Сергей ЕГОРОВ

КАТАСТРОФА

XPOHOС

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Русское поле:

СЛОВО

БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

МОЛОКО - русский литературный журнал

РУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журнал

ПОДЪЕМ - литературный журнал

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Открыв дверь на улицу, Николай облегченно вдохнул свежего воздуха. Его взгляд привычно заскользил по забору детского сада, споткнувшись на вороне с ошметками колбасы в клюве, остановился на пожилой даме, словно невзначай заглянувшей в урну у соседнего подъезда. Он мысленно пожелал ей найти там бутылку, и лишь потом повернулся в сторону своей машины. Как всегда, неугнанная «девятка» стояла на положенном ей месте. Прогревание двигателя украло у него пять минут жизни. Когда же Николай вырвался из лабиринта дворов на широкую дорогу, он почувствовал себя освобожденным. Машин почти не было, но Николаю вдруг показалось, что в зеркале заднего вида мелькнуло нечто неприятное. Приглядевшись, он понял, что это было его помятое лицо. От досады он даже причмокнул и констатировал: «Накормили мюслями». Воспоминание об этой несъедобной, но, по мнению жены, жутко полезной еде, как у собаки Павлова, вызвало у Николая тоску по нежно посоленной красной рыбке и салатах, которые с непростительной быстротой пришлось поедать на вчерашнем празднике на кафедре. Единственное блюдо, которым он насладился сполна, было сациви. «Как можно не знать, что такое сациви?» — удивлялся он и вылавливал в соусе куриные крылышки. Впрочем, мероприятие, посвященное присуждению докторской степени Головановой, вернуло к жизни почти уже забытые рефлексы. А все это благодаря аппетитным ножкам сестры новоявленного доктора, закованным в светло-зеленые туфельки. Он даже специально уронил обглоданную косточку, чтобы полюбоваться ими в интимной обстановке под столом. «Глупенькая Катя! — усмехнулся он над женой, ожидая зеленого сигнала светофора. — Подумала, что меня ее новая красная сорочка расшевелила ночью».

Занятый такими мелочами, он подъехал к перекрестку. Формально бросив взгляд по сторонам, он уже перевел его в разряд пройденного, когда неприятный скрежет толкнул все окружающее в сторону. От неожиданности происшедшее показалось сплошным хаосом, после которого наступила пугающая тишина и покой. Убедившись, что он все еще жив и не покалечен, Николай выбрался наружу и стал жадно разглядывать покореженную машину, истекавшую жидкостью из радиатора. Но охватившие его тяжкие мысли о возможной стоимости ремонта были прерваны приближающимися выкриками не очень цензурного содержания. И только тогда он окончательно вернулся в реальность. Перед ним как в кино сменился кадр, пришло осознание того, что помимо его развалюхи может быть испорчена и чужая собственность.

— Ну знак же ведь для уродов висит — «Уступи дорогу»! Я ж тебе светил, — немного подпрыгивая, оскорбленно кричал потерпевший водитель.

Забыв про свою машину, Николай чуть ли не бегом поскакал к отброшенной на встречную полосу «ауди». Представшее его глазам зрелище было удручающим. Хваленая немецкая машина пострадала намного больше отечественной архаики. Сквозь нехитрый набор матерных слов, конструируемых хозяином «ауди» в различных вариациях, как приговор проскакивали отдельные технические подробности — повело ланжероны, треснула панель приборов. Словно мазохист, Николай возбуждался все сильнее с каждым новым обнаруженным повреждением, проговаривая его с прочувствованным драматизмом. Когда же внимание бог весть откуда взявшейся толпы переключилось на несерьезные поломки, которые не впечатляли воображения, Николая охватило тупое безразличие. Конечно, ему было понятно, что необходимо срочно позвать кого-нибудь на помощь, но думать об этом не хотелось. Тем не менее, повинуясь инстинкту самосохранения, на полях сознания он нервно проводил отбор. Единственному человеку, в отношении которого у Николая не возникло никаких возражений, он и решил позвонить. Избранником судьбы был назначен Толик — сосед с восьмого этажа. Он постоянно донимал Николая рассказами про всякие разборки. Собственно, ничего другого про него Николай и не знал. Впрочем, он не сомневался, что все это были просто байки, а от настоящей проблемы Толик открестится. Набрав его телефон, Николай приготовился с ходу предостеречь искусного болтуна от пространных мотиваций отказа. Однако сам Толик сухо оборвал: «Жди! Приедем».

Между тем подъехала милиция. Последовавшая за этим суета с составлением протокола, перетаскивание машин на обочину при помощи грузовика немного отвлекли Николая. Когда же представители власти тактично покинули место аварии и рассосались жадные до зрелищ зеваки, создалось впечатление, что никакого происшествия и не было. Перестав быть объектом всеобщего внимания, Николай заметил, что сильно продрог и его колотит озноб. Он залез в остывшую машину и стал прикидывать свои скромные финансовые возможности. «Вот же, еще и Катька будет выступать. Может, ей не рассказывать?» — не-осмысленно беседовал он с собой. Ни на чем конкретном не сфокусированный, его взгляд был направлен в какую-то далекую точку. Странно, но он только сейчас вдруг понял, что уже наступила осень. Полуголые деревья открыли свои стволы, об уродстве которых невозможно было догадаться, пока они были покрыты листвой и казались правильными, даже живописными.

В окошко машины деликатно постучали. Слегка вздрогнув, Николай увидел, как из двух подъехавших джипов, лениво потягиваясь, выкатывались крепенькие пареньки. Они явно жаждали непосредственного общения лично с ним. Пинком открыв заклинившую дверь, он прямо-таки выскочил наружу. Только предательские ноги совсем некстати стали подкашиваться, смазав внутреннее ощущение прилива смелости от такого эффектного появления.

— Ну чё, родной! Ну ты, типа, в курсе, что ты нашего пацана подставил. Он на своей «ауди» себе нелегкий хлеб добывал, а ты его тут опрокинул, — открыл беседу приятный мальчик, который по возрасту вполне мог бы быть студентом Николая.

Дальнейший монолог продолжался в том же ключе. Николай лишь виновато кивал головой в ответ.

— Ты кому хамишь, слоняра?! — все пытался встрять в разговор паренек, расстроенный случившимся сильнее других.

— Да брось, дядька правильный, он заплатит, — успокаивали его остальные.

Такой сложный в постановке спектакль, однако, не содержал в себе каких-то нетривиальных истин, а банально подводил к заключению, что ущерб составил семь тысяч долларов и погасить его надо через пять дней, иначе — включится «счетчик». Ребята, наверное, еще некоторое время потратили бы на самоутверждение перед благодарным зрителем, но этому помешало подъехавшее еще на трех машинах подкрепление. Разглядывая правильно сложенные тела вновь прибывших, Николай с трудом подавил в себе истерический смех — слишком уж большие силы были брошены, чтобы запугать такого маленького, хрупкого человека. Но в группе незнакомых лиц он неожиданно заметил соседа Толю. Николай не спеша перешел в лагерь своих защитников, хотя ему хотелось бежать, лететь к ним. Толя под руку увел его в сторону. «Не боись, ребята без нас порешают по минимуму. Мы им мешать не должны, у них свои понятия. Дольку им потом за работу отпилишь, и все будет хорошо», — стал вдруг модными словами героев милицейских сериалов успокаивать Толик, усадив Николая в теплую машину. Отогревшись, Николай немного повеселел.

Тем временем представители сторон занялись решением Колиного вопроса. Его цена резко снизилась до четырех тысяч. Оказалось также, что пострадавший не развалится, если пару недель на «одиннадцатом номере» поездит. Но мизерность суммы, которая в итоге могла обломиться «браткам» за разборку, вызывала обоюдное чувство неудовлетворенности. Да и неожиданно возникшая взаимная симпатия требовала продолжения знакомства. Совокупность подобных обстоятельств, помноженная на коллективный разум, позволила выработать нехитрый план по отработке клиента: убедиться, что он собрал деньги, и за день до намеченного срока выплаты ограбить его, а затем с двух сторон «наехать», потребовав для погашения долга продать квартиру через «своего» человека. Детали предстоящей операции решено было обговорить в кабаке, на чем они расстались, побратавшись.

— Все, Коля. Мы на них надавили, и придется отдать всего четыре штуки. И срок, прикинь, — пятнадцать дней, то есть до 29 октября. Но это будет наш долг чести. Мы его гарантировали. Не спеши, собирай деньгу. Если не соберешь — придется продать квартиру. Вот тебе визитка — это порядочный нотариус, все сделает быстро. Ну это так, на крайняк. В общем, если что — поддержим тебя по-братски. Связь держи через Толяна, — сообщил Николаю старший из его защитников с преувеличенной таинственностью, словно это была детская игра в заговорщиков.

Простившись со своей «крышей», Николай попросил Толика подвезти его домой. Николаю все было безразлично настолько, что он, наверно, просто бросил бы свою машину на обочине. В ответ Толик завизжал как поросенок: «Времена уже не те — разуют, и хана! Отгоним ее ко мне на стоянку». Николай не стал спорить и просто поддался назойливому помощнику. Повторяя про себя: «Спать. Спать-спать», — он, не задумываясь, привязывал трос, жал руку кому-то на стоянке, жал руку Толе, врал жене, что с него требуют всего пятьсот долларов, мыл руки. Но, уткнувшись головой в подушку, ему никак не удавалось провалиться в манящую пропасть. Он старался перестать прокручивать в голове сделанные им ошибки, мелкие детали, которые так трагично наложились. «Сейчас главное — выспаться, чтобы завтра быть свежим», — старался он внушить себе. Вместо этого непрерывно проскакивали обрывки мыслей: «Завтра составлю список, к кому можно обратиться за помощью… Ведь всегда себе говорил, что надо бы позванивать иногда старым друзьям. А теперь если и дадут, то копейки, так, чтобы отвязался… Не хватит, не хватит… Черт, даже Пашке Казначееву — лучшему институтскому другу — не звонил уже два года, а тут вдруг позвоню, чтобы попросить денег. Даст символически — сто баксов, и все… На Романа всерьез рассчитывать нельзя. После его второй женитьбы видимся редко, да еще, как назло, он недавно просил сына устроить в институт, а у меня не получилось. Из вредности не даст».

Он долго ворочался с боку на бок, пока неожиданно для самого себя не встал с кровати. На часах высвечивало половину третьего. Усевшись за письменный стол, он принялся составлять список знакомых с суммами, на которые можно рассчитывать. Еще приплюсовал машину — четыреста долларов. Получилось маловато. Тихонько покачиваясь, Николай рассматривал исписанный лист. Постепенно сделанные записи стали расплываться по бумаге, затем расплылся стол. С закрытыми глазами он добрел до кровати и плюхнулся на нее. Проснувшаяся жена что-то невнятно заворчала, но Николай так и не понял, то ли с трудом сдержался от грубости и ласковым голосом успокоил ее, то ли просто моментально отключился.

Следующий день Николай начал с решения самой простой задачи — позвонил на кафедру. Договорившись, что неделю проболеет, он почувствовал, как дела сдвигаются с мертвой точки. Состояние тяжелой утренней меланхолии постепенно проходило. Выложив перед собой записные книжки, он начал их методично перелистывать. С все возрастающим интересом он вчитывался в написанные его рукой фамилии, имена. Из небытия возникали мифические образы давних знакомых, целые периоды жизни, свидетелями которых они были. Кто-то навсегда был забыт, и его не удалось идентифицировать ни по внешности, ни даже по времени или месту. Однако среди просмотренного не обнаружилось телефона Казначеева. Николай еще раз пробежался по буквам «к» и «п», заглянул на соседние листки — не было нигде. От неожиданно возникшей заминки его стала захватывать неприятная внутренняя дрожь. «Зачем же я его ищу?» — в досаде прикрикнул он на себя. Сняв трубку, Николай по памяти набрал правильный номер. Гипноз телефонных гудков усыпил его так, что, лишь прослушав изрядное их количество, он очнулся и нажал на рычажок. «Павлик, где же ты? — стал размышлять Николай. — Двадцать лет назад ты бы без вопроса помог».

Действительно, получалось, что последние двадцать лет только отдаляли его от тех чистых, настоящих времен. От настоящей, бескорыстной дружбы, бесшабашной или, как сказали бы сейчас, «бесбашенной» жизни. Нахлынувшие воспоминания просто заманивали его в свой радужный и светлый мир. Этот мир имел свое измерение, запах, свою терминологию. «Кто отгадает, что такое, например, ганады?» — спросил он, и сам, лукаво улыбаясь, ответил: «А это всем родные органы мочеполовой сферы!» На такой вопрос могли ответить только его старинные друзья, поскольку их на пятом курсе просто замучили бесполезным предметом — «охраной труда». Из всех знаний, полученных на нем, наибольшее применение на практике нашло именно это понятие. Николаю вспомнился случай, произошедший с Павликом. Однажды они проходили мимо институтского туалета, и Паша решил туда заглянуть. Николай остался ждать его в коридоре. Данный туалет не пользовался повышенной популярностью, поскольку располагался в отдалении от основных мест концентрации студентов. Но нужда порой приводит человека и не в такие места, и через минуту туда же вошел старенький профессор, включенный в их дипломную комиссию. Неожиданно, весь красный, выбежал Паша. Оказалось, что он спокойно осуществлял важный физиологический процесс, когда услышал, как кто-то входит в туалет. Он подумал, что это Николай все же решился составить ему компанию и через плечо удовлетворенно воскликнул: «Ну что, пришел-таки потрясти своими ганадами?» Николай живо представил себе нахальную физиономию Паши в тот момент. А интеллигентный дедуля не уловил смысла заданного вопроса, подошел поближе и, стесняясь, переспросил: «Простите, молодой человек, что вы сказали?»

Инертность, свойственная в том числе и памяти, вопреки воле Николая вырисовывала прошлое с усиливающейся четкостью. А он давно не позволял ей этого. Воспоминания обычно вызывали только чувство гнетущей ностальгии. Сейчас же он находился под их обаянием. Вообще, то была пора сбывающихся надежд и невероятных горизонтов. Он успешно защитил диплом, единственный из своей группы поступил в аспирантуру, окунувшись в таинственный мир науки. Наконец, познакомился с Катей — такой неземной, совершенно не похожей на его прошлых девчонок. А подсобил в этом счастливчик Роман, который легко, как все в его жизни, зазвал Катю с подругой к себе в гости, когда его родители на выходные уехали в деревню. Но Роман не был бы собой, если бы смиренно дожидался их прихода один. Выпавшую удачу он использовал до минуты, устроив днем по указанному адресу пьянку со своими однокурсниками. Николай подъехал под конец этого безобразия, помог Роману выпроводить недовольных товарищей, убраться в квартире. Наведя порядок, они поехали встречать более дорогих гостей к метро. Чтобы представить себя в наилучшем свете, они купили шампанского, щедро оставили сдачу шоферу такси. Открыв дверь в квартиру, Рома широким жестом предложил дамам заходить первыми. А они, замерев на миг, стали истерично хохотать. Заглянув внутрь, друзья с ужасом увидели спящего калачиком на коврике в прихожей Дениса со спущенными до колен штанами, которому удалось остаться в квартире. Совершенно непонятно, как его могли не заметить уходя, ведь в остальном квартира была доведена до идеальной чистоты, так что она являла собой понятие дома как храма человеческого бытия. Ребята растерялись — так жестоко разрушался миф о них, как о порядочных молодых людях. Девушки же проявили верх понятливости и не мешкая помогли бедному Денису улечься в более удобном месте, хотя ему это было, конечно, без разницы. Официальность встречи окончательно была разрушена, когда один за другим в дверь стали звонить и стучать разной степени трезвости Ромины однокурсники, которые не пожелали разъезжаться, не уравнявшись во всем с Денисом. Николаю было неимоверно стыдно, хотя он уже знал, что с Катей не будет больше ненужного стеснения.

Из страха перед тем, что с каждой минутой возвращение к действительности будет все более печальным, Николай стряхнул с себя сети воспоминаний. Он еще раз набрал номер Паши — ответа снова не последовало. У Романа трубку подняла жена и сообщила, что он уехал по делам в Нижневартовск. Неохотно Николай стал объяснять ей суть своего дела, но в итоге поведал всю историю в мельчайших подробностях. Распрощавшись с ней, он безо всякого успеха набрал еще несколько номеров. Чтобы разрушить появившуюся обреченность, он оделся и пошел на стоянку. Опасения, что двигатель мог быть поврежден, не оправдались, поэтому занесение остальных повреждений в блокнотик доставляло ему определенное удовольствие. Незаметно подкравшийся сумрак осеннего вечера заставил его прекратить занявшую много времени затею. Подгоняемый промозглым ветром, он направился к кинотеатру «Смена», подать объявление о продаже машины в расположенном там пункте газеты «Из рук в руки». Но надежде отогреться в фойе не суждено было сбыться — часы приема уже закончились и дверь была закрыта. Таким образом, Николай вернулся домой практически ни с чем. Голова у него была ватной, хотелось просто лечь и уснуть. Но жена подогрела давно приготовленный ужин, и его пришлось через силу поглощать. Потом позвонил Толик. Его тоже не удалось с порога отшить. Повесив наконец трубку, Николай с удовлетворением обнаружил, что уже достаточно поздно, а значит, он имел полное право больше ничего не делать. Катя попыталась ему поведать о своих переживаниях, но он отмахнулся от нее и накрылся с головой одеялом.

Утром Николаю явились голоса; ему даже удалось установить, что один из них принадлежит жене, а другой — какому-то мужику. «Во, уже с собой во сне разговариваю», — мелькнула у него догадка, но в этот момент он совершенно проснулся и понял, что это пришедший Толик в гостиной обрабатывает Катю. Испугавшись, как бы проклятый добродетель не наговорил лишнего, Николай накинул халат и поспешил влиться в компанию. К счастью, Катя спешила на работу и вскорости ушла. Николай попытался было воспользоваться оказией и выпроводить заодно незваного гостя, проявив при этом обычно не свойственную ему жесткость. Толя, как вольный борец, увернулся от его цепких рук и остался в квартире. Неминуемое наказание за неловкость последовало — Толя утонул в любимом кресле хозяина и принялся грузить его всякими бандитскими историями. Когда же в очередной раз решительно взявшись за валики и сказав сакральное: «Базара нет!» — Толя действительно встал и удалился, Николай не сразу поверил в случившееся. Садиться в оскверненное чужим теплом кресло он побрезговал. Прислонившись, а затем и полностью усевшись на стол, он продолжил эксперименты со списком. Пометить крестиком и вычеркнуть первым удалось Бориса, бывшего однокурсника. Он уклонялся от ответа, обещая поразмыслить. Видимо, обещание сдержал, поскольку вдруг резко отказал. Вслед за Борисом очернились карандашом еще несколько шапочных знакомых. Остальные не подходили к телефону. Сделав последний раз контрольные звонки, он отправился в «смену», чтобы на этот раз спокойно разобраться с газетой.

Вечером Николай продолжил обзванивать знакомых. Не отвечавшие ранее абоненты вернулись домой с работы, позволив ускорить уменьшение списка. Чтобы как-то разбавить удручающее занятие, Николай сначала писал поверх выбывающей фамилии какое-нибудь нехорошее слово и лишь потом вымарывал ее. Сохраняемое на грани душевное равновесие постоянно пыталась нарушить жена. Находившаяся в блаженном неведении, она то и дело приставала с успокоениями, что триста долларов у них есть, а еще пару сотен она и сама может занять на работе. Все же Николай сдерживался, хотя ему ужасно хотелось выпалить ей всю жестокую правду и насладиться ее воплями. Наконец он дозвонился до своего двоюродного брата, забытого не со зла, а просто по стечению жизненных обстоятельств. Брат минут сорок по-отечески ругал его за невнимательность, безжалостно вскрывал всю подноготную ничтожной личности Николая. Покорно слушая выкрики из трубки, ничтожная личность на бумажке обводила цифру 500 — минимум, которым можно было бы оскорбить озабоченную бесцельностью чужой жизни широкую натуру. Но Сергей Иванович (именно так, по отчеству) имел другое представление о денежном эквиваленте своей заботы, за которое все равно пришлось долго его благодарить. Закончив разговор, Николай лишь прошипел сквозь зубы: «Жлобина».

— Сколько-сколько? — переспросила с кухни Катя.

— Пятьдесят — с издевательской улыбкой ответил Николай.

— Ой, как замечательно! — запричитала Катя. — Коль, я тут подумала, может, займем еще, машину отремонтируешь да месяцок извозом позарабатываешь. Институт ведь тебя не очень загружает. Долги быстрее отдадим, Танюшке все же купим шубку.

Так, без особой пользы был потрачен еще один день. Под тихое похрапывание жены Николай подводил невеселый итог: «Пятьсот плюс четыреста, еще сто пятьдесят. Ну, в лучшем случае, кто-то двести, по пятьсот Паша и Роман. На работе — долларов двести. Не больше двух с половиной штук». «Две четыреста пятьдесят», — получилось после педантичного пересчета. От подобной арифметики на лбу проступил холодный пот. Сжав в кулак похолодевшие ладони, Николай судорожно пытался найти ту соломинку, за которую в последний момент удалось бы ухватиться. Она должна быть — иначе нельзя. Ее просто нужно было найти. «Надя Журавлева!» — словно током ударило его. Вообще-то Николай, не без оснований, считал себя порядочным мужем, поскольку всегда старался без нужды не изменять жене. Надя стала редким исключением. Встретил он ее в метро. У Нади в тот день сломалась машина, Николай же ехал в МГУ на научную конференцию, куда его в приказном порядке направили представителем института — такое стечение вероятностей, мимо которых ежедневно проходишь мимо. Она была молода, красива — совсем не пара ему. Привлек же ее Николай тем, что показался ей очень серьезным человеком, большим ученым. Она всегда представляла его в кругу своих знакомых — богатых и модных людей — как профессора, основоположника собственного научного направления. Николай и сам поверил, что в ее словах не так уж много лжи и он давно достоин быть членом высшего общества. Со временем Надя поняла, что такие оценки были чересчур завышенными, но она уже успела привыкнуть к нему, к тому, как он, скомкав, бросал отглаженную сорочку на тумбочку, сопел, когда спал на левом боку. Привыкла и к тому, что он приходил к ней только по средам и пятницам, когда его жена навещала своих родителей. Однако их связь продлилась недолго. Так сложилось, может быть и к лучшему, что пять лет назад она эмигрировала в Германию. Уезжая плакала, обещала никогда не забывать. Умоляла писать. Первое время он был уверен, что обязательно напишет ей не одно обстоятельное письмо. Потом, помучившись, согласился на неизбежное зло — отсылать ей всего лишь открытки, но так ни строчки и не осилил. Она, правда, пыталась пару раз звонить, но попадала на его жену. «Любовь у нее точно прошла. Да и черт с ней. Лишь бы дала штуку, а там пусть думает, что хочет», — таким решением моральной задачи он успокоил себя и смог наконец уснуть.

Пробуждение привычно принесло жутковатое чувство, что произошедшее не было плодом его сонного сознания. Преодолевая отвращение, комком вставшее в горле, Николай отправился в институт. Вопреки пессимистическому прогнозу состояния российской высшей школы, ему удалось набрать обещаний от коллег на пятьсот долларов, обежав при этом несколько раз полукруглое здание бывшего общежития, в котором размещался его факультет. Усталый, но довольный, он вернулся домой, уверенный, что отдохнет спокойно до прихода жены. К большому удивлению, она уже пришла с работы и, что расстроило его сильнее всего, пребывала в игривом настроении, гордясь принесенными двухстами долларами, которыми премировал ее сердобольный начальник. Николаю пришлось выдавливать из себя идиотскую радость. В добавок ко всему вечером она потащила его к своим родителям. Целый час на общественном транспорте они добирались к ним, чтобы навестить дочь и покланяться тестю в ножки за его «значимую» помощь, от которой никак не удалось отвертеться.

Таня очень обрадовалась маме, все время крутилась рядом с ней. «Господи, хоть здесь в покое оставили», — обрадованно подумал Николай, прилег на диван и закрылся от шумного общества «Вечерней Москвой» тестя. Первое время он делал вид, что читает, и даже действительно прочитал небольшую заметку. Но только он позволил себя закрыть глаза, Таня вырвала газету у него из рук и закричала: «Скажи маме, чтобы забрала меня домой!» Николай задумался, посадил дочку рядом и постарался поговорить с ней как с равной: «Видишь ли, доченька, в жизни бывают такие моменты, когда человеку приходится поступать не так, как ему хочется. Ты взрослая и должна понимать…» «Ну скажи маме, скажи!» — прервала его Таня и бросила газету на пол. Ее стали уговаривать: бабушка улюлюкала, дед несмело поддакивал. Николаю захотелось проснуться.

Вернулись домой поздно. Николай машинально набрал Пашин номер и неожиданно услышал его недовольный голос. Он был в плохом настроении, куда-то торопился. Николай вкратце изложил ему свою проблему. «Не в тему ты сейчас с деньгами, — ответил Паша. — Давай я тебе через четыре дня позвоню. Сколько-нибудь найду. Потерпишь?» «Какой вопрос! Заодно и поговорим нормально. Очень-очень потерплю!» — поспешил согласиться Николай, боясь спугнуть удачу.

Условленные дни пролетали моментально, точнее, они превратились для Николая в один большой, нескончаемый день. Он постоянно куда-либо бежал. Словно рекламный агент расхваливал груду железа, заявленную в газете как ВАЗ-2109 в хорошем состоянии, с небольшими механическими повреждениями. Наступило и время собирать обещанные деньги. При этом приходилось выслушивать однообразные слова от благодетелей, притворяться осчастливленным. Толя за это короткое время стал просто другом семьи — без него не обходился ни один день. Посещение группы разбора в ГИБДД не оправдало тайных надежд Николая. По сути, никакого разбора не было. Его признали виновным и взыскали штраф. О порядке компенсации ущерба лейтенант говорить не захотел, разъяснив, что все решается сторонами полюбовно. Глядя на двух ребят, пришедших с потерпевшим, Николай меньше всего мог думать о полюбовности.

Впрочем, насущные заботы позволяли Николаю забываться, механически отключая остальные мысли. Но по ночам отвязаться от безжалостного обобщения, что у него уже давно нет ни друзей, ни любви, ни надежды, становилось все труднее. Однако самым катастрофическим, чем-то таким, что не хотелось бы даже формулировать, было ощущение, что их никогда и не было. Жизнь подменялась пустой суетой, сама суета становилась его жизнью. Николай пытался думать о чем-то хорошем, например, о своем детстве. Оно ассоциировалось с Новым годом, когда его кровать стояла в большой комнате с живой трехметровой елкой в ведре воды, украшенной гирляндами лампочек. Засыпать при их разноцветном сиянии было совсем не страшно. Но и эти воспоминания содержали боль об ушедшем навсегда. Бывают такие случаи, которые помнишь детально, не зная совершенно, что было до и после. Какой-нибудь пустяк, становящийся фотографией неизвестного предка в семейном архиве. Нельзя узнать, кем был этот человек, как жил и когда умер, зато можно разглядеть узор пуговицы на пальто, маленькое перышко, приставшее к рукаву. Сколько Коле было лет — три, пять? Мальчик заметил, что стоявшие под елкой ватный Дед Мороз со Снегурочкой передвинулись на другое место, когда он отвернулся на минуту. В его комнату никто не входил, он бы заметил. В существование Деда Мороза Коля не верил и был всерьез озадачен чудом. Сейчас же Николай ощутил, что настоящим чудом было то, что его мама, живая, родная его мама, переставила игрушки, и этого чуда никогда не повторить. Слезы сами накатились на глаза, и он постарался подумать о чем-либо другом. О чем? Думал о Надежде: «Не может быть, чтобы она не помогла». Он носил в кармане ее берлинский телефон, но никак не решался позвонить. Объективно звонить необходимо было скорее, вдруг она куда-нибудь отъедет или случатся еще какие накладки. Один раз он набрал ее номер и, услышав все тот же мягкий с картавинкой голос, только по-смешному исковерканный жесткой немецкой интонацией, не повесил трубку, но и не сказал ни слова.

Прервал череду однообразных дней звонок Паши. Он был весел, даже поиздевался немного над Николаем, прежде чем сказал о приготовленных для него двух тысячах. Договорились о встрече в кафе на следующий день. Не успел Николай прочувствовать навалившееся на него счастье, как позвонил Роман. «Ром, ты уж извини, что давно не звоню. Вот такой повод невеселый», — заизвинялся было Николай. «Да брось, вроде недавно общались, — удивился Роман в ответ. — Неужто я тебе денег не дам. Говори прямо, сколько нужно. Кстати, могу предложить работу, долларов за шестьсот». Николай давно мечтал поработать с кем-нибудь из своих старинных друзей. Он был убежден, что его потенциал не был полностью раскрыт в рамках научной деятельности, что он мог бы зарабатывать большие деньги в какой-нибудь коммерческой фирме. Сам искать работу он не пытался — ему это казалось унизительным. Он привык принимать экзамен, а так ему пришлось бы доказывать свою состоятельность перед невежественным начальником для получения мизерной должности. А вдруг еще и не возьмут? Такому испытанию он не готов был себя подвергать. Поэтому Николай с радостью согласился зайти к Роману на работу за деньгами и вообще. Отвыкший от частых звонков, он был приятно взбудоражен их количеством. Позвонил еще и Толя. Николай не удержался и похвалился своими верными друзьями, готовыми всегда оказать помощь.

Вечером такого чудесного дня засыпать не хотелось. Николай улыбался в темноте тому, что наконец он будет вновь с друзьями, что зря он о них плохо думал — ребята молодцы. «Есть у меня все же друзья. Пора бросить чертовы интеллигентские штучки и жить просто». Его жена тоже чуть ли не задыхалась от приступа нежности, прижавшись щекой к его ладони, которую он на этот раз не убрал. Она думала, что наконец-то ее Коля расшевелится. Иногда несчастье необходимо человеку, чтобы он не закисал. Ей показалось, что он помолодел, похудел, стал таким же трогательно страшненьким, как в год их знакомства. В такой гармонии они уснули.

Сколько Николай себя помнил, Паша никогда не приходил на встречи вовремя. Что только с ним ни случалось, но всегда с одним результатом — он опаздывал. Поэтому, собираясь на встречу с ним, Николай не особенно спешил. Подойдя к кафе, он даже расстроился, что пришел всего на три минуты позже. Зайдя внутрь, он, к своему удивлению, увидел Павла. «Привет, Паша!» Они обнялись. Пока недовольная официантка выполняла нехитрый заказ, Паша передал ему конверт: «Надеюсь, что не слишком затянешь с возвратом». «Сам понимаешь, как только смогу. Пашка, я всегда мог на тебя положиться». Разговор после того, как была исчерпана его деловая часть, почему-то никак не складывался. Они сидели напротив друг друга и смотрели как-то сквозь.

— Пойдем со мной к Роману, — предложил Николай, — я с ним через два часа встречаюсь.

Паша отказался.

— Пашка, черт лысый, ведь у нас была такая замечательная молодость, — попытался Николай оживить воспоминания и хотел через стол стукнуть друга по плечу. Однако не дотянулся и расплескал кофе из миниатюрной чашечки. Жиденькая струйка закапала на пол.

— Она еще и не кончилась, — ответил Паша с такой интонацией, что можно было подумать, сказал: «Вот, мол, и кончился после продолжительной болезни наш дорогой товарищ».

— А помнишь ганады, — привел окончательный аргумент Николай.

— Что? Прости, я не понял. Что ты сказал? — переспросил Паша, окуная салфетку в лужицу кофе.

С очень недобрым предчувствием Николай расстался с Пашей. Он и вправду изменился. Но копать глубже было недосуг. «Ну и ладно. Главное, денег дал», — решил Николай. По его куртяшке вряд ли кто мог догадаться, что у него капитал в кармане, так что домой заезжать он не стал, а сэкономленное время потратил на тщательный отбор покупаемой водки и закуски.

Здание, в котором размещался офис Романа, внушало приятное ощущение. Расположение также было удобным. Оказалось, что он находился совсем недалеко от его дома. Николай прикинул, что, устроившись к Роману, он мог бы за двадцать минут доезжать до работы на трамвае, без пересадок. Пройдя по коридору с картинами (к разочарованию, не настоящими), он попал к Роману в кабинет. Роман с широкой улыбкой протянул руку другу, словно ему не предстояло расстаться со своими кровными.

— Ты большой молодец, что зашел.

— Ромка, ну хоть ты не изменился. А то Павлик совсем сник, — поспешил пожаловаться Николай.

— Сник? Это сезонное, пройдет, — отвлеченно ответил Роман, параллельно нажимая кнопки на телефоне. Николай набрал воздуха, чтобы сказать, но Роман знаком остановил его и заговорил по телефону: «Завтра к тебе подойдет человек. Ну да. Поговори с ним, может, он тебя устроит. Все. Добро. Направляю его к тебе».

— Вот и все, — объявил он Николаю. Записав на отрывном ежедневнике адрес и имя работодателя, протянул их вместе с деньгами. Пока Николай разбирал название неизвестной улицы, Роман связался с секретаршей. «Позвони тогда, как он тебя примет», — оторвался Роман от телефона. В это время вошел прилизанный господин, и хозяин кабинета с привычной улыбкой протянул ему руку: «Молодец, что нас не забываешь. Милости прошу!» — и в знак прощания кивнул Николаю. Он хотел было прервать Романа, чтобы договориться посидеть после работы с купленными яствами, но не осмелился, решив просто оставить их в кабинете. Однако, встав с кресла, он безотчетно подхватил свой пакетик в охапку и унес его с собой.

Фаршированный кучей денег, Николай побрел домой. Он чувствовал, что какой-то его потаенный страх сбылся, но не пытался вникнуть, какой именно. Ему просто было одиноко и зябко. Пустынный парк с оградой с многочисленными лазейками, на глазах перекрашивающийся из туманно-молочного в глубокий черный цвет, заманил его в свои влажные объятья. Присев на скамейку, он сквозь штаны почувствовал сущность осенней прохлады и поспешил открыть «Гжелку». Ожидаемое тепло приятно обожгло изнутри, смягчаясь, сползло до самых обмякших ног. Из любопытства он вскрыл баночки с салатами, упаковки с красиво выложенными нарезками и, не удовлетворившись этим, жадно приступил к их поглощению. Не хотевший никак сдаваться, жилистый бекон был безжалостно выплюнут. Николай попытался отхлебнуть еще из горлышка, но дурацкий дозатор, явно придуманный умельцами из общества трезвости, не позволил живительной влаге хлынуть потоком, лишь обрызгав его резким запахом спирта. Отставив предательскую бутылку, он утолил жажду соком. Постепенно холод стал пробираться под куртку, в ботинки. Тогда Николай сдался и ушел.

Жена прямо-таки бросилась на него в прихожей. Опережая ее расспросы, он соврал, что пил с Романом и Пашей, устроился на работу. Она стала ухаживать за ним, под руку довела до ванной. Обрадованный таким поворотом событий, Николай охотно сыграл роль пьяного мужа, с кряхтением завалившись в кровать. «Отписались от меня деньгами», — без эмоций рассуждал он. Ему вдруг стало очевидно, что жизни никакой и не было. Он один был свидетелем чего-то, о чем никто другой не знает, нет никаких материальных доказательств его бытия. «Вычеркнуть бы себя из вашего списка! Вычеркнуть!» — шептал он, потирая виски.

Проснувшись утром, Николай хотел по привычке заставить себя встать, но опомнился — спешить было некуда. До назначенного срока оставалось шесть дней, а деньги уже были собраны. Тогда он перелез на место жены к стенке и решил еще поспать. В полубреду проскальзывали видения, частички переживаний. За стеной смеялась Надя, но пройти к ней было невозможно из-за балкона, забитого при ремонте. Тюлевые занавески развевались от ветра, июльский душистый луг начинался прямо под окном, у кровати. Очнувшись, он несбыточно подумал: «Зачем я здесь?» Тоска сконцентрировалась на Наде, мимолетности ее улыбки, промелькнувшем взгляде. Ему захотелось вырваться к ней, увидеть, дотронуться. Она ведь не могла быть тоже плодом его художественного воображения. Боясь сказать себе цель, Николай уже прорисовывал план для ее достижения, на первом этапе которого необходимо было смыть с себя обреченность, для чего он с силой водил по щетине одноразовой бритвой. Средства на текущие расходы у него были. Виза, билет — не вопрос. Квартира принадлежала ему, жена с дочерью прописаны у деда. В целом все сложилось весьма удачно. Его квартира в банке риэлторской фирмы давно. Задержка была не с продажей, а с поиском варианта для обмена. Теоретические выкладки незамедлительно подтвердились на практике. Агент по недвижимости любезно предложил встретиться в любое время. Все происходило так стремительно, что Николай не успел опомниться, как уже вернулся домой с подписанными бумагами и приступил к сборам.

24 октября Николай поехал в турагентство. Он не задумывался, что кроме него кто-то еще может собраться в Германию, однако таковых набрался целый коридор. Кроме них, постоянно подходил кто-нибудь из ожидавших очереди в машине у входа. Николай даже поскандалил немного по этому поводу. Попав наконец в кабинет, он не встретил радости, что вот он, Клиент, осчастливил их своим визитом, но запал злости был уже задаром растрачен. Билет обещали на тридцатое число. Из агентства он поехал в банк, проконсультировался о возможности перевода денег за продаваемую квартиру на его пластиковую карту. С этим не возникло никаких препятствий. Вернулся он домой окрыленный. «Нет, способен я на многое. Вам — мелочным людям — не под силу делать большие дела. Дураки. Ни о чем и не догадываетесь даже». Но глупая жена с порога окатила, что звонили по поводу получения немецкой визы. От неожиданности Николай захотел придушить ее. Такая мысль ужаснула, но чем-то была приятна. Он улыбнулся и сразу озвучил нашедшее озарение: «Роман меня на работу устроил, вот, лечу в командировку!»

Теперь Катя помогала собирать вещи, что создавало ощущение нереальности происходящего. Осколки прошлого Николай собирал в тайне, как ребенок, прячущий от взрослых картинки с полногрудыми тетками. Достал из сейфа корочки кандидата наук, доцента, датированные 1983 годом. «Молодой ученый, — грустно усмехнулся он над собой. — Теперь ты старый, а все доцентишка». Тогда ему казалось, что он только в начале пути, что он еще достигнет, станет. «Выкинуть их, что ли? — не сдержался Николай. — Или ладно, пусть будут», — и положил документы в сумку. Туда же отправились несколько предметов, с которыми не хотелось расставаться, — старинный театральный бинокль, серебряная ложка в виде зайчика, коробочка с запонками. Затем он вытащил из альбома фотографии родителей, деда в гимнастерке, погибшего в сорок первом. Глядя ему в глаза, Николай подумал: «Ничего, дед, я вместо тебя до Берлина дойду». Разобравшись с предками, он принялся за себя. Будучи жертвой всяких шпионских фильмов, он посчитал, что нельзя оставлять ни одной своей фотографии. Собрав все проявленные снимки, он вспомнил про негативы. Закончив с этим, он принялся искать заколку для галстука, которую подарила ему Надя. Вдруг он вспомнил, что его фотография есть у жены в кошельке. Николай дождался, когда она стала мыть посуду, залез в ее сумочку и забрал последнюю улику. В завершение он повыкидывал всякое барахло, которое не хотелось бы афишировать перед будущими хозяевами квартиры.

27 числа Николай получил визу. Возвращаясь домой из посольства, он заглянул к Толику. Николай боялся, что тот может узнать о готовящемся отъезде, поэтому в последние дни сам ходил к нему. Толя усадил его на кухне и заметался по квартире. Наконец он вернулся и протянул телефонную трубку Николаю. Приложив ее к уху, он услышал хриплый голос: «Колян, бабули собрал?» У Николая похолодела душа. «Вы знаете, все уже собрано, все у меня. Я собрал», — как нашкодивший школьник оправдывался он. «Не бухти! — прервал его голос. — Дело серьезное. Ты отвечаешь, что реально бабки уже собрал?» «Да, да, реально!» — ответил Николай и услышал короткие гудки. «Отлично! — выхватил у него трубку Толя. — Завтра пойдем с тобой на стоянку, там просят убрать битую машину. Она, понимаешь, им вид портит! Я им говорю, что друг в беду попал, а они свое — убирай завтра и без базара. Я зайду за тобой в десять. Понял? Будь в десять готов», — хлопнул Толя на прощание Николая по спине.

Николай дрожащими руками никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Зайдя внутрь, он сполз по двери на пол. «С чего ты, дурак, решил, что с ними больше не встретишься? — ругал он себя. — Может, попросить перенести выплату на день? Всего один день! Как же быть?» — искал он выход. В это время зазвонил телефон. Николай испугался, что опять услышит тот хриплый голос, и не хотел отвечать. Но звонившие были настойчивы. «Ал-ло», — сбившись, произнес Николай. «Вас беспокоят из агентства «Супертрэвл», — затараторила незнакомая девочка, — Вы заказывали билет на 30 октября. К большому сожалению, нам не удалось забронировать место на это число. Мы можем вам предложить билет только на 3 ноября. Правда, есть еще вариант на завтра». От количества информации Николай растерялся и смог ответить только, что подумает. Он постарался успокоиться и оценить ситуацию: «Семьдесят процентов стоимости квартиры уже переведены на мой счет, вещи собраны. Чего ждать-то? Встречи с бандюгами?» Он перезвонил и согласился на 28 октября.

В семь сорок две минуты 28 октября Николай захлопнул за собой дверь. Отговорив жену провожать его, он сдержался, чтобы не показать ей язык в глазок. Проходя мимо Толиной двери, он ключом полоснул по обшивке, произнеся при этом: «Так тебе, сволочь! Жду тебя в десять». В Шереметьево по-европейски распахнулись автоматические стеклянные двери. Он сдал нехитрый багаж и присел заполнять декларацию. Ответив на казенные вопросы, не имевшие ни малейшего отношения к нему, он вывел ручкой на стойке: «Здесь был Коля». Неожиданно зазвонил мобильный, застав его врасплох за непристойным занятием. Николай подумал, что надо было его выкинуть.

— Ты где сейчас? — заблеял искаженный голос Толика.

— А я уже в «Шарике»! — виляя телом, засмеялся в трубку Николай.

— В какой еще шарике? Ты, это, здоров? В каком…

— Во втором! — перебил Николай и стукнул трубку об стену. Зелененькие кнопки дружно потухли. Критическим взглядом оценив сделанную надпись, Николай приписал в конце вопросительный знак.

Увлеченный своими делами, он не расслышал сообщение о задержке рейса. «На три часа», — подтвердили ему в информационном окошке. Николай вышел прогуляться на волю, спустился по эстакаде к дороге. Проезжавшие мимо машины удивленно гудели и мигали ему фарами. Сверившись с часами, он приготовился выбрать направление дальнейшей прогулки, но неожиданно закапавший мелкий, а затем и настоящий дождь вынудил его к отступлению. В зале ожидания он почувствовал симптомы, вызванные ранним пробуждением, и больше не пытался выходить наружу.

Объявили посадку. Николай без заминок прошел контроль. Уютно устроившись в кресле у иллюминатора, он закрыл глаза. Кто-то грубо столкнул его руку с подлокотника. «Oh, sorry!» — извинился подсевший рядом пассажир. Николай, знавший английский, но не имевший ранее повода его использовать, взахлеб забормотал, что ничего страшного, что приятно иметь приятного соседа. Не заметив восторга от его познаний в рыбьих глазах заграничного сноба, Николай отвернулся к окну. Он подумал, что еще можно сойти, отвертеть пленку назад. Но «боинг» засвистел и стронулся с места, чтобы в 19.42 по берлинскому времени столкнуться с взлетавшим частным самолетом типа «Сесна».

Егоров Сергей Игоревич родился в Москве в 1976 году. Выпускник Московской академии приборостроения и информатики (МГАПИ). Кандидат экономических наук, доцент, заместитель декана экономического факультета МГАПИ.

© ЖУРНАЛ "СЛОВО", 2002

WEB-редактор Вячеслав Румянцев