Владимир БЕРЕЗИН

gaz_avtogr.gif (1617 bytes)

РОВЕСНИКИ

На первую страницу
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ
КАРТА САЙТА

Два молодых писателя, два ровесника, выделяются среди круга русско-парижских литераторов.

Чем-то они похожи на две компоненты комплексного числа, а комплексные числа были придуманы в XVI веке.

Я не знаю, был ли итальянец Бомбелли первым, кто написал Z=X+IY, или же это сделали другие, безвестные математики.

Первая часть таких чисел называется действительной, а другая - мнимой. Причём, в противоречии с языком обывателя ни одна из них не хуже другой. Одну, бывает, соотносят с длиной, а другую с величиной угла... Но это ненужные подробности.

Через сто лет после их изобретения Лейбниц писал о комплексных числах как о "прекрасном и чудесном убежище божественного духа, почти амфибии бытия с небытиём".

Причина восхищения Лейбница - во взаимном существовании двух компонент.

Но разговор не о математике.

Разговор о литературе.

К сожалению, самым простым путем критика является сравнение стихов, книг и писателей с последующей оценкой.

А оценка чаще всего выражается в терминах "лучше" или "хуже".

Однако, литература если в чём и похожа на математику, так это в том, что книги и писатели чаще напоминают две компоненты комплексного числа.

Сравнение не получается, получается лишь параллельный разговор.

Разговор о Париже двадцатых-тридцатых годов, где причудливо переплелись разные нации и разные культуры.

Разговор о русской эмиграции, вернее о двух писателях - Газданове и Поплавском.

Оба они - рождения 1903 года, это одно поколение, несмотря на то, что Газданов "белым Гайдаром" успел повоевать в Крыму.

Газданов жил во Франции, а не в русском Париже.

Он говорил на чужом - своём французском языке и чувствовал себя свободно в иной культуре.

Литературный слух, чутьё, поставленное ему каким-то безвестным гимназическим учителем - должно быть в Болгарии - позволяло ему ориентироваться и в литературе и в суровом мире парижских заработков.

Этот учитель время от времени возникает на страницах его романов - начиная с "Вечера у Клэр".

Соотношение прозы Газданова и европейской литературы, зажатой между двумя мировыми войнами, с её эсхатологическим оттенком и предчувствием, только начинает изучаться.

Эта литература была написана особым, потерянным поколением. Поколением, почувствовавшим запах тления не со страниц Оскара Уальда, а под Верденом и Маасом.

Древним грекам было позволительно плакать прилюдно и по три раза на дню. Романтики могли писать о своём чувстве открыто, и их герои причитали о неразделённой любви, доводя до самоубийства читателей.

Безжалостный железный век, век танков и иприта приучил литературу к сдержанности.

Страдание должно было подразумеваться, говорить о нём прямо стало неприлично, так же как и рифмовать "кровь" и "любовь".

Газданов писатель русской традиции, идущий за Буниным и Шмелевым. Но его отличает от старшего поколения не только то, что он ввел в свои романы французов и американцев в качестве равноправных героев, а иной этический подход.

В "Ночных дорогах" он безжалостен, и это не похоже на русскую классику.

Однако, многие его герои, несмотря на внешний скептицизм, очень эмоциональны.

Это касается и Alter ego автора в "Ночных дорогах".

Газданов входит в контекст европейской литературы, его существование в ней равноправно.

Такая позиция всегда приводит к обособлению.

По крайней мере к обособлению от мира русской эмиграции.

В берберовском "Курсиве..." он упоминается лишь однажды, и то при перечислении присутствовавших на чьих-то похоронах.

Кругу Ходасевича и Берберовой принадлежал иной человек, иной писатель - Поплавский.

Это был тип герметического литератора, замкнутого на узкий круг своих соотечественников.

Существует (и тут разговор приводит к современному кинематографу) блестящий фильм Отара Иоселиани "Жил певчий дрозд".

Это история музыканта, который существует в двух мирах - мире родственных и дружеских отношений тбилисского горожанина, суеты и калейдоскопичности этих отношений, мира, в котором он каждый раз чуть-чуть не опаздывает на свои несколько тактов - и мира, который заключён в удивительной музыкальной фразе, посещающей героя время от времени.

Он погибает, и зритель остаётся перед неразрешимым вопросом - кто он, этот музыкант. Может, человек не выполнивший своего предназначения, упустивший, то, что было дано ему от Бога, или тот человек, присутствие которого в жизни обеспечивает её течение, как необходимая шестеренка в часах обеспечивает работу всего механизма.

Герой Иоселиани чем-то похож на Поплавского.

Набоков немного брезгливо цитировал его поэтический сборник, "О, Морелла, усни, как ужасны орлиные жизни..."; "Подлетает к подъезду одёр Дон Кихота и надменный Санчо на красном осле". "Чувствуешь сомнение и легкую тошноту. - писал Набоков, - нестерпимая смесь Северянина, Вертинского и Пастернака (худшего Пастернака), и всё это ещё приправлено каким-то ужасным провинциализмом, словно человек живёт безвыездно в том эстонском городке, где отпечатана и прескверно отпечатана его книга... ...до смешного беспомощен - иногда даже кажется (насколько все четыре строки в строфе случайны), что это четверо не очень образованных людей сыграли в буриме".

Набоков заключает рецензию недвусмысленным советом Поплавскому попробовать себя в прозе.

Он и попробовал.

В одном из своих романов он писал, что на второй день творения, когда была создана твердь земная, на ней появилась пальма, под пальмой - столик, за которым навеки устроился скучающий русский эмигрант в потёртом костюме.

За тридцать три года он успел выпустить несколько поэтических сборников и два романа, большие похожих на соединённые эссе.

Газданов писал о Поплавском, что его литературное происхождение чрезвычайно легко определить - "Поплавский неотделим от Эдгара По, Рембо, Бодлера..."

Поплавский был известен своими тёмными очками, из-за которых его называли "человеком без взгляда".

Сам Газданов писал в "Современных записках" о знаменитом взгляде Поплавского, что от очков не было видно глаз поэта, и оттого его улыбка напоминала доверчивую улыбку слепого.

Но однажды тот снял очки, и Газданов увидел, что у него были небольшие глаза, неулыбающиеся, очень чужие и холодные.

Эта демоничность, соединённая с молениями и мистикой привлекала к нему молодёжь.

Ещё в пятидесятых годах в Париже существовала компания молодых (или уже не очень молодых) людей, для которых, по свидетельству Терапиано: "Поплавский, помимо чисто литературного значения, оставался чуть ли не духовным водителем".

В отличие от работника Газданова Поплавскому была чужда иная работа, нежели философские размышления.

Об этом сообщал Струве: "...жестокая правда требует отметить и то, что Поплавский, здоровый человек, боксёр "сильный и ловкий спортсмен" не умел и не хотел работать (это отмечал и Бердяев), не мог и не хотел жить в плане реальности.

Поплавский успел очень мало.

Бердяев вообще писал, что "Поплавский надрывается в этом стремлении к святости... Я не имею в виду активную реакцию на реальность, без которой невозможна борьба, невозможен по-настоящему акт. Тот, кто лишён зоркости в отношении к реальности или связывает её с астральными силами, тот неспособен к акту".

Мистик и теософ, человек, поминутно менявший свои убеждения, нечёсаный и не глаженый, он мог часами валяться на кровати. Но, в отличие от классической русской жизни на диване, Поплавский изнурял себя молитвами. До флагелляции дело не дошло, однако дошло до героина.

Современный русский язык позволяет сказать о смерти Поплавского одним словом - передозировка.

Итак, это была мнимая жизнь за шесть франков в неделю.

Ходасевич позднее говорил, что никто не смеет упрекнуть Поплавского за неё.

Действительно, нет ничего легче, чем сравнивать выбритого Газданова и небритого Поплавского.

Суть заключается в другом, совсем обратном.

То внутреннее движение, которое чувствуется в его романах, сила его образов, ворочающихся внутри страниц, дают понятие о силе таланта.

Сила эта рассеялась, а не сосредоточилась, как у Газданова.

Это два разных подхода, когда один (как, скажем, великий лютеранин Ганс Сакс) выполняет дневной урок, стуча молотком по башмакам на колодке, а потом сочиняет песню, или (как Якоб Бёме) поднимает взгляд к небу и видит в небесах Богородицу; другой же просто ждет озарения, немало не беспокоясь об окружающем мире.

Лютеранская любовь к труду как метод существования творца так же правомерна как ожидание чуда на диване.

Всё определяется результатом.

Поплавского и Газданова отличает многое.

Они различны, но составляют одно - ткань времени и литературы, тот мир, в частности парижский, где Хемингуэй спрашивает в книжной лавке Сильвии Бич, в котором часу туда заходит Джойс, где Генри Миллер снимает тех монпарнасских проституток, к которым боялся подойти Поплавский, а герой "Фиесты" садится в газдановское такси.

В романе Поплавского "Аполлон Безобразов" есть сцена кутежа в ресторане, где он описывает разговоры шофeров, которых, по всей видимости, презирал.

А в "Ночных дорогах" автор бесстрастно описывает развоз шофёрами пьяных русских.

И уж не Поплавского ли имеет в виду Газданов, говоря о своих потусторонних русских товарищахe

Они существуют совместно, как два зеркальца русской эмиграции, как две её компоненты, как две части комплексного числа - и каждая из них не лучше и не хуже другой.

 

ГАЗДАНОВ И МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

I

Иногда считается, что части газдановских романов свойственна утрата вкуса. Что эстетический компас выверенный в "Ночных дорогах" сбоит в иных текстах, что в газдановских романах появлялся нестерпимый привкус Ремарка. Этот привкус, рассуждает наблюдатель, тем более нестерпим, чем более замечателен его русский язык, плавность течения сюжета.

Привкус Ремарка был особенно заметен в СССР в шестидесятые годы.

Один из созданных Геннадием Шпаликовым двадцатилетних героев говорит: "Я, видимо, был должен приехать к тебе в тумане на гоночном автомобиле, и всё это называется Эрих Мария Ремарк...".

То, что образованные люди зовут хронотопом: автомобиль с открытым верхом, поездка на юг Франции, перечисление пищи съеденной в маленьких ресторанчиках и исстрадавшиеся женщины - слишком прочно связаны с сентиментальным немцем.

Для большинства романов Гайто Газданова характерна интрига, та черта, которая связывается с понятием "занимательность". В литературе (как и в жизни) основными компонентами интриги являются криминальный мотив и мотив мелодрамы. Оборотной стороной сюжета становится то, что либидо и мортидо идут рука о руку.

Уникальность Газданова в том, что им, помимо того, что называется "высокой литературы", создан ряд высококачественных беллетристических произведений.

В своей книге о Газданове Ласло Динеш пишет: "В то время как многие из великих прозаиков западной литературы не были беллетристами, в России хорошая поза была синонимична хорошей беллетристике"Ласло Диенеш. Гайто Газданов. Владикавкакз, Сев.кавказ институт гуманитарных исследований.,1995, с. 27.1.

Теперь же мы привыкли к той литературной ситуации, в которой существует огромное пространство между элитарной высокой литературой и массовой литературой низкого качества.

Поэтому неправомочен упрёк в "недостаточной художественности" некоторых романов Газданова – они просто построены по другим законам, и, живут в их рамках.

 

II

Говоря о мелодраматическом эффекте позы Газданова, нужно прежде всего договориться о терминах. Понятия жанра и стиля - загадочны. Они теряются в современном мире, где криво повешенный на спинку стула пиджак уже является предметом искусства.

Концепт-арт, придя из живописи, получает огромное распространение фронту. Текст, фрагмент текста, череда букв становится произведением, самодостаточным артефактом.

Понятия жанра и стиля загадочны всегда, не только в нынешнее неспокойное время, а на протяжении всей истории культуры. Но мы говорим о литературе. Эпос, лирика, драма, античный роман, готический роман, чёрный роман, собственно роман, повесть или новелла, рассказ - все эти термины, повторяясь, перекрывая друг друга, в сущности ничего не объясняют.

Их слишком много. Тема дробится и множится, говорящие используют эмоции вместо аргументов. Для привлечения внимания школьников учителя незатейливо объявляют "Преступление и наказание" - детективом. И, положа руку на сердце - почему бы нет, они имеют на это формальное право.

В обсуждении проблемы мы коснулись детектива. Считается, что детектив - непременная часть массовой культуры.

Впрочем, массовая культура - тоже нечто неопределённое до конца.

Детектив может быть интеллектуальным, образовательным, мистическим, может превратится в боевик, криминальный роман, плутовской роман или милицейский, роман приключений. У русской литературы, иногда называемой классической, с детективом отношения сложные - на протяжении веков (по крайней мере, двух) было принято считать его второсортным жанром.

Корней Чуковский в начале века ужасался тиражам Ната Пинкертона, Иван Семёнов сравнивал чтение детективных выпусков с приобщением к курению. А ведь на самом деле понятие видов начиная с Ламарка не есть предмет этики. Обвал переводных детективов на русский рынок в последние десять лет показал, что это - особая культура. Особая культура чтения, потребления, производства детективной продукции, особая система взаимоотношений с нелитературной культурой - кино, телевидением, например.

Это - часть жизни. Но вслед за детективом, в его тени к русскому читателю пришёл и иной вид литературы.

Иногда его называют "женским романом". Иногда про него говорят, что это "сентиментальный роман" или "любовный роман". Можно употребить и слово "мелодрама".

И опять все определения неточны. Они, как любая система измерения, неточны, и напоминают тришкин кафтан. Преуспевая в определении одного параметра, эти термины катастрофически беспомощны в другом. Каждый по отдельности они не сообщают ничего о том, что ограничивает этот жанр, что отделяет его от других, схожих. Сентиментализм, скажем, объемлет Стерна, "Новую Элоизу" Руссо, "Страдания юного Вертера" Гёте, Ричардсона и Карамзина. Женский роман - что этоe Роман для женщинe Роман о женщинахe Или же всякое произведение, написанное писателем женского полаe Без комментария это непонятно.

А ведь у обсуждаемого, нет не жанра, а типа литературы, есть существенные особенности, которых не имеет даже, скажем, детектив.

Тема почти необъятна. Поэтому мы говорим лишь о частном явлении.

Введем особое понятие - ЛАВБУРГЕР.

Лавбургер есть литературное произведение определённого объёма - чаще десять-пятнадцать или же тридцать листов) и жёсткой сюжетной конструкции, в основе которой лежит рассказ о любви.

Название хорошее, эстетически непротиворечивое.

Непротиворечиво оно потому, что образовано от известного гастрономического продукта, подобно веджетебургерам, чикенбургерам и проч. Бояться его иностранного вида не стоит - ведь стилистика этой литературы действительно заимствована.

Семантика термина непротиворечива тоже.

Чтобы её пояснить, и, заодно, отвлечься от схематического изложения материала, я расскажу следующую историю. Я расскажу историю о "Макдональдсе". Мало кто обращает внимание на то, что официально "Макдональдс" называется - ресторан быстрого питания. Для москвича (или, как гласит традиционная формула) - гостя столицы он давно уже не диковинка.

Несколько лет он замещал в массовом сознании и практике просто ресторан и кафе. Ничего порочного в быстрой еде нет, это не издержка, а черта городского образа жизни.

Однако, быстрая еда требует быстрого приготовления, норматива и регламента. Вот из Солнцева идут в центр Москвы тяжело гружёные замороженными булочками фуры, вот картошка, которую, в металлической сетке, на строго определённое время опускают в кипящее масло, вот дозаторы всего - напитков, мороженого, специй и мыла в туалете. А вот создатели гамбургеров и чизбургеров, одетые в разноцветные - но отмеченные печатью субординации формы. Технологическая операция, которую выполняет ка каждый из них, точна и проста, а сами творцы взаимозаменяемы. Это фордовский конвейер в пищевой индустрии.

Он красив и беспорочен.

Сравнение с автомобилями неслучайно – Газданов, для которого машина была средством к существованию многие годы предельно внимательно относился к любой своей работе, в том числе механической. Он соблюдал технологию работы – какой бы она не была. Теперь вернёмся к литературе, а именно к лавбургерам, вернёмся к анализу.

Дело в том, что создание лавбургеров - производство, серьёзное и расчётливое, с маркетингом и продвижением товара на рынок, с законами, неотличимыми от производства иной классической продукции.

Нарушение технологии в нём губительно. А это нарушение - не только отсутствие хеппи-энда, например, создаёт ситуацию сравнимую с той, в которой окажется посетитель "Макдональдса", обнаружив в середине чизбургера еловую шишку.

В каком-то смысле лавбургер стремится (к такому стремлению его вынуждают законы спроса) к почти ритуальному совершенству. Совершенство лавбургера напоминает совершенство автомобиля.

Существует элитарная модель, перспективная, антикварная, псевдоантикварная - модель под старину.

Наличествует снайперски-точно сделанный бестселлер и блестяще сделанная серия, из которой невозможно выделить отдельную книгу. Иногда главное в ней - репутация издательства, а иногда - имя автора. Но это тема отдельного разговора.

Сформулируем те основные положения теории лавбургера, которые мы рассмотрели.

Во-первых: жёсткая конструкция, о которой мы уже упоминали.

Во-вторых: особое положение в России, экзотичность для русского читателя успокоительного гедонизма этой литературы.

Как и в случае с традиционной продукцией "Макдональдса", в лавбургере нет изначального порока. Он был необходим цивилизации, и цивилизация создала его, так же, как она создала средства коммуникации, радио и телевизор.

Описан следующий случай: Горький спорил с кем-то о понятности фразы "Религия - опиум для народа". Спорщики обратились к красноармейцу, стоящему на часах и спросили его, что такое, по его мнению, опиум.

- Известное дело, ответил красноармеец. - Это лекарство.

История эта похожа на притчу, и в ней много завязок.

Неприятно ханжество, с которым унижают технологию - в области, касающейся автомобильного конвейера, оно изжито.

С другой стороны печальна участь человека питающегося исключительно быстро, разогретыми булочками и кофе исключительно в пластиковых стаканчиках.

Собственно, буфер именно с этим типом литературы представляют собой романы Газданова – вернее, те из них, что считаются иногда уныло-сентиментальными. Именно те, в которых находят привкус мелодрамы.

Действительно, в них присутствуют непременные компоненты масскультурной мелодрамы.

Это и гармоничность персонажей. Идеальные герои, присутствующие во многих романах. Такие, как идеальные герои и идеальные отношения рассказчика и его друзей в "Эвелине и её друзьях". Женский роман с его спокойным течением.

Случайность развязок и сведение концов через автомобильные аварии и внезапные исцеления.

И самое главное – практически каждое произведение Газданова имеет счастливую развязку.

 

III

Для Газданова автобиографичность, связана с тем временем, когда изгнание привело два с половиной миллиона соотечественников из князи в грязь – в нужду зарубежной жизни.

Но был ещё один писатель, которого уместно привести в ряду тех, что были переделаны, превращены эпохой.

Это Аркадий Гайдар. Всего на год старше Газданова, он четырнадцати лет пошёл добровольцем в Красную армию (Газданов попадает на войну так же в 1919 году – вполне добровольно).

Надо сказать, что после Первой мировой войны отношение к убийству стало несколько иным. Это заметно во всей европейской культуре. Однако российская история продлила состояние войны ещё на несколько лет и кардинально преобразовала культурный и социальный опыт.

В одном из самых известных рассказов Гайдара есть следующий пассаж:

"- Это белые.

И тотчас погас костёр, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.

- Это беженцы...

И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами"Аркадий Гайдар. т 2, М. 19552.

Убийство превращается в некий абстрактный акт, подобный многочисленным смертям хармсовских персонажей.

Вообще, военный опыт, опыт участия в разрешённом убийстве особым образом трансформируется в прозе не только Гайдара, но и Газданова.

Смерти в его романах почти ритуальны и отдают привкусом архаичного мировоззрения.

Это тем более заметно при выверенном стиле описания.

Судьба и метод работы писателя подводят к следующему суждению – он относится к любому своему тексту ответственно, не поддаваясь эйфории, и тщательно отделывая даже "коммерческие" работы.

Итак, два фактора – мелодраматическая занимательность и криминальная интрига делают романы Газданова, ранее считавшиеся случайными в его творчестве, к сожалению уникальным опытом качественной беллетристики.

ПРИМЕЧАНИЯ.

 

1 - Ласло Диенеш. Гайто Газданов. Владикавкакз, Сев.кавказ институт гуманитарных исследований.,1995, с. 27.

2 - Аркадий Гайдар. т 2, М. 1955.

ВСЕ ПРОЕКТЫ:

Русская жизнь

МОЛОКО
БЕЛЬСК
XPOHOC
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА
РОССИЯ
МГУ
СЛОВО
ГЕОСИНХРОНИЯ
ПАМПАСЫ
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ

 

СТАТЬИ


Rambler's Top100 Rambler's Top100

Председатель Общества друзей Гайто Газданова -

Юрий Дмитриевич Нечипоренко

редактор Вячеслав Румянцев 01.07.2002