Вадим ДЕМЕНТЬЕВ
         > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > МОЛОКО


МОЛОКО

Вадим ДЕМЕНТЬЕВ

2010 г.

МОЛОКО



О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.


"МОЛОКО"
"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
СЛАВЯНСТВО
РОМАН-ГАЗЕТА
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА

Суждения

Вадим ДЕМЕНТЬЕВ

Русский Кавказ

Вадим Дементьев.

ЗЛОЙ ЛИ ЧЕЧЕН?

В фольклоре горцев Северного Кавказа имеется один романтический персонаж. Зовут его Хочбар. Свою жизнь он закончил весьма своеобразно. Схваченный своим соперником ханом, и приговоренный к сожжению на костре, Хочбар перед смертью, когда хворост уже горел на площади аула, попросил у хана исполнить свое последнее желание: станцевать горскую лезгинку, поскольку был отменным танцором. Хан, сидевший в кругу своих домочадцев, милостиво кивнул. Заиграла зурна, забил барабан, Хочбар пошел выделывать коленца по кругу вокруг костра. И на заключительных тактах, видя восхищение зрителей, в том числе и ханской семьи, Хочбар, схватив малолетних детей своего врага, бросился с ними в полыхающий костер. Взял их, беззащитных, с собой, как заложников.

 

В народной памяти этот поступок героя считается достойным восхищения за свое хитроумное отмщение. Расул Гамзатов даже написал о Хочбаре поэму.

Можем ли мы, уважая традиции соседних народов, понять их и правильно оценить? Обычаи – это своеобразный духовно-нравственный кодекс повседневного поведения людей. И так ли уж необходимо все их сохранять и оправдывать народным опытом?  Мудрый поэт Дагестана Гамзат Цадаса (отец Расула Гамзатова) в 20–30-е гг. своим афористичным словом разил дикие обычаи и нравы гор, и аварцы постепенно их изжили. Многие из привычек стали предметом постоянной насмешки, благодаря крылатым строкам Гамзата. Скажи сегодня современной горянке, чтобы она одела чохто – головной убор неимоверной тяжести, в который вшивались для веса камни, она этого никогда не сделает, даже уважая и почитая свою прабабушку*.

Здесь возникает и такой вопрос: а можем ли мы, вроде бы считающие себя цивилизованными людьми, судить другие народы, имеющие иной, используя модное слово, менталитет? «Злой ли чечен», по словам Пушкина? Разве у нас, русских, не было своих Хочбаров – Кудеяров-разбойников, немало «проливших крови честных христиан»? Не восхищаются ли англичане Робин Гудом, таким же кровожадным «мстителем»? Бывают такие моменты в истории, когда народы как бы теряют общий язык общения, начинают в себе развивать крайне негативные установки на соседей, и тогда на смену взаимопониманию и взаимообогащению приходит временная полоса отчуждения и даже откровенной вражды.

Мне приходилось не раз знакомиться с образчиками ичкерийской пропаганды, той, которая широко распространялась при Дудаеве и Масхадове в их «независимом» анклаве. В книгах и брошюрах, в журналах и газетах большими тиражами и всегда на русском языке сеялся обильный урожай ненависти к России. Много там лживого, примитивного и глупого. Тридцать лет занимаясь межнациональными связями культур, я для себя почти ничего полезного не почерпнул из этих изданий, кроме удивления перед психологическим феноменом: как же можно так извратить и ложно препарировать доступные всем факты и события.

В частности, я даже с интересом  прочитал книгу Зелимхана Яндарбиева, тогдашнего вице-президента Ичкерии, «Чечения: путь к свободе» (откуда взялась эта «Чечения» – не понимаю, в пику, что ли, русскому названию Чечни?). Яндарбиева я до этого знал по своей издательской и литературно-критической деятельности в качестве слабого чеченского поэта. И вот, что мне показалось, чуть ли не забавным: вся система русофобских доказательств строилась у автора на цитатах из… русской классики. То есть выпускник московского Литературного института, бывший редактор грозненского издательства показывал через творчество Пушкина, Лермонтова, Толстого, какие плохие эти русские, как они, мол, не любили кавказцев, особенно чеченцев.

Вот на таком доморощенном уровне строились «научные» доводы  главного идеолога «ичкерийской революции», ярого ненавистника русских, ныне за свои темные дела убитого нашими спецслужбами. Ну, хотя бы один пример привел Яндарбиев из чеченской истории, факт прошлого (а они, безусловно, в судьбе каждого народа имеются), но зачем ему их знать и осмыслять, когда всегда под рукой хрестоматийные примеры, которые можно подогнать под лживые выводы? Расул Гамзатов на все эти бредни хорошо ответил: «Нас, горцев, завоевал не Ермолов, нас завоевали Пушкин и Лермонтов».

Для ичкерийской элиты было выпущено другое издание – роскошно оформленная книга «Знаменитые чеченцы» (она планировалась в нескольких томах, но я читал только первый). Автор, московский чеченец, профессор столичного вуза, собрал биографии своих известных земляков. В первом томе – герои из прошлого. Во втором – современники. Если, кто не догадался, о каких героях предполагался второй том, то подскажу – о полевых командирах Басаеве, Бараеве, Радуеве и прочих.

Но и в первом томе, наряду с портретами таких  замечательных людей, как танцор Махмуд Эсамбаев и поэтесса Раиса Ахматова которую я хорошо знал как руководителя Союза писателей Чечено-Ингушской АССР, нашлось место самым настоящим бандитам. Воспевается, к примеру, некий «последний абрек Чечни», погибший в начале 70-х годов. Скрываясь три десятилетия в горах, он самолично убил более пятидесяти ни в чем не повинных сограждан, в основном, чеченцев. Такой вот «достойный» пример для подражания, с восторгом и с трогательной нежностью в деталях описанный московским профессором.

Между тем, история чеченского народа полна, как трагических, так и героических страниц. Это – народ-воин, жизнестойкий и предприимчивый. Это – люди живого, быстро схватывающего ума, умеющие приспосабливаться к тяжелым условиям существования, не боящиеся трудностей, очень трудолюбивые, активные. «Чеченцы, как мужчины, так и женщины, наружностью чрезвычайно красивый народ, – пишут авторы «Очерков исторического прошлого и современного положения Кавказа», вышедшего в Петербурге в 1904 году. – Они высоки ростом, очень стройны, физиономии их, в особенности глаза, выразительны; в движениях чеченцы проворны, ловки; по характеру они все очень впечатлительны, веселы и остроумны, за что их называют «французами Кавказа», но в то же время подозрительны, вспыльчивы, вероломны, коварны, мстительны. Когда они стремятся к своей цели, для них хороши все средства. Вместе с тем чеченцы неукротимы, необыкновенно выносливы, храбры в нападении, защите и в преследовании. Это – хищники, каких немного среди горных рыцарей Кавказа; да и сами они не скрывают этого, избирая среди царства животных своим идеалом волка».

В XIX веке Умалат Лаудаев написал очерк «Чеченское племя», впервые опубликованный в «Сборнике сведений о кавказских горцах» (выпуск VI. Тифлис. 1872). В нем, в частности, рассказывается, как чеченцы в различные эпохи своего существования находились под властью тех или иных иноземцев. И от всех древних памятников Чечни остались либо следы чужого владычества, либо сооружения для борьбы с захватчиками. Это – ров Тамерлана, насыпные курганы, окопы бывших укреплений, а в горах – каменные башни. И всё! Даже в этом скромном наследии сохранились лишь приметы жизни народа воинственного. Вот, что писал генерал А.П.Ермолов в своих знаменитых «Записках»: «Ниже по течению Терека живут чеченцы, самые злейшие из разбойников, нападающих на линию. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям. Здесь находили они сообщников, тотчас готовых или отмщевать за них, или участвовать в разбоях, а они служили им верными проводниками в землях, им самим не знакомых. Чечню можно справедливо назвать гнездом всех разбойников».

Может быть, известный и нелюбимый в горах генерал преувеличивает? Но и Умалат Лаудаев подтверждает: «Совокупясь из различных элементов, чеченцы старались только о благосостоянии своих собственных фамилий, не заботясь о своем общем отечестве. Почти до покорения их русскими они имели одно право – право оружия. Сильные фамилии обижали слабых; эти же, мстя им тайно и явно, только увеличивали беспорядки и вели к новым преступлениям. Воровство, как у всех полудиких народов, сильно было развито между ними; поземельные споры были поводом к дракам и кровопролитиям, а обычай чеченцев похищать себе жен против родительской воли еще более увеличивал беспорядки в стране…». А.П.Ермолов объяснял воинственность чеченцев по-иному, но и его ответ на вопрос: почему это племя было нелюбимо (мягко говоря) на Северном Кавказе сводится  к той же проблеме: «Земли пространством не соответствуют количеству жителей или, поросшие лесами непроходимыми, недостаточны для хлебопашества, отчего много народа никакими трудами не занимающегося и снискивающего средства существования едиными разбоями…». Отсюда и все дикие традиции и предрассудки, которые существуют и сегодня: работорговля, кровная месть, закрытая от мира клановость (семьи-тейпы), все эти зинданы, схроны и т.п.

То затухая, то разгораясь, бандитизм в горах просуществовал вплоть до выселения чеченцев в 1944 году. В конце 20-х годов проводилась даже войсковая операция Красной Армии по их разоружению и подавлению очагов бандитизма. Можно ли было все эти криминальные проявления считать каким-то протестным движением? Скорее, все-таки нет, хотя недовольство Советской властью (как и любой «пришлой» властью) в горах существовало. К примеру, в 1938 году в Чечено-Ингушетии бандгруппы совершили 98 нападений, грабя имущество и угоняя у соседей скот. Это был политический протест? Нет, конечно, – типичный разбой! Но в том же году убито 49 советских руководителей разного звена, и среди них погибло немало чеченцев. А это свидетельствует о том, что и власть кое-кого в горах не устраивала.

 Так Чечня тлела до Великой Отечественной войны, впрочем, постепенно умиротворяясь и остывая. Я уверен, что, если бы не депортация, горные чеченцы вполне бы цивилизовались, как это сделал второй крупный народ, сражавшийся под началом имама Шамиля, – аварцы. Но возросшая во много раз активность бандитизма, вспыхнувшая в горах во время Великой Отечественной войны, заставила руководство нашей страны предпринять чрезвычайные меры.

Принято утверждать сегодня, что депортация стала «преступлением сталинского режима». Мы одни ярлыки заменили на другие: сначала «преступником» был царизм, затем сталинщина, теперь ельцинизм и путинщина. Кто следующий?.. Правда, почему-то не говорится, что заключение в концлагеря сотен тысяч этнических японцев в США после объявления войны Японии, является «преступлением рузвельтовского режима» (или рузвельтовщины?). Любое государство в условиях войны, а тем более Россия, стоявшая у пропасти исторического небытия («было всё на кону», как писал Александр Твардовский), вправе применять и к своему, и к любому другому народу все меры воздействия военного времени. Жестокие были меры? Да. Грубые? Несомненно. Но их можно оценивать только с конкретно исторических позиций.

Объяснимое ожесточение и праведное отмщение врагам в годы войны были столь сильны, что и без приказов из Москвы войска предпринимали активные боевые меры против бандитов, засевших в горах. Один из русских писателей, живущих на Кавказе, Валентин Кузьмин во время очередной литературной декады как-то мне показал из окна автобуса на каменные развалины горного аула и рассказал его историю. После прорыва немцев в 1942 году на Северный Кавказ командование Красной Армией было вынуждено спешно эвакуировать военные госпитали через горные перевалы в республики Закавказья. Уходил такой караван в 500-600 подвод с тысячами раненых бойцов и… пропадал. Когда его находили, то открывалась поистине ужасающая картина: бандиты всех раненых подчистую вырезали. Так были уничтожены несколько караванов… Горцы действовали осторожно – никакого организованного сопротивления  не было, бандитами являлись аульские жители, а не какие-то пришлые диверсанты. Но стоило выйти на годекан – аульскую площадь кому-нибудь из посвященных и громко свистнуть или подать другой знак, как тут же банда, прекрасно экипированная, вырастала буквально из-под земли.

Один из советских командующих тогда навел справки в НКВД: чьих рук дело уничтожение госпитальных караванов, из какого аула действуют? Ему указали на тот аул, руины которого мы проезжали. «Выкатить на вершины всю полковую артиллерию, – приказал командующий,  – и снести с лица земного это бандитское гнездо!»

«Просыпаюсь и курю, – есть такие стихи у поэта-фронтовика Юрия Левитанского. – Спор о подлинном и ложном с командиром я веду». Где, действительно, здесь правда, где ложь, а где истина того драматического времени?..

Попадал в такую ситуацию и я. В 1988 году в Нальчике в издательстве «Эльбрус» у меня вышла монография о выдающемся балкарском поэте Кайсыне Кулиеве. Книга о его поэзии и прозе, о его судьбе, которая была не легкая, учитывая высылку балкарцев в 1944 году из родных мест. Кайсыну, как известному в те годы поэту, предлагали остаться в Москве, но он не бросил свой народ и поехал к высланным балкарцам в Узбекистан, чтобы разделить с ними трагическую участь.

В перестройку можно было впервые об этом гласно рассказать, что я и сделал в книге с максимальным тактом. Но, оказалось, что я вторгся в запретную зону, слишком больной, кровоточащий оказался вопрос. Размышления о драматичной судьбе балкарского народа читались через увеличительную лупу. «Как так, – вскоре донеслось из Нальчика, – почему автор книги пишет, что из-за нескольких бандитов безвинно пострадал весь народ?! Именно так говорили Сталин и Берия. Не было у нас никаких бандитов, всё это ложь, клевета на наш народ. Москве нужен был предлог для выселения».

Страсти с каждым днем накалялись. В центре Нальчика закипели митинги, сдавленный годами безмолвия национальный пар стал вырываться из-под крышки кипящего котла. Срочно было собрано заседание бюро рескома КПСС, которое в жестких тонах осудило книгу, административно наказало редакторов и руководство издательства. В республиканской газете появилась грубая и разносная рецензия. В Москву видные деятели культуры и науки Балкарии написали письмо-донос с требованием изгнать меня из аспирантуры.

Такие действия напоминали коллективный психоз или массовое помешательство. Самое интересное, что за год до этого в издательстве «Эльбрус» вышла книга рассекреченных материалов из архива местного КГБ, проливающая свет на террористическую деятельность в горах Кабардино-Балкарии в годы войны. В документах указывались имена и фамилии бандитов, места их проживания, состав их преступлений. Почему же такой сильнейший удар пришелся на мою книгу – всего-навсего литературный портрет Кайсына Шуваевича Кулиева?

Для меня эта история так и осталась до сегодняшнего дня загадкой. Или, действительно, в последние годы перестройки националистические эмоции были взвинчены до такой степени, что, поднеси к ним спичку, и вспыхнул бы взрыв, как происходило в других регионах страны?.. Был бы только повод, а в случае с моей книгой – и без всякого повода. Мне трудно судить многих из балкарцев*, но явная режиссура тех событий здесь имелась. И только случайность, а может, и оперативные действия властей разрядили ситуацию.

Вопрос о депортации некоторых народов тогда стал разменной картой в политических целях с целью уничтожения Советского Союза. Где тонко, там и рвется. Выселение признали преступным, приняв закон «О реабилитации репрессированных народов», который выглядел вполне обоснованным. Но, к сожалению, эти же эмоции, это же возмущение, поиск виновных, самобичевание и жажда отмщения привели к не менее страшной трагедии – многолетней чеченской войне.

Круги от тех перестроечных документов до сих пор идут по российским регионам. Вот и в Кабардино-Балкарии никак не утихнут политические и национальные страсти. Информационные агентства время от времени сообщают: «Митинг балкарской оппозиции начался 28 мая (пример из последних новостей. – В.Д.) около полудня после продолжительных переговоров организаторов с властями республики. В начале акции был озвучен план поэтапного воссоздания республики Балкария в развитие закона «О реабилитации репрессированных народов» в части возвращения балкарцам территорий в границах 1944 года (до депортации в Среднюю Азию)».

Президент России В.В.Путин не пугал весь мир, а жестко констатировал, когда говорил, что страна на рубеже столетий стояла перед угрозой распада, и только ценой неимоверных усилий удалось эту катастрофу предотвратить. Под единую Российскую Федерацию были подведены сотни юридических мин замедленного действия в виде местного законодательства. Республика Тыва, к примеру, в своей конституции записала, что она вправе объявлять кому угодно войну. Татарстан стал считать себя субъектом международного права и не платил в федеральную казну налоги. Саха-Якутия объявила свои земли якутскими, а не российскими. Подобные и многие другие вольности благословлялись договорами о разграничении полномочий между центром и регионами и в корне противоречили Конституции страны. На фоне войны в Чечне такая «самостийность» выглядела зловещей. Распад России, по сути, был уже юридически запущен.

Слом советской идеологии, действительно, очень болезненно прошел на всем Северном Кавказе. Психологические изменения оказались даже сильнее, чем политические. На двух-трех поколениях горцев был поставлен социальный опыт: сначала они перепрыгнули из феодализма в социализм, а потом вернулись обратно – в капитализм.

Но в горах не бывает подопытных орлов. Орел – слишком сильная и вольная птица. Для многих горцев будущее, которое рисовалось в радужных тонах, теряет сегодня всякую перспективу. Люди потеряны, не знают, куда приложить свои силы, питается хабарами, то есть россказнями о подвигах новоявленных абреков, о сказочных богатствах «защитников ислама», о неуловимости «героев», типа Басаева. Простой горец, вконец обедневший, ставший безработным, не знающий чем и как кормить свою многодетную семью, еще не закинул мешок-хурджин за спину и не подался, куда глаза глядят. Это еще лучший вариант развития событий. Худший будет тогда, когда этот же горец достанет из схрона ружье, припрятанное его прадедом в годы Кавказской войны.

…Когда бомбили Грозный в 1995 году, чтобы выкурить оттуда дудаевцев, то Махмуд Эсамбаев, потерявший свой дом со знаменитой картинной галереей и коллекцией сценических костюмов,  собранной со всего мира, горько посетовал: «Лучше бы нас, чеченцев, снова выселили». 

Выход из современного конфликта в Чечне, конечно же, иной (более жестокий или менее, смотря как судить): планомерное уничтожение бандитизма и терроризма на суше и на море, по долинам и по взгорьям, в саклях и в иных, как сказал наш президент, местах, везде и всюду и одновременно постепенное возрождение с нашей помощью мирной жизни.  

Примечания

                     * Я подробно остановился на этой проблеме в книге «Гамзат Цадаса» (М., 1995). Жалко, что не нашлось таких борцов с дикими предрассудками, типа работорговли или кровной мести, среди чеченцев.

                 * Некоторые мои друзья из писателей, балкарцы по национальности, меня негласно поддерживали, но только по телефону. Открыто они боялись сказать слово в мою защиту. На собственном примере пришлось убедиться, что такое для небольшого народа круговая порука – все заодно, каждый за всех.

Вернуться к оглавлению

Рукопись для публикации предоставлена автором.


Далее читайте:

Вадим ДЕМЕНТЬЕВ (авторская страница).

 

 

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ

МОЛОКО

Гл. редактор журнала "МОЛОКО"

Лидия Сычева

Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев