О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
РУССКИЙ ЯЗЫК ВАЛЕНТИНА
СОРОКИНА
 Он из когорты бойцов – из тех, что перо к штыку приравняв, предпочитают
обходиться без муз – и вообще без прихотей капризных ветрениц. Таким не
нужны посредники в творчестве: уж лучше самому припасть к источнику, чем
ждать, когда нимфа вдохновения принесет сосуд с драгоценной влагой.
Все надо делать самому – в работе, в поисках и в смуте. А уж в обычной-то
работе и в рутинных делах на муз и того менее полагаться приходится. Раз
так, где гарантия, что эти неженки не подведут, не соврут и не нашепчут
отступничества, когда речь пойдет о самом главном и высоком, о гражданском
долге, убеждениях, о чувствах подлинных, а не мнимых - навеянных испарениями
Мегаполиса?
Есть мнение, что Валентин
Сорокин наследует традициям в русской поэзии,
зерна которых брошены в ее почву Н. Некрасовым и С. Есениным. От одного он
взял гражданственность и жгучий пафос, от другого – лиризм, простоту стиля и
проникновенность. Можно, конечно, поискать и другие корни, но с этим
утверждением разумнее согласиться, чем его оспаривать. И для Сорокина «поэт
и гражданин» – не антитеза. Вместе с тем и гражданственность его слова не
абсолютна, ведь исходит оно от человека, которому присуще все человеческое,
- и главное в этом всем, способность видеть и отчаянно любить созданную
Творцом красоту бытия. Правы все те, кто называет его дар лирико-трагедийным
или трагедийно-лирическим.
А в общем между этими двумя словами и дефиса ставить не надо. В стихах
сорокинских и прозе его они спаяны воедино, как единичное и общее, как два
полушария в голове, как любовь к женщине и любовь к родной земле. Валентин
Сорокин, конечно же, не первый, кто ищет в образе Родины подобия с женским
образом. И греки видели в родной земле символы материнства и женственности.
(Возможно, первым это удивительное чувство, этот восторг отождествления
открыл для себя безымянный пращур всех поэтов еще в неолите. Оно же давало
ему ощущение защищенности, родоплеменной слитности, продолженности бытия).
Но тревожные ритмы в «Твоих шагах» Валентина Сорокина просто потрясают
особой яркостью пламени:
Вот на крыльце твои шаги,
Вот в комнате твои шаги.
Зачем ты здесь, побереги,
Себя, себя побереги.
В пути враги, в полях враги,
Воруют, полонят враги
Таких неопытных, как ты,
Красивых, влюбчивых, как ты.
Ты у меня одна, одна
И на земле одна, одна, -
Мне на мучения дана
И –
на бесстрашие дана!..
Так тревога за судьбы страны спаяна с тревогой о любимой. Верно и
обратное: эта тревога о любимой преобразуется в бесстрашие – и дальше, в
самоотверженное чувство к Родине. Это ли ли не восхождение от высокого к
высочайшему? Чтобы понять, насколько высока опасность и как натревожено
сердце поэта, слово «враги» появляется трижды в двух смежных строках. Этот
повтор – средство чрезвычайно интенсивное, напряженное, и напряженность эта,
казалось бы, не должна найти разрешения… Но находит – в бесстрашии! Это
кредо поэта, это его символ веры, который он с достоинством и отвагою несет
через всю свою жизнь.
С чего началось это восхождение и как шла творческая самоидентификация
поэта? С появления на свет в семье потомственных казаков Сорокиных, людей не
последних на Южном Урале? С детского потрясения, связанного с трагической
смертью брата? С «рабочей темы», заявленной челябинским металлургом молодо,
счастливо и смело? Или с лирико-драматической, пришедшей в середине
шестидесятых? С невероятного для этой самой «середины шестидесятых», горючим
вихрем опаленного стихотворения «Льву Троцкому»? Или дар поэта и гражданина
(а к этому времени в общем уже и государственного деятеля – как минимум,
общественного) Валентина Сорокина окончательно обнаружил себя в семидесятые,
когда он руководил издательством «Современник» и печатал в нем тех писателей
и поэтов, кто не чуждался национального, кто не прятал от придирчивых глаз
«русскую тему» и кто писал кресты на церквах в фас, а не в профиль? А может,
это случилось в «поэмном» пласте творчества – в его ранних поэмах и
нынешних? Или в преподавательской работе, в наставничестве писательском
Сорокин обрел свою окончательную «реинкарнацию»? Возможно, в гневной
публицистике, которой с перестроечными и заперестроечными годами становилось
все больше и больше? В ней Сорокин переходил на щетинистую уничтожающую
прозу, потому что боялся облагородить рифмой свой пламенный гнев патриота.
Но и проза у Валентина Сорокина сильна – от поэтического стремительного
образа. «Комары в тайге – беда большая. Так жалят, так всасываются в тело –
сердце вздрагивает, а кровь зудит и бросается по венам в бега…» (Рассказ
«Степан Колотун»). Там же, в этом рассказе, и задушевная звездная скорбь:
«Помнит Степа, в конце июля 1957 года они шли молодые, красивые, по тротуару
в Челябинске. Проспект Металлургов звенел трамваями, гудел автомашинами. И
по правую и левую сторону рельсовых путей волновались тихо тополя, вея жаром
воздуха и светом ярого солнца».
Щемящее и фантастически простое ощущение утраченной и порушенной красоты
бытия. А дальше – уже нечто из смешения сказочного и реалистического жанров,
сверхфантастическое, сверхудивительное, подлинно поэтическое, хотя и без
размера, без рифмы, и вовсе не верлибр даже – а просто русская душа скорбит
и поет одновременно.
…И случается, с одной стороны креста пригорюнится медведь, снежный человек,
мутант, а с другой стороны креста пригорюнится Степа Колотун, зоотехник,
конюх заядлый. И оба молчат. А о чем разговаривать им, бобылям осиротелым?
Пьяных комаров угощать?
Однажды горюнились они, горюнились, медведь, мутант, и Степа Колотун, по
разные стороны большого пронзительного креста, почерневшего и парящего над
черным океаном уральской ядерной зоны – над пространством, куда живому
человеку путь перегорожен… Горюнились, и внезапно обнаружил Степа Колотун:
медведь плачет. Зверь мохнатый и необъятный, ревет, как ребенок, на краешке
могилки.
Степа привстал и ласково зауговаривал медведя: «А че ты, брат, ревешь, а ее
ты не вернешь, а тайгу свою ты не обретешь, сердце сильное надорвешь, а
калека – обуза для человека!» Медведь запрядал ушами, завозился и поник. И
поникший отряхнулся, обернулся на Степана Колотуна и в бурелом направился. А
возле бурелома еще обернулся на Степу, а Степа сам плачет, медведя жалеет…
В этом рассказе – и аллегории, и быль. Здесь и печаль по ушедшей светлой
юности, и большая скорбь по глубокой экологической ране, нанесенной Уралу
нерадивыми вершителями прогресса, и грусть по народной душе, гонимой
стихиями из края в край по огромным просторам.
Юный Л. Леонов в начале двадцатых написал рассказ удивительный – «Бурыга»,
про неведомого лесного обитателя, ребенка лесного, подвида лешего. В том
рассказе все трогательно – каждое слово, к какому ни прикоснись. Долгое
время казалось – вот это мое, сокровенное, перечитывать буду. И вдруг у
этого раннего леоновского нашел развитие в «Степане Колотуне». Последний,
впрочем, куда трагичнее, он весь пронизан болью за русскую беду, и хочется
скорее крикнуть Валентину Сорокину словами Сергия Радонежского: «Не
скорбите, братие, и не унывайте». Но остерегать его от уныния не приходится
– не его грех. Ему ведь слово его «на бесстрашие дано». О его слове еще
исследователь и переводчик «Слова о полку Игореве» Дмитрий Лихачев сказал
когда-то (по свидетельству Александра Байгушева): высокая эпичность,
патриотическая обнаженность и особый язык, раскаленный, пышущий удивительным
сплавом язычества и христианства, у Сорокина созвучны «Слову», на одной со
«Словом» волне.
Сорокинское слово не просто органично – оно диалектично. Если брать его в
развитии – открывается эволюция «от простого к сложному». Иной раз удивления
достойно: почему юные стихи поэта кажутся по признаку формы изящней и
совершенней, чем зрелые творения? Вот этюд 1954 года:
Глубока и молчалива
Зимняя тайга.
Черный тетерев сонливо
Прячется в снега.
Да порою по причине
Трусости своей
Вскрикнет где-нибудь в лощине
Заяц-дуралей.
Дух сосны и кедра слышен
Сквозь туман и тьму...
И скользят упорно лыжи
От холма к холму.
А вот 1963-й («Простор»):
Ой ты, море,
Гребни и откосы,
Буйство,
В берег бьющееся лбом.
Я ушел бы
Рядовым матросом
На твоем
Суденышке любом!
Так заявлялось это ощущение простора, счастья бескрайнего – стремления к
бесконечности, безграничности и неизбывности бытия, чисто русское ощущение.
Оно дерзновенное, а коли так – то и деятельное. Кто сказал, что ленива и
бездеятельна русская душа? Врут, просто иногда теряется в пространствах. Да,
она не структурирована и не разбита сегментарно на ячейки, но в том ее
уникальность – и тем противолежит она дискретности Запада и отстраненности
Востока.
С годами пришло новое видение, грозовое, бесприютное и безысходное:
Это рок, скажи ты, иль минута:
За пустыми окнами шурша,
Не найдет нигде себе приюта
Русская гонимая душа?
……………..
Враг пришел, и на родном пороге
Зверя дрессированного след,
Враг пришел – и ни одной дороги,
Ни одной тропы к свободе нет!..
(1999)
Под велеречивые разглагольствования о свободах у народа отняли свободу
главную - быть самим собой. И ведь поэты многие только свободой и грезили.
Но вспомним зиновьевское: метили в коммунизм, а попали в Россию… Все
повторилось: когда-то метили в самодержавие – попали в Россию… Острее других
эти подмены чувствовал поэт Валентин Сорокин: задолго до «перемен», за
десятилетия - еще когда «Троцкого» истово рифмами рубил. Но дар провидца
безутешен: Враг пришел – и ни одной дороги // Ни одной тропы к свободе нет…
Наступившее вслед за тем годом новое тысячелетие не списало прежних
огорчений. Принесло новые. Тяжелейшим ударом для поэта стала гибель сына.
Устоял. Дар поэта и гражданина – лира его священная, понимание, что его в
строю заменить некому дали силы преодолеть беду. И сокрушавшийся некогда о
седине в одном из своих рассказах поэт уже не думает о ней, не кручинится,
пустое. Он – парень из мартена, с молодости закален. Вот слова, которым под
сорок лет уже, а звучат – как сегодняшние:
Тоска по крыльям
Чего судьба мне только не давала,
А жизнь моя, как прежде, нелегка.
…Оплаканные синью перевалы,
Наполненные солнцем облака.
Красавицу уже не покорю я,
В дому Кащея не взломаю дверь…
Вот сяду под скалой да погорюю,
Подумаю, что делать мне теперь.
И, подсмотрев, как снова я не плачу,
Седой Урал, по-стариковски прост,
За молодость, не знавшую удачи,
Преподнесет озёрный ковшик звёзд.
Он скажет громко: - Выбирай любую! –
Но я устало руку отведу.
Ведь я ищу не просто голубую,
А самую бессмертную звезду.
В полночный час над луговым простором,
В горах дремучих, где шумит река,
Её, наверно, видел только ворон
Да ветер, пролетевший сквозь века…
1967
Эрнест Хемингуэй сказал однажды: жизнь – это трагедия от начала и до
конца. Есть черты сходства. И он испытал в детстве страшное потрясение – и у
него на глазах погиб любимый брат. Но есть у бородача-американца и другое:
пессимизм, асоциальность, неверие, индивидуалистическая, должно быть,
протестантская неслиянность с судьбами «урби эт орби», ощущение перфектности
времени, его свершенности, совершенной законченности бытия. Да и как же
иначе: ведь прежде всего языковые формы определяют психический строй нации.
Английский – язык аналитического типа. Отчаялся человек, перемозговал,
пересокрушался о себе любимом – и к ружью… Хемингуэй, безусловно, интересен
как писатель. Его экзистенциализм интриговал читателя – как стремление
заглянуть в бездну…
А вот у Валентина Сорокина – русский язык. Он и врачует, и сил придает, и с
бедами помогает бороться, и людей за собой вести. Дай бог, чтобы силы не
покидали поэта еще долго-долго. Русский язык всем дает сил, кто его любит. А
как же иначе – великий и могучий, во дни сомнений одна нам опора, источник
жизни и долголетия. Ведь дает же он сил Виктору Бокову, а он на четверть
века старше. Так и всем нам наказ от Господа – остерегать от лихосвятов его
незамутненные воды, чистоту его и праведность.
Здесь читайте:
Валентин СОРОКИН -
«Я родился под знаком Огня…». Стихи разных
лет
- 24.07.2006
Валентин СОРОКИН - Безгрешный
стукач - 26.06.2006
Валентин СОРОКИН: «И звёздный крест
вставал над нами…» - 21.11.2005
Валентин СОРОКИН - Брат мой седой
- 22.08.2005
Валентин СОРОКИН -
Иоанн Грозный - 15.06.2006
Валентин СОРОКИН - Митька-Ручей - 26.05.2003
Валентин СОРОКИН - Пошире надо глаза
раскрыть!.. - 23.10.2001
Валентин СОРОКИН -
Незакатные очи
- 23.11.2001
Валентин СОРОКИН - Степа Колотун Рассказ
- 30.12.2001
Валентин СОРОКИН -
Прощание с мифами
- 08.01.2002
Написать
отзыв
Не забудьте указывать
автора и название обсуждаемого материала! |
