> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ   > БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

№ 12'06

Ольга Елагина

Webalta

XPOHOС

 

Русское поле:

Бельские просторы
МОЛОКО
РУССКАЯ ЖИЗНЬ
ПОДЪЕМ
СЛОВО
ВЕСТНИК МСПС
"ПОЛДЕНЬ"
ПОДВИГ
СИБИРСКИЕ ОГНИ
Общество друзей Гайто Газданова
Энциклопедия творчества А.Платонова
Мемориальная страница Павла Флоренского
Страница Вадима Кожинова

 

Ольга Елагина

ВОЗДУШНЫЙ ПЕРЕХОД

Рассказы

ЭТО Я ПОЮ

Моя бабушка была певицей. Сохранилась пластинка, где она исполняет веселую песню про поезд.
«Чух-чух-чух-чух, чух-чух-чух, чу-чу-ууух!» — поет бабушка, помогая себе задорным жестом, который звукозапись не донесла.
Уже несколько лет пластинку заедает на этом месте. Граммофонная игла, споткнувшись, возвращается на только что пройденный круг. Поезд мчится бесконечно. И уже невозможно понять, где на самом деле кончается путь, тот, который моя певчая бабушка ему отвела.
Бабушка пела в кафе «Виват» — одноэтажном здании без примет, в котором потом были парикмахерская, булочная, ателье, а еще потом не было ничего, даже здания. Одно пустое место. Но и этого места мне никогда не найти без бабушки, потому что и самой ее давно нет ни в одном из существующих мест.
Каждый вечер в «Виват» приходил мужчина с мальчиком. У мальчика был дефект, «ухо макаки», пухлая ушная раковина, похожая на пельмень. У мужчины — коричневая шляпа с ремешком.
Мужчина садился за ближайший к сцене стол, покупал себе двести граммов коньяка, а мальчику ничего, и слушал, как моя бабушка пела. Он сделал ей предложение в один из вечеров.
Бабушке было двадцать, она не хотела выходить за вдовца, не хотела любить его неласкового мальчика, который болтал ногами и противно жмурился от блесток ее концертного платья. Она отказала. И вдовец женился на продавщице из обувного магазина через дорогу.
Потом прошло много лет. Бабушка ходила замуж, голодала, старела, теряла голос, курила табак мужа-капперранга, третьего по счету, вскрывала письма одного красивого подлеца, не хотела жить, забывалась скупыми прикосновениями врача, строила дачу, училась находить груздь, увозила на щеке равнодушный сыновний поцелуй, гладила кота, жирного и надменного, как языческое божество, хоронила четвертого и возвращалась ко второму, теряла правую грудь, становилась кроткой, училась вязать пинетки, записывала мысли в толстую синюю тетрадь тем же химическим карандашом, которым распознавала мед. Она старела.
Она начала перечитывать книги. Сначала отдельными стихотворениями — чтобы вспомнить строчку, потом сборниками, собраниями, полками, целыми шкафами.
Бабушка подчеркивала незнакомые слова, которые по прочтении не могла найти, а найдя, забывала выяснить. Они до сих пор встречаются мне между страниц — «басоны», «пластроны» и «апострофы»...
Кроме неизвестных слов, она находила в книгах сушеные цветки анютиных глазок, плетеные закладки, фотографии мальчиков в военных фуражках, таких молодых, что она путала мужей с сыновьями. А однажды в «Вишневом саде» обнаружился выгоревший календарик. И пока он летел на бабушкины колени, далекий, ничем не памятный год превращался в заветный... На календаре был изображен то ли махаон, то ли занкл. Солнце и зрение делали похожими бабочку и рыбу.
Постепенно буквы перестали ее занимать. Бабушка стала пролистывать книги просто так. В Достоевском она нашла незнакомый волос. В Набокове — Набокова же, снимок, вырезанный из газеты. В Есенине — чей-то гербарий, оттиснувшийся стеблями между строк. В Пушкине — записку на клочке оранжевой миллиметровки: «Если придет Гарбузов меня не будет ничего ему не давай. Я с ним сам поговорю».
Бабушка полюбила троллейбусные прогулки и тихие чужие дворы, в которых было удобно вспоминать.
Так, в троллейбусе она однажды вспомнила, как тридцать лет назад ездила на курорт в октябре. Погода была плохая, море штормило. Она целый день читала роман-газету, а утром проснулась очень счастливая. И на море был штиль.
Потом бабушке приснился отдыхающий с того курорта. Он стоял на земноводной полосе между берегом и морем и обтирался медузами из ведра. От этого он кричал и краснел, как ото льда, а суша и вода сами, попеременно, подступали к его ногам.
Днем они поехали к водопаду втроем. Было жарко. Машина шла по дороге с низкими кривыми соснами и вспышками моря между гор. Отдыхающий рассказывал о методах селекции, потому что сам был селекционером, а медузами просто оздоравливался... А когда бабушкин муж отвернулся, быстро поцеловал ее в щеку.
Потом она вспомнила, что курорт назывался «Железный порт», что там жили ее родственницы Маня и Аня, и что теперь они почти все умерли. То есть Маня умерла, а Аня осталась. А может быть, наоборот.
Троллейбус шел на четвертый круг. Сквозь его рокот бабушке послышалась музыка, и она проснулась.
Рядом с ней сидел пассажир с транзистором. Транзистор играл песню. Пассажир притопывал в такт. Кажется, у него что-то было с ухом, но бабушка не могла разобрать, что именно. Она слушала песню. И когда из транзистора понеслись финальные «чухи», взбила на растранжиренной груди жабо и повернулась к соседу.
— А знаете, — сказала она с достоинством, — это ведь я пою. Мужчина посмотрел на ее мягкое, в пигментной крошке лицо, янтарные бусы, красную полоску рта (бабушка молодилась) и неудобно крякнул.
— Вы мне не верите, — догадалась бабушка, — а ведь это правда я пою...
Тут троллейбус остановился. Мужчина извинился и выскочил в среднюю дверь. А бабушка посмотрела ему вслед и еще раз сказала:
— Это я, это я пою!

 

ВОЗДУШНЫЙ ПЕРЕХОД

5-го марта 2001 года студентка Бакаева попала в лучевой поток.
Она шла из одного корпуса в другой по воздушному переходу, но на его середине вдруг остановилась и замерла.
В руках у Бакаевой были: проект дипломной работы, первый том Бартольда и красная папка из пластика — которые она растерянно прижимала к груди.
Из окна кафедры за Бакаевой наблюдал преподаватель Ивачев. Он писал исторический роман и подолгу задерживался в институте после занятий.
Увидев странно стоящую Бакаеву, Ивачев постучал по стеклу ногтем — как будто она была аквариумной рыбкой, которую приятно спугнуть. Но Бакаева не услышала. Она стояла в мутном солнечном столбе совершенно счастливая.
Ивачев пожал плечами и вернулся к своему роману.

Он написал о том, как монахи, бережно подобрав рясы, переходят ручей. Как они наткнулись на мертвую змею и как мудро истолковали это происшествие. Он описал плоское средневековое небо и крепостные ворота, тронутые по низу мхом... А потом ему стало интересно — ушла студентка Бакаева или еще нет?
Ивачев подошел к окну. Но теперь солнце переместилось, стекла перехода налились сочным белым светом, за которым ничего нельзя было разобрать.
Ивачев закрыл кафедру и быстро спустился вниз. Но Бакаевой уже не было.
Он огляделся по сторонам и шагнул на то место, где она стояла. Ничего не произошло. Он повертел руками, сделал шаг влево, шаг вправо. И пошел домой.
У сквера, в предвесенних пустых ветках молчали три человека.
Это были приличные люди — в пальто и с дипломатами. Они стояли на проталине канализационного люка и передавали по кругу стакан. Из щелей люка поднимался пар.
Ивачев попросил прикурить. И человек с мятой бородой, видимо не расслышав, протянул ему стакан.
— Ну? — дружелюбно произнес он.
И все остальные тоже повернулись к Ивачеву.
А Ивачев прокрутил стакан в руках (так что солнце пронеслось по всем его фацетам) выпил и сказал:
— Я влюблен.

 

  

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

 


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев

Русское поле