|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2008 г.
РуЖи
|
Денис КОВАЛЕНКО
Обыкновенная фобия
"Да и в самом деле: ведь мы все хорошие
люди, ну, разумеется, кроме дурных..."
Ф.М. Достоевский
Очень печально, когда вполне образованные и умные люди, по каким-то
непонятным причинам (уверен, что всё это у них не умышленно), начинают
буквально путать слова. А вот жертвами этой путаницы порой становятся вполне
законопослушные граждане, обычные граждане – люди, которым не понять всей
тонкости казуистики и софистики, которые говорят, что видят, попросту
озвучивают действительность.
А действительность такова: В сегодняшней Российской Федерации цветёт и пышет
вполне сифилитичным цветом обыкновенная русофобия.
Причины её так прозрачны и видимы, что расскажет вам об этом даже не
умудрённый подросток. Но, как и в фильме Тарковского "Сталкер", прямой путь
самый опасный, так и мы попробуем дойти до этой очевидной и всем известной
причины самыми заковыристыми тропиночками.
Когда-то очень давно, лет так тысячу назад, князь Владимир крестил Русь.
У меня нет цели утомлять читателя историческими экскурсами, все знают, как
это было и чем, слава Богу, это кончилось: мы православные – и это хорошо.
Плохо, что не все понимают этой радости, быть православным. Ровно, как плохо
для католика, что не все понимают этой радости быть католиком; ровно, как
плохо для мусульманина, что не все понимают этой радости быть мусульманином:
а совсем уж тяжко иудею, что не все понимают, какая это великая радость: на
восьмой день совершить завет с Б-ом и до конца дней оставаться правоверным
иудеем, соблюдать все-все законы и чтить своих предков. И действительно, это
радость, и не поделиться этой радостью, не убедить человека, что это та
самая, что ни на есть, истинная радость, это... ну здесь, думаю, без
комментариев. Человек не может не делиться радостью. И до сих пор тысячи
миссионеров ходят по нашей Земле и делятся, и убеждают, и... пугают, и
принуждают. И такое встречается – все средства хороши, вспомним нашего
Великого Равноапостольного князя. Все во славу Божию: будь то избиение
египетских первенцев или уничтожение беспечных самаритян, джихад или
крестовые походы.
Наверняка все помнят, что слово миротворец появилось в Римской Империи.
Римские полководцы берегли своих солдат. Большая часть римской Империи была
не захвачена, а освобождена. Сценарий был до банального прост: науськав друг
против друга двух варварских царьков, столкнув их лбами и заставив их
попортить друг дружке кровушки, римские легионы браво входили в земли этих
болванов, мирили их и, во избежание дальнейшего кровопролития, сажали на
трон своих прокураторов, и – всё – миротворческая миссия успешно завершена.
Как был уничтожен Хазарский каганат – ещё проще: иудеи повыдавали замуж за
хазарских князей своих дочерей, те понарожали детей – естественно,
правоверных иудеев, и... каганат благополучно растворился.
Примеров море. Думаете, что-нибудь изменилось с тех пор? Думаете, люди
перестали делиться своей радостью? Напротив, мир стал до того тесен, что
необходимость вселенской радости пришла сама собой. Если уж радоваться, то
чему-нибудь одному, чтобы путаницы не было, чтобы всё было правильно и
подчинялось единому закону. А что больше всего сплачивает людей – конечно
вера. А кого легче всего склонить к своей вере – конечно слабого, а что
делает человека слабым – ну конечно беспечность; вам любая мать об этом
скажет: если не внушать ребёнку, что чужим дверь открывать нельзя, можно
остаться не только без имущества, но и без ребёнка. Беспечность преступна.
Хрестоматийный пример тому самаритяне, которые расслабились, разнежились,
само собой, забыли Бога, на кой Он им сдался, когда у них и так всё в
шоколаде, ну и... вырезали их всех, и всё; занавес. После занавеса
немедленная осанна, потому как вырезаны они были исключительно по воле
Божьей. И это были дикие, совсем ещё не политкорректные времена. Сегодня
средства другие, более гуманные, во славу не кто никого сейчас (конечно в
промышленных масштабах) не режет, но принципы, как в случае с римскими
миротворцами, остались прежними, потому как надёжные – разделяй и властвуй.
Есть такая замечальная русская сказка про лису и зайца. У зайца была избушка
лубяная, а у лисы ледяная... Что потом случилось, все знают.
Что-то мы всё ходим-бродим вокруг да около... сказать бы прямо,
что................................!!! И нечего тут размусоливать!
Как опытный сталкер заявляю: пока рано; ещё кружочек. А пока я вам одну
историю расскажу.
Мне было тогда лет семь, я впервые попал в пионерский лагерь. Мальчиком я
рос хулиганистым и вздорным, со мной мало кто общался. И была там одна
девочка чёрненькая, красивенькая, уже тогда проглядывались её женственные
обтекаемые формы. С ней тоже никто не общался. Нет, она была тихая, казалась
себе на уме... она сама почему-то избегала знакомства. И как-то случилось
нам оказаться на одной лавочке. О чём говорили – обо всём наверное. И так,
вскользь: почему я один, почему она одна.
– А со мной никто не общается, – по-взрослому серьёзно заметила она. – Я же
еврейка. А ты разве не знал, что евреев никто не любит? – И это всё
произнесла девочка, которой семь лет. Откуда могла взять эту фразу девочка,
которой всего семь лет, которой в отряде и слова обидного никто не сказал,
которая сама по каким-то неизвестным убеждениям избегала знакомства? Кто мог
её этому научить? Меня всему в детстве учила мама: туда не ходи, с тем не
общайся, этого не делай... и это был 83-й год, Липецк, обычный пионерский
лагерь с обычными детьми. От кого эта маленькая девочка могла услышать эту
нелепую фразу, кто её этому научил?
До конца смены эта девочка избегала общения с детьми, убеждённая, что её
никто не любит. Тогда у меня это вызвало только недоумение. Тем более, что я
впервые тогда услышал, что есть такие евреи и их, оказывается не любят.
После, уже учась в институте, я не раз это слышал и чаще от самих же евреев:
что русские их не любят.
И ещё одна зарисовка.
Когда я заканчивал Литературный институт, я показал своему мастеру Владимиру
Викторовичу Орлову рукопись своей повести "Татуированные макароны". Там была
героиня, довольно скверная тётка по фамилии Заславер.
– Денис, измени ей фамилию, – заметил тогда Орлов, – иначе твою повесть
никто не напечатает.
Я изменил. Назвал скверную тетку Марченко. Повесть напечатали. А ведь ничего
не изменилось. Только поменял фамилию. А осадок остался. Тем более, что
тётку я взял из жизни, и фамилия ее была Заславер, и я, до замечания Орлова,
и не знал, что это еврейская фамилия, я по наивности думал, что еврей только
на -овчи и на -ман. И после уже не только одно недоумение владело мной.
А вот ту семилетнюю девочку мне до сих пор жалко. Кстати, звали её Роза.
Впрочем, к чему я всё это? Ну конечно! – я же вспомнил русскую сказку про
беспечного зайца и несчастную лисоньку, которую в русских сказках никто не
любит, но почему-то все привечали. Ведь её и волк, и медведь, и даже бык,
испугались... потом, правда, пришёл петух с косой. Но не будем, а то и так
всё слишком прозрачно.
Но... надоело петлять, пора идти напрямик. Надоело, глядя на голого короля,
восхищаться его платьем, рюшечками, или ещё благоразумнее – помалкивать.
Тошно наблюдать всю нашу российскую беспечность. Тошно не то что видеть, в
руки брезгливо брать всю это нашу, так называемую современную "русскую"
литературу. Ведь сегодня наша литература делится жёстко на две категории:
либо хвала твёрдому шанкру, либо хаяние русской дикости. Всё. Нет, конечно
есть ещё одна ниша – литература ни о чём. Хочешь, чтобы тебя напечатали?
Ругай русских, хвали евреев. А если уж дюже совестливый, но очень хочется
быть напечатанным, пиши, как утомительны в России вечера.
А теперь о поэзии твёрдого шанкра.
В данный момент идёт обсуждение номинантов Национальной литературной премии
"Большая книга". В контексте своей статьи коснусь лишь одного номинанта –
Александра Иличевского и его книги "Пение известняка".
Приведу несколько рассказов.
Рассказ "Штурм", где поведана жизнь простого южного православного охотника
Фёдора, который после общения с евреем Иосифом перестал есть свинину; на
старость лет стал изготавливать странные чучела "Химера", созданные из
разных частей разных животных, относил их на море и там сжигал в тростнике.
А совсем под старость, годам к семидесяти, вступил в связь с
четырнадцатилетней девочкой-мусульманкой, которая ко всему прочему была ему
двоюродной внучкой. Вот такой вот незатейливый рассказ. И в конце он умер,
тело его "не нашли" с проломленным черепом и пустыми глазницами возле туши
кабана. А в общем рассказ очень красивый и читается с интересом. Вот только
недоумение остаётся – зачем всё это? Описывается всё это спокойно, поэтично
и, как само собой разумеющееся: ну переспал он с четырнадцатилетней
мусульманкой – с кем не бывает, здесь и так всё понятно, у нас вон в Липецке
все старики после общения с евреями перестают есть свинину и им сразу
четырнадцатилетние мусульманки отдаются, дело-то житейское. И всё это –
здесь без иронии – на фоне замечательно, интереснейше, захватывающе
описанных видов южной природы: охота, быт; зачитаешься – всё это без иронии.
В рассказе "Воробей" русская православная паломница отправляется пешком в
Иерусалим. Без объяснений, как само собой разумеющееся, выходит замуж за
рабби Пинхаса бен-Элишу и "становится еврейкой". Автор и не трудится
объяснить столь решительный поступок. А уж для русской паломницы вдруг
сменить православную веру на иудейскую, выйдя замуж за рабби... Тем более у
автора это случилось в XIX веке – век для России совсем не космополитичный и
уж вовсе не политкорректный. И переход из православия в иудаизм для XIX века
событие – и автор мог бы потрудиться и объяснить. А с каким упоением, с
какой даже любовью, точно красоты Каспия, автор выписывает пьяную бабу,
которая в беспамятстве рожает в вагоне ночного метро и её тут же режет ножом
под ребро какой-то проходимец по кличке Дуся. И таких упоительных сцен у
автора более чем достаточно. Всего себя, весь свой талант автор вкладывает в
подобные сцены. Каково!
Жуткие, ничем не объяснимые (строго по факту!), выписанные поистине
виртуозно сцены нашей какой-то потусторонней российской действительности.
Точь-в-точь как представляют (или представляли) нашу жизнь иностранцы:
медведи разгуливают по улицам, все мужики и бабы пьяные в ушанках (у нас же
всегда зима!) и, обязательно, с балалайками, и, конечно, все связаны с КГБ.
И до того все привыкшие к мерзости, что наши дети, отправляясь на свалку за
опарышем и увидя женскую голову, понадёргали из неё волосиков и – дальше, по
своим делам. Для наших детей это же в порядке вещей: найти на свалке женскую
голову и, как само собой разумеющееся, понадёргать из неё волосков и – по
своим делам. (Рассказ "Исчислимое".)
Хотелось бы заметить г-ну Иличевскому, мы – другие. Мы стыдливы. Мы и так
понимаем, какие мы есть (думаете, у нас в метро женщин беременных не режут?
У нас и похлеще сюжетики случаются! – но за каждым таким сюжетом такая
бездна! куда и заглянуть-то страшно. А надо – если уж ты писатель. А
заглянув, перо не поднимется смаковать такими фактиками). Мы другие. Нам бы
избавиться от этой скверны. Смыть бы её, да поглубже в себя заглянуть. Им
это не надо. Они и в твёрдом шанкре выгоду найдут – так покажут его, так
опишут – заслушаешься! и самому его заполучить захочется! Только не лучше ли
не блудить, чем гнить, да ещё и воспевать эту гниль? Мы другие. Для нас
красота, если она не добра, вызывает лишь одно чувство – отвращение.
И уже ужасаешься, что и мы уже допускаем, что вообще-то и шанкр может быть
красив, если конечно исключительно с художественной точки зрения... А
некоторые и дальше пойдут – восхитятся, сами им обзаведутся, да ещё и
напоказ – глядите! Не хуже, чем у них!
А что если пофантазировать и, не меняя сюжета, лишь изменить некоторые,
вовсе не влияющие на повествование детали. Допустим, что после общения с
православным охотником Фёдором еврей Иосиф начал есть свинину. Или: старик
Фёдор вступил в связь с четырнадцатилетней правоверной иудейкой. Или вот
ещё: рабби Пинхас бен-Элиш, встретившись в Палестине с русской православной
паломницей, крестился, венчался, принял священнический сан и, уехав в
Россию, стал приходским священником. И всё по факту – как само собой
разумеющееся. Это же так для евреев очевидно: после общения с русскими таки
менять веру и обычаи!
Это фантазии, подобной книги не найдёшь ни на одном серьёзном книжном
прилавке. Такую книгу просто не выпустят в печать.
И если в этом литературном контексте задаться вопросом о русофобии в
"русской" литературе, то боюсь, я буду недалёк от истины. Итак, сегодняшняя
русская литература, вольно или невольно, до вони пропитана обыкновенной
русофобией.
Знаете, из головы всё не выходит эта еврейская девочка, которая сказала: "А
ты разве не знаешь, что евреев никто не любит?"
Бедная, милая девочка, ну почему вот так... – вспоминаю о тебе, плакать
хочется.
Любим мы вас, искренне любим: и евреев любим, и арабов любим, и вообще всех
семитов любим, и прибалтов любим, и грузинов любим. Вера, Розочка, у нас
такая. Господь нам так завещал: возлюби ближнего своего, как самого себя.
Мы не вас не любим – мы вашу нелюбовь к нам не любим.
Одно время я посещал один очень знаменитый мужской монастырь, бывало, что и
ночевал там. Конечно работал, конечно ходил на службу. Впрочем, мог бы этого
и не делать. Настоятель монастыря старец добрый, мудрый и ничего такого
анекдотически принудительного здесь и в помине не было. Сюда приходили
лечить души. Конечно было отдельное место и для обыкновенных бомжей, людей
без веры и без совести, у них всё просто: жить негде, жрать нечего, ему в
монастыре дают койку, обед, он всё это отрабатывает. На службу никто их не
гонит, они и сами не ходят; у них все просто, без всяких сантиментов –
обыкновенная нужда. Ну и соответственно и текучка у них беспросветная? Пить,
курить нельзя, заметили – до свидание. У монастыря свой устав. Хочешь жить,
есть – работай, следуй уставу. Не забалуешь. Ну и хватит об этом.
Я о них для дальнейшей ясности упомянул. Потому как в монастырь приходили не
работать за пожрать, а душу свою больную лечить.
Это был народ особого сорта. Люди не бедные, образованные, умные люди,
сильные люди, но душой немощные. Боль у каждого своя. Кто-то эту боль в
блуде и пьянстве душит. Но не всем же во мраке тоску хлебать, душу скверной
пачкать. Вот у кого духу хватает и кому в дерьме уж совсем невмоготу
барахтаться и идут в монастырь – кто на недельку, кто на полгода, а кто и
вовсе там остаётся. (Я частенько с Курского вокзала домою езжу и, как порой
даже не брезгливо, а – с омерзением только представлю, что вот сейчас
придётся покинуть этот уютный чистенький дворик, пересечь садовое кольцо, и
– в эту мерзость, в это человечье (достойное рассказов Иличевского) уродство
Курского вокзала). Достаточно одной недели жизни в монастыре, чтобы уже
бояться ступить за ворота – до того гадок и мерзок наш мирской мир.
Но у человека семья, работа; душу свою залатал и – обратно – в людскую
суету.
Для таких людей, видя их немощь души, условия создаются самые (по-другому и
не скажешь) курортные. Их никто не трогает, ни к чему не принуждает,
питаются они с монахами (а такой вкусной и разнообразной кухни ещё
поискать), отдыхай человек, выздоравливай. Но... я не помню, когда с таким
наслаждением (сам выпросил для себя эту радость) мыл полы в просфорне и
коридоре, и (к сожалению своему) больше не могу вспомнить того умиротворения
(сколько бы я не ходил после в церковь), которое испытывал на службе в
монастырском храме. Я любил всё это. Всё это было моё.
Я сам не видел этого армянина, мне о нём рассказывали. Он так же пришёл в
монастырь, привёл семью, умудрился себе выхлопотать отдельную келью
(несколько комнат в домике), его никто не беспокоил, он жил тихо, совсем
незаметно, никто не встречал его на службе, никто не видел на послушании (на
работе), он бесплатно жил, бесплатно ел, занимался какими-то своими делами
за стенами монастыря, и длилось всё это довольно продолжительное время.
Монахи – те же люди, конечно роптали. Есть такая старая русская поговорка –
не любите меня, любите моё.
Этот армянин жил в монастыре, точно на съёмной квартире (точно те бомжи, о
которых я выше упомянул), не было в нём ни благоговения, ничего такого в
помине. Просто жил, тихо-мирно, но как-то по-своему не по-христиански. Не
любите меня, а любите моё – сколько всего в этой фразе...
А если вот посмотреть на это с другой стороны. Какие монахи эти
националисты, на армянина вот ропщут.... не монахи, а нацболы, в самом деле!
Какие-то антиармяне! Живёт себе армянин, никого не трогает, ест, понимаешь,
пьёт, понимаешь. Вам что, жалко?! Монастырь богатый, еды навалом. Бомжи вон
на вас работают, эксплуататоры вы этакие, люди вон к вам ходят, полы в
сортирах за радость почитают мыть. Вам что, жалко одного тихого армянина с
семьёй прокормить, а?!!
У меня нет желания дальше всё это комментировать ни с иронией, ни без
иронии. Я вот только что скажу напоследок.
Нам всем, кто живёт в Православной России, очень хочется, чтобы все жили в
мире: и евреи, и татары, и армяне, – чтобы все, кто живёт в России, жили в
мире – в нашем Господом благословлённом православном мире.
Ровно, как думаю и в Израиле все правоверные иудеи хотят, чтобы все те, кто
живёт в их мире: и христиане, и арабы, и армяне, и прочие – если так
получилось жить им в Израиле, чтобы все они жили в мире – в обетованном
сионском мире.
Разве я не прав?
И ещё несколько слов о том армянине (надеюсь, говоря о нём, я не оскорбил
национальных чувств всей Армении?) Не сомневаюсь, что это умный,
цивилизованный и просвещённый человек (а иначе, как он мог так долго
продержаться в монастыре?). Есть замечательная цитата у Наполеона:
"Обращение с евреями в любой стране есть термометр её цивилизован- ности".
В "Дневнике писателя" Достоевский заметил: "Верую даже, что царство мысли и
света способно водвориться у нас в нашей России, ещё скорее, может быть, чем
где бы то ни было, ибо у нас и теперь никто не захочет стать за идею
необходимости озверения одной части людей, для благосостояния другой части,
изображающей собою цивилизацию, как это везде во всей Европе".
И знаете, я замечательно понимаю этих монахов. Если сказать проще: "Этот
армянин, он что умнее всех, что ли?".
P.S. После смерти царя Соломона еврейское государство разделилось на два
царства – Израиль и Иуда. Я не буду цитировать всю 17 главу 4 книги Царств,
лишь одно:
"И прогневался Господь сильно на израильтян, и отверг их от лица Своего. Не
осталось никого, кроме одного колена Иудина".
Может вопрос мой покажется наивным... и всё же. Если израильтян "не осталось
никого"... Если остались и живут поныне лишь потомки Иуды, то бишь иудеи...
То почему же нынешнее государство назвали Израиль, а не Иуда?
Впервые опубликовано по адресу:
http://zavtra.ru/cgi//veil//data/denlit/144/31.html
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
