Александр ГОЛУБЕВ
         > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > МОЛОКО


МОЛОКО

Александр ГОЛУБЕВ

2010 г.

МОЛОКО



О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.


"МОЛОКО"
"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
СЛАВЯНСТВО
РОМАН-ГАЗЕТА
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА

Суждения

Александр ГОЛУБЕВ

Снежная королева

Рассказ

Наброшенная на ночной город сетка пурги путалась в обледеневших ветках деревьев и повисала обрывками на прямоугольных скалах пятиэтажек.

Фиолетово-желтый свет  уличных фонарей выхватывал из тьмы летящий наискосок снег  и швырял его в сиреневые сугробы.

Девушка брела от одного столба к другому, наклонившись навстречу снежным порывам и пригнув голову в капюшоне.

Обеими руками она с трудом удерживала большой  плоский пакет, и была похожа на парусную лодку, отчаянно не опускавшую парус в штормовую погоду.

Сзади послышалось нарастающее гудение мощного двигателя, я оглянулся и увидел «вахтовку» - трехосный «Урал»-кунг, для которого переметенные снегом дороги - плевое дело, он и сейчас несся, словно не было ни пурги, ни сугробов.

Я прибавил шагу, схватил девушку за локоть и оттащил к обочине.

- Вы всегда так ходите? Вас же собьют!

- Ну и пусть сбивают. Вам то что?

- Мне ничего. А водителя судить будут, посадят.

- Правильно сделают, нечего по пурге носиться, аккуратнее ездить будут.

- Это вряд ли! Разрешите вас проводить? И заодно донесу вот эту штуку. Это у вас что, картина?

- Может и картина. А почему вы ночью тут гуляете? Вы не маньяк?

- Я моряк.

- Моряк, маньяк… Не вижу разницы! Зачем вам вдруг понадобилось меня провожать?

- Да чтобы вы под колеса не попали. Но я не набиваюсь, не хотите - не надо.

- Как вас зовут?

- Виктор.

- А меня Светлана…

Мы не говорили, а кричали, наклонившись друг к другу, и перекрикивая пургу, нас шатало ветром, лица были залеплены снегом, и ее картина раздражающе била меня по правой руке, а девушка все никак не могла сказать ни «да», ни «нет».

- Ладно, Виктор, - наконец, решилась она:

- Но учтите - я живу в частном доме, на самой сопке, дорогу туда перемело, так что придется ползти по пояс в снегу. И еще. Будете приставать – я вам глаза выцарапаю, ясно?

- Что? – не расслышал я.

- Глаза! Выцарапаю! Если! Будете! Приставать!

- Ясно. А если не буду, чаем напоите?

- Об этом поговорим позже. Сначала нужно дойти.

Она пошла первой, а я за ней. Идти стало сразу значительно хуже – теперь снег бил в лицо,  ветер пытался вырвать картину из рук,  пальцы сразу замерзли и онемели.

Мы миновали памятник Ленину, который со своего мраморного постамента протягивал руку вечности, то ли здороваясь с ней, то ли прощаясь, прошли мимо здания драматического театра, похожего на циклопическую собачью будку, мимо популярного когда-то кинотеатра, превращенного в  ночное варьете, и никто не попался нам навстречу, будто  свирепствовала какая-то снежная эпидемия, и в живых остались только мы вдвоем.

 

Остановившись возле переметенного входа в круглосуточный магазин, Светлана сказала:

- Если вы хотите попить у меня дома чаю, то предупреждаю, что ни заварки, ни сахара у меня нет, – подумав, она добавила:

- И хлеба тоже.

- А что же у вас тогда есть?

- Холодная вода и электричество.

Наш путь по склону сопки иначе, как крестным ходом, назвать было нельзя.

Проваливаясь по пояс, держа картину над головой, словно икону, я топтался на месте, уминая снег, потом делал еще шаг, опять проваливался, и так без конца, фонари на улице не горели, мы двигались в кусающейся белесой тьме, и Светлана ободряюще кричала мне в спину, а ветер относил ее слова куда-то вниз:

- Совсем немного осталось! Скоро уже придем!

В ее доме на всех стенах  висели картины. Маленькие, большие, в рамах и без рам. Портреты молодых и стариков, морские пейзажи, городские кварталы, вулканы, сопки, в общем, Командорск с окрестностями и люди, его населяющие.

Вошла Светлана, она уже переоделась в длинный махровый халат.

- Ну, вот, – сказала Светлана. - Будем пить чай.  Вы не сильно замерзли?

Я  вытащил из кармана фляжку:

- Может, вместо чая согреемся этим?

- Что это?

- Виски.

- Ну, да… моряк, виски, южные моря… Давайте пить виски, адмирал Нельсон!

- За наше с вами знакомство, Светлана!

- Виктор, давай перейдем на ты, а то, как-то глупо все выглядит. Сидим в заваленном снегом домике на сопке, и выкаем друг другу, будто на дипломатическом приеме.

- Хорошо, Светлана. За наше с тобой знакомство!

- За знакомство, Виктор!

Мы выпили и немного помолчали, слушая, как за окнами завывает пурга.

- А ты где работаешь, Светлана?

- Нигде.

- Серьезно, надо же как-то зарабатывать на жизнь?

- Я свободный художник! И этим все сказано!

Что-нибудь подобное я и ожидал. Свободный художник, денег нет даже на хлеб, только что не бомж, но зато как эффектно – «Я свободный художник, и этим все сказано!».

- Здорово! А на что ты живешь?

- Продаю свои картины.

- Хорошо платят?

-  Летом, когда туристический сезон, дела идут неплохо. Продаю поделки с видами. Обычно это наш Командорск и его окрестности на фоне вулканов, береговые скалы на фоне вулканов, и просто вулканы, куда же от них денешься! Вот зимой тяжелее, мертвый сезон, вообще-то это даже хорошо, остается время на настоящее творчество. Только настоящее творчество никому не нужно, кроме меня самой, да нескольких знакомых художников.

- Ну, что ж, давай выпьем за твое настоящее творчество, чтобы оно понадобилось всем!

- Не уверена, что очень хочу этого, по крайней мере, сейчас. Несколько лет назад я еще мечтала об этом, а потом поняла, что все это просто пыль. 

Мы выпили за ее творчество.

-  Хочешь, я  нарисую твой портрет? – спросила Светлана.

- Это займет много времени?

- Если карандашом, то быстро. Подожди, я возьму бумагу.

- Не надо, Светлана. Лучше просто посидим. Допьем виски, тут еще немного осталось. Честно говоря, я не люблю эти карандашные портреты. Даже не знаю, почему. И автоматически не нравятся люди, которые их рисуют, а мне бы не хотелось портить о тебе впечатление, понимаешь?

Нельзя сказать, чтобы это было правдой, на самом деле мне было совершенно все равно, рисует кто-то с меня карандашные портреты, или нет. Это был чисто психологический ход для того, чтобы  показать, что у меня есть какие-то принципы, пусть и глупые, такое производит впечатление на собеседника, и вызывает уважение.

- А ты… В тебе что-то есть. Ты не пробовал писать рассказы?

- Зачем?

- Значит, не пробовал. Когда человек начинает писать, он не задает себе такого вопроса, просто в нем растет что-то такое, выразить которое можно только на листе бумаги.

- Светлана, ты путаешь меня с кем-то другим. Я моряк, пью много водки, и все время ругаюсь матом, работа такая. И никакой поэзии в ней нет, а есть только нервы и ожидание, что когда-нибудь это все наконец закончится, и начнется нормальная жизнь, хотя, как она выглядит, эта нормальная жизнь, даже приблизительно, я понятия не имею. А ты говоришь – рассказы!

-  С чего ты решил, что творческие люди не пьют водки, и не ругаются матом? - засмеялась Светлана:

- Они делают это не меньше, чем моряки!

- Может быть, - пожал я плечами:

- Но это еще ни о чем не говорит. Между нами все равно ничего общего, мы как два полюса, такие мы разные. Это нельзя объяснить словами, нужно просто сходить в море, всего один раз, только не на борту круизного лайнера, а матросом рыболовного сейнера.

- Ты думаешь, им не понравится?

- Я думаю, они сбегут оттуда через неделю. И потом сочинят роман о море, так в нем ничего и не поняв. Давай сменим тему, у меня это море уже в печенках сидит, не хочу о нем даже вспоминать. Покажешь мне свои картины, не для туристов, а те, которые ты пишешь для себя?

- Конечно.

В каждой ее картине был только один сюжет – одиночество. Я видел в них тоску, безнадежность и усталость. Наверное, такие картины оставляли бы самоубийцы вместо предсмертных записок, если бы умели рисовать.

Как это ни странно, но картины мне понравились. Наверное, потому, что я тоже постоянно чувствовал свое одиночество.

Казалось бы, ты член экипажа, ежеминутно рядом с тобой товарищи, с которыми шторма и работа сплотили в одно целое, но ты-то знаешь, что закончится рейс, и время  разбросает всех в разные стороны. И ты будешь работать на одном судне, а они на другом, ты в еще рейсе, а они уже на берегу, или наоборот, и так годами. И вот уже нет рядом старых друзей, море их отрезало, ампутировало по живому, не спрашивая твоего согласия.

Что же остается? Остаешься ты сам, море, забравшее твою жизнь, и пустота, огромная, как само море, но море заполнено водой, а вот чем заполнить пустоту в  жизни и в душе?

- Кстати, а что это за картина, которую я нес?

Светлана сняла упаковку и поставила картину на диван.

- Мой автопортрет.

Это была женщина, увенчанная серебряной короной, в голубом платье,  на фоне сверкающего замка изо льда.

- Так вот, значит, кто ты такая, – сказал я. - Ты - Снежная Королева!

 

Настала решающая минута, весь вечер я терпеливо и продуманно шел к этому моменту, и теперь все зависело от того, что я скажу, и как себя при этом поведу. Тут не годились все эти дежурные фразочки, типа «Я без ума от любви к тебе!», или «Я мечтал об этой встрече всю жизнь!», нет, здесь нужно было найти точные слова именно для этой сумасшедшей художницы, живущей, как нищая, но воображающей себя Королевой.

Я поднялся с дивана и остановился рядом со Светланой. Она тоже встала, почувствовав, что сейчас что-то должно произойти.

Я знал, я был уверен, что подобрал нужные слова. Какое это опьяняющее чувство, когда тебе кажется, что все в твоих руках!

- Можно я буду Каем, складывающим из льдинок у твоих ног слово «Вечность»? – спросил я, глядя ей в лицо.

Она широко раскрыла глаза, и вдруг отпрянула, расхохотавшись и запрокинув голову:

- Виктор, не обижайся на меня, но ты просто кретин!  Неужели при помощи таких дешевых трюков ты мог соблазнить хоть одну женщину?

- И даже не одну. По-моему, я и сейчас все сделал идеально.

- Да ты просто портовый Дон Жуан! Видимо, мы с тобой действительно живем на разных полюсах. Прости, но это выглядело так глупо!

Я стиснул зубы и обозлено подумал:

- Ах, ты стерва!  Выходит, я зря тащил по пурге эту дурацкую картину, лез на сопку по пояс в снегу и лишился запасов хорошего виски, который берег как раз для такого случая?

Мне захотелось схватить куртку и выбежать  в пургу, в снег, в ночь, подальше отсюда, но вместо этого я обнял Светлану и поцеловал ее в губы.

Она не ответила на поцелуй, но и не попыталась вырваться, просто стояла и ждала, когда мне надоест ее холодное равнодушие.

- Надеюсь, это все? – спросила она ровным голосом, когда я опустил руки.

- Не знаю еще…

- Даже не надейся на продолжение.

- Знаешь, что, Светлана? – процедил я с окрепшей ненавистью. - Ты не снежная королева! Ты просто снежный сугроб. Ночью в такие сугробы попадают прохожие и замерзают насмерть!

- А ты маньяк! Напросился меня проводить, а теперь пристаешь. Тебя бы выгнать на улицу, да метет, замерзнешь еще! Вот что мне с тобой делать?

- Разве со мной надо что-то делать? - Я помолчал и неожиданно для самого себя предложил. - Научи меня рисовать!

Светлана удивленно подняла узкие брови:

- Зачем тебе это?

- Не знаю. Так просто… Не все же мне пить водку в каюте с приятелями. Тем более, что с судна я завтра списываюсь, и впереди у меня целый месяц отгулов. Так как?

- Почему бы и нет?

- Давай начнем прямо сейчас. Все равно спать мы сегодня не будем.

- Ладно. Вот бумага, вот карандаш.

- И что мне рисовать?

- А что бы ты хотел?

На улице стонала пурга. Оконные стекла были черные и зернистые, и по ним наотмашь стегал снег, скрученный в белые лохматые жгуты.

- Я хочу нарисовать девушку, у  которой в доме нет ничего, кроме холодной воды и электричества.

- И картин, - добавила она и улыбнулась, словно Снежная Королева Каю, когда тот сидел у ее трона и складывал из льдинок слово "ВЕЧНОСТЬ".

 

 

 

 

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ

МОЛОКО

Гл. редактор журнала "МОЛОКО"

Лидия Сычева

Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев