

В этом лихом трепаке, топоте и приговаривании кружащихся плясовых слов последняя строфа - уже не от героя, а от автора вырывается в большое трагическое обобщение:

... Над страной моей родною

Встала Смерть.

Те же мотивы обреченного, горького крушения жизни прозвучали в вызывающе пьяном разгуле и плясе «комаринской», в озорной, издевательской, ритмически сгущенной «Хулиганской песенке».

В таком поэтическом раскрытии России и трудной судьбы народа Белый не одинок. В те же годы (1905-1908) написаны были и стихи Блока о России. Поэтические пути Белого и Блока скрещивались не раз. Первая встреча относится к началу их дружбы -

[31]

в 1903-1904 годах, когда каждый по-своему осуществлял и продолжал в поэзии заветы и идеи Вл. Соловьева: культ Прекрасной Дамы у Блока, мессианские предчувствия спасения и возрождения мира в «Золоте в лазури» Белого. Вторая встреча - стихи о России, и третья - поэмы, посвященные революции: «Двенадцать» Блока и «Христос воскрес» Белого. И Блок, и Белый органически связаны со своей страной, в трудные для России минуты они не могли обойти ее в своем творчестве. Образ России становится для обоих центральным. Не удивительно, что при всем различии поэтических индивидуальностей именно в эти годы они наиболее близки творчески.

И у Белого, и у Блока Россия олицетворена. Это кровно близкое живое существо – мать у Белого, жена у Блока: «Мать Россия, о родина злая» (Белый); «О Русь моя! Жена моя!» (Блок).

Стихотворение Блока «Не мани меня ты, воля, не зови в поля!..»  (1905) написано в том же песенно-народном ритме, что и весь цикл Белого «Деревня». То же горе, смешанное с хмельным отчаянным весельем, что и в стихах о деревне Белого, звучит в стихотворении

Блока «Осенняя воля»:

Буду слушать голос Руси пьяной,

Отдыхать под кровлей кабака.

Бесконечно скорбен образ «нищей России» в стихах и Белого, и Блока.

Так - я узнал в моей дремоте

Страны родимой нищету,

И в лоскутах ее лохмотий

Души скрываю наготу.

(А. Блок, «Русь»)

Но если центральные темы и образы у Блока и Белого совпадают, поэтическое освещение предмета у них несхоже.

У Блока - будь ли это образ Прекрасной Дамы, Снежной девы, итальянского города или России  это всегда образ поэтически-прекрасный, даже в жестоких и противоречивых своих чертах. Он преображен и растворен магическим светом влюбленности. Белый исступленно выкрикивает в отчаянии и гневе: «Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя! «Мать Россия, о родина злая, кто же так подшутил над тобой?» А Блок к той же нищей России обращается с проникновенной нежностью:

[32]

О, нищая моя страна,

Что ты для сердца значишь?

О, бедная моя жена,

О чем ты горько плачешь?

«Нищая Россия» для него «и во сне необычайна».

Лирическая растворенность Блока полярна истерически рыдающему, клянущему и экзальтированному надрыву Белого, но исходная точка в отношении к России у них одна: чувство неразрывной кровной связи со страной, любимой, страдающей.

Личные отношения Белого и Блока с 1906 по 1909 год склады вались трудно, подчас почти враждебно. Между ними стояло многое: и сугубо интимное (сложные, запутанные отношения Белого с Л. Д. Блок), и принципиальные разногласия. Белый не мог простить Блоку «Балаганчика», измены идеям Вл. Соловьева о свечной женственности», призванной спасти мир... он незаслуженно резко обрушился на книгу Блока «Нечаянная радость», называя ее «отчаянным горем». Полемизируя с петербургскими символистами Вяч. Ивановым и, главное, Г. Чулковым, воля с «мистическим анархизмом», Белый огульно присоединял к ним Блока и не стеснялся в словесных формулировках своего неприятия 1.

Примирение произошло в 1910 году и внешне уже не нарушалось, но той полноты и общности творческих устремлений, которая объединяла Блока и Белого в начале их дружбы (1903-1904), больше не было. Только стихи Блока о России, его цикл «На поле Куликовом» вызвали по-настоящему искренний, горячий отклик Белого. 3 апреля 1911 года Белый пишет Блоку о том, что с его точки зрения объединяет их, несмотря на все разногласия и недоразумения: «Пусть мы разные, но то «психология», но Русь, будущее, ответственность - не «психология» вовсе, и как же не радоваться: мы русские, а Русь - на гребне волны мировых событий. Русь чутко слушает и ее чутко слушают. Я, Ты, мы не покинуты в сокровенном... поскольку мы – русские» 2.

В «Пепле» Белому впервые открылась Россия как источник творчества. С новым пафосом обратился он к этой теме в военную и революционную пору («Рыдай, буревая стихия...» и др.), в сборнике «Звезда» (1922).

____

1. Подробно об этой тягостной полосе отношений Белого и Блока, дважды чуть не кончившейся дуэлью, см. статьи В. Орлова «История одной дружбы-вражды» и «История одной любви» в его сборнике «Пути и судьбы» (Л., 1963).

2. Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, с. 253.

[33]

Темой России «Пепел» не исчерпывается. Другая тема сборника, характерная не только для Белого, но и для всей поэзии символистов, - тема города.

На Западе тему города усиленно вводят в лирику французские символисты – Бодлер и особенно Верхарн. В России она проходит через творчество Брюсова, Блока, Белого. При всем различии трактовок, образ города у всех окрашен социально. Город - средоточие современной драмы. Это затерянность и одиночество человека в толпе, это «Я», раздавленное механической, бездушной и грандиозной силой. Город в лирике почти всегда трагичен и враждебен человеку.

У Брюсова наряду с трагизмом - патетическое воспевание движения, работы, новой техники, блеска вечерних реклам, фонарей, «электрических лун», реальных побед цивилизации. И вместе с тем город Брюсова - это центр угнетения и разврата, преступлений и проституции. Брюсов в своей трактовке города ближе всего к Верхарну, и пафос грандиозности, огромности этого многомиллионного организма преобладает над всеми частными картинами городской жизни 1.

У Блока не вообще город, а именно Петербург с его набережными, островами, памятником Петру. Это город, лирически растворенный в снежных метелях, город тревожного ожидания чуда, преображающей любви, город «Незнакомки». Город, в котором романтическое и исключительное сопряжено с обывательской, удручающей банальностью обстановки. В поздних стихах «Страшного мира» город Блока сгущенная безнадежность и заколдованный круг обреченной жизни («Ночь, улица, фонарь, аптека…»).

И совершенно своеобразен город в творчестве Белого. Он драматичен. Но это исторически закрепленная драма, драма января 1905 года, драма подавленных революций и народных волнений. Белый откровеннее н точнее других поэтов-символистов раскрывает в своей лирике историческую конкретность событий. Город Белого освещен заревом революционных вспышек и красных знамен. Это город, в котором происходят расстрелы, разгоняют манифестации, вдут классовые бои. В целом ряде стихов «Пепла» Белый с обнаженной прямотой говорит об этих революционных событиях:

Вдоль оград, тротуаров, – вдоль скверов,

Над железной решеткой, –

____

1. Подробно о городе Брюсова - ряд интересных наблюдений в предисловии Д. Е. Максимова к «Стихотворениям» В. Брюсова («Б-ка поэта» (В. с.), Л., 1961, с. 36-38).

[34]

Частый, короткий

Треск

Револьверов . . .

(«Похороны»)

Эти сжатые строки, энергично фиксирующие события, уже предвещают драматическую напряженность и отрывистость многих эпизодов «Двенадцати» Блока. Строки строятся как театральная ремарка, как реплика, а не как описание событий уже протекших.

А рядом с этими драмами разогнанных демонстраций и подавленных восстаний - символический образ города – зловещего маскарада. Непрерывные празднества и костюмированные балы - иносказательные картины «пира во время чумы», пира «над распахнувшейся бездной». Угрожающим призраком революции пробегает по этим «маскарадным» стихам Белого красное домино:

Только там по гулким залам

Там, где пусто и темно,

С окровавленным кинжалом

Пробежало домино.

Красное домино - и в «Празднике», и в «В Летнем саду» (во 2-м издании оно прямо называется «Возмездие»), и в «На площади». То же красное домино становится одним из центральных образов романа Белого «Петербург». Николай Аполлонович Аблеухов, вообразивший себя революционером, вынужден совершить террористический акт над собственным отцом. Сцена бала в «Петербурге» с появлением красного домино до мелочей совпадает с деталями стихотворения «Маскарад». Маскарад и кровавое домино - обобщающее символическое завершение темы города у Белого.

Город Белого – зловещий бред неестественной, ненастоящей жизни: мертвый город (во 2-м издании «Пепла» 1929 года так и называется весь этот раздел). Это маскарад переодетых мертвецов:

Звякнет в пол железной злостью

Там косы сухая жердь:

Входит гостья, щелкнет костью,

Взвеет саван: гостья – смерть.

Как всегда у Белого, гротеск граничит с пародией. «Маскарадные» стихи «Пепла» трагичны, но поэтическая техника их близка

[35]

к насмешливой стилизации раздела «Прежде и теперь» («Золото в лазури»). Это неожиданно, но глубоко оправдано: Белый создает ощущение мнимости, придуманности и бессмысленности этого веселья, таящего в себе смерть, иронически подчеркнутым употреблением иностранных слов:

Огневой крюшон с поклоном

Капуцину черт несет.

Над крюшоном капюшоном

Капуцин шуршит и пьет.

В том же стихотворении - «грациозный па д'эспань», «котильон», «муар», «трэн», «торс», «тюль», «вестибюль» и т. д. Этот жеманный набор слов развертывается в ускоренно-пляшущем ритме.

В стихотворении «Пир» два плана: почти пропагандистский (о революционных восстаниях) и иронически-пародийный (набор претенциозно-банальных слов и атрибутов ресторанного быта). В пьяный угар «Аквариума», «сумасшедшей рулетки», «огненной качучи», «безумного кэк-уока» врывается грозное предостережение:

Луч солнечный ужо взойдет;

Со знаменем пройдет рабочий…

Заутра брызнет пулемет

Там в сотни возмущенных грудей;

Чугунный грохот изольет,

Рыдая, злая пасть орудий.

Белый не боится кричащих, плакатных контрастов. Его город демонстративно катастрофичен. Но он передает катастрофу через гиньоль, арлекинаду. Не случайно раздел «Город» открывается пародийно-гротескным стихотворением «Старинный дом». Здесь каламбурно обыграно реальное название переулка в Москве – Мертвый переулок. В Мертвом переулке живет престарелая красотка семидесяти лет с глухим лакеем Акакием. Начинается привычная для Белого издевательская пляска насмешливо срифмованных иностранных слов: кенкэты и портреты... Тут и «кадриль», и «дезабилье», и «стеарин», и «гардемарин», и «атласный пеньюар», и «папильотки», и «сонатины», и «менуэт», и чувствительные вздохи по-французски: «Je t'aime, Pauline ...» Томная жеманность переводно-французского стиля сменяется подчеркнутым натурализмом и намеренной корявостью в описании одряхлевшего быта.

[36]

Как на дворе собаки

Там дружною гурьбой

Пролаяли, Акакий

Лакей ее седой,

В потертом, сером фраке,

с отвислою губой:

В растрепанные баки

Бормочет сам с собой.

Но и этот стилизованный гротеск кончается символическим заревом приближающейся революции:

Над Мертвым переулком

Немая каланча

Людей оповещает,

Что где-то – там – пожар,

Медлительно взвивает

В туманы красный шар.

«Россия» и «Город» - самые исторически окрашенные разделы «Пепла». Но есть в «Пепле» и многое другое - в частности, продолжение линии, намеченной еще в «Золоте в лазури». Это - близкий Белому образ поэта, осмеянного пророка, почувствовавшего себя новым мессией и в то же время сознающего иллюзорность своих притязаний: не пророчество, а безумие его удел.

Есть в «Пепле» - книге в основе своей земной, реальной и трагичной - ряд откровенно мистических стихотворений, где лирическое «я» поэта полностью сливается с иллюзорным сознанием пророка, провидящего спасение мира в одиноких молитвах на просторах полей. Это еще одна ипостась темы «бегства» в «Пепле». В цикле «Безумие» к таким стихам относятся: «Полевой пророк», «На буграх», «Полевое священнодействие», «Последний язычник». Эти экстатические, выспренние, многословные заклинания – самые неудачные стихи в «Пепле», и они не существенны для сборника. Главное в «Пепле» раскрытие большого мира народа, России, времени.

[37]

Цитируется по изд.: Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. [Библиотека поэта]. М.-Л., 1966, с. 26-37.

Вернуться к оглавлению статьи Т.Ю. Хмельницкой "Поэзия Андрея Белого"

Вернуться на главную страницу Андрея Белого

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС