> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ   > МОЛОКО
 

Валентин Сорокин

МОЛОКО

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2008 г.

 

 

XPOHOC

Русское поле

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК
СЛАВЯНСТВО
ПОДЪЕМ
ЖУРНАЛ СЛОВО
ВЕСТНИК МСПС
"ПОЛДЕНЬ"
"ПОДВИГ"
СИБИРСКИЕ ОГНИ
РОМАН-ГАЗЕТА
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА
ГЕОСИНХРОНИЯ

Валентин СОРОКИН

Звенят голоса над Окою

Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Сергей Есенин

Спасибо вам, рязанцы!

Братья Сафоновы, Валентин и Эрнст, — мои очень родные друзья. Я хоронил Эрнста в Москве, а Валентина — в Рязани. Они ушли из жизни в самые черные годы ельцинского переворота. Это были — честные, отважные, русские писатели. Они не совершили ни одного неверного шага. Они не произнесли ни одного лживого слова. Литинститутовцы. Писатели России.

Эрнст не согласился исключать из СП России Солженицына. Попал в больницу. Его долго припирали к стенке цековские правдолюбцы. А мы с Юрием Прокушевым помогали ему в издательстве “Современник”.  Тайно, под псевдонимом, печатали его вещи. Он, добрый и светлый, даже подарил огромную рукопись одному знаменитому гражданину СССР, а тот, понимая крайне тяжкое положение Эрнста, хапнул ее под свое имя. Когда-нибудь я расскажу о многих забытых горестях наших... Вернее — опубликую!..

Вот и Александр Потапов расповедал нам о судьбе стихотворения Евгения Маркина, которое Солженицын использует приложением к своей биографии. Я не удивляюсь. Александр Исаич или Исаакович использовал и поступок Эрнста Сафонова: измазал его грязью, дескать, струсил громко защищать героя “ГУЛАГА”. Слава Богу — Евгения Маркина вермонтский страдалец не осквернил. Евгений Маркин был очень лиричным поэтом и человеком.

Благородства рязанцам не занимать. Александр Потапов, Валерий Валиулин — талантливые поэты. Их стихи рождены голосом ливней и берез, светом серебристой Оки и распахнутым сердцем бессмертного Сергея Есенина.

Потапов — автор замечательных работ о Есенине. Валиулин — защитник есенинской песни. Валерий Самарин, Сергей Солотчин — поэты Рязани, поэты России, ну разве мы имеем право не уважать рязанцев?!..

В 1965 году руководитель Высших Литературных Курсов Тельпугов Виктор Петрович обратился к  нам, слушателям ВЛК, за советом:

— Надо ли нам с вами одобрять или осуждать поведение Солженицына?

— Надо!

— Да зачем лезть в эту кашу?

— Без бурды мы никуды!

— Как зачем лезть? Он что... Карл Маркс нынешний?

— И твой Карл надоел!

— Я говорю о писателе, а не о политике! — прервал дискуссию Тельпугов.

— И Солженицын политик. Сочинил, напечатал и помалкивал бы, а он?..

— А он визжит, будто “камаринскую” танцует, аплодисментов захотел!

— Диссидент завтрашний, бородатый!

— Какой он диссидент? Он русский патриот! Бесстрашный воин!

— Все они, воины, сбегут и жрут там колбасу, а мы в очередях лаемся!

— Он разоблачил палачей! Нельзя судить писателей за их правду и боль!

— Мало ему дали! Дали бы ему побольше, молчал бы подольше!

Виктор Петрович улыбался, а зал, аудитория Литературного института, гремела смехом и незлобивыми выкриками. Тельпугов заметил мой смех:

— Сорокин, а ты как смотришь на полемику вокруг писателя, ну?

— Просто. Вот скоро опять нагрянут выборы. То — районные. То — городские. То — областные. То — в Верховный Совет. Срочно избрали бы его депутатом — конец полемикам. Евтушенко отбил бабу у Луконина — коммунист.

Аудитория зааплодировала. А Виктор Петрович Тельпугов покачал головою: — Сорокин, ты, пожалуй, прав, Карл Маркс угомонится, но молчи. Не смей нигде проповедовать сию идею, молчи! Иначе — вздрючат... Понял? — Я и теперь в ладу с тем личным предложением. Приласкали вермонтского Карлушу — на всю Россию помалкивает... А в России — сплошной рай...

Тридцатитомное собрание сочинений издает. А вспомнили мы, хоть разочек, великолепные произведения Эрнста Сафонова? А куда задевали имя Ивана Акулова? А имя Бориса Можаева? А имя Константина Воробьева? А имя Петра Проскурина? Эх, мужики, мужики, читайте и смотрите Ксюшу Собчак и легендарную Улицкую!.. Ксюша за пояс заткнет Сердючку.

А  рязанцы — святые люди. Сказал же Сергей Есенин:

 

Русь, Русь! И сколько их таких,
Как в решето просеивающих плоть,
Из края в край в твоих просторах шляется?

 

Но соловья баснями не кормят. Ближе — к делу. К рязанцам. Александр Потапов, поэт, пишет мне:

            Дорогой Валентин Васильевич!

Несколько раз пытался до Вас дозвониться, но не удалось. Высылаю статью в взаимоотношениях Маркина и Солженицына в Рязани.

Хотелось бы, чтобы статья увидела свет в каком-либо столичном издании, а то ведь о Рязани много литературных сплетен ходит, — сами знаете.

Надеюсь на Ваше содействие. Крепко жму руку!

В начале семидесятых годов одиннадцать главных редакторов журналов, издательств, газет заявили протест — осудили Солженицына. Я их “документ” отказался подписать, будучи главным редактором издательства, тогда уже знаменитого, “Современник”. Отверг ленинский коллективизм...

Мои рязанцы — Эрнст и Валентин Сафоновы, Николай Родин, Анатолий Сенин, Евгений Юшин, Сергей Солотчин, Валерий Самарин, Борис Шишаев, Владимир Силкин, Александр Потапов, Валерий Валиулин, Евгений Маркин, мои рязанцы — Сергей Есенин, Евпатий Коловрат, мои рязанцы — Борис Можаев и герои его романа “Мужики и бабы”, крестьяне, работящие, молитвенно верные земле Русской!..

Но где классический роман Бориса Можаева “Мужики и бабы”, где? Где могила гениального автора? Кто знает? Кроме родных и близких кто? И почему нас обеспамятили? И кто сотворил подобное зло на Земле Русской?

Рязань. Древние славянские холмы над Окою. Рязань — рядом Куликово Поле. Рязань — Боброк и Дмитрий Донской. Рязань — Пересвет и Осляба. До сих пор звоны колоколов Радонежья перекликаются с колокольными звонами Рязани и Киева, Тулы и Смоленска, Минска и Калуги, до сих пор!

Вы слышите, звенят колокола:

“Россия, Русь

Единая была!”

И вновь и вновь звенят колокола:

“Россия, Русь

Единая была!”

Братья мои, витязи русского слова, прокатимся, может, по нищим и опустевшим хуторам Рязани и России на олигарховых “мерседесах” или пешком, да с батожком, виновато пошагаем?!..

А теперь – статья Александра Потапова.

 

Долгий свет «Белого бакена»

 

В этом году Нобелевскому лауреату Александру Солженицыну — девяносто лет, а известному рязанскому поэту Евгению Маркину исполнилось бы семьдесят. Переплетенье и перекрестье их жизней и судеб, думается, — неслучайное. Ныне во многих публикациях, посвященных жизни и творчеству замечательного поэта Е. Маркина, отчетливо звучит умело навязываемая кем-то мысль: поэт написал стихотворение “Белый бакен”, посвященное А. И. Солженицыну, и за это его исключили из Союза писателей СССР. В подобных утверждениях всё неправда. Во-первых, стихотворение не было посвящено Солженицыну, во-вторых, исключили поэта из писательского сообщества совсем по другим причинам.

Давайте обратимся к событиям сорокалетней давности. Как известно, Солженицын жил в Рязани двенадцать лет, с 1957 по 1969 год. В то время молодой поэт Маркин только-только входил в литературу. Но входил уверенной походкой, самобытно и ярко. Его первый сборник стихотворений “Личное дело”, вышедший в 1961 году в Рязанском книжном издательстве, не остался незамеченным. Затем последовали сборники “Звездный камень”, “Лесной ручей”, “Стремнина”. Перечитайте эти небольшие по объему книжки - и вы увидите, что молодой поэт самозабвенно воспевал красоту родного мещерского края, нелегкий труд и неприхотливый быт сельчан, рисовал яркие образы земляков, вдохновенно пел о любви... В его стихотворениях не было ни одной строчки, хотя бы намеками обличающей советский строй, ни одной потаенной диссидентской мысли. Маркин писал, как и жил, — искренне и распахнуто.

Солженицын в ту пору вел “тихое житье”: работал учителем, много писал и пытался “пробить” публикацию своих произведений. Наконец в одиннадцатом номере “Нового мира” за 1962 год при непосредственной поддержке редактора журнала А.Т. Твардовского была опубликована повесть “Один день Ивана Денисовича”, сразу сделавшая имя Солженицына известным всей стране. Повесть вышла отдельным изданием, ее автор был принят в Союз писателей СССР...

Солженицын продолжал печататься. Появились его новые публикации в том же журнале Твардовского, а также в зарубежном “самиздате”. О писателе заговорили иноземные “голоса”, и его литературная известность стала приобретать скандальный оттенок.

Маркин тоже много публиковался в рязанских областных и районных газетах, в периодических изданиях Киргизии, в центральных газетах и журналах.

Тем временем над Солженицыным сгущались тучи. В апреле 1968 года из беседы с ответственным секретарем Рязанской писательской организации Э. И. Сафоновым он узнал, что Москва ищет предлог, чтобы исключить его из писательского Союза. Солженицын, и до той поры не особенно жаловавший рязанских писателей (как же, его-то в Союз писателей “по указке” из самой Москвы приняли — он рязанцам не чета!), и вовсе перестал посещать писательские собрания. Тем не менее, к Александру Исаевичу по-прежнему с уважением относились Эрнст Сафонов, Александр Архипов, Евгений Маркин. Писатель продолжал работать над новыми литературными произведениями и в то же время, как бы намеренно “дразня гусей”, принялся рассылать гневные, протестующие письма (что, мол, у нас происходит, как это так — на меня давить посмели) в различные инстанции, в том числе и в зарубежные печатные органы, где его публикациям открыли “зеленую улицу”. И при всем при том Солженицын возмущался: “...Объявили Нобелевскую премию по литературе — и не мне!” А чего же иного он мог ожидать? Или “звездная болезнь” напрочь стерла из его сознания все реалии жизни тех лет?

В октябре 1969 года правление Союза писателей РСФСР начало подготовку к исключению А.И. Солженицына из своих рядов. 4 ноября состоялось злопамятное собрание Рязанской писательской организации, на котором (опять же “по указке” Москвы) Александр Исаевич был исключен из Союза писателей. В данном случае рязанские писатели сыграли роль литературных статистов — все уже было решено “на самом верху”, и изменить тщательно подготовленный ход дальнейших событий им было не под силу. Уже на следующий день (вот оперативность так оперативность!) секретариат правления Союза писателей РСФСР в отсутствие Солженицына утвердил решение Рязанской писательской организации о его исключении из Союза писателей СССР.

Александр Исаевич сначала не верил, что его и в самом деле изгонят из писательского сообщества и в письме Твардовскому, посланном после собрания рязанских писателей, даже посмеивался по поводу своих собратьев по перу: “От исключения я нисколько не уныл, чихвостил их очень бодро, что Вы можете видеть из прилагаемого протокола. Да, кажется, они начинают давать задний ход”. Однако заднего хода не последовало...

Что же в самом деле произошло на собрании рязанских писателей?

Солженицын сам писал, что у него имелась старая папка, озаглавленная “Я и ССП” (то есть Союз советских писателей). Прямо скажем, в данном случае упрекнуть Александра Исаевича в скромности трудно (впрочем, этим “недугом” он, кажется, никогда не страдал). Что хранилось этой папке? Как пишет сам Солженицын, “там всякие бумаженки — по борьбе, по взаимным упрекам, и доносы мне разных читателей: где, кто, что про меня сказал в трибуны”. Проще сказать — стукаческое досье. Вот по нему-то Солженицын и готовился к писательскому собранию!

Евгений Маркин вступил в Союз писателей в апреле 1968 года, и одним из тех, кто голосовал за его прием, был автор “Одного дня Ивана Денисовича”. Александр Исаевич отзывался о Маркине так: “Женя Маркин — молодой, слишком левый и слишком передовой для Рязани поэт”. На писательском собрании “тревожный лохматый” Маркин, по словам Солженицына, “явно колеблется даже в своем выступлении: “Не хочу я участвовать в этом маятнике, — сейчас мы А. И. исключаем, потом принимать, потом опять исключать, опять принимать...” — и голосует за исключение”. Александр Исаевич объясняет колебания Маркина тем фактом, что поэту обещали выделить квартиру. Впрочем, квартирный вопрос связывал по рукам и ногам и других рязанских писателей. Власти знали, как удержать их на коротком поводке!

Солженицын на писательском собрании вел подробную запись всех выступлений, а о последовавших затем событиях вспоминал: “Еще в коридоре ловил меня Женя Маркин, громко просил прощения (это — по хорошему Достоевскому, еще несколько раз он будет каяться, плакаться, на колени становиться, и опять отрекаться, ему и правда тяжко, он душой и правда за меня, да грешное тело не пускает)”.

Известный рязанский прозаик и публицист Валентин Сафонов, в ту пору еще не состоявший в СП СССР, а стало быть, и не принимавший участие в голосовании, впоследствии писал, что из всех выступавших на собрании выделялись своей искренностью выступления Николая Родина и Евгения Маркина. Вот его воспоминания: “Прием Солженицына в Союз писателей был произведен поспешно, — сказал Маркин. — Как себя чувствуют сейчас те, кто так поспешно принимал его в Союз? Повесть Солженицына “Один день Ивана Денисовича” сначала была принята чуть ли не с восторгом, а потом получила резко отрицательную оценку. Меня пугают такие крайности. Это вредит делу! Почему Солженицын жил в Рязани отшельником? Почему он ни разу не сказал нам о тон шумихе на Западе, которая поднимается там вокруг его имени? Не объяснил нам своей позиции в этом вопросе? По-моему, Солженицын и не принадлежал Рязанской писательской организации. Согласен с большинством нашей организации, которое настаивает на исключении Солженицына из Союза писателей...”

За исключение Солженицына из своего творческого сообщества проголосовали пятеро из присутствующих на собрании писателей, против — один, сам автор “Одного дня Ивана Денисовича”.

Обиженный писатель покинул Рязань и перебрался в Москву. 8 октября 1970 года А.И. Солженицыну была присуждена Нобелевская премия “за этическую силу, с которой он следует традициям русской литературы”, а 13 февраля 1973 года писатель был выслан из СССР в ФРГ.

Рязанские писатели тоже хватили лиха. Ответственный секретарь писательской организации Эрнст Сафонов, отсутствовавший на злополучном собрании, подвергся гонениям. Его сместили с поста, пытались исключить из партии.

Евгению Маркину квартиру все-таки выделили, но последующие события сложились для поэта весьма печально. Его мятущаяся душа не находила покоя. Очевидно, израненная им же самим совесть нещадно грызла поэта. Начались пьяные дебоши, и как следствие (вернее сказать, наказание) — 561 день тоскливого заключения за решеткой так называемого “лечебно-трудового профилактория” (ЛТП), официально именуемого “учреждением п/я 25/4”. В то время существовало — и поныне существует! — негласное правило: всякий осужденный незамедлительно выдворялся из партии, из творческих и общественных организации. Так был исключен из Союза писателей СССР и Евгений Маркин. Это была трагедия, беда и боль поэта. Но стихотворение “Белый бакен” непосредственного отношения к этому факту не имело.

Ныне то и дело приходится слышать: власти травили и притесняли Маркина за Солженицына и “Белый бакен”, ему не давали печататься... Но давайте обратимся к фактам. После исключения Солженицына из писательского Союза в газетах “Приокская правда”, “Рязанский комсомолец”, в касимовской “Мещерской нови”, клепиковской “Новой Мещере”, в газетах соседней Владимирской области продолжали публиковаться стихотворения, очерки, корреспонденции Маркина. Даже во время пребывания поэта в “учреждении п/я 25/4” его стихотворения, очерки, рецензии то и дело появлялись (разумеется, под псевдонимом) в скопинской районной газете, по его месту отбытия наказания, в областной “молодежке”, других изданиях.

После истории с Солженицыным в издательстве “Московский рабочий” тридцатипятитысячным тиражом (!) вышел поэтический сборник Евгения Маркина “Самородок”. На титульном листе значится 1970 год издания. Фактически же книга была подписана к печати 7 апреля 1971 года и увидела свет позднее, что вполне объяснимо.

Вернемся к “Белому бакену”. Стихотворение было написано поэтом 27 августа 1970 года на родине, в селе Клетино Касимовского района, что привольно раскинулось на Оке, и опубликовано в десятой книжке журнала “Новый мир” за 1971 год, причем без всякого посвящения.

 

По ночам,
когда все резче,
все контрастней свет и мгла,
бродит женщина у речки,
за околицей села.
Где-то тявкают собаки,
замер катер на бегу.
Да мерцает белый бакен
там, на дальнем берегу.

 

Был ли в “Белом бакене” намек на Солженицына? Возможно. Но за намеки и недомолвки ни из партии, ни из писательского Союза не исключали! А уж если и исключали, то прямо так и писали, как в случае с Эрнстом Сафоновым, которому вынесли партийный выговор с занесением в учетную карточку члена КПСС со следующей формулировкой: “За отказ участвовать в исключении Солженицына из Союза писателей”. Правда, райком партии формулировку немного смягчил...

Так откуда же пошло тиражируемое печатно и изустно утверждение, что “Белый бакен” посвящен Солженицыну? Да тут, оказывается, сам Александр Исаевич постарался, перетянув на себя одеяло литературной известности. В очерках литературной жизни “Бодался теленок с дубом” он писал о Маркине: “Год спустя он умудрился протащить в “Н. мире” (с новым руководством) стихотворение о бакенщике “Исаич”, которого очень уважают на большой реке, он всегда знает путь, — то-то скандалу было потом, когда догадались! — и исключили-таки бедного Женю из СП”.

Ну, тут уж явная натяжка! Во-первых, стихотворение называется не “Исаич”, а “Белый бакен”. Во-вторых, главным персонажем у Маркина является не Исаич, а его возлюбленная, живущая с нелюбимым мужем на другом берегу реки. В-третьих, Нобелевский лауреат возомнил, что несчастный бакенщик-бобыль “всегда знает путь”, явно подразумевая под этим “всегда всезнайкой” себя. Но какой путь “всегда знает” бакенщик, если его работа состоит только в том, чтобы зажигать на реке бакены, указывающие, где река глубока, а где — мелководна и грозит судам посадкой на мель?

Да ведь если подобным образом, по-солженицынски, рассуждать, можно провести множество ассоциаций. Дескать, Маркин в своем стихотворении изобразил под видом бакенщика некоего мессию (читай: Солженицына), ведающего путь, которым должен пойти пароход (читай: народ), да вот есть одна помеха — обмелевшая река (читай: компартия). Можно и другие ассоциации добавить: белый бакен олицетворяет чистоту помыслов героя, а возлюбленная бакенщика Исаича носит под сердцем “безвиновное дите” — этим самым поэт хотел показать, что в скором времени плод созреет и родится правда об “Архипелаге ГУЛАГ” и прочих темных делах советской власти... Да ведь так можно Бог весть до чего договориться!..

Мало ли кого подразумевал поэт под “Исаичем”? Может быть, директора Есенинского музея в Константинове Владимира Исаевича Астахова, с которым был знаком? А может, поэта увлекли свежие рифмы: свисая — Исаич, кусаешь — Исаич? Да мало ли в стихах Маркина разных —всяких персонажей: Илья-призывник и “особенная” Наташка, матрос Ленька и Оля-официантка, “двоюродный братень” Петька-Петушок и косари Витька с Митькой... Так кто же он, маркинский “Исаич”? Гадать не будем. Но негоже и безапелляционно утверждать, что Евгения Маркина исключили из Союза писателей за стихотворение “Белый бакен”, посвященное Солженицыну.

А между тем ларчик-то просто открывался: Евгений Маркин написал замечательное стихотворение о несчастной, несбывшейся любви, о неизбывной тоске и тяжких душевных муках женщины, обреченной вековать свой недолгий бабий век с нелюбимым мужем да украдкой поглядывать на противоположный берег, где живет бакенщик Исаич.

Ни надежд уже, ни права... Ты домой идешь с реки. Он на левом, ты на правом — две беды и две тоски! Как тут быть — сама не знаешь. Вот и пой, как в старину: — Не ходите, девки, замуж на чужую сторону!

Полагаю, что некрасиво “притягивать за уши” модное ныне благоговение перед Солженицыным к творчеству замечательного лирика Евгения Маркина. Все заветное поэт сказал за себя сам, и пронзительный, тревожащий душу свет его “Белого бакена” горит до сих пор.

Александр ПОТАПОВ, член Союза писателей России.

 

На холме

Читая статью Александра Потапова, я опять и опять осознаю: безвинно осужденный на страдания Солженицын имеет право на гнев и на возмездье стукачам и палачам. но не имел права страдалец на план “Как обустроить Россию”, книгу-схему разрушения СССР и России. Его “конструкция” вселила уверенность в обезумевших разрушителей на всей территории державы.

Книга за рубежами СССР печаталась и внедрялась к нам. Результат — горе и кровь народов, раздоры, распады, грабежи и олигархи, цинично взирающие на закабаление человека бесправием и безнадежием. Куда на танке, за пышной задницей Ельцина, в Октябре 1994 года мчался Евгений Евтушенко, не на “фабрику ли звезд”, опьяненных развратом и бездарностью?..

Что натворили с народной песней?

Что натворили с народным танцем?

Что натворили с народным любви?

Что натворили с народным семьи?

Что натворили с воинской славою?

Да, и мы, народ, виноваты: поверили вороватым глашатаям, поверили иным вчерашним деятелям Ленинского комсомола и особо идейным парторгам и цекистам, а сегодня — батюшкам. Лгали портретам, лгут иконам... Разве Бог учит нас предавать? Разве Богу учит нас жадности и лукавству?

Иван Акулов, Владимир Чивилихин, Федор Абрамов, Василий Федоров, Константин Воробьев, Владимир Тендряков, Виктор Астафьев, Борис Можаев отравлены кровавым туманом надвигающейся катастрофы. Некоторые из них поверили в доброту предателей, а позже каялись и крестились, прося у Господа прощения. Предсмертные рассуждения Виктора Астафьева невозможно читать — сердце кричит, разрываясь. А комсомол-парторги батюшкают...

В июне 2008 года исполнилось 55 лет моему непрерывному  рабочему стажу. На кого я работал? Разве лишь на себя? Какой олигарх ныне — хозяин моего мартеновского цеха, нашего цеха? И почему внуки мои сегодня платят за учебу? Кому, в чей карман идут их бедные гроши? Перед какой “звездой” я должен извиниться за то, что я рыгающие хохмы Винокура не путаю с лебединым кликом есенинской лиры?!

Спасибо тебе, Александр Потапов. Спасибо вам, родные мои рязанцы. А я с ВЛК приехал в Рязань в 1965 году, приехал к холмам Оки. Приехал к Евпатию Коловрату. К Есенину. С братьями Сафоновыми, уралец...

 

Иду, а на холме Александр Прокофьев, коренастый, удалой поэт наш!
Иду, а на холме седой Василий Федоров, мудрый и горький поэт наш!
Иду, а на холме Юрий Прокушев, большие, карие глаза его полны слез!
Иду я, а над серебреным плесом Оки песня звенит и катится в дали!
           
Выткался над озером алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
 
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло.
 
Рязань! Медленные стаи журавлиные! И гривастые тройки русские!
Звон колокольный! Славянский стон тысячелетний! И на Голгофе Христос!
Рязань! Кто же так рыдает над Окою? Не Россия ли? Не Богородица ли?

Свет храмовый! Медленные стаи журавлиные! И гривастые тройки русские! У каждого из нас есть уголок материнский. Есть край отчий. И поле, чутко золотящееся сдобными колосьями. Есть теплая летняя ночь над задремавшим простором. И — лунная свеча над ним. Потому и заканчиваю я горькие рассуждения стихотворением, посвященным удивительному мастеру слова, поэту и прозаику, есенинцу благородному.

 

Мы идем

Сергею Суше

 

Человеку горем и работой
Планетарных бед не превозмочь.
Господи, ты вновь своей заботой
Спас меня в погибельную ночь.
 
И друзья в чести мои и в силе,
Клевета и злоба их не съест, —
Мы по всей измученной России
Пронесем врачующий твой крест.
 
Пронесем его под небесами,
С каждой нищей крышею “на ты”,
Эти избы вдовьими глазами
В душу нам глядят из темноты.
 
Не швырял я совесть на бумагу,
Не ласкал приспешнику ладонь,
За любовь,
                  за верность и отвагу
Мы шагнуть готовы хоть в огонь.
 
Хватит нам страданий и печали:
От границ бесправных до Кремля
Слезы льет за нашими плечами
Мать седая — русская земля.
 
Господи, тебя молить я буду,
Пусть,
            когда порасточится мгла, —
Приговор предательству и блуду
Возвестят твои колокола!..

 

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

 

МОЛОКО

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

 

Rambler's Top100 Rambler's Top100
 

 

МОЛОКО

Гл. редактор журнала "МОЛОКО"

Лидия Сычева

Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев