|
О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.
|
АЗИЯ и другие стихи
АЗИЯ
Как пуп Земли – долина на Ононе…
Такыр – морщины времени на ней.
Средь жестких трав - выносливые кони –
потомки чингисхановских коней.
Не долетают ветры с океана…
Долина лижет илистую пыль.
Дыханье Гоби и Такла-Макана
расчесывает шелковый ковыль.
Гнетет людей Востока постоянство.
Кочевники и воины вдали
несут в себе величие пространства,
выравнивая выпуклость Земли.
Кому известно, что мы в жизни ищем?
Рука судьбы прядет свою кудель…
И рядом со славянским городищем
татарскую я вижу цитадель…
…Вино в бочонках, яблоки и груши…
Молдовы самобытна красота…
Ласкали глаз, но не задели душу
садово-виноградные места.
Посланца гор притягивают горы,
воспевший лес – поэт …
Во мне – частица азиатской крови,
а внук мой – чистокровный азиат.
наверняка,
а мне с рожденья хочется простора –
в крови у русских – память степняка.
Минувшее своим арканом ловит,
вер и народов сжав конгломерат
Могучая энергия такая
в колючих сопках, золотых песках…
Взволнованно стучит, не умолкая
пульс времени у Азии в висках.
* * *
Шуршаньем камыша,
речной осокой,
закатным солнцем,
жесткою травой
и даже чем-то
более высоким
навеки вместе
связаны с тобой.
Христовой кровью
и вселенской болью,
рожденьем в муках,
страхом умереть,
щемящим вздохом
и такой любовью,
что разлюбить
нам просто
не успеть!
* * *
Рамка зеркальца озёрного
изгибается слегка.
Бродят вздохи ветра вздорного
в сизых лапах тальника.
Ни о чём меня не спрашивай,
ничего не говори,
просто, вдруг от счастья нашего
что-то дрогнуло внутри.
Ива сонная склоняется
над морщинистой водой.
Снова сердце наливается
наполняется бедой.
Наша встреча – дело случая,
птицей выпорхнет из рук.
Полуночные предчувствия
неожиданных разлук.
Где-то кромка леса дальнего
перечерчена рекой.
Жизнь без примеси печального –
неизведанный покой.
* * *
Я таким хочу тебя любить:
остроумным, дерзким и веселым,
и в карман не лезущим за словом,
без терзаний «быть или не быть?».
Быть, конечно, непременно быть!
Радоваться солнцу на рассвете,
торопиться жить на белом свете
и меня без памяти любить!
* * *
Нам никто, наверно,
не поможет
возвратить надежды
прежних дней.
Твои женщины
становятся моложе,
я пугаюсь седины своей.
Для чего тоски
порыв внезапный?
Вместе нам с тобой
уже не быть.
Я любовь бы
выпила по капле,
а могу лишь только
пригубить.
Что же мне
останется отныне
от безумных,
сладких,
поздних чувств?
На ладонях –
горький вкус полыни,
на губах –
разлуки горький вкус.
ПОДАРКИ
Покосным летом,
ветреным и жарким
(в нем душные бродили сквозняки),
ты подарил мне
первые подарки:
закат у пламенеющей реки,
тугих стогов
дурманящие груди,
над головой –
в гирляндах - купола,
туман, в котором исчезали люди,
слезу смолы шершавого ствола.
В парной запруде –
пение лягушек,
крапивы отрезвляющий ожог,
охапку сена –
мягче всех подушек
и поцелуя судорожный шок…
Я все, что было
лучшего на свете,
впервые увидала наяву.
Ты подарил любовь,
рассвет и ветер,
и мир,
в котором я теперь живу.
* * *
Как остры облака в горсти!
Как закат обжигает сердце!
Снова хочется наскрести
горстку соли, щепотку перца,
задохнуться и задрожать…
Руки – к небу, а душу – Богу,
и детей от тебя рожать
на тряпье кибитки убогой,
и бежать за тобой и ждать,
зная: ты неверен как ветер,
и тебе предстоит блуждать
и на том, и на этом свете.
Ты, мой странник,
не Дон Кихот –
кони, степи, колчан и стрелы…
Ты веками летел вперед,
я веками вослед глядела.
Сколько ты истоптал дорог?!
Я в окне зажигаю свечи,
чтобы ты обнаружить смог
место нашей последней встречи.
* * *
В душе поют
взволнованные струны.
Но я
наивных песен
не стыжусь.
Кажусь себе я
маленькой и юной
и беззащитно-трепетной кажусь.
Пусть в волосах
искрится прядь седая,
но разве есть
у возраста предел?
Ведь ты мне шепчешь:
«Вечно молодая…» -
и смотришь так,
как в юности глядел.
* * *
Лечу свободная и гордая…
Но прерываю свой полет:
не торопясь, с тобой по городу
другая женщина идет.
Глаза – восторженно-победные,
печать ладони на плече…
Она еще не знает, бедная,
что ты воистину - ничей.
В плену твоей неукротимости,
как я когда-то, станет жить,
но ей ни лаской, ни терпимостью
любви твоей не заслужить.
СЕРЕБРЯНЫЙ РЫЦАРЬ
Мой славный серебряный рыцарь –
знаток быстроногих коней,
какие унылые лица
господствуют в свите твоей,
какие надменные дамы
алкают сражений и драм!
Я дам исцеляющий раны
настой и любовный бальзам…
Мой милый серебряный рыцарь,
доспехам души не спасти…
А я буду ждать и молиться,
тебя охраняя в пути.
Турниры, пиры и парады
от жизни простой далеки.
Тебе обещает награду
касанье прелестной руки…
Мой гордый серебряный рыцарь,
в тебе благородная кровь,
не может со славой сравниться
презренной плебейки любовь.
Победно направивший мимо
толпы боевого коня,
не знаешь, что ты –
мой любимый,
и даже не видишь меня.
* * *
Кто ты?
Наказанье? Награда?
Не Бог, но отменно сложён,
смятенье мужей и услада
в довольстве скучающих жен.
Кто ты?
Перед образом чистым
хочу на колени упасть
и, вняв завереньям речистым,
попасть в безраздельную власть,
смиренною стать и покорной
(теперь все решай за двоих!).
Не все ли равно –
белый, черный
оттенок у крыльев твоих.
В слепую обрушиться бездну,
достигнуть святой высоты
и тело распять
и воскреснуть,
и ведать,
что ты – это Ты.
ЧТО В СЛОВЕ «ТРИ?
Что в слове «три» - гармония, отрава?
Тоской наполнен тайный смысл числа.
Мы делим на троих (о, Боже правый!)
твою любовь. Она – источник зла.
Ты – как сосуд с густой восточной кровью...
С каких сторон на это не смотри,
но вряд ли называется любовью
альянс – мужчина, а избранниц – три.
И дело не в твоём грехопаденье,
в тебе – не грех, и в нас порока нет.
Ты любишь жизнь. И странно удивленье,
что стал твоим пророком Мохаммед.
Ты хладнокровно шар вгоняешь в лузу,
не мучаясь ни страстью, ни виной...
Три женщины, три грации, три музы!
Прости, но ты не стоишь ни одной.
* * *
Я сквозь пространства и века
откроюсь прошлому навстречу.
- Откуда ты?
– Издалека, -
многозначительно отвечу.
Уйду в полёт, прыжок, поток,
да так, чтоб сердце отлетело,
освободившееся тело
уже никто догнать не смог...
Мой разум все предусмотрел,
как скинув рабские оковы,
восстать на поле Куликовом
и избежать татарских стрел.
Как воспарить и не упасть,
не обессилеть на излете
и в упоительном полёте
не угодить дракону в пасть...
Ходить в учениках Христа
я буду,
в кровь сбивая ноги,
и заночую у дороги,
чтоб утром снять его с креста...
Но, соблюдая все условья,
не будет жизнь моя легка:
всезнающей, наверняка,
не пережить
Средневековье.
* * *
Взлетали вместе…
Мир вокруг – безбрежен.
Любовью
назывался наш полёт.
Ты был
неистов,
яростен
и нежен
и растопил
предубежденья лёд…
И был закат
неимоверно алым,
зажженным
от огня твоей души.
И на закате
сопка так пылала,
что никогда
ее не потушить!
* * *
Этим ветром, этим сном,
пахнущим дождем и мятой
стрекозой лечу крылатой
я туда, где стол и дом.
Стол венчает самовар...
Разговоры все – в пол-уха.
День – с назойливою мухой
в окнах с видом на бульвар.
Говоришь, что ты влюблён
не в меня, а в ту, другую,
но я зря тебя ревную:
только - голос, только - звон.
В доме том наступит ночь...
День и ночь мне это снится:
тихо скрипнет половица,
а потом – родится дочь.
* * *
В постоянном желании
плотских утех
ты опять повторяешь
историю тех,
кто, прожив на земле,
не заполнил ни дня,
кто костер разложил
и замерз у огня.
Как тебе удалось
убежать от любви?
Чем лечил ты
хмельное броженье в крови?
Ты гордишься,
что жизнь проживешь не любя.
Ты и небо, и землю
украл у себя.
ПОЭТЫ
Поэты - не ходят,
поэты - летают.
И каждому места
на небе хватает.
Но часто – как часто! –
уходят до срока
по взмаху руки
беспощадного рока.
И рвутся рубашки,
в которых родились,
кольчуги, которыми
в жизни гордились.
За совесть, за боль,
что собой воплощают,
их сильных и грешных
на небе прощают.
Стихи их – молитвы,
их души – как раны...
Поэты – как свечи,
поэты – как храмы!
Прогулка с Мариной
Не цветы, а гроздья рябины
полыхают у ног твоих,
темнобронзовая Марина!
Первый иней лежит на них.
Мы идём переулком гулким.
Никого... Только ты да я...
Ах, Арбатские переулки –
проходные, как жизнь моя!
Я, конечно, тебе не пара:
ничего за душою нет.
Не дал Бог словесного дара,
я – служанка, а ты – Поэт.
Рассмеялась в ответ Марина:
- Если есть слова,- говори!
Протянула мне горсть рябины,
и взлетели вверх снегири.
* * *
Ухожу в скитанье по радуге,
собираю подружек дюжину,
уплываю в ладье по Ладоге...
Не зови меня, мама, ужинать!
Сок берёзовый – опьянение!
одуванчики – взрывно-кожие...
Пью за день своего рождения
молоко от коровки божией...
Что? Зима?
Снежинок кружение.
От саней –
две большие линии.
А я – требую продолжения!
Улетаю...
Зовут по имени!
БЫТЬ РУССКИМ!
- Иван Шмелёв! –
кричу в двадцатый год,
когда от обескровленного Крыма
отчалил эмигрантский пароход...
Для нас потеря та – невосполнима.
Для нас,
рожденных через много лет,
бездушие окажется расплатой.
Ты видишь:
веры нет, и правды нет,
душа инакомыслящих распята.
Земля и Небо
бились в рукопашной...
И, проиграв немилосердный бой,
вы брали окровавленную,
страшную,
святую землю русскую с собой.
Чем стал для вас
чужой роскошный рай?
В нём жило тело,
а душа – в России
По-русски мир просил:
- Не умирай!
О вас по-русски жены голосили.
Писать по-русски
становилось главным:
высокий смысл нельзя перевести.
-Иван, ты оставался православным,
как православный Родину прости.
Её пути – небесные, земные –
кровавый след на гордом кумаче.
Быть русским – значит
созерцать Россию
в возвышенном,
божественном ключе.
* * *
Я построила дом из глины,
из песка, что намыла в Лете.
Отыскала в книгах старинных
то, чему не бывать на свете.
У меня – короткая память:
ветер имя твоё остудит.
Налетела коса на камень...
Кто за это меня осудит?
Каждый день нахожу ответы,
каждый день задаю вопросы.
Всё течет себе речка Лета,
и всё так же летают осы...
* * *
Мучительно качались отношенья
на жизни неустойчивых весах.
Случайное неловкое движенье
грозило всё рассыпать на глазах.
И зыбкость, и отсутствие опоры
давали нашим чувствам остроту.
Нечаянно в пылу полуукора
я перешла запретную черту.
* * *
Величавое море
шуршало и пело,
натирало язык
о прибрежный песок,
выгибало своё
совершенное тело
и готовило новый
азартный бросок...
Так и ты
сладострастно
играешь со мною.
В каждой
выходке моря
тебя узнаю.
Это ты
неустанно
волна за волною
омываешь
бессмертную
душу мою.
Птицелов
Большой переполох
начнётся в доме,
когда ты не спеша
откроешь дверь.
Твой четкий силуэт
в дверном проёме
не выветрить
из памяти теперь.
- Входи же,
долгожданная Синичка!
Захлопну «клетку»,
постелю постель.
Мне будет жаль,
коль птичка-невеличка
найдёт себе
спасительную щель.
Зачем тебе простор.
зачем свобода?
Так страшен мир
без крепкого плеча!
Нас защищают
каменные своды
и стены
из тройного кирпича.
В руках синица –
верная примета,
что в доме всё,
о чем могу мечтать.
Побудь со мной
до будущего лета!
А там...
и не захочешь улетать...
* * *
Стою одна перед открытой дверью,
боюсь вдохнуть и за порог шагнуть –
непостижимо адскою метелью
пропитан дом и занавешен путь...
Мой милый,
выручай меня из страха,
из паутины сонной выручай!
Ворчи, что я – мотовка, растеряха,
но предложи мне земляничный чай
и ложку
в туеске с тягучим мёдом,
и лета ароматные дары...
И я себя почувствую свободной
от умопомрачительной игры.
* * *
В зыбком воздухе что-то носится...
Только этому ты не рад:
упирается в переносицу
напряжённо-тревожный взгляд.
Опасаешься быть не понятым,
за словами скрывая суть?
И меня в словесные омуты
всё пытаешься затянуть.
Не хитри,
притворяясь бесхитростным!
Я же вижу тебя насквозь.
Разве сможешь ты
душу вытрясти
и повесить её на гвоздь?
В тайнике за семью печатями,
сколь неистовых сил не трать,
не найдёт своего читателя
зашифрованная тетрадь.
Не гадалка я, не пророчица.
у меня есть свои дела.
Почему же тебе так хочется,
чтобы я тебя поняла?
* * *
Я нам с тобой
придумала любовь
такую,
что страшнее наказанья,
чтобы понять
нелепость притязаний,
чтоб заморозить
бешеную кровь,
чтоб всё забыть:
отчаянье и ложь,
всё вытравить,
развеять и исправить,
и только память
о себе оставить,
и знать,
что ты в разлуке пропадёшь.
Но месть моя
не стоит ни гроша.
Ты – добр и мил,
и бесконечно нежен,
и взгляд твой –
равнодушно безмятежен,
сомненьями наполнена душа.
И мне одной
переживать беду.
Ты, однозначно,
не протянешь руку,
усвоив беспощадную науку –
не знать,
что я в разлуке пропаду.
* * *
О, желанная свобода!
В небе ангелы трубят.
Руки – крылья для полёта,
улетаю от тебя,
от горящих глаз бездонных,
от обмана и страстей,
от неписанных законов,
от губительных вестей,
от твоих терзаний сладких,
от брожения в крови,
от стихов в ночной тетрадке,
от любви и не любви...
Я проветрюсь и отмоюсь,
телом сделаюсь чиста,
отмолюсь и успокоюсь.
Дальше снова – пустота.
За перевалом
Ветхих стен закоулки пыльные,
дым сиреневый над трубой...
Обещаю: я буду сильная,
если встретимся мы с тобой.
Обещаю: буду хорошая.
жестким веником замету
сожаления как горошины,
долгих лет пустых маяту.
За грядой перевала снежного,
в доме старого лесника
отогрею родного, нежного
чаем горного родника.
Как одежды сомненья сброшены –
этой ночью ты только мой...
От лыжни следы запорошены,
и никто не спешит домой.
|
