|
ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ:
|
Сергей Алексеев
Рассказы о декабристах
Художник Ю.Иванов Шестнадцать Александров
Александр Бестужев, Александр Муравьёв, Александр Якубович, Александр
Одоевский, Александр Поджио, моряк Александр Беляев и ещё десять
Александров. Всего шестнадцать. Вот их сколько среди декабристов.
Каждый год в конце лета тюремное начальство разрешало для всех Александров
устраивать общие именины. Торжественно, весело проходил этот день.
Макар Макаров — солдат из новеньких — несёт охрану, ходит вдоль тюремной
стены. Знает он, что веселятся сейчас заключённые. Сквозь окна несётся
дружный смех.
Ходит солдат, рассуждает: «Ишь, смеются! Каторжные, а веселятся, ишь!»
Потом кто-то запел. Басом таким, что Макаров вздрогнул. «Не хуже, чем наш
Гаврила», — прикинул солдат. Был у них в деревне певец Гаврила. Голос имел
такой, что минуту его послушаешь — неделю в ушах звенит.
Затем кто-то читал стихи. Кто-то играл на скрипке. Снова пели. На этот раз
хором.
«Ишь, веселятся...» — опять о своём Макаров.
И вдруг сквозь песню солдату послышался звон цепей.
Замер Макаров.
«Никак кандалы сбивают, — пронеслось у него в голове. Прислушался. — Так и
есть — сбивают! Железо стучит».
Представил себе Макаров — вырвутся каторжане сейчас наружу. Их много. А он
один. И ружьё одно.
Сильнее, сильнее кандальный стук.
Бросился Макаров к унтер-офицеру Кукушкину. Вышел Кукушкин из караульного
помещения. Прислушался. Верно. Так и есть — кандалы сбивают.
 —
За мной! — закричал Кукушкин. Бросился к камере. Однако за дверь не решился.
Приложился вначале к замочной
скважине. Глянул, выпрямился. Повернулся затем к Макарову и съездил солдата
по шее.
— Дубина! — сказал и ушёл.
Постоял в изумлении новичок. А потом и сам приложился к скважине. Глянул —
не верит своим глазам: в танце, в мазурке кружатся узники. Мазурка —
азартный танец. Нелегко в кандалах танцевать мазурку. Бьют по дощатому полу
кандальные цепи. Дребезжат и трясутся рамы.
Глазеет обалдело на декабристов Макар Макаров: «Ишь, придумали! Каторжные, а
веселятся. Ишь!»
Ссыльный
Расселяя декабристов, Николай I поступал так: возьмёт карту, ткнёт
пальцем.
— Сюда вот Бестужевых. Сюда Трубецкого. Сюда Волконского.
Когда решалась судьба декабриста Николая Лорера, царь вообще указал на
пустое место. Долго колесили по Сибири жандармы, прежде чем нашли хотя бы
избёнку одну поблизости. Мёртвый Култук называлось то место. И в нём
действительно только одна изба.
Матвея Муравьёва-Апостола царь поселил в Вилюйске.
Услышали жители — каторжный едет на поселение. Что за каторжный, толком
никто не знал. Всполошился Вилюйск. Разные слухи пошли нехорошие. Мол, едет
грабитель с большой дороги, мол, пятерых зарезал.
Поселился ссыльный. Живёт незаметно. Ножей не точит. Никого не режет.
«Что-то не то», — понимают жители. Стали они при встречах со ссыльным
здороваться. Кто-то даже в доме у него побывал. Разнёс по Вилюйску: в доме,
мол, книги — полным-полно.
Как-то мальчишки к дому подкрались. Увидел ссыльный.
— Заходите, — сказал ребятам.
Смутились мальчишки, однако зашли. Сидели, листали книжки. Ссыльный
о диковинных странах им рассказал, карту и глобус показал.
— Есть люди как сажа чёрные, — несли ребята потом по Вилюйску.
— А земля стоит не на трёх китах. Она есть шар, и вертится.
— А за что он сослан? — интересуются жители. — За что?
Разводят ребята руками:
— Не говорил.
Потянулись мальчишки к Муравьёву-Апостолу.
— Про войну расскажи, про войну. Про Суворова и Кутузова. (Матвей
Муравьёв-Апостол отличился в войне с французами. Три награды имел за
храбрость.)
Опять по Вилюйску несли ребята:
— Суворов ел солдатские щи и кашу.
— Правый глаз у Кутузова был незрячий.
Интересуются жители:
— А за что же он сослан? За что?
Разводят ребята руками:
— Не говорил.
Всё больше и больше интерес у жителей к ссыльному. Вот и взрослые стали к
нему заходить. Поначалу на минутку, на две. Потом по часу, по два сидели.
Стал им Муравьёв-Апостол книги давать для чтения. О многом рассказывал. То
про луну, про солнце, то про Петербург и Сенатскую площадь. То про Кутузова
и партизана Дениса Давыдова, то про царя и Алексеевский равелин.
Прошёл год. Нет в Вилюйске теперь человека, который не знал бы, кто такие
декабристы, за что боролись они, за что сослал их государь на каторгу.
Недолго пробыл здесь Муравьёв-Апостол. Перевели декабриста в другое место.
Мельница
Десять лет простояла она в бездействии. Что-то случилось с приводом.
Отказалась работать мельница.
Многие брались её наладить. Что-то крутили, где-то вертели. Морщили лбы,
разводили руками. Кряхтели, потели. Только упёрлась мельница. Хоть умри —
колесо не вертится.
Как-то учёный немец чудом сюда попал. В ноги упали немцу. Явился гость на
мельницу. Что-то потрогал, на что-то глянул.
— Не знаю, — произнёс. Уехал.
 Стала
мхом покрываться мельница. Травой заросло подворье.
И вдруг... Пашка, Наташка и бурят Талалайка сами увидели — заработала
старая мельница. Закрутилось, задвигалось колесо. Заискрилось весёлыми
брызгами.
Понесли Пашка, Наташка и бурят Талалайка новость по всей округе:
— Крутится!
— Крутится!
— Крутится!
— Стойте, так что же крутится?
— Колесо!
— Колесо!
— Колесо!
— Чьё колесо? Какое?
— То, что на мельнице!
— Стойте же вы, пострелы. Кто починил? Говорите толком!
— Они, — отвечают Пашка, Наташка и Талалайка.
— Кто они?
— Ну, эти! -Эти! -Эти!
— Да говорите вы ясно, грачи-сороки!
— Те, которых царь в кандалах пригнал.
Мельницу, которую никто не мог починить, пустили в ход декабристы Николай
Бестужев и морской офицер Торсон.
Среди декабристов много было людей знающих и умелых. Своим искусством и
опытом ногим в Сибири они помогли.
Уродилось
Пашка, Наташка и бурят Талалайка новую новость несут по округе:
— Уродилось!
— Уродилось!
— Что уродилось? Разводят ребята руками.
— Жёлтое, аж красное, — заявил Пашка.
— Длинное, — сказала Наташка. Талалайка добавил:
— С хвостиком!
— Где уродилось?
— Там!
Показали ребята на стену, которая окружала Читинский острог. За этой стеной,
за частоколом, был клочок земли. Перекопали её декабристы, устроили огород.
А нужно сказать, что в тех местах никто до этого огородами не занимался.
Про огороды первым узнал Талалайка. Залез он как-то на тюремную стену, а это
совсем не простое дело, глянул внутрь — видит, декабристы копают землю.
Рассказал Талалайка Наташке и Пашке о том, что видел.
«Что же там такое?» — гадают те.
С этого дня и стали ребята приходить к стене. Правда, Наташка и Пашка лазить
на нее не решались. Лазил Талалайка. Что видел, о том рассказывал.
Вскоре он доложил:
— Что-то в землю они понатыкали. Через какое-то время:
— Что-то растёт. Прёт из земли зелёное.
К середине короткого читинского лета разросся за тюремной стеной огород.
Огурцы завязались, поднялся картофель, репа взошла, морковь.
Прошло ещё небольшое время. Талалайка снова залез на стену. Видит,
Волконский идёт меж грядок.
— Волконский идёт, — зашептал ребятам. — Остановился.
 Через
минуту:
— Нагнулся, руку к чему-то тянет.
Не утерпели Наташка и Пашка. Тоже полезли на стену. Вцепились руками в
брёвна, глазеют на огород.
Нагнулся Волконский к какой-то зелёной метёлке. Дёрнул. И вдруг из-под земли
— длинное, оранжевое, с хвостиком. Разинули рты ребята — впервые видят они
морковь.
Соскочили с забора, понеслись по читинским улицам:
— Уродилось!
— Уродилось!
— Что уродилось? Где уродилось?
— Там!
Местные жители вскоре переняли опыт у декабристов. Теперь огороды появились
в разных местах Сибири.
Позже, когда декабристы вышли на поселение, им удавалось, правда, не под
открытым небом, а в парниках, выращивать в Сибири и цветную капусту, и
спаржу, и даже арбузы и дыни.
«Озолочу!»
 У
иркутского купца-богатея помирала жена. Молодая. Красивая. Купец плакал как
маленький. Метался от доктора к доктору:
— Спасите! Озолочу!
Получали доктора деньги. Лечили. Но больной становилось всё хуже и хуже.
Наконец наступил момент, когда уже никто не брался спасти умирающую.
Побежал купец к колдунам и знахарям. Заклинали те, плясали вокруг больной.
Огонь разводили, дымили, чадили. Помирает совсем жена.
И вот тут какая-то иркутская старуха шепнула обезумевшему от горя купцу —
мол, в Читинском остроге сидит колодник.
— Он доктор. Своих он лечит. Великий искусник.
Старуха сказала правду. Декабрист Вольф был великолепным врачом. До
ареста он числился личным лекарем главнокомандующего Южной армией.
Помчался купец в Читу. Бросился к коменданту тюрьмы:
— Спасите! Не забуду! Озолочу! Долго не мог понять комендант: в
чём дело, кого спасать, от кого спасать? Решил, что на купца напали
разбойники.
— Да не разбойники. Жена помирает, — стонал купец.
Согласился комендант отпустить заключённого. Посадили Вольфа в телегу.
Приставили рядом солдата с ружьём.
Поехали.
Вылечил доктор молодую купчиху. Купец от счастья был на десятом небе.
Отпуская Вольфа, он поставил перед ним расписной кувшин. Подивился Вольф:
что это, мол, такое?
— Вам, — говорит купец. — С огромнейшей благодарностью. От души, от сердца.
Внутрь загляни, благодетель, внутрь.
Поднял Вольф крышку, глянул в кувшин. А там полным-полно золота. Нахмурился
Вольф. Отодвинул кувшин.
— Не беру! Пошли, — сказал караульному.
Уехал Вольф с караульным солдатом, а купец ещё долго стоял над кувшином,
остолбенело смотрел на золото.
— Не поймёшь их, каторжных. Ей-ей, не поймёшь!
Своим искусством доктор Вольф прославился на всю Сибирь. Многих он спас от
тяжёлой болезни и верной смерти.
Но денег Вольф никогда не брал. Об этом тоже в Сибири знали. Об этом легенды
тогда ходили.
Задачи
Многими добрыми делами оставили декабристы в Сибири о себе благодарную
память. Особенно тем, что создавали для местных детей школы.
С ребятами занимались и Матвей Муравьёв-Апостол, и братья Бестужевы, и
братья Беляевы, Александр Якубович, Пётр Борисов, Пётр Муханов, моряк Торсон.
Занимались и другие.
Учил детей и Иван Якушкин. Когда освоили дети чтение, с цифрами их
познакомил. Обучил сложению и вычитанию, умножению и делению. Про половинки
и четвертинки им рассказал. Ребята были смышлёными — освоили даже дроби.
Но больше всего любили ребята задачи решать.
— Сегодня задача на сложение, — начинает Якушкин. Замрут ребята, слушают.
— Было у барина две деревеньки. Прикупил барин ещё одну. Сколько всего
стало?
— Три! — кричат ребята.
— Правильно. А теперь давайте на умножение. Срубил крестьянин в барском лесу
три осинки. Узнал барин, приказал за каждое дерево всыпать крестьянину по
пять плетей. Сколько плетей получил крестьянин?
— Пятнадцать! Пятнадцать! — кричат ребята.
— Молодцы. Правильно. А теперь давайте на вычитание. Притихли опять ребята.
Начал Якушкин:
— Собрал крестьянин с поля десять мешков зерна. Три из них за землю отдал
помещику. Четыре мешка вернул тому же помещику за долги. За крестины сына
один мешок оттащил попу. Два пришлось отвезти купцу — задолжал крестьянин
купцу за ситец. А ну, кто живее из вас сосчитает — сколько мешков зерна у
крестьянской семьи осталось?
— Ничего не осталось! — кричат ребята. — Ничего! Пусто!
— Молодцы, — говорит Якушкин. — Ну, дело у вас пойдёт.
Мятежный дух
Жандармы искали мятежный дух. Унтер Уклейка примчался к исправнику:
— Нашёл!
— Ну-ну.
— Пушки видел! Ядра видел!
Исправник недоверчиво посмотрел на жандарма.
— Ты... того... Снова пьян?
— Никак-с нет.
— Ступай-ка сюда. Уклейка шагнул.
— Дыхни!
Дыхнул жандарм. Видит исправник — верно, не пьян Уклейка.
— Так что ты видел?
— Пушки видел. Ядра видел, — твердил Уклейка. — Порох в мешках. Фитили для
запала.
Исправник всё ещё с недоверием смотрел на жандарма, однако спросил: -Где? У
кого?
— У него, — зашептал Уклейка. — Рядом с домом, в амбаре.
Всё было ясно. Речь шла о декабристе, бывшем подполковнике Андрее
Васильевиче Ентальцеве. Отбыв каторгу, Ентальцев жил на поселении в городе
Ялуторовске.
— Да-с, — протянул исправник, а сам подумал: «Молодец Уклейка. Всё
совпадает. Не зря и начальство о том говорило».
Как раз в это время предполагалось, что Сибирь посетит наследник русского
престола, будущий царь Александр II. Наследник должен был проехать и через
Ялуторовск. Предупредили об этом исправника, а заодно и о том, чтобы зорко
следил за городом. Прежде всего за ссыльными декабристами. Чтобы был начеку.
Не убавилось, мол, у злодеев мятежного духа. Всякое может быть.
В ту же ночь, взяв отряд военного караула, исправник окружил дом и амбар
Ентальцева.
Наставлял:
— Тише, чтоб взять живьём!
— Если будет стрелять из пушки, не разбегайся. Падай на землю, ползи
пластом.
Крадутся солдаты к амбару. Вдруг раздался какой-то шорох — то ли в амбаре,
то ли за ним.
— Ложись! — закричал исправник.
Упали солдаты на землю.
— За мной!
Пополз исправник, за ним солдаты. Снова шорох.
— Замри!
Замерли все. Уклейка лежит, трясётся. Пролежали минуту, две, снова исправник
командует:
— Вперёд!
Поползли солдаты. Опять шорох.
— Стреляй! — закричал исправник.
Пульнули солдаты по двери амбара. Тут же вскочили в рост. Помчались к
амбару. Выбили с ходу дверь. Осмотрели амбар: два старых лафета, труба от
самовара, шары от крокета, мешок с овсяной крупой. Фитилей никаких, конечно,
не видно. Даже ничего похожего.
Вдруг снова в амбаре шорох.
— Ложись! — закричал исправник. Упали на пол солдаты.
«Мяу», — раздалось в темноте.
— Ты что же, — закричал исправник на Уклейку, — шутки шутить вздумал? Ну,
где твой порох, где ядра, пушки?
— Да тут они были, тут, в щёлку я видел, — уверяет жандарм. — Были, были.
Вот тут стояли. Доложу вам — нюхом учуял мятежный дух.
— Нюхом! — ругнулся исправник. — Не в щёлку смотри, болван, а в душу.
Вот где мятежный дух.
* * *
Декабристам разрешили вернуться из Сибири лишь через 30 лет. Дожили до
этого времени всего несколько человек.
"РГ Детская" № 11/2006:
Вернуться к оглавлению
номера |
