1. Типы этик

Освоение практики земледелия считается великим свершением человечества: люди научились использовать почву как матрицу для размножения зерна, землю в целом - как "машину" для получения урожая. Слово "машина" в переводе с греческого означает "сооружение". Человек принял участие в этом сооружении, дополнил его деталями - изобрел орудия и открыл пашню.

Земля - живое сооружение, сложный организм, который обладает своими ритмами: на годовой земледельческий цикл накладываются погодные условия, в зависимости от которых варьирует оптимальное время сева, сбора урожая и прочих процедур. Человек несвободен от этих условий - ему приходится обслуживать "машину", решать задачу оптимизации ее работы, соизмерять свое влияние с влиянием не зависящих от него явлений, подстраиваясь под все перепитии процессов, разворачивающихся в почве и атмосфере. Земледелец не волен отдыхать и работать в удобное для него время, когда ему заблагорассудится: ему необходимо быть неутомимым и благодарным рабом, рабочим, который "в поте лица своего" добывает хлеб насущный. Возможность создать запасы ничего принципиально не меняет в поведении земледельца - он может лишь прокормить людей, специализирующихся на изготовлении орудий труда, отправлении ритуалов и услуг, позволяющих ему более эффективно жить и работать, поправляя и обслуживая сооружение.

Само слово "запас" в русском языке связано с глаголом "пасти" - запасом могут служить стада овец или свиней - домашнего скота. Выпас скота - занятие, которое принципиально отличается от земледелия. Взаимодействие человека с землей имеет иной характер, чем его взаимодействие со скотом. Пастух, скотовод в чем-то гораздо более свободен, чем земледелец, суть его занятия - управление стадом, контроль и охрана - требует усилий совсем другого рода, чем тяжкий крест работы на земле.

До открытия пашни люди добывали пропитание в основном собирательством и охотой, после стало возможно разведение скота, отгонное скотоводчество. Животные пришли на запах корма, когда человек смог организовать хозяйство и набрать ресурс, достаточный не только для него самого, но и для прокормления скота. Возможно, существовало несколько путей приручения скота: отдельные народы Юга и Севера могли это сделать и без земледелия, однако в русле их культуры не было взрощено то "зерно", из которого выросла современная культура.

Слово "культура" в переводе с латинского означает "возделывание" и "земледелие", корнем служит греческое слово "кола" - "зерно". Возникнув в недрах земледельческой культуры, отгонное скотоводчество со временем превращается в особый род занятия - какие-то народы начинают специализироваться на скотоводчестве, переходя в кочевники. В мифологии это выражается в бунте пастуха против земледельца: пастух не захотел быть рабом земли и убежал из семьи земледельца, уведя за собой стадо.

Пастуха можно легко понять: отношения с землей связывали его, он требовал свободы. Пастух был революционером, сбросившим с себя иго ненавистного рабства. Что же получил он взамен, что мог предложить другим?

Унизительное для пастуха отношение человека к человеку как раба к обрабатываемой земле, служение по принципу "раб - господин" он сменил более прогрессивным отношением человека к человеку как хозяина с скоту. Пропало унизительное рабство - и восторжествовало восхитительное скотство. Кочевые народы считали возможным облагать данью другие народы, пасти их - "резать или стричь" - именно потому, что они относились к этим народам как к стадам скота.

Данная версия мировой истории исходит из системы ценностей культуры западноевропейского толка. В различных языках понятие "культура" имеет разное происхождение - например, в китайском языке иероглиф "культура" составляется из двух: "рисунок" и "превращение". В других языках понятие культура восходит к понятиям "искусство", "дух" или "Бог".

Кочевая практика жизни северных народов продолжается и по сей день, сохраняя тысячелетиями черты экологически чистой и неагрессивной культуры. Вероятно, то же касается и народов Казахстана, Монголии и Татарстана, которые, как показал Лев Гумилев, не имеют отношения к "монголо-татарскому" игу. В рамках традиционной культуры реализована жизнеохранительная этика - и предложенную выше схему можно вывернуть "наизнанку": отношение человека к скоту имеет характер родственной заботы, как отношение к человеку, к члену семьи.

Обвинять кочевников во всех возможных грехах - значит оказываться в плену стереотипов трактовки исторической практики народов, в плену школьного понимания "монголо-татарского ига", и не выйти из этого интеллектуального плена. Имеет смысл присмотреться к двум онтологически разным типам этик - этике земледельца и этике скотовода, которые выводились из разных практик и сопуствовали всей истории человечества, претерпевая превращения, вбирая в себя элементы городской культуры и новых технологий. Эти этики соседствовали с этиками собирателей и охотников, они оказывали влияние на новые формы охотничества и собирательства.

2. "Охотники за мыслью"

Деятельность каждого человека представляет собой обычно соединение разного рода практик: например, исследователь в области "естественных наук", который ищет в природе новую частицу, неизвестную молекулу или закон, на первый взгляд напоминает охотника. Организация и структура его работы смахивает и на собирательство - как старатель, просеивает он сотни фактов, исписывает формулами сотни и тысячи страниц. Но ищет он не наобум - он работает на границе "возделанного" поля известных наблюдений и фактов и постоянно пытается расширить это поле познания. Более всего деятельность ученых напоминет занятие людей, которые отвоевывали под пашню новые массивы земли: выжигая и выкорчевывая

лес, эти земледельцы-первопроходцы осваивали новую территорию, расширяя области культурного земледелия.

Каждый отдельный ученый, погружаясь в собственные исследования, может чувствовать себя долгое время подобно охотнику или старателю в дремучем лесу - но в целом его деятельность имеет явную доминанту первопроходца, и смысл всех его занятий проявляется лишь при аппробации его достижений научным сообществом, когда они присоединяются к уже известным результатам. Итак, ученый может представляться на уровне своих занятий крайним эгоцентристом и даже типом, имеющим явные асоциальные черты в поведении - но при изменении масштаба взгляда деятельность его обретает иной смысл.

Ученые склонны заблуждаться относительно своей роли в обществе: как капризные содержанки, они переоценивают собственную исключительность, стараются помыкать своим хозяином, мнят себя демиургами реальности. Однако в обществе первостепенная роль принадлежит тем, кто организует эко-этические ценности: нравственное ведение хозяйства есть реальная смыслообразующая деятельность. Возделывают души людей, перевоссоздают живую ткань культуры в условиях нового времени не только философы, учителя и проповедники на кафедрах и в институтах - весь народ ежедневно, каждый человек на работе и в своей семье, в кругу близких занят этим незаметным и важнейшим делом.

Вкладывание, вложение труда в землю на уровне духовном переходит в практику вложения труда в человека: люди возделывают друг друга. Отношение человека к земле как к божественной машине означает необходимость освоения технологии слияния человеческой и божественной энергии - реализации принципа синергии, известного из трудов Платона. Поддержание почвы в "рабочем состоянии", ректреативные практики требуют определенного искусства - знаменательно, что "техника" по-гречески и означает искусство. Отношение к земле как к божественной машине и отношение к человеку как к божественной машине родственны. Недаром же в первой главе Библии сказано, что человек создан Богом по образу и подобию своему.

Далее в Библии мы встречаем миф о вавилонской башне, над построением которой трудились народы. Башня - сооружение, в котором человечество пыталось соревноваться с Богом. Всевышний по библейской версии не захотел того, чтобы люди, созданные им по образу его и подобию, сравнились с ним в могуществе, достигли небес. Он смешал их языки, что привело к отсутствию понимания и ссоре. Разные языки соответствуют разным практикам народов: земледельцу трудно понять кочевника, кочевнику понять земледельца еще труднее - в его актуальной практике такого опыта нет, он избегает закабаления землей, отказывается от обслуживания божественного сооружения. Заметим, что сам тип практики не всегда однозначно закреплен за тем или иным народом: история полна движений, когда одни народы переходили к оседлой жизни, другие насильственным или иным путем из этой жизни исключались. Но эти изменения занимали столетия и тысячелетия.

Смешение языков можно рассматривать как рассовмещение опыта народов, их практик. Конфликт непонимания в языковой плоскости означает нечто большее, чем недоразумение в словах - он знаменует принципиальную непереводимость разных онтологически опытов, разных переживаний. Язык позволяет воспроизвести и передать по наследству образ жизни. Этот образ соответствует духу народа и соотносится с определенным этико-эстетическим единством. Глобальный конфликт заключается не в том, что одни народы начинают претендовать на плоды труда и ресурсы, принадлежащие другим народам: это банальная плоскость проблемы. Принципиальный вопрос встает о "своем" и "чужом" не как о вещи или предмете, а как о практике, о строе жизни. Слово "чужой" в русский язык пришло из языка готов - это самоназвание племени готов. "Чужой" есть "свой" для другого. Понять "чужое" можно, если вначале хорошо понять "свое", а потом уже найти "общее".

3. Элиты-малины

Народ российский составляется из сотни разных народов, каждый из которых имеет свою практику, свой образ жизни. Например, северному народу коми, который имеет опыт собирательства, охотничества и скотоводства, трудно понять русский народ, в массе своей земледельческий, обслуживающий землю "по-рабски". Естественно, что коми-зырянам непонятны и те грандиозные нагрузки, которые выносит русский этнос как державодержательный. Возникает парадокс: коми, не пошедшие этапа ранней государственности, привыкшие выживать, бороться за существование в тяжелых погодных условиях поодиночке и небольшими племенами, видят себя свободными и более нравственными людьми, чем русских, которые сами себя закабаляют и угнетают с неясными целями. Народу коми неизвестна державная ответственность русских, коми видят гиганские ее издержки и не представляют, что те грандиозные экологические потери, которые понес народ коми за поледние десятилетия могли бы обернуться и людскими потерями - будь на месте русского народа какой-нибудь другой, например, американский - который умудрился не только загадить Великие Озера, но и загнать коренное население Северной Америки в унизительные резервации.

Коми-зыряне вольны сейчас с радостью встречать прелести индивидуализма, которые явно по-душе собирателям и охотникам. Ныне уместными могут показаться даже требования "самоопределения вплоть до отделения" от русского народа, который уже сослужил свою службу по защите северных народов от Запада, пока тот ходил на Русь со штыками и танками. Ныне Запад приходит как прельстительное диво - грандиозный "троянский рынок", который поет сотнями сладкоголосых бестий, кутается в упаковки "Марса" и "Сникерса" - кто же не соблазнится на блистящие упаковки?

Когда христиански ориентированные мыслители предупреждали об опасности неоязычества, о возвращении к архаичным формам представлений, они не определяли, какие языческие культы являются особенно ядовитыми. Между тем язычество язычеству рознь, а уж объявлять хамом и варваром всякого язычника представляется по меньшей мере неразумным. То язычество, практическая этика органично вошла в христианство, язычество, имеющее в основе своей идеи служения высшему Божеству, обслуживания божественной машины и достижения гармонии с Природой, составило основу земледельческой цивилизации.

Академик Лихачев в своем исследовании воровского жаргона показал близость его формам архаичного мышления. Обществу опасен не язычник, а человек с безнравственным сознанием и асоциальным поведением, и можно себе представить, что безнравственному сознанию в рамках разных культур будут соответствовать разные образы мысли.

В рамках культур кочевнического типа унизительным, аморальным насилием может считаться недопущение свободы странствий, переездов и разного рода "духовных путешествий". В лоне земледельческой культуре странствие, переезд и духовные паломничества могут рассматриваться как предательство, "измена Родине". Накопление непонимания может приводить к конфликту, если стороны не представляют себе онтологических основ разных культур: бесполезно кочевника прикреплять к земле правилами прописки и прочими процедурами - он уйдет, как улетают по весне перелетные птицы. Примером кочевого народа являются цыгане - немало старалась Советская власть перевести их на оседлое сущестование, многие племена пришли к этому - но табор всегда будет оставаться ценностным ядром, центральным мифом цыганской жизни.

Находясь в материнском чреве, в онтогенезе зародыш по сокращенной программе проходит филогенез - метаморфозы образования человеческого вида. После рождения в детстве нечто подобное продолжается - но повторяется уже история человечества. По мере роста и развития интересы ребенка меняются: малые дети поступают как собиратели, копошась в песочнице и подбирая на улице интересные предметы, мальчишки любят коллекционировать, охотятся на мелких тварей, букашек и птиц и выслеживают друг друга, подростков манит романтика дальних странствий, они склонны к кочевничеству. С достижением зрелости начинают преобладать настроения оседлого "земледельческого" типа. Земледельческая практика соединяет в себе черты всех культур, вероятно, земледельцам по этой причине легче понять охотников и кочевников: как взрослому легче понять детей.

В собирательстве, требующем терпеливого внимания и кропотливости, женщины были более успешны - это могло служить одним из оснований матриархата (во времена, когда первобытные люди добывали себе пищу собирательством, царил матриархат). Переход к охоте связывается с переходом к патриархату. В земледельческом же хозяйстве требуются самые разнообразные свойства - оно предоставляет широкий набор возможностей для самореализации, мужчина и женщина могут играть разные роли и в целом составлять гармоничное единство своей деятельности с работой Природы.

Народы, перешедшие к кочевому образу жизни, упростили набор возможных ролей, которые предоставляются людям культурой. Однако пастухом может быть с успехом как мужчина, так и женщина - и в Монголии, например, статус женщины в чем-то сходен с ее положением при матриархате. В целом кочевые народы не следует недооценивать - английский историк Тойнби, например, представляет культуру кочевых народов как более изощренную, имеющую опыт управления более тонкой материей, чем почва - живой плотью. Те народы, которые перешли от земледелия к кочевничеству, имеют больший опыт правления людьми: не отсюда ли повторяющийся в летописях европейских народов мотив приглашения чужеземцев на княжение?

С развитием технотронной цивилизации происходит как продолжение прямого "пути зерна" земледельческой культуры, так и осуществление кочевничества в новых формах. Мир организуется таким образом, что потоки информации и природных ресурсов кочуют между континентами - и современный кочевник может жить на одном месте, пропуская сквозь свои глаза, уши и рот информацию и пищу, имеющие самое различное происхождение. Бизнесмен или банкир по практике своей деятельности может "пасти" стада рублей и долларов за тысячи километров от своего дома. Остро встает вопрос об этике такого неоскотоводческого космополитизма - если исчерпываются необратимым образом природные ресурсы, разоряются и загрязняются земли, деятельность участвующих в этом своими деньгами банкиров преступна.

Однако преступления эти обычно совершаются далеко от дома, на чужих территориях, в странах, имеющих несовершенные законодательства - и защита преступников всей совокупной мощью потенциала "цивилизованных стран" превращает эти страны, главы которых связаны круговой порукой, в страны-агрессоры с элитами- малинами. Они выплачивают своим подданым мзду за сообщничество: создают более высокий уровень жизни для всего населения и предоставляют превосходные условия жизни главарям транснациональных корпораций, выдавая им своего рода индульгенции, защищая моральный престиж неоскотоводов.

Учет сложнейшего баланса моральных факторов, действующих сейчас на уровне наций и государств, требует не только рассмотрения смысла разного рода жизненных практик и сведения их к известным схемам - надо видеть и новые качества цельности мира, возникающие благодаря увеличению информационной связности народов. Глупо подходить к сложно организованному современному сообществу с одной-двумя отмычками в виде коммунистической теории эксплуатации, системы ценностей либерализма или взаимоотношений христианства и язычества. Рассмотрение сложно организованной современной жизни на адекватном уровне требует привлечения как исторических сведений, так и представлений социопсихологии. Целостное, совокупное знание этнопсихологии народов невозможно без изучения феномена человека, без личностного, персонального знания.

4. Реабилитация архаики

Правители и все те, кто "пасут" сейчас народы, имея соответствующую практику, обладают характером скотоводов - но сами народы имеют несколько иные нравственные установки. Без земледельцев не состоялась бы нынешняя цивилизация, без каждодневного труда по возобновлению ресурсов и передаче нравственных ценностей жизнь цивилизованных народов пресеклась бы в считанные годы. Попытка навязать народу ценности другой культуры, заставить его "плясать под чужую дудку" не может кончиться добром ни для народа, ни для новых его "пастухов".

Самое глупое, что могут делать нынешние пастухи - навязывать собственные ценности в виде "даров свободы" земледельцам, смысл жизни которых состоит в служении земле, призывать "выдавливать раба" из себя людям, для которых это равнозначно прекращению работы. Практика деятельности журналистов, подвизающихся ныне на роли духовных пастырей, имеет явное сходство с поведением скотоводов, предоставлять им право определять ценностные ориентиры общества, служить некой особой властью - весьма опасно.

Результат деятельности средств массовой информации в России - уничтожение ориентиров и приоритетов, кризис осмысленности. Силы общества пущены в распыл, страна разорена, правители предали народ, развязана война всех со всеми, после психологического начато биологические, физическое истребление граждан - а журналисты рады-радешеньки, что им позволено говорить, что завоевана "свобода слова"! Этот пример кардинального непонимания глубинных основ происходящего, непонимания онтологического, сущностного говорит не только о поверхностности племени журналистов - но о принципиальной парадоксальности устроения массового общества, когда на роль идолов толпы выдвигаются онтологически чуждые культуре фигуры. Их приносят в жертву обществу: происходит нечто вроде ритуального жертвоприношения: теле-вожди становятся наркоманами эфира, их свобода, не находя преграды, делает их рабами собственных страстей. Они гибнут духовно, иногда за этим следует уже физическая смерть - как у известных звезд рок-музыки. Если вспомнить, что само явление рока расценивается как реабилитация в современной культуре архетипических черт архаики, ритуальных ритмов племен африканских охотников, круг замыкается.

Вандал явился не с дубинкой и копьем - а с микрофоном и сигарой, он вошел в нашу жизнь через показы "престижных мод", зажигательные ритмы и билль о правах человека. Права жить на любой территории, служить любым богам и распространять любую веру, все эти передовые декларации есть реализация прав кочевника, охотника и собирателя, которые позволяют им отнять у земледельца его землю и его священное право работать, быть рабом и слугой Земли - живой, божественной машины.

Рабство же в нынешнем, оскорбительном смысле слова реализовалось в лоне Средиземноморской культуры в наиболее ярком виде на Юге - в Египте, странах Ближнего Востока, Греции и Риме. На Северо-Востоке от Средиземного моря, в границах России, установились свои отношения между людьми - здесь холодная зима ставила людей в одинаково беззащитное положение по отношению к природе, работник и скот спасались под одной крышей с хозяином- земледельцем, что вело к родственным, душевным отношениям в общем доме. Историк Апполон Кузьмин и биолог Александр Малыгин на основании разных предпосылок приходят в своих трудах к выводам об отсутствии традиции "рабовладельческих" отношений между людьми на территории России. Местоположение и климат - соотношение тепла и холода, света и тьмы создают уникальные условия работы земли - божественной машины, которые ведут и к определенному устроению "русской души", где черты первопроходцев и земледельцев, пастухов и воинов соединены своим, уникальным способом. Взгляд "революционного" сознания скользит по поверхности понятий "рабства" и "свободы", не проникая в суть явлений, не понимая, что реально означают эти понятия в русле русской культуры.

Не стыдно быть рабом божьим, стыдно быть подлецом человеческим...

Пушкин как-то в сердцах, избавляясь от революционных иллюзий юности, написал пророческое стихотворение:

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и невинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя -

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды...

 

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследье их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.