№ 03'04

Лейсян ТИМИРОВА

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Подарок

НЕ ХОЧУ…

Ох, как проблемно иногда дать психологическое заключение по ситуации сексуального насилия. Особенно когда это случается в среде подростков. Юные, беспорядочно впитывающие любой ненадежный принцип жизни, любую опасную и дрянную идею, они часто оказываются морально беспризорными и неустойчивыми в момент наступления первых порывов чувственности. Как часто неосознанное чувство влечения, желание нравиться кому-то и быть «как все» приводят к тому, что такие девочки или юноши бездумно переступают дозволенную законом зыбкую грань непонятной им нормы социального поведения. Да и статьи Уголовного Кодекса РФ не вмещают многообразия этого явления и достаточно условно описывают его. А сексуальное насилие, как оборотная сторона негласного разрешения и активной пропаганды сексуальной свободы, часто плавно переходящей во вседозволенность, множится и проникает во многие сферы жизни в замысловатых формах принуждения, использования беспомощного материального или психического состояния, соблазнения, развращения, купли-продажи, морального давления, запугивания, обмана... Все это авторитетные ораторы всевозможного толка, водрузив над своими лихими головами лозунг «сексуальной революции», объявляют неотъемлемым признаком «великих» демократических преобразований нашего общества. Есть ли смысл сегодня размышлять об этой проблеме, когда приятные и необременительные идеи сексуальной свободы ласково щекочут нервы и многими приветствуются как знак прогресса? Стоит ли их публично подвергать сомнению?

Недавно на остановке городского транспорта две милые девочки пятнадцати-шестнадцати лет, тщательно замаскированные под опытных, видавших виды зрелых красавиц, обменивались нехитрыми впечатлениями своей жизни. Непринужденно обсудив Пашку и Сашку со всем объемом их путаных взаимоотношений с подругами, они перешли к своим «личным» делам. Вот их диалог:

- Да понимаешь, он меня по-хамски изнасиловал … Я ему говорю, я тебя в гробу видала, отцепись гад. …А он: «Так я для тебя не гожусь? Борьке давала, а со мной тебе не в лом?» Шары выпучил, прет на меня и штаны расстегивает…

- А ты что? Не могла ему по башке чем-нибудь навернуть? Да я бы … я скотину эту изуродовала бы. Надо было коленом его, коленом…

- Ну да, знаешь, какой он здоровый. Как схватил меня за волосы. …А я, дура, еще свою гриву распустила, думала Борю встречу. Юбку одела, знаешь, мою голубую, узкую, с разрезами, топик на лямочках. Он меня другой рукой за горло. Я давай пинаться, юбку порвала, руками хотела уши ему достать… Морду ему поцарапала. …Да куда там. Повалил. И…

- Какой кошмар! Такой урод! Как ты вытерпела? У тебя с Борькой было? С чего это он на него ссылался?

- Ты что? Никогда. Сколько ходим, Боря даже руки куда не надо не сунул. А этот гад потом на коленях ползал: «Я же не знал, что ты девочка. Все говорили, что ты уже распечатанная. Думал - взрослая… Просто худая…». Я реву. Знаешь, как больно! И противно. А везде синяки. Видишь, в свитере хожу. А эта скотина таскается за мной и весь трясется: «Только не говори никому, вырастешь - я на тебе женюсь». Вчера притащился, золотое кольцо принес, а на прошлой неделе - французские духи. Все спрашивает: «Деньги нужны? Деньги нужны? Смотри, месячные не проворонь. Смотри, чтобы ублюдка не было, а то я отопрусь. Сама расхлебывать будешь». А у меня как назло задержка. Я ему специально не говорю. Глаза бы мои его не видели. Знаешь, как меня тошнит от него! Ненавижу. Убила бы.

- Ужас какой-то. Надо стукнуть на него нашим парням… Они его поймают и повесят… Вон Генка, помнишь, в 7 «б» два года сидел, за тобой бегал, так он, знаешь, какая шпана. Ему скажи только. …А ты бы в милицию на этого гада подала. …Ой, что же делать? Как ты теперь? А мать не догадалась? А если узнает? А Боря теперь что? Он же с ума сойдет...

- Не капай мне на душу. Мне и так плохо все время. В милицию, в милицию... Что? Сама не знаешь, что начнется? Как я объяснять буду? Кто мне теперь поверит? Да и он меня где угодно достанет. Думаешь, его посадят? Дудки. А не он, так его брат со своей кодлой меня найдет. А мои предки и так на меня бочку катят: «Гуляешь, шляешься по ночам, к врачу сведем, проверим…». Да его мамаша, знаешь, какая? У нее везде свои люди. И денег у этой торгашки… Лучше уж перемучиться и помалкивать. Я лучше с него деньги тянуть буду. Он еще у меня попляшет, дрянь вонючая.

Девочки увидели нужный им автобус, встали со скамейки и, придав своим огорченным личикам выражение беззаботной рассеянности и превосходства над обыденной уличной жизнью, медлительно и изящно поднялись в салон автобуса. Автобус фыркнул, захлопнул дверцы и уехал.

Что же произошло с девочкой? Что будет с ней дальше? Есть ли безусловно правые и безусловно виноватые в этом грустном событии ее так рано и нелепо начинающейся взрослой женской судьбы? А если она «залетела»? Долго ли ей удастся «тянуть деньги» с обидчика, вина которого нигде не доказана и никому не известна? А были ли на самом деле совершены в данном случае действия, которые подпадают под статью о сексуальном насилии над несовершеннолетней?

В случае возбуждения уголовного дела по факту изнасилования именно последний вопрос в различных интерпретациях адресуется эксперту-психологу. Иногда, при отсутствии неоспоримых доказательств сопротивления жертвы в виде синяков, царапин и других телесных повреждений, все решается одним обстоятельством: было ли со стороны потерпевшей личное согласие на сексуальные отношения с обвиняемым или его не было. Если все произошло по согласию - преступления нет, если без согласия - преступление есть. Вот такая тонкая, как лезвие бритвы, психологическая реальность отделяет в некоторых случаях нормальную ситуацию интимных взаимоотношений между двумя людьми от преступного насилия. На первый взгляд кажется все просто, но есть сотни нюансов поведения между «да» и «нет», между «люблю» и «ненавижу», между «хочу» и «не хочу»…

Я САМА СОГЛАСИЛАСЬ

«Прошу закрыть уголовное дело № … об изнасиловании меня Радиком М., Валерием П., Аликом С., так как я сама согласилась, чтобы они совершили со мной по очереди половой акт. Они меня не принуждали и не били. Я добровольно пошла с ними в подвал, и там они все сделали со мной». Заявление написано крупным полудетским почерком и фигурирует в уголовном деле на листе № 17. На листе № 18 следует обоснованный отказ на рассмотренное в установленном порядке заявление потерпевшей. Закрыть нельзя. Следствие продолжается. Принято решение провести психологическую экспертизу в отношении потерпевшей (или не потерпевшей?) Лены С.

Познакомившись с материалами дела, невольно ужасаюсь обнаженному смыслу описанных документально событий, относящихся к сугубо интимной сфере человеческих отношений. В голове навязчиво крутится только один вопрос: «Зачем я согласилась?». Эта обычная человеческая реакция внутреннего протеста против любого страшного, преступного факта повторяется с поразительным постоянством в начале каждого соприкосновения с беспристрастным описанием атрибутов зверства. Тем более что в этом деле и без меня все понятно. Девочка сама согласилась на интимные отношения с тремя взрослыми ребятами. «И что это за девочка? Всего тринадцать лет, а уже… Что и как там исследовать? - раздраженно и неприязненно думаю я. - Что-то уж совсем следователь загнул. К чему здесь психология нужна? Она же сама согласилась. Ну и детки... Да и…». Стоп! А ведь в прошлый раз по поводу совсем другого дела я, кажется, вначале то же самое думала, и точно так же все было понятно, и не хотелось видеть фотографию трупа и знакомиться с двумя задержанными по обвинению в убийстве … Что это я себе позволяю? Немедленно за работу. И никакой предвзятости. Девочка как девочка. Почти ребенок. Что там в акте медицинской экспертизы пишут гинекологи? Так… развита нормально… целостность нарушена… дефлорация… отек… кровоподтеки… предположительный срок совпадает… до этого момента у девочки сексуальных отношений не было. Показания свидетелей - ни с кем из мальчиков не дружила, неразговорчивая, тихая, в детстве много болела, пропускала занятия в школе, дружила с Олей, смотрела за младшим братом и т.д.

Через несколько дней вопросы определились, наметились методы, способы, средства. Пора начинать работу с Леной. На первую встречу я жду ее с мамой. Приходит мама без Лены. Миловидная женщина лет тридцати пяти с порога делает неожиданное заявление: «Лена не хочет с вами разговаривать. Неужели нельзя нас оставить в покое? Мы же уже отказались, а нас все дергают… дергают…. Не надо нам ничего». Не дожидаясь какой-либо реплики с моей стороны, Ленина мама разворачивается и, беспорядочно нажимая на ручку двери, нервически крутит замки, окончательно запирая ее. Рывками тянет дверь на себя, но та не поддается.

Я, потеряв дар речи, бездействую. Была настроена на работу, а тут на тебе. Женщина, обернувшись ко мне, раздраженно кричит: «Да выпустите же меня!» Я спохватываюсь и, наконец, рассердившись, строго говорю: «Отойдите от двери, а то я не смогу дотянуться до замка». Подхожу к двери и открываю ее. Жду, что женщина уйдет. Она не уходит. Не желая продолжать нелепую сцену, решительно поворачиваюсь в ее сторону и молча указываю ей на открытую дверь. Женщина сидит в моей тесной прихожей на низком шкафчике для обуви, сумка упала на пол, лицо залито слезами, глаза зажмурены, голова безвольно отброшена назад, открытая нежная шея беззащитно белеет на фоне синей стены. Куда деваться? Надо выручать. Где валокордин? Где валерьянка? Может, «скорую»? Нет, не надо. Она опытная медсестра. Она устала. Замучилась. Это нервы. А лекарства в сумке. Она только немного посидит и уйдет. А у меня мелькает ясный и бесповоротный вывод: «Придется работать. Все, что запланировано, не пойдет. Как-то иначе надо…».

Маму потерпевшей зовут Зоя Кирилловна. У нее двое детей. Старшая - Лена и младший шестилетний Максим. Отец Лены умер, когда дочери было пять лет. Потом Зоя Кирилловна еще раз вышла замуж. Родился Максим. Его отец их бросил. Она работает в двух местах. Дежурства - сутками. Лена все время дома с братом одни. Дочь растет хозяйственная, еду готовит, все сама стирает, вышивать любит, и Максим ее слушает.

В тот августовский день мама пришла с работы рано. Еще было светло. Лена сварила суп, поели, и Зоя Кирилловна прилегла отдохнуть. Вдруг слышит, Лена с кем-то разговаривает у двери. Вышла посмотреть. А там высокий парень из соседнего двора. Вроде зовет Лену гулять. Зоя Кирилловна обеспокоилась. Подошла и сказала: «Лена еще маленькая с мальчиками гулять. Поищи себе подружку в другом месте, а к нам больше не ходи» - и закрыла дверь у него перед носом. А Лену наругала. Лена безответная. Расстроится, поплачет, а грубого слова никогда не скажет. Потом за Леной зашла ее подружка Оля. Они в одном классе учатся. Оля по возрасту постарше на год, бойкая такая, за словом в карман не лезет. Лена попросилась гулять. Зоя Кирилловна подумала: «Свежего воздуха не видит ребенок. Все с Максимом возится. Пока я дома, пусть хоть, как все девочки, беззаботно погуляет». Отпустила.

Забеспокоилась в половине десятого вечера. Обычно Лена в девять сама домой возвращалась, а тут нет и нет. Зоя Кирилловна пошла на балкон и стала высматривать на дворе дочь. Вдруг видит, Оля стоит с кем-то, а Лены с ней нет. Сердце как-то екнуло. Зоя Кирилловна уложила Максима спать и побежала на улицу. Смотрит, а Оля от нее вроде старается в сторону уйти. Догнала, стала спрашивать, а та вроде перепугана чем-то, в глаза не смотрит, какая-то сама не своя. Зоя Кирилловна стала добиваться ответа: «Где Лена? Она же с тобой пошла гулять». Сердцем сразу поняла: что-то случилось. Думала, может, под машину попала или побили, а Оля боится сказать. Вдруг Оля заплакала и говорит: «Вы только не говорите никому, что это от меня узнали, а то меня изуродуют. Ленку Радик и еще двое парней увели насиловать».

Зоя Кирилловна даже сразу не поняла, что это Оля мелет «Куда увели? Какой Радик? Когда? Как это увели?» Оля зарыдала уже в полный голос: «Куда-то в свой дом, я видела, недавно туда повели». Зоя Кирилловна заметалась, все еще не до конца веря Оле, и никак не могла сообразить, куда бежать и что делать. «Какой дом? Какой дом? Где? Зачем?» - в панике кричала она. Оля показала на соседнюю пятиэтажку.

Полуобезумевшая женщина полчаса разыскивала квартиру, в которой жил Радик, но там ее выставили за дверь, пригрозив ей побоями. Радика дома не было, и никого особенно не обеспокоило известие о том, что он увел девочку. Зоя Кирилловна кинулась звонить в милицию из телефона-автомата. Пообещали приехать. Но когда? Задыхаясь, она искала свою дочь по всем подъездам дома, пыталась проникнуть на чердак, снова спускалась вниз и ждала милицию. И тут детский голосок произнес за ее спиной: «Тетенька! А ты Максимкина мама, да? А я его знаю. Ленка ваша в подвале». Худенький мальчишка лет семи кивнул ей черноволосой головенкой на соседний подъезд и сел на скамейку дожидаться, что будет дальше.

Зоя Кирилловна спустилась в темный подвал не помня себя. Дважды падала, спотыкаясь о какие-то трубы и камни, шла на ощупь и уже слышала восклицания, вскрики, истерический мужской смех и непотребные слова. В дальнем конце подвала тускло и слабо горела лампочка под низким потолком. В сухой нише под трубами стоял грубо сколоченный, закиданный тряпьем топчан. Вокруг него были расставлены ящики. На одном из них сидел тот высокий парень, который приходил днем к ним домой. Ее девочка лежала голая на топчане, неподвижно, как мертвая. А над ней стоял в спущенных штанах лохматый коренастый молодой мужик и гоготал утробным непристойным смехом, невнятно выговаривая гадости. Третий сидел на топчане рядом с Леной и пил водку, проливая мимо рта струю на лицо девочки. Пятно крови растеклось по тряпью.

Зоя Кирилловна вцепилась в того, что стоял, и повалила его на грязный пол. Схватив какую-то доску, кинулась к высокому парню, пытаясь ударить его по голове, но он увернулся и выскочил в темный проход подвала. Третий, взвизгнув, потянулся к ней рукой с бутылкой, но она успела схватить его за волосы и укусить за руку. Когда милиционеры добрались до места происшествия, там находились только двое - мать и дочь. Лена с безжизненным, пустым взглядом на осунувшемся, белом, как мел, личике, была уже кое-как одета. Мать, растрепанная, грязная, с расцарапанной щекой и вывихнутой рукой, кричала в голос от увиденного надругательства над дочерью и непереносимого страдания материнского сердца.

Радиком оказался тот самый высокий, заходивший за Леной. Он проходил по делу как несовершеннолетний. Не дотянул до восемнадцати лет полгода. Два других тоже нашлись. Оба уже находились под следствием за очень рьяное участие в драке и за воровство. Гуляли до суда на свободе. Они оказались постарше. Валерию П. на момент совершения инкриминируемых действий исполнилось девятнадцать лет, а Алику С. стукнуло все двадцать. Участь обоих усугублялась тем, что, находясь под следствием по более «легким» обвинениям, они повторно учинили тяжкое преступное деяние. Их и без того расстроенные родители заволновались вдвойне. Следствию прибавилось проблем, адвокатам - работы, на белом свете - горя.

Зоя Кирилловна не успела прийти в себя от первого потрясения, как новая беда вошла в дом. Вывихнутую руку Зое Кирилловне вправили, но донимали боли. Сына пришлось на время отправить в деревню к бабушке. Лена почти не разговаривала и с трудом переносила обычные следственные процедуры. Ее омертвевшее лицо так и не оживало. Зоя Кирилловна сама лечила дочь и старалась везде быть с ней рядом. На пятый день после случившегося она отправилась с утра на прием к хирургу. Вернулась часа через три. Лена спала. Наступил вечер. Лена не просыпалась. Зоя Кирилловна встревожилась. Кинулась к шкафу, где хранились лекарства. Объемистая упаковка сильного снотворного исчезла. Под диваном на полу лежала пустая коробка. Лену увезли в реанимацию. Три дня девочка находилась между жизнью и смертью. Выздоравливала она медленно, неохотно. Из больницы ее выписали только через две недели.

Психиатр, осматривавший Лену в связи с причиной отравления, дал заключение: «Острый ситуативный психоз, состояние глубокой депрессии с признаками аутизма, стойкий предсуицидальный синдром». Это значило, что Лену нежелательно оставлять без присмотра, так как она может повторить попытку самоубийства.

Зое Кирилловне пора было выходить на работу. Деньги таяли как вода. Надо было везти в деревню продукты, одежду и обувь для сына. Алименты от бывшего мужа не поступали. Никто не знал его адреса и места работы.

Следствие по делу продолжалось и требовало ее участия наравне с Леной. Адвокаты консультировали обвиняемых, и те недвусмысленно все трое напирали на то, что Лена была согласна на половые акты, совершенные с ней, так как не оказывала сопротивления и даже выразила согласие на словах. Зоя Кирилловна не могла понять юридических хитросплетений и беспомощно возмущалась очевидному поклепу на ее истерзанную, полуживую девочку. А следователю нужны были доказательства. Он прекрасно видел, что позиция подследственных с помощью адвокатов улучшается, и опасался за крепость своей работы. Лена же пугалась любого нового вопроса, отмалчивалась или со всем соглашалась и часами тихо плакала, забившись в угол большого старого дивана. Из дома она почти не выходила. Зою Кирилловну выручали подруги и соседи. Когда она уходила по делам, кто-нибудь оставался в доме с Леной. Но не всегда получалось.

Когда Лена оставалась одна, Зоя Кирилловна возвращалась домой с занемевшим от страха сердцем. Страшная картина гибели дочери, в одиночестве покончившей со своим страданием самоубийством, лишала ее последних сил. Открыв дверь квартиры своим ключом, она останавливалась на пороге и замирала в ужасе, напряженно вслушиваясь в тишину квартиры и отчаянно пытаясь уловить какой-нибудь шорох, скрип, вздох, свидетельствующий о продолжающейся жизни Лены. А когда из комнаты доносился слабый голос ее дочери: «Мам, это ты пришла?», Зое Кирилловне казалось, что это она сама только что умерла на краткий миг, а голос Лены вернул ее к жизни.

Вот в такой ситуации к ней однажды пришли двое - отец Валерия П. и старший брат Алика С. Зоя Кирилловна долго не открывала им дверь и не хотела никаких разговоров с ними. Они уходили и возвращались вновь. Успокаивали, уговаривали ее через дверь, добивались разговора. В конце концов она сдалась - с условием, что встреча состоится в квартире ее соседки Гали. Галя пошла посидеть с Леной, а Зоя Кирилловна провела незваных гостей в соседнюю квартиру.

Отец Валерия П., пожилой, сгорбившийся мужчина, стоял перед ней в смятении, и его крупные узловатые руки никак не могли найти себе места и способ для выражения дружелюбия по отношению к Зое Кирилловне. Выцветшие глаза взглядывали на нее робко и мимолетно, а потом ускользали вниз и подолгу смотрели куда-то в пол. Зоя Кирилловна разнервничалась. «Зачем вы пришли? Вам мало того, что натворили с нами ваши бандиты? Так вы еще нам покоя не даете. Я буду жаловаться. Что, хотите запугать меня? Не удастся. Я…» - голос ее дошел до крика, она готова была броситься в драку с этими ненавистными людьми, которые были для нее олицетворением двух мерзавцев, изуродовавших ее девочку. И тут руки отца Валерия П. нашли наконец себе место. Он протянул их перед собой ладонями вверх, как будто просил милостыню у Зои Кирилловны. Пораженная этим странным жестом, она закричала: «Что вам от меня надо? Что вы стоите как истукан?»

«Мы вот тут поговорили, - глухо начал мужчина. - Я вижу, что мой Валька, сын, значит, вырос скотиной. Там ему я и адвокатов, и то и се... А жену уже не спасу. Умирает она из-за него. Виноваты мы. Суд-то ладно. Посадят… А сын, считай, все равно уж не человек…» Тяжкий вздох перехватил ему грудь. Он помолчал, налаживая дыхание. Потом продолжил: «Каково вам?.. Вот что. Следователь-то сказал - девочка в больнице, отравилась. Еще и малый на руках. Одна на всех, значит. Деньги нужны или что сделать… Некому, значит. А мы договорились деньги вам дать». В руке у него и на самом деле появилась толстая пачка денег, перетянутая шпагатом. Зоя Кирилловна обомлела. Таких больших денег она сроду не видела. Но тут же спохватилась: «Вы что? Купить нас хотите? Своих подонков решили выручить? Мы не продажные. Вон отсюда!» - задыхаясь и плача выкрикнула она. Вдруг мужчина упал на колени и, протягивая к ней руки, одну пустую, а другую с деньгами, отчаянно сказал: «Нет, нет. Не плачь. Пусть сажают, хоть и сын. …Отсидит, я его заставлю жениться на твоей дочке. Снохой мне будет, если не побрезгуете. А то хоть сейчас пусть дите с нами живет. Выучим. У нас больше никого нет. Одни. Может, на радостях и жена выздоровеет. Наш грех. И мы из-за Вальки в грязи очутились. Не убивай нас. Возьми помощь. А там как хочешь…»

«Мы так не договаривались, - обращаясь к пожилому, вмешался второй посетитель, молодой мужчина лет тридцати, назвавшийся старшим братом Алика С., - ты что воду мутишь? Деньги мы согласны дать, но чтобы они отказались. А ты тут что-то не то мелешь. Адвокат сказал, что они все равно ничего не докажут на суде. Девчонка - б…ь, сама полезла... Договаривались поровну сложиться, а ты уже не знай сколько суешь ей. Поговорить только пришли, а тут дурдом. Тут лечиться кое-кому надо. Че это я перед ней как виноватый торчу? Тьфу на вас. Не хочет брать, и фиг с ней. Я с тобой больше не ходок. Вот выдумал, сына он женит на какой-то порченой. Да я бы своему отцу морду набил за такое…» Молодой человек распалялся все больше. Зоя Кирилловна забилась в истерике.

Отец Валерия П. медленно поднялся с колен, распрямился, и его руки опять нашли для себя дело. Взяв молодого за грудки, он с неожиданной легкостью выволок его в прихожую и после небольшой возни у двери вернулся в комнату один. Напоил Зою Кирилловну водой и стал прощаться: «Ты их не бойся. Мало что адвокаты брешут? Они за денежку наговорят. А я жизнь видал. Знаю, как бывает, а как нет. Девочку твою посмотрел тайком. Меня не надуешь. Чистое дите. Сын-то мой, он ведь сын мне… Сердце болит, изгоревалось. А перед Богом как встану? Он сирот обижать будет, убивать, грабить, а я его закрывать? И так уж... Жалели. Думали, глупый, перебесится. А он нас всех загубил, никого не пожалел. Деньги пока с собой возьму. Ты ведь сейчас подозреваешь, не веришь. А я погодя еще приду. В ногах валяться буду».

Зоя Кирилловна осталась одна. Ополоснув лицо и дождавшись, пока следы плача немного сойдут, она вернулась в свою квартиру. Соседка Галя что-то рассказывала Лене, а Лена смеялась. Смех рассыпался звонкими тихими переливами. Это было чудом - первый смех за долгие дни молчаливого страдания. Душа Зои Кирилловны воспряла, и надежда легким крылом прикоснулась к измученному сердцу.

В кабинете следователя повисла напряженная тишина. Только что он, привыкший к бессловесному и потерянному состоянию Лены, осторожно и терпеливо выуживал из нее ответы на существенные вопросы этого дела: «Что ты им ответила, когда Валерий П. предложил тебе ...? Пыталась ли ты убежать от них? Может, ты кричала, звала кого-нибудь на помощь?». Зоя Кирилловна волновалась, пытаясь своими объяснениями как-то заполнить непонятные следствию детали ситуации, которая произошла без свидетелей между дочерью и тремя домогавшимися постыдного развлечения негодяями. Следователь приструнил ее и приготовился к уже знакомой ему реакции девочки: испуганный взгляд, долгое, томительное молчание и неопределенный по смыслу кивок головы, то ли грустно падающей от непосильности вопроса, то ли покорно и безразлично указывающей на согласие с каким угодно ответом, какой потребуется любому вопрошающему. У следователя тоже была дочь. Иногда он во время работы невольно отвлекался мыслью о ней и с душевным мучением представлял свою дочь, которая отвечает на такие вопросы чужому ей человеку. «Если бы вместо меня это дело откатили какой-нибудь бабенке, - тосковал он, - всем было бы легче. Зачем мужикам дают такую работу? Работал бы лучше с каким-нибудь трупом, чем видеть эту поникшую голову. А мать-то какими глазами смотрит! Зачем я поперся в следственный? Сидел бы где-нибудь юрисконсультом, и горя мало. Уйду к чертовой бабушке. Вот доведу это дело и уйду».

Вдруг Лена заговорила. С ясными глазами, спокойно и бесстрастно, она рассказывала, что в подъезде на лестничной площадке ее стали хватать везде, зажимали рот, спустили трусики, порвали блузку. Она хотела прыгнуть в окно, но не успела. Ее стащили с подоконника двое и повалили на пол. Алик хрипел: «Крикни только, лицо порежу. А если не дашь, твоего брата поймаем и понасилуем». Тогда она вырвалась и сказала: «Скоты. Я сама пойду. Делайте что хотите. Я больше не против». Радик стоял и смеялся. А они обрадовались и велели ей идти впереди с Радиком. И она пошла.

Следователь застыл без движения: «Все. Добился. Эта пичужка подтвердила показания троицы. Свидетелей нет. Доказывать, что принудили ее согласиться, не на чем. А она и на суде, похоже, так же выложит. Денег у них кот наплакал. Толкового адвоката не будет. Без крепкой защиты ничего не светит. А ее согласие налицо. Сама пошла. Да что это такое? Его дело расследовать и со статьей не ошибиться. В конце концов, он не терминатор какой-нибудь. Пусть суд думает. Что ему далась эта девчушка? Пусть как есть так и будет. Да пропади пропадом эта работа». Зоя Кирилловна всплеснула руками: «Что ты выдумываешь? Так же не может быть. Как это «делайте что хотите»? Не могла ты такого сказать. Опомнись». Но Лена упрямо повторила: «Я это сказала. И сама пошла».

Вот так все запуталось, и решимость Зои Кирилловны до конца добиваться, чтобы насильники ее дочери понесли наказание, была поколеблена. Она не понимала, что происходит с Леной. В ее голове никак не укладывалось признание Лены о собственном согласии на страшное изуверство, воспоминание о котором незаживающей раной терзало Зою Кирилловну. Пугаясь последствий суда для Лены, она однажды сломалась. Так появилось в деле заявление Лены, подтвержденное маминым согласием на отказ от обвинения. Зоя Кирилловна надумала менять квартиру в другой район, чтобы поселиться с детьми там, где никто не сможет напомнить им о происшедшем. Решить-то решила, да ничего не вышло.

Через неделю отец Валерия П. опять топтался у дверей их квартиры. Он был один. Теперь Зоя Кирилловна открыла ему дверь и провела на кухню. Мужчина уселся на табурет и, бесстрашно глядя ей в глаза, ровно сказал: «Знаю уже. Адвокат обрадовал. Теперь тебе тоже надо адвоката нанимать. Я присмотрел одну умную бабу. Хвалят ее. Договорился. Вот сюда завтра пойдешь, - он протянул ей листочек бумаги с адресом, - она тебя ждет. Подпись там твоя нужна. Я ей деньги отдал». Зоя Кирилловна машинально взяла листок и молча, в неразрешимом недоумении, смотрела на мужчину. Вдруг она вспомнила, что знать не знает, как его зовут. Спросила. Тот обрадовался вопросу. Зовут Степаном. Отчество ни к чему. Дядя Степа и все. А жена Аня. Жене полегчало. Зашевелилась. Плачет все время. А то совсем неживая была. Плакать-то лучше. Выплачется и отгорюет. Она с ним во всем согласна. Каждый день спрашивает: «Девочку-то лечат? Ты спрашивал? Что, она сильно худая или в теле? Ты бы того, сего отнес». Вот так.

Зоя Кирилловна с трудом усваивала, что на враждебной им стороне есть другой полюс неизбывного страдания и искалеченной навсегда жизни.

Женщина-адвокат, «нанятая» Степаном, приступила к обязанностям защитника Лены. Первым ее шагом и стало требование о назначении психологической экспертизы потерпевшей. Следователь незамедлительно согласился и побежал оформлять необходимые процедуры. Но Лена отказывалась. Зоя Кирилловна, боясь, что дочь опять может впасть в депрессию, и повторится весь предыдущий кошмар, сама тоже взбунтовалась против. Время от времени на нее накатывали тяжелые сомнения. Не было веры в то, что отец Валерия П. Степан действует в интересах ее дочери, а значит, против своего сына. Как поверить в это? Всякое думалось, и воображению представлялись непостижимые для нее ловушки и хитрости. Она устала бороться.

ЛЕНА

Вопреки всем правилам, тщательно обсудив все возможные последствия возникших при проведении психологической экспертизы необычных обстоятельств с юристами, я принимаю решение провести первое собеседование по месту проживания испытуемой. Согласие матери получено. Она немного успокоилась. Но риск… какой риск! Могут подвергнуть сомнению любые результаты работы, ссылаясь на мою необъективность, мягко говоря, какую-либо личную заинтересованность, дачу ложного заключения... Пойди объясни, зачем я отправилась домой к потерпевшей. Кто будет вникать в профессиональные нюансы моей психологической интуиции и нажитого в муках опыта, не описанных гигантами теоретических «гималаев» ни в инструкциях, ни в десятках методических рекомендаций? Никто не будет. Так что, скользко, зыбко и тревожно. Но сама я твердо знаю: иначе нельзя. Надо, чтобы девочка находилась среди родного ей пространства, сидела на любимом старом диване и видела на подоконнике цветок в украшенном своими руками горшке. Там ее убежище. Ну да ладно. Не дай бог ошибиться в выводах, неправильно интерпретировать полученный материал, пропустить мимо сознания значимый признак…

Через неделю Лена меня больше не боится, материал собран, начинается работа по обработке полученных данных, сопоставлению показаний и результатов осмотров, заключений других экспертов, реконструкции ситуации общения, последовательности действий, психолингвистическая характеристика... Анализ, анализ... Зоя Кирилловна пришла ко мне «в гости». Ну как сказать ей, что нельзя, не положено, что я ей не помощница. Мне дано только право объективного исследования. Выгнать? Но сначала надо узнать, что она хочет. Оказалось, что после работы с психологом Лена стала спокойнее, уравновешенней. Зоя Кирилловна просит меня поработать с Леной еще. Она заплатит. Мне понятно, что обнаружился побочный психотерапевтический эффект. Это бывает. Но единственное, что я могу ответить, это то, что только потом, когда закончится следствие и суд вынесет свое решение, я смогу взяться за психологическую корректировку. А пока нельзя. Пока любая встреча с Леной и с ее матерью должна быть санкционирована следователем, а я должна работать только в интересах следствия. Нельзя ко мне просто так прийти «в гости». Зоя Кирилловна смотрит на меня с ужасом: «А я думала... Леночка к вам так привязалась. Мы думали, что вы по-человечески... А вы…». В ее глазах невысказанный упрек и отчуждение. Вот еще незадача. Не могу я «по-человечески»!

Запутывается, распутывается невидимая паутинка душевных побуждений, желаний, порывов, переживаний. Хрупкий, непредсказуемый мир внутренней жизни маленького человека. В этом мире были папа и мама. Оба очень любили свою дочь Леночку. В детстве она была слабенькой, нежной, часто болела. Молодая мама Зоя постоянно тревожилась, огорчалась, бегала по врачам, сама делала уколы, растирала ее тельце и поила свою маленькую дочку лекарствами.

Маленький ребенок не знает, что его жизнь в опасности и лечение полезно. Мама делает уколы - непонятно почему причиняет боль, мама, не обращая внимания на его плач, дает горькое лекарство - совершает жестокое насилие, мама несет на руках и сама отдает его страшному врачу - никакой надежды на защиту и спасение в этом мире у крошечного существа не осталось. Но дети великодушны и все равно возвращаются с любовью к такой маме после причиненных ею страданий. Только становятся все более настороженными с нею. Немного опасаются. Болеющему ребенку крайне необходим папа. Напрасно сетуют мамы на то, что папа ничего не делает. Напрасно папы уходят, полагая, что дети и без них вырастут. Папа взял на руки - полная безопасность и покой, папа понес на прогулку - уж точно никому не отдаст, можно безмятежно поспать, папа не может перенести плача ребенка и ругает маму за укол - защищает, как скала, от неожиданного нападения. Уже можно жить на этом свете. А если притом еще есть дедушка, от которого всем остальным никакого проку, но зато море сострадания к внучке, надежное убежище обеспечено. Пусть ничего не делают, пусть просто будут.

В трудной маленькой жизни часто болевшей Леночки папа был укрытием, защитой, местом покоя и неколебимой опорой. Так было пять лет. Вдруг папы не стало. Он умер внезапно. Маленькая Леночка осталась беззащитной. Она легко пугалась всего резкого и неожиданного. Постоянно пряталась от всех. Ни с кем не хотела разговаривать. Любила только маму, но ничего ей не рассказывала. Редко смеялась. Предпочитала играть в одиночестве, робко и издалека присматриваясь к своим сверстникам.

Однажды на ее глазах громадный и неопрятный жилец из соседнего подъезда вышел на улицу со слабым больным цыпленком в руках. Цыплят он покупал по весне и, подрастив дома, увозил к сестре в деревню на догуливание. Если среди купленной партии обнаруживался хилый, нежизнеспособный экземпляр, весь двор узнавал об этом по громкой ругани постоянно пьяного хозяина куриного царства. Вот и в этот раз злобный с похмелья мужик решил прилюдно казнить несчастного, безнадежно заболевшего цыпленка за бесполезно потраченные на него деньги. Леночка, как всегда, играла особняком в уголочке палисадника. Остальные дети кучно бегали по двору. Надо же было случиться, чтобы мужик произвел задуманную казнь рядом с ней. Дети сбежались и встали кружочком. На их глазах палач демонстративно оторвал голову последний раз пискнувшему цыпленку и забросил его еще дергающееся тельце в палисадник. Оно упало рядом с Леночкой.

Зоя выбежала на улицу, услышав непривычно пронзительный крик своей дочки. Девочка лежала на земле рядом с обезглавленным цыпленком и прерывисто кричала, судорожно колотя худыми руками и ногами о землю. Мужик стоял столбом и недоуменно таращился на лежащего ребенка: «Больная, что ли? Таких лечить надо. Вот дурная. Я же не по ней попал. С чего она свалилась? И чего орет?» Бойкий мальчишка лет семи в ярости хватал комья земли и, прицелившись, кидал их мужику в лицо. Тот утирался и, наливаясь яростью возмездия, искал вспухшими глазами малолетнего мстителя. Зоя схватила дочь на руки. Дети наперебой кричали о казненном цыпленке.

После этого Леночка тяжело заболела. Нервное потрясение было чрезвычайно глубоким, и ее замкнутость, боязливость, внезапные судорожные спазмы дыхания, замерший от непонятных страхов взгляд, еще долго тревожили Зою.

Но жизнь шла своим чередом. Рядом с Зоей появился мужчина. Она, отгоревав по мужу, обрела надежду на новые семейные отношения. Тревожил вопрос о том, как он понравится Леночке. Но Леночка не проявляла никакого заметного чувства. По-прежнему жила в своем обособленном, затаенном от всех мирочке. И Зоя решилась. Она вышла замуж и родила Максима. Начались обычные семейные трудности, и новый муж стал отлучаться из дома на все более длительные сроки. А когда Максиму исполнилось два года, он исчез совсем. Осталась Зоя с двумя детьми на руках одна.

Лена окрепла. Пошла в школу. И фактически стала главной опорой матери в такой трудный период жизни. Маленький брат разомкнул своими ручонками все неощутимые защитные барьеры в чувствительной и ранимой душе Лены. Она проводила с ним все свободное время. Когда мама была на работе в ночную смену, Лена без всяких страхов, обняв его, спокойно засыпала. Постоянно поглощенная заботой о растущем ребенке, она быстро научилась простым навыкам ведения домашнего хозяйства, и ей это доставляло радость. Взрослые люди поражались ее зрелому терпению и разумному обращению с Максимкой.

А терпение понадобилось. Максим рос подвижным, проказливым ребенком. Он никого и ничего не боялся. Его светлые круглые глаза смотрели на этот мир с уверенным выражением властителя. Видно было, что он с трудом мирится с тем, что нельзя все кругом немедленно перевернуть на свой лад. Стоило только отвернуться, как он с грохотом, звоном и треском начинал перестройку и переделку окружающего мира. Все кругом жили как на пороховой бочке. Лена вынуждена была присматривать за ним с особой бдительностью. В школе она училась средне. Но ее поведением все были довольны. Немногословная, тихая девочка не создавала никаких особых проблем для учителей.

Зоя много работала. Иногда ее мучило чувство вины перед Леной. Она корила себя за неудачное замужество, за то, что родила сына, а дочь вынуждена с ним нянчиться, почти во всем заменяя ему мать, за то, что не может обеспечить Лене беззаботное детство, за то, что у ее девочки самые дешевые ботинки в классе и короткое поношенное пальтишко, за то, что другие девочки гуляют, сколько хотят, и ходят в различные кружки… И когда сама была дома, старалась почаще отпускать Лену гулять одну, без Максима.

Лене было двенадцать лет, когда она зимой под вечер пошла гулять без Максима. По пути она встретила Олю, с которой подружилась недавно. Они пошли кататься с горки, построенной к Новому году на детской площадке между домами. Народу там было полно. Молодые барышни и их ухажеры, неумеренно вскрикивая от нечаянных объятий и столкновений, гурьбой катались по ледяной дорожке наравне с детьми и разной прочей порослью, входящей в непонятный по статусу переходный возраст. Оля раздобыла у кого-то санки, и вдвоем они взобрались на вершину горы. Сели тесненько и покатили вниз. Вдруг санки крутанулись, и Лена с Олей кубарем покатились в снег. Сзади на них наехала ватага мальчишек. Началась куча-мала. Лена сильно ушибла коленку и не могла сразу встать. На нее набросился плотный, приземистый пацан лет пятнадцати. Пнув ее со злостью в бок, он заматерился и замахнулся на Лену, куражась перед своими приятелями. Девочка обреченно ждала удара, не пытаясь даже как-то уклониться.

Оля вскочила на ноги и закричала кому-то оскорбительные слова. Ее толкнули, и она опять упала. Вдруг компания расступилась, а в следующий момент обидчик Лены полетел спиной через скользкую дорожку на комковатый, истоптанный снег. Тут же взорвался нервическим криком, угрожая кому-то карой. Лена увидела высокую сухощавую фигуру своего спасителя. Он стоял к ней спиной. Широкие плечи, густые темные волосы, неприкрытые шапкой, наклон крепкой шеи, свободно откинутая рука. Внезапно у Лены екнуло сердце. Это было напоминание о папе. Папа был такой же. Она не отдавала себе отчета в том, чем именно похож этот парень на ее папу. Просто перед ней возник образ папы, и она смотрела на него не отрываясь, бездумно, раскрытой душой впитывая возвратившееся на миг чувство защищенности, детского покоя и счастья.

Когда ее спаситель повернулся к ней, нагнулся, чтобы помочь ей встать на ноги, она даже не рассмотрела его лица. Лена настолько была поглощена своими переживаниями, что только чувствовала своей озябшей рукой теплоту и силу другой руки, крепко обхватившей ее тонкие пальчики. Это для нее была папина рука. Рассеялся страх, ушла боль в колене и в боку, все ее тело стало легким и свободным. Подбежала Оля. Лена растерянно улыбалась и ничего не отвечала на вопросы перепуганной Оли.

Парня, который ей помог, звали Радик. Он вырос в соседнем дворе и был старше Лены на четыре года. Как потом подтвердила Зоя Кирилловна, в его внешнем облике действительно имелось сходство с умершим мужем. Какую роль сыграло это обстоятельство в дальнейшей судьбе Лены, мы увидим позже. В свои шестнадцать лет Радик числился в среде дворовой шпаны самым вольным и независимым ни от кого «корешом». Другие подростки сбивались группами, группы враждовали между собой, внутри них налаживалась иерархия соподчинения, удерживаемая где силой физического превосходства, где различными способами давления на психику. Один Радик мог увлеченно участвовать в какой-нибудь сомнительной коллективной проделке, но мог и демонстративно послать любых лидеров с любым «творческим» предложением на любое расстояние. А то и поперек встать. Главное, без всяких особых последствий для своей сохранности. Как ему досталась такая привилегия, знали его проворные ноги и исполосованные не единожды в неравных боях крепкие стремительные кулаки. Надо полагать, что и природная изворотливость ума играла не последнюю роль в его тактике «кошки, которая ходит сама по себе». К его причудам авторитетная среда привыкла и выработала особый пункт в своих неписаных правилах, который выглядел примерно так: «Радик всем свой, но его не угадаешь. Связываться с ним - себе в карман наложить. Пацан по настроению живет. Пусть живет».

В тот зимний предновогодний вечер Радик прогуливался в гордом одиночестве и засматривался на взрослых девушек, лениво обдумывая, какая из них чего стоит. Вдруг чуть ли не у себя под носом обнаружил нахальную группу непредставительного хулиганья из враждебного двора. Мало того, что они своими рожами портили приятный зимний пейзаж перед его домом, так еще и хозяйничали на его территории, обижали беспомощную малютку из соседнего дома. Радик мгновенно вскипел и занялся наведением порядка на своей территории. Попутно он, от души пожалев испуганную девочку, помог ей подняться, почистил ей пальтишко от снега и, убедившись, что порядок в хозяйстве восстановлен, тут же забыл о незначительном происшествии. Правда, мимолетно отметил про себя: «Красивая... Глаза какие-то... Вырастет, получше этих лахудр будет».

Весной он опять заметил Лену. Она шла с братом и весело смеялась, вслушиваясь в его звонкий, беспрерывно взлетающий вопросительной интонацией голос. Радик постоял, пытаясь вспомнить, где он видел эту стройную, необыкновенно красивую девочку, и вдруг заметил, как ее чуть раскосые зеленые глаза остановились на нем, и выражение смятения и радости вспыхнуло в них ему навстречу. Лена покраснела и, сжав ручонку брата покрепче, ускорила шаги. «Ага, - подумал Радик, - знает меня. Где же я ее видел?»

Видел, да не узнал. Лена начала быстро расти. Стало заметно, какая удивительно нежная красота скрывалась в оболочке детства. Тонкие, худые руки и ноги девочки начали плавно округляться, превращаясь в изящную линию силуэта созревающей девушки. Узкие, прямые плечики окрепли и расширились, в неустойчивом еще равновесии поддерживая удлиненную стройную шею. Лена начала следить за своей внешностью. Подолгу примеряла свою и мамину одежду перед зеркалом. Расчесывала пышные, легкие волосы, пытаясь придать им форму модной прически.

Радик все чаще попадался навстречу Лене. Все лето он болтался в городе без дела и без какого-либо интереса. Со скуки он связывался с какой-нибудь взрослой кодлой, бегал с ней куда-то на мелкие дела, но потом, неудовлетворенный отсутствием новизны, отваливал, и снова вяло гулял в родном дворе, задирая проходящих мимо девушек и собирая вокруг себя мелюзгу. Дома у него было всегда шумно. Отец находил повод к веселью чуть ли не каждый божий день. Мать тоже не отставала. Старшие братья уже вылетели из безалаберного гнезда. Одного забрали в армию, другой женился и уехал из города. Дома делать было нечего.

Что-то тянуло Радика в соседний двор. Та девочка чем-то поражала его. Но он знал в жизни только проявления плотского тяготения и не понимал никаких других чувств. Ничего, кроме картинок сексуального развлечения, не имелось в его собственном раннем опыте и в наблюдаемом им мире. Но девочка не возбуждала привычных чувственных ассоциаций. На это годились взрослые дворовые «телки». Радика почему-то волновал ее взгляд, ее хрупкая красота... Что-то тянуло посмотреть на нее, а что - непонятно. Увлекшись чем-нибудь, он забывал о девочке, а потом снова вспоминал и шел опять в соседний двор посмотреть на нее. И каждый раз, взволнованно взглянув на него, девочка краснела и старалась быстро уйти в подъезд. Зимой Радик девочку уже не вспоминал. Другого всего хватало.

Шатаясь без особых целей по городу, он сошелся с Валерием и Аликом. Они были старше и опытнее его. К Радику отнеслись с душевным и практическим интересом. Начали приобщать к своим воровским делам. У Радика появились деньги. В подвале своего дома он оборудовал «хазу», и там начались регулярные сходки, пьянка и другие развлечения. На одной из краж дружки влипли. Их привлекли. Попутно обнаружилось, что именно они были застрельщиками разборки, после которой кое-кто смирно лежал в больнице с крепкими травмами. Но кража была мелкая, «кое-кто» в силу своей недюжинной выносливости выздоравливал, и «грамотные» Валерий с Аликом готовились сесть ненадолго. Особой драмы они из этого не делали. Даже, наоборот, видели прибыль в авторитете. Но иногда грустили. Все-таки «лишение».

Вот в таком грустном настроении они сидели однажды в гостях у Радика в подвале. Выпив изрядно и захмелев, стали обсуждать подруг. Выяснилось, что оба, занятые делами, давно не «качали девочку». Путанки поднадоели. Приличные не для них. Обидно до непереносимости. Радик проникся горячим сочувствием. Друзьям скоро за решетку, а такое удовольствие напоследок упускают. Да и просто хотелось себя показать хлебосольным хозяином, какой-нибудь хороший подарок сделать дорогим друганам, чтобы помнили о нем всю жизнь. Тоже и отблагодарить их уместно. Взяли его, сопляка, на дело, долю чин-чинарем отдали, теперь он человек с деньгами, а не шушера подзаборная. Он им купит девочку первый сорт. Пусть порадуются перед отбытием в отдаленные места. Стало весело. Глаза у всех загорелись. Начали обсуждать, какую именно девочку было бы приятно им «поиметь». Решили, что дело неотложное, и Радику надо срочно браться за него. Ну а пока разошлись с приятными грезами в головах и щекочущей низ живота похотливой истомой.

Радик вышел на охоту. Но, странное дело, на кого не посмотрит, все не то. Первым делом надо было найти такую, которая ему самому бы нравилась. Все-таки сорганизовать надо подарок, а не какую-нибудь рядовую случку с первой попавшейся девкой. Расстроенный неудачным осмотром доступных по виду и поведению баб, Радик возвращался домой. У скамейки соседнего дома он увидел двух девочек. Одна из них была Лена. У Радика возникло чувство, что его ударило огненным шаром прямо в лоб. Не было на свете никого прекраснее этой девочки. Самое чистое, самое светлое, самое нежное и непередаваемо притягательное существо, опрокидывающее своим хрупким обликом все представления Радика о том, какой должна быть девушка, приемлемая для достижения краткого удовольствия тела, смотрело на него не отводя взгляда, как застигнутая врасплох диковинная птица. А во взгляде Радик опять ощутил непонятную ему радость узнавания и смущение стесняющейся своего чувства души.

Огненный шар отлетел. А жалкий, неразвитый мозг Радика автоматически выдал на поверхность застрявшую в нем ублюдочную схему поставленной задачи: «Вот же подарок! Пацаны обалдеют. Всю жизнь будут помнить и меня благодарить. Вот это да!» В это мгновение преступный умысел навис над головкой Лены.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Все знают, что в человеческом мире существует любовь. Она не бывает маленькой или большой, близкой или далекой, мелкой или глубокой, слабой или сильной. Она или есть, или ее нет. Помним ли мы пробуждение нашей души, охваченной робким, лишенным всякого материального, чувственного тяготения и расчета светом первой любви? Понимаем ли мы, почему центром полудетской души стал чей-то смутно различимый образ? Любовь неуловима, непреодолима, своевольна и не подвластна никому. Она приходит в сердце, и жизнь души становится возможной, уходит - душа замирает в бесчувствии. Разум бессилен понять волю любви и как-либо распорядиться ею.

Лена смотрела на Радика, и ее маленькое сердце тосковало по тому воспоминанию о папе, которое вошло в ее жизнь в прошлом году на ледяной горке. Никто не мог вернуть чувство защищенности и покоя, ушедшее из жизни ребенка в момент утраты отца. Радик был единственным человеком, облик и поступок которого слились в ее душе с неосознанным детским стремлением к надежному укрытию и защите от пугающего, полного неожиданностей и тревожных предчувствий мира.

Вот уже почти год, как она время от времени подолгу замирала у окна комнаты, облокотившись на подоконник. Высматривала во дворе высокую, гибкую фигуру Радика. Увидев, мгновенно пряталась за занавеску. Выходя гулять с Максимом, чаще всего отправлялась с ним в соседний двор, где была детская площадка, и пока Максим деятельно разбирался со своими сверстниками в правилах ниндзя, Лена терпеливо посматривала на подъезд, из которого мог выйти Радик. Но стоило Радику появиться, как она, быстро завершив все проблемы Максима, торопливо уходила с детской площадки. Если Радик долго не появлялся, Лена начинала тревожиться. Увидев - успокаивалась.

В школе одноклассницы уже обсуждали на переменках самую интересную тему в мире: кто в кого влюбился, кто с кем дружит, кто из старшеклассников самый крутой и на кого он посмотрел вчера. Постепенно и Лена стала понимать, что Радик ей нравится и она хотела бы с ним дружить.

Это можно было обсудить со своей подружкой Олей, которая уже была дважды страстно влюблена в разных мальчиков и успела их решительно разлюбить. Притом сами мальчики беспечно носились по двору и играли в футбол, не имея никакого понятия о собственной драме разлюбленных и покинутых кумиров Олиного сердца. Да и как догадаешься, если бурный темперамент Оли приводил к тому, что ее очередной кумир получал от нее значительно больше тумаков и язвительных замечаний, чем рядовой член дворовой команды. Лена, разбираясь с Олей в перипетиях ее увлечений, одновременно укреплялась в понимании своего чувства к Радику как влюбленности. Иногда она мечтала, что Радик подойдет и скажет: «Ты самая лучшая девочка и очень мне нравишься. Давай вместе пойдем в кино». Вот она рядом с ним идет, совсем как взрослая девушка, а все кругом удивляются и понимают, что у нее замечательный друг, который ее не променяет ни на кого на этом свете. Но Лена тут же пугалась своих выдумок и примирялась с тем, что этого не может быть никогда и о ее чувствах никто, кроме Оли, не должен знать. А то вдруг над ней смеяться будут?

Радик подошел к двум стоявшим у скамейки девочкам и, не откладывая дела в долгий ящик, непринужденно предложил им прогуляться в его обществе. Девочки замялись в нерешительности. Радик еще больше обрадовался: «Не какие-нибудь шалавы. Приличные». Ему не понадобилось времени для того, чтобы своим цепким, тренированным чутьем понять, что лучше обращаться к подружке «своей девочки». Чувствовал, что может спугнуть, если полезет напрямик. Оля, осторожно поглядывая на Лену, решилась ответить Радику: «Че пристал? Гулять, что ли, не с кем? Нам и так не скучно». Радик расплылся обаятельной улыбкой и воодушевленно заиграл свою лучшую роль - роль чувствительного и влюбленного страдальца, готового на любой рыцарский подвиг ради развлечения прекрасных дам. Игра удавалась хорошо, но он никак не мог преодолеть какого-то странного стеснения, возникавшего каждый раз, когда встречался взглядом с Леной. Он сбивался, замолкал, игра почти срывалась. То ему хотелось развеселить ее, выкинуть что-нибудь совсем необыкновенное, например, пройтись на руках по скамейке или влезть на ближнее дерево, то вообще не хотелось двигаться и разговаривать, а только стоять столбом и смотреть на нее. Он злился на себя и, отвернувшись от Лены, опять начинал молоть обычную чепуху.

Наконец, наговорившись вволю, Оля полувопросительно взглянула на Лену: «Пойдем?» Лена молча кивнула головой. И они пошли с Радиком по людной улице. Радика окликали знакомые девушки и парни. Кто-то посмеялся над тем, что он ходит с «малявками». Но Радику все было трын-трава. Его занимало почему-то одно, чтобы «его девочка» была в хорошем настроении. Радик испытывал тихий ужас от того, что девочка такая робкая, слабенькая, бледная. Он не мог без муки смотреть на ее тонкие нежные руки и высокий открытый лоб. Незнакомые ему страхи и мысли заполнили его. Про своих закадычных товарищей он забыл.

Но они уже шли им навстречу. Заметив Радика, оба оживились и вышли ему наперерез. Радик смотрел на них недоуменно. Валерий, здоровый, неуклюжий, как откормленный бык, толкнул его в бок и радостно захохотал: «Где взял таких целочек? Ну ты даешь». Радик очнулся и, сказав девочкам: «Подождите меня тут, я сейчас», быстро отвел друзей в сторону. Алик, часто мигая белесыми ресницами, завертелся юлой: «Которая? Ну ты молоток. Когда? Давай скорей. Ох, завалим…» Радик молчал. В разговор вступил Валерий: «Ты че? Делиться не хочешь? Ты шуточки не шуткуй. Как договорились, так и давай… Давай вот эту, - Валерий ткнул толстым пальцем в сторону Лены, - она точно целка. Да ты посмотри на нее, какая незабудочка. Куколка, цыпочка, малюточка... Так бы и съел всю». Валерий зашелся в припадке любования. Радик попробовал отвертеться: «Психанулись, что ли? Эти вовсе не годятся. Я нашел телушку первый класс. Как захотите, так сразу. А эти еще маленькие, никуда не годятся». Но друзья уперлись и неотступно давили на Радика. Радик сдался.

Лена с Олей шептались о своем и ничего не замечали вокруг. Когда Радик вернулся к ним, глаза Лены сияли тихим счастьем и безбрежным доверием. В груди Радика что-то оборвалось и больно упало в пустоту. Он проводил девочек до подъезда и медленно побрел со двора в городскую ночь. Там он встретил знакомую компанию, куда-то пошел, напился до беспамятства и утром проснулся в постели с какой-то взрослой, растрепанной и опухшей от ночной выпивки женщиной.

Через два дня он опять дожидался Лену у ее подъезда, и они пошли гулять на школьный двор. Усадив ее на бревно, Радик взял ее руки в свои и молча, тоскуя, рассматривал ее лицо. Лена смеялась и рассказывала ему про маму и Максима. А он уже знал, что по неписаным правилам того мира, в котором ему предстоит прожить жизнь, он отдаст ее дружкам и никогда больше не увидит в ее глазах счастья и доверия. Да и сам больше не сможет смотреть на нее так, как смотрится ему сейчас.

Валерий с Аликом наведывались к Радику раза два и все без толку. В третий визит атмосфера накалилась до серьезной разборки. В результате силового давления Радик под конвоем двух взбешенных дружков пришел к подъезду дома, в котором жила Лена. Валерий с Аликом завели его в подъезд, а сами, поднявшись по лестнице на площадку между этажами, следили за его действиями. Он должен был выманить Лену из дома. Первая попытка не удалась. Помешала Зоя Кирилловна. Разъяренные неудачей, подельники топтались на площадке. Отступать от намеченного для них было стремно. Тут Валерий заметил Олю, которая входила в подъезд. Компания замерла, приняв охотничью стойку. Оля зашла за Леной, и через некоторое время обе девочки вышли из квартиры. Радику велели пойти за ними и привести их на лестничную площадку. И он пошел и привел. Тут уж церемониться было невмоготу. Валерий с Аликом силой завели девочек на последний этаж. Оле, когда та попыталась крикнуть, пригрозили ножом, и Алик, грубо толкая перед собой, повел ее из подъезда на улицу. Оля попыталась нажать на звонок Лениной квартиры, но быстрый, как хорек, Алик, перехватил Олину руку и, завернув ее за спину девочки, зажал ей рот. Вытолкнув Олю из подъезда, он довел ее до бесхозного сарая во дворе и закрыл там, приперев дверь жердью.

Лена никак не могла понять смысл действий Радика и его друзей. Она все пыталась взять Радика за руку и о чем-то спрашивала его. Радик молча отворачивался от нее. Зато Валерий наваливался всем своим тяжелым литым телом, прижимая ее к стене, и усердно шарил по худенькому тельцу Лены руками. Только когда Валерий стащил с нее трусики, Лена угадала свою участь. Появился запыхавшийся Алик. Увидев трусики на грязном полу площадки, он весь затрясся и начал нервно выяснять: «Без меня? Кто первый трахнул? - и, обращаясь к Радику, угрожающе крикнул, пересыпая обычные слова отборной матерщиной: - Вот, котяра, первый оттрахал, а нам объедки?» Валерий отвлекся и, мыча от нестерпимой похоти, ткнул кулаком Алика: «Закрой пасть ….»

Лена поняла все. В одно мгновение ее юная душа с неслышным гибельным вздохом опрокинулась в мрак. Лене стало все безразлично и не нужно. И хрупкое ее тело стало лишним и безжизненным. Она вдруг с непонятной легкостью взметнулась на подоконник и ударилась об стекло, желая улететь отсюда и забыть эту жизнь. Но стекло не пропустило, а на ее лодыжках сомкнулись, как железные капканы, руки Валерия. Ее стащили и повалили на пол. Она больше не чувствовала ни боли, ни страха. И больше не помнила Радика. Последнее проявление воли всплеснулось в ней в тот момент, когда Алик, беснуясь, заявил, что если она сама не согласится, то они «понасилуют» ее брата. Часть ее души вздрогнула в новом ужасе, и, поскольку ее тело стало ненужным бременем, удерживающим Лену здесь, она встала и четко, ясно произнесла: «Скоты. Я сама пойду. Делайте что хотите. Я больше не против». В этот момент раздался смех Радика. Смеялся он судорожно, захлебываясь и падая телом на перила лестницы. Смеялся так, что все его лицо было залито слезами.

СУД

Следствие по уголовному делу № ,,,,,,,, было закончено. Результаты судебно-психологической экспертизы подшиты на положенное место. Экспертами была дана рекомендация по возможности не привлекать Лену к даче показаний на судебном заседании. Опасность повторного суицида девочки затаилась где-то в глубине ее психики. Ждали суда.

Максим вернулся домой от бабушки. Пора было его готовить к школе. С его любимой сестрой что-то было не так. Мама помалкивала. Максим озаботился. Постепенно из обмолвок, из детской и бабьей болтовни на улице он начал по-своему догадываться о смысле события, после которого его увезли к бабушке. Это оказалось хуже, чем если бы его Лену украли инопланетяне. Жизнерадостный неугомонный ребенок превращался в мрачного, подавленного своей бессильной яростью и обидой на мир мальчика. Выяснив у малышей, где жил Радик, он, плача и ругаясь известными ему словами, натаскал дров и поджег дверь его квартиры. Пожар потушили. Был большой скандал. Зою Кирилловну строго предупредили и долго судачили о ней, как о плохой матери. Максим начал беспощадно драться во дворе со всяким, кто пытался что-нибудь сказать о Лене и ее беде. Лена извелась, бегая за ним и пытаясь предотвратить очередную затею со страшной местью Максима этому миру, не сберегшему его сестру. И это было хорошо, так как девочка в заботах о брате возвращалась к трудной жизни и примирялась со своим страданием.

Отец Валерия Степан, понурив голову, продолжал неуклонно навещать Зою Кирилловну с детьми. Жена его Аня поднялась на ноги и несколько раз тихим ходом, крепко поддерживаемая мужем, приходила вместе с ним. Зоя Кирилловна уже привыкла к ним и, не умея объяснить их удивительное поведение интересующимся соседям, только безнадежно махала рукой. Степан, как всякий хозяйственный мужик, запасал картошку сразу на две семьи, тащил Зое Кирилловне пузатые банки с фруктами и овощами, передаваемые его женой, а то и какие-нибудь крепкие ботинки для Максима нечаянно обнаруживались в прихожей после его ухода. Тем не менее адвокаты, нанятые и оплаченные Степаном для собственного сына и для Лены, как и положено, готовились к схватке на суде.

За день до суда Лена объявила, что будет давать показания. Все попытки Зои Кирилловны как-то деликатно обойти ее слова о добровольном согласии на изуверство ничего не дали. Лена отмалчивалась, и Зоя Кирилловна чувствовала, что она хочет на суде опять заявить свое. Наконец день суда наступил. Возле зала заседаний народу было мало. В основном родители обвиняемых, потерпевшие и два-три свидетеля, среди которых стояла подруга Лены Оля. Лена повзрослела, и, несмотря на бледность, ее милое, не по годам серьезное лицо привлекало внимание своей утонченной красотой.

Ждали конвой с обвиняемыми. Все тихо волновались, подавленно перешептывались. Только адвокаты уверенно и громко обсуждали какие-то свои профессиональные дела. «Привезли», - прошелестело по коридору, и тут же собрался строй измученных тревогой родителей обвиняемых, жадно вглядывающихся в полумрак входного тамбура. Не пропустить ни секунды мимолетного свидания со своим сыном, пока его ведут в зал, успеть встретиться с ним взглядом, успеть всплакнуть или улыбнуться ему, успеть...

Радика вели третьим. В толпе стоял его отец. Но Радик миновал его взглядом и быстро оглядел толпу, как бы ища кого-то. При входе в зал справа на стуле сидела Лена. Радик замешкался и приостановился. Но конвойный, быстро подхватив его под локоть, втолкнул в зал заседаний. Суд начался. Вызывали свидетелей, экспертов. Пригласили Лену с мамой. Лена давала показания. Когда дошли до эпизода, где она сама согласилась и пошла добровольно в подвал с тремя обвиняемыми по делу, Лена бестрепетно подтвердила свою роковую реплику о согласии. В зале суда наступила тишина. Валерий с Аликом облегченно переглянулись. Адвокаты оживились. И тут в напряженной тишине раздался срывающийся на крик голос Радика: «Не верьте ей. Она врет. Это я виноват и они. Она не соглашалась. Не соглашалась она. Она не такая! Не такая!» Судья спохватилась: «Подсудимый М., вам никто не давал слова, сядьте на место». Но Радик стоял у решетки и не садился. Валерий толкнул его локтем и с досадой зашипел: «Долбанутый… Захлопнись, гад. Убью». Но Радик стоял и, подняв руку, как в школе на уроке, ждал чего-то. Лена смотрела на него. Он не отрывал взгляда от нее. После краткого замешательства по залу пронесся разноголосый шум. Один из адвокатов от досады звучно хлопнул папкой по столу. Глуховатый голос из зала внятно произнес: «Нечего воду мутить. Пацан правду сказал». Это был голос Степана, отца Валерия. А слабый плачущий голос его матери добавил: «Покайся, сынок». Валерий посерел и с тяжелым недоумением уставился сквозь решетку на своих родителей. Судья рассердилась не на шутку. Пообещав выставить всех нарушителей судебной процедуры за дверь, она объявила перерыв.

После перерыва в зале суда опять восстановился порядок, и все пошло своим чередом. Расстроенная защита лишилась главного козыря, так как судья дала слово Радику. Радик и разъяснил все суду без малейшей утайки. Так что приговор был вынесен. Насильники понесли наказание.

В этой истории все остались живы. Но как смертельно дорого обошлась всем участникам этих событий ненасытная животная страсть к сексуальному развлечению, неразвитость человеческих чувств и неумеренная свобода трех одичавших в нашем мире недоумков.

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев