|
|
Григорий ДОЛУХАНОВ |
|
2009 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Григорий ДОЛУХАНОВМОЯ КОЛЕЯ…Удивительная все – таки штука – жизнь. То, что не так давно заставляло растрачивать себя до изнеможения, добавляло седых волос, поднимало давление и опускало сердце в пятки, сегодня кажется таким пустяшным, как партия в подкидного дурачка в неуютном купе со случайным попутчиком и ни к чему не обязывающий треп вперемешку с короткими дорожными тостами. Кто – то выиграл, кто – то проиграл. Но на конечной станции это всегда неважно. Ибо там, где кончается одна дорога, начинается другая – у каждого своя…
Год 1988. Баку. Февраль – лютый месяц по южным меркам. Рябой от слепого дождя ветер рвет провода. На асфальте лужи, как осколки кривых зеркал, в которых отражаются голые деревья с нелепо растопыренными пальцами ветвей. Я иду по мостовой между новостройками и неопрятными старыми дворами, давно приговоренными к сносу. В самом центре прикаспийской столицы. За спиной остался помпезный мраморный дворец культуры, выросший на месте стертой с лица земли табачной фабрики, помнившей еще агитаторов – комиссаров и мусаватистов в начале века. А в меня въелась цепкая детская память едкого табачного дыма на этой улице. В мальчишестве я часто гонял здесь на велосипеде. В одном из стареньких двориков жили мои старики – дед и бабушка. Мечтали перебраться в один из пятиэтажных домов, что каждый год росли напротив. Но их черед так и не подошел, целой жизни не хватило… Я иду и вспоминаю далекие семидесятые , когда все мои близкие еще были живы, а город был родным и безопасным. Иду навстречу беспощадной толпе с зелеными флагами и металлическими прутьями. Еще несколько шагов и я войду в нее. И пройду, если повезет, сквозь ревущую лавину разъяренных людей. Еще одно усилие воли, чтобы не дать страху увести себя с дороги нырнуть в первый попавшийся двор. Пройти сквозь толпу страшно, но бежать от толпы безнадежно… Мне повезло. Меня опять не убили. Разве что украли Родину. Или то, что я считал Родиной. И любил. Не за что – то. Несмотря ни на что. Бездумно, безоглядно, самозабвенно, как долговязую девочку с тяжелыми карими глазами в девятом классе. Я помню, как почти сошел с ума от этой первой любви. Как назначил ей свидание в приморском парке. Как пришел на эстакаду, стоявшую на сваях в море. Как собирал глазами огни маяков. Словно букет алых маков для нее одной. Как пытался сочинить стихи. Но пришла только одна строка: «Еще десять минут до того, как она не придет»… Позже я понял, что это стихотворение было уже закончено, потому и не нашлось продолжения… Я знаю, что не могу остаться в этом городе, который все еще - часть меня, а я – часть его. Мне трудно представить, как мы будем жить друг без друга. Но я вижу, что он стал другим и этот другой город – уже не мой. Звоню редактору «Молодежки» (так называли в Баку республиканскую газету «Молодежь Азербайджана», где я начинал в журналистике), прошу помочь с билетами. В любую сторону. Он вспоминает, что мы с ним не просто работаем вместе, что мы друзья детства – выросли на одной улице. И как друг советует уехать от греха подальше. Говорит, что даже азербайджанцам оставаться в Баку небезопасно, а уж мне сам Бог велел бежать пока не поздно. С билетами помог и даже машину дал до аэропорта. Так мы стали беженцами: я, моя пожилая мать, молодая жена, малая дочь. Год 1989. Я уже несколько месяцев работаю корреспондентом газеты «Голос Армении» в северных регионах республики. Вообще – то моя должность официально называется иначе: «руководитель корреспондентского пункта в зоне землетрясения». Но, во – первых, руководить мне здесь некем, поскольку помощников у меня нет, не считая приезжих российских и украинских строителей. Местное население не то, что русским письменным, но и устным не владеет. А, во – вторых, шестиметровый вагончик на колесах не имеет ни малейших признаков офиса и пригоден разве что для ночлега в спальном мешке. Транспорта и телефонной связи у меня тоже нет. Так что приходится накапливать материал и раз в неделю привозить в редакцию, проехав три сотни километров на автобусе до Еревана. А в особых экстренных случаях отправлять «оперативную» информацию первым рейсовым автобусом в шесть утра в надежде, что кто – то из коллег там встретит. Но в принципе, грех жаловаться – зарплата приличная, да и редактор ценит. Мужик он неординарный. Вообще – то, он москвич. Работал до войны в «ИЗВЕСТИЯХ». А в 38 – м году его партия временно направила в Ереван «помочь армянским товарищам организовать партийную прессу на русском языке». Так по сей день и помогает. То ли время командировки еще не вышло, то ли партия потеряла из виду командированного. Зовут моего шефа Борис Михайлович. Никто точно не знает, сколько лет этому коренастому, явно не по годам энергичному деду с «буденновскими» усами. Но то, что он из поколения времен Гражданской войны – это факт. Депутат многих созывов Верховного Совета Армении и личный друг самого, пожалуй, известного первого секретаря ЦК компартии республики Демирчяна, Борис Михайлович Мкртчян мог себе позволить «на своей территории» если не все, то почти все. И частенько позволял… Но его время в Армении заканчивалось. На волне, как его окрестили «карабахского движения», всплыли новые «отцы нации» - бывшие диссиденты и «отщепенцы», нынешние вожди и герои. Куда они ведут, за что дерутся? Я этого пока не понимаю, но уже кожей чувствую, что с ними мне не по пути… Год 1991. Лечу в Харьков. Хотя собирался в Москву. Позвонил друзьям в Белокаменную. Сказал, что хочу работать в столице. Они меня давно звали, но мне нравилось жить в городе у моря. А теперь стало как – то все равно, где начинать с чистого листа. Может быть , потому что все равно, поддался уговорам жены изменить маршрут и попробовать бросить якорь в Харькове, где морем не пахнет. Жену понять можно: Москва для нее чужая, а Харьков – родной… Лечу, стоя в набитом до отказа самолете. Армянские летчики – или фаталисты, или в прошлой жизни вагоновожатые. Но пассажиров – безбилетников подбирают охотно за полцены. Летишь, как едешь в трамвае в час пик. Харьков встретил проливным весенним дождем. Родители жены решили, что это знак удачи. Я не спорил, хотя мысленно уже был в Москве. Твердо решил через день – другой отправиться по своему задуманному маршруту. Но для очистки совести все же должен был зайти в одну из местных газет, предложить свои услуги и … получить, что называется, от ворот поворот. Я был уверен, что так и будет – незваных гостей редко кто встречает радушно. Но вышло все не так… Год 1992. Первая командировка от харьковской «Вечерки». На войну. В Приднестровье. Своим сказал, что еду в Одессу. Не соврал. Просто сказал не всю правду. В Одессе мы действительно были. Только проездом. А потом – в приграничный поселок «Красные окна». И уже оттуда в сопровождении двух автоматчиков на «копейке» - в Дубоссары. Время было такое: одни играли в бандитов, другие – в героев. Наверное, для нас это было тоже чем – то вроде азартной игры. Мы не очень задумывались о том, что всерьез рисковали. Нас вела какая – то сила, и все это было похоже на опасную мальчишескую забаву вроде прыжка с эстакады в море на Бакинском бульваре. Не на спор, не от отчаяния или подросткового легкомыслия. По какой – то иной причине, которую трудно понять и едва ли можно объяснить. Действие опережало мысль. Я оказался в военном вертолете раньше, чем осознал всю опасность этого полета. Потом какой – то старик – молдаванин провел меня по своим винным погребам и устроил мне нечто вроде дегустации, рассказывая о ночных похищениях местных жителей, налетах бандитов, убийствах, изнасилованиях. Он говорил об этом так, словно это все происходило не рядом с его домом почти каждую ночь, а в каком – то фильме с лихо закрученным сюжетом. Будто убили не его брата, а изнасиловали не его дочь. Старик был не только искусным виноделом, но и немного философом. «К войне тоже привыкаешь. А когда привык, уже ничего не страшно. Вот только детей жалко», - сказал он мне на прощание и проводил взглядом до выхода из погреба, не сдвинувшись с места. Самое страшное на войне – это мудрые дети. Они рассуждают, как старики. Они не шалят. Они смотрят так, точно читают твои мысли. Я видел таких стремительно повзрослевших детей – в Баку, в Карабахе, в Армении. Я видел их в Дубоссарах, но я не знал тогда, что через полтора десятка лет доберусь – таки до Москвы и увижу таких же ребятишек в российской столице, переживших войну в Чечне. Дети войны… Год 1995. Я уже знаю, что вернусь из первой загранкомандировки редактором муниципальной газеты. Пресс-секретарь Харьковского горсовета сообщила мне эту новость на прощальном банкете в Лейпцигском университете. Но сейчас я не хочу думать об этом. Все мои мысли связаны с этой удивительной страной – Германией. Магистр университета поволжский немец Мартин помог мне ее увидеть не только с парадной стороны. Я пью коварное черное пиво, слушаю университетский студенческий хор и почему – то вспоминаю лица русских уличных музыкантов под стенами Лейпцигской альма-матер. Счастливыми их трудно было назвать, хоть и пели они задорную казацкую песню: «По Дону гуляет казак молодой…» Немцы равнодушно проходили мимо. И только «наши», из бывшего Союза, останавливались и даже подпевали. Музыканты оказались из белорусской глубинки. Реку Дон никогда не видели. В российских казацких краях не бывали. В Лейпциге – нелегалы. У них уже были неприятности с полицией. Если в течение месяца не легализуются, депортация неизбежна. Легализоваться почти невозможно. Но они на что – то надеются. Как всегда на русское «авось». Кто – то из них сказал: «А я в свою фортуну верю. Авось, повезет, и я женюсь на местной.» Русские нелегалы беднее и бесправнее немецких бомжей. Я видел бездомных немцев. В новеньких джинсах и фирменных рубашках, будто в специально пошитой униформе, они валялись на пуховых одеялах, орали какие – то бравые немецкие марши и сосали из баночек баварское пиво. Я тогда поймал себя на мысли, что нищета в своей стране меньше унижает, чем положение бесправного мигранта… Год 2001. Я стал знаменитым в отдельно взятом городе. Не каждый бывший бакинец становится «Харьковчанином года». Казалось бы, чего еще! Иногда новая дорога сама выбирает путника и нет сил остановиться. Еду в Москву! Я ведь давно собирался в столицу. Знаю, что не навсегда. Харьков стал моим городом. А в Москву на ПМЖ перебираться поздно, хлопотно, дорого, да и семья не позволяет. Спасибо, что отпустили поработать в центральных СМИ, как я с юности хотел… Год 2005. Возвращаюсь в Харьков. Как обещал семье. В Москве остались и журналистская работа, за которую не стыдно, и амбициозные творческие планы, и друзья, и… Год 2009. Журналистика в Харькове уже давно перестала быть профессией: газеты, журналы, телевидение, радио – все стало собственностью нескольких местных олигархов. И этим все сказано! Я предпочитаю не иметь никаких отношений с владельцами «крепостных театров», не сотрудничать и даже не общаться с харьковскими медиа – группами. Говорят, на полпути сделаешь шаг в сторону, скоро окажешься на чужой дороге. Мне не нужна чужая дорога, мне дорога моя колея…
|
