|
|
Николаевский Б.И.
История одного предателя
Террористы и политическая полиция
Фото Е.Азефа из секретного архива Департамента полиции.
ГЛАВА IV
Основание партии социалистов-революционеров
Самым важным из поручений, которые Аргунов, «как умирающий на смертном
одре», дал Азефу, было поручение довести до конца переговоры по объединению
разрозненных народнических групп в одну большую «партию социалистов -
революционеров». Почва для такого объединения уже была подготовлена и сами
переговоры были начаты еще до ареста томской типографии. Изданные Аргуновым
два номера «Революционной России» всеми народниками были встречены с большим
сочувствием, и внушили доверие к инициаторам переговоров. Принципиальное
согласие от крупнейших народнических групп уже имелось. Наиболее трудная
часть работы была сделана. На долю ехавшего заграницу Азефа падала лишь
наиболее легкая и в то же время наиболее выигрышная часть работы: формальное
завершение объединения, переговоры с единомышленниками в эмиграции и
постановка дальнейшего издания «Революционной России» заграницей, — на этот
раз уже в качестве органа новой партии.
Кроме представителей московской организации, — Азефа и М. Селюк, — для
выполнения этой работы заграницу приехал Г. А. Гершуни, — в качестве
представителя организаций юга и северо-западного края.
{50} Друг с другом они сговорились быстро, и во всех дальнейших переговорах,
вести которые им пришлось в Берлине, Берне и Париже, выступали солидарно,
как одно целое. В течение каких-нибудь двух месяцев переговоры были доведены
до успешного конца. Было достигнуто соглашение по всем вопросам программы и
тактики, — в тех пределах, в которых они тогда вставали. Роль общепартийного
центра временно (вплоть до съезда) была возложена на саратовскую группу,
руководящую роль в которой играли Е. К. Брешковская, Ракитниковы и др.
«Революционную Россию» решено было издавать в Швейцарии, причем редакция ее
была составлена из М. Р. Гоца и В. М. Чернова.
Руководящее политическое ядро новой партии складывалось из М. Р. Гоца, Г. А.
Гершуни и В. М. Чернова. Это были люди различных складов, но они хорошо
дополняли друг друга.
В. М. Чернов с самого начала стал главной литературно-теоретической силой
молодой партии. Совсем еще молодой (в то время ему не было и тридцати лет),
он еще до вступления в редакцию «Революционной России» выдвинулся рядом
статей в легальной и нелегальной печати, характерной индивидуальной
черточкой которых было стремление подвести новый идеологический фундамент
под старое народническое мировоззрение, использовав для этого работу
теоретической мысли западноевропейского социализма, — главным образом так
называемого ревизионистского лагеря. Эту индивидуальную особенность он внес
и в «Революционную Россию», — и пронес через всю эпоху ее существования,
наложив ее как слабыми, так и сильными сторонами неизгладимую печать на всю
программу партии социалистов-революционеров.
Функции главного организатора-практика молодой партии легли на плечи Г. А.
Гершуни. До самого своего ареста в мае 1903 г. он находился в непрерывных
разъездах по России, деля эту свою работу с Е. К. Брешковской. Между ними
существовало своего {51} рода разделение труда: по словам Сераф. Клитчоглу,
С К. Брешковская в то время, «как святой дух революции», носилась по стране,
повсюду поднимая революционное настроение молодежи и вербуя прозелитов
партии. Гершуни же обычно ездил за нею следом и оформлял поднятое ею
движение, организационно закрепляя его за партией
социалистов-революционеров.
В свое отношение к старому режиму он вносил и личный элемент: совсем еще
юным и политически неустановившимся, он попал в тюрьму, в руки к Зубатову, и
на собственном опыте ознакомился с приемами, к которым прибегал последний,
чтобы опустошить души противников абсолютизма, чтобы сгибать их волю.
Согнулся тогда и Гершуни: он написал для Зубатова «покаяние» в своих
«заблуждениях». Ничьих имен он при этом не назвал, никого в руки полиции не
предал: все эти документы теперь найдены и опубликованы. Но путь, на который
он при этом вступил, конечно, не принадлежал к числу приемлемых с точки
зрения последовательного революционера. Гершуни это знал лучше других, — и в
его отношении к старому строю вплетался элемент личной ненависти. Именно
этот субъективный оттенок сделал Гершуни особо страстным
апостолом-пропагандистом возрождения террористической борьбы.
Энтузиаст, весь отдавшийся одной думе, Гершуни обладал необычайною силою
личного воздействия на тех, с кем ему приходилось сталкиваться. На взгляд
постороннего наблюдателя-скептика в свое поведение он нередко вносил элемент
театральности. Достаточно напомнить про жест, который он сделал, когда после
ареста в Киеве его заковывали в цепи: он нагнулся и молча поцеловал железо
кандалов. Более искусственный, более деланно-театральный жест, кажется,
трудно и придумать. И, тем не менее, он произвел незабываемое впечатление на
тех, кто его видел, — а эти видевшие, — тюремщики и жандармы, — по роду
своей профессии не принадлежали к разряду людей {52} особенно
впечатлительных: неподдельная внутренняя страсть заставляла забывать о том,
что в каждом другом должно было казаться надуманной позой. Естественно, что
во много раз более неотразимым было влияние Гершуни на молодежь: во многих
ее представителях именно он разбудил будущих террористов.
Менее заметной для внешнего мира, но еще более значительной для судеб
молодой партии была роль М. Р. Гоца. В названной руководящей «тройке» он был
старшим по возрасту и еще более — по жизненному опыту. Сын московского
миллионера, в середине восьмидесятых годов он вошел в революционный кружок,
был арестован и сослан в Сибирь, где в 1889 г. принял участие в протесте
якутских ссыльных против тех тяжелых условий, которые создавала для ссыльных
администрация. Против протестантов были применены суровые меры. Несколько
человек было убито, — остальные избиты и преданы суду, который закончился
казнью троих и ссылкой на каторжные работы еще 20 человек. М. Р. Гоц был в
числе последних. Только в 1899 г. он вышел на свободу и смог вскоре выехать
заграницу, куда его, помимо всего прочего, толкала необходимость лечиться:
во время якутского избиения приклад солдатской винтовки пришелся по
становому хребту, результатом чего были никогда не прекращавшиеся загадочные
боли. Только в 1904 г. была выяснена их причина: разраставшаяся опухоль
давила на спинной мозг, вызывая нестерпимые боли и приведя к параличу
конечностей. Устранить опухоль можно было только оперативным путем, причем
было известно, что эта операция имеет много шансов стать смертельной. Гоц
пошел на нее, — и в 1906 г. умер под ножом хирурга. (умер после операции –
от эмбл. легких, ldn-knigi)
Но это относится уже к более позднему времени. В 1901-02 г. г. Гоц, хотя и
прихварывавший, был еще полон энергии и сил. Особого литературного таланта у
него не было, но писать он умел просто и ясно, четко выделяя свои основные
мысли. Читатель его статей всегда знал, чего хочет их автор. Это умение {53}
выделять основную мысль Гоц внес и в политически-организационную работу
новой партии. Он с самого начала стал ее руководящим политиком и
организатором. Этому делу он отдал всю свою неисчерпаемую умственную
энергию, и его роль в политическом редактировании была огромна. Наряду с
этим он стал центральной фигурой в партии, к которой обращались по всем
руководящим делам организационного порядка.
В тесных отношениях с этой руководящей «тройкой» был Азеф, который с самого
начала выделился трезвым практицизмом суждений и умением предусматривать все
детали намечаемых предприятий. Это особенно сближало его с Гершуни. По
свидетельству Чернова, уже в этот период Гершуни был так близок с Азефом,
что вместе с ним проявлял и расшифровывал приходившие из России письма с
секретными сообщениями о делах организационного характера. Для Азефа эта
близость была особенно интересна, так как именно Гершуни был инициатором
постановки вопроса о применении террора. Разговоры на эту тему велись в
очень узком кругу: кроме указанных четырех человек в них едва ли кто-нибудь
был посвящен. В принципе возражений против террора не встретилось, но
открыто с пропагандой этого метода борьбы выступить было решено только после
того, как какая-нибудь инициативная группа совершит террористический акт
центрального значения. Партия, как было условленно, согласится признать этот
акт своим и даст указанной инициативной группе права партийной боевой
организации.
Гершуни заявлял, что он берет на себя эту задачу, и не скрывал, что первый
удар, для которого, по его словам, уже имелись добровольцы, будет направлен
против министра внутр. дел Сипягина. Почти несомненно, что в этих пределах о
готовящемся покушении был осведомлен и Азеф: план в деталях никому не мог
быть известен, так как он был во многом съимпровизирован позднее Гершуни на
месте.
{54} В департамент полиции за эти месяцы Азеф писал довольно часто и
подробно. В его письмах звучали нотки полного удовлетворения лазутчика,
пробравшегося в самый центр вражеского стана: «В Берлине и Париже я попал в
центр». Особенно подробно доносил он про Гершуни, вполне определенно
подчеркивая его руководящую роль во всех заграничных переговорах и в
предприятиях новосозданной партии вообще. Когда в конце января 1 902 г.
Гершуни собирался в Россию для объезда местных групп и осведомления их о
состоявшемся объединении, Азеф сообщил Департаменту и точную дату его выезда
из Берлина, и намеченный маршрут поездки. Но все эти свои сообщения Азеф
сопровождал настоятельной просьбой не арестовывать Гершуни: «брать его, —
писал Азеф, — ни под каким видом не следует пока. Имейте это в виду». «Но из
глаз его не упустим», — самодовольно прибавлял Азеф в конце своего
донесения. Департамент Полиции таким образом имел полную возможность
арестовать Гершуни, но он согласился с доводами Азефа. «Гершуни, —
самоуверенно писали из Департамента к Зубатову, — теперь от нас никуда не
уйдет, так как стоит непосредственно близко к агентурному источнику и
немедленный арест его, оставив нас в темноте, пользы принесет мало, а
агентуру может скомпрометировать». Поэтому решено было дать возможность
Гершуни совершить свою, — «очень интересную», как подчеркивал Департамент, —
поездку по России, чтобы выяснить, с кем именно он будет встречаться, и
иметь возможность произвести позднее массовые аресты повсюду.
План этот был далеко не плох, но расчет был сделан так сказать без хозяина:
опытный конспиратор, Гершуни легко заметил слежку и быстро от нее отделался.
Никаких его свиданий полиция проследить не смогла, — и за ее излишнюю
самонадеянность заплатил головой министр внутренних дел Сипягин.
Немедленно по приезде в Россию Гершуни {55} сосредоточил свое внимание на
подготовке покушения против этого последнего. Добровольцем, который вызвался
на это дело, был молодой киевский студент Ст. В. Балмашев. Непосредственная
подготовка к покушению была проведена Гершуни совместно с П. П. Крафтом и M.
M. Мельниковым, которые входили в состав саратовского центра партии
социалистов-революционеров. По плану Балмашев, если бы ему не удалось
стрелять в Сипягина, должен был бы сделать попытку убить обер-прокурора
синода К. П. Победоносцева, — одного из вдохновителей крайней реакции в
России. Все приготовления велись в Финляндии; оттуда 15 апреля 1902 г.
выехал Балмашев, переодетый в форму адъютанта. В последнюю минуту покушение
едва не расстроилось: только в вагоне «офицер» заметил, что он забыл в
гостинице такую необходимую часть военного туалета, как сабля. Пришлось по
дороге купить новую. К министру он приехал немного ранее назначенного для
приемов часа, — с таким расчетом, чтобы встретить его в вестибюле. Расчет
был точен: «адъютанта вел. кн. Сергея», — как себя назвал Балмашев, —
впустили в приемную, и когда появился министр, несколько удивленный, зачем к
нему приехал специальный посланец великого князя, Балмашев вручил ему в
запечатанном пакете приговор Боевой Организации и двумя выстрелами из
револьвера убил его наповал.
Это было первое выступление Боевой Организации. Балмашев за него заплатил
своей жизнью; военный суд приговорил его к смертной казни, которая и была
приведена в исполнение. 16 мая он был повешен в Шлиссельбурге.
В течение нескольких дней после покушения Гершуни оставался в Петербурге. Он
предполагал за первым ударом нанести второй и третий: во время похорон
Сипягина офицер-террорист Григорьев должен был убить Победоносцева, а
невеста этого офицера, Юрковская, во время имеющей возникнуть суматохи,
должна была совершить покушение на {56} петербургского генерал-губернатора
Клейгельса, отличившегося жестокостью расправ со студентами-демонстрантами.
Эти покушения расстроились, так как Победоносцев предусмотрительно не поехал
на похороны. Только после этого Гершуни благополучно выехал из Петербурга.
Полиция на его след напасть не смогла, хотя о пребывании его в столице ей
было известно и о причастности его к покушению она догадывалась.
Убийство Сипягина произвело огромное впечатление в стране. Особенный
подъем испытывали, естественно, социалисты-революционеры, которые вводили
теперь террор в арсенал средств революционной борьбы, — и в первую очередь
Гершуни. Об его тогдашних настроениях рассказал С. Слетов, — товарищ Гершуни
по партии, в те дни случайно с ним встретившийся на железнодорожной станции:
«он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом. В начале было
дело, — цитирует он. Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все
споры излишни». Начался новый решающий период борьбы, когда надо уметь все
поставить на карту, — не считаясь с тем, что это вызовет жесточайшие
репрессии. «Пора выступать молодежи. Пусть грешит против конспирации. Время
не ждет. Дана команда: все наверх».
Он был прав: убийство Сипягина действительно открывало новую главу в истории
борьбы с русским абсолютизмом, — главу о борьбе террористической. Именно с
этого момента ведет свое существование Боевая Организация партии
социалистов-революционеров. Ресурсы, которыми она в этот момент располагала,
были очень и очень не велики: когда Гершуни захотел откликнуться
прокламацией на догнавшее его в Киеве известие о казни Балмашева, сделать
этого он не смог, так как в Киеве у социалистов-революционеров не было
типографии. Пришлось довольствоваться суррогатом: перепечатать на гектографе
старое стихотворение поэта-революционера Ленцевича, причем и писать текст, и
варить гектографскую массу {57} пришлось самому руководителю Боевой
Организации. Но все эти недочеты организационного порядка с избытком
искупались благоприятным настроением, которое царило повсюду. С трудом
разбираемые слова плохо отпечатанного стихотворения попадали в исключительно
благоприятную аудиторию:
Ночью товарищ погиб, —
Жить ему стало невмочь.
Труп его свежий зарыт
В ту же зловещую ночь.
С другом надежным сойдись,
Острый клинок отточи,
Нужно не плакать, а мстить, —
Мстить за погибших в ночи.
В желающих «мстить» недостатка не было: на смену каждому павшему
подходили десятки, сотни новых добровольцев.
{58}
Вернуться к оглавлению
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru/
OCR Nina & Leon Dotan (02.2003)
ldnleon@yandex.ru {00} - № страниц.
Здесь читайте:
Азеф Евно
Фишелевич (биографические материалы).
Лев Троцкий. Евно
Азеф
М.А. Алданов. Азеф.
Евграфов Геннадий. -
Игрок, провокатор, авантюрист.
Евграфов Геннадий. -
Бомба для министра внутренних дел (Как это было. Исторический
очерк).
Документы:
Саратовское
письмо (документ, изобличающий
предательство Азефа)
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берна в департамент полиции
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берлина в департамент
полиции
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берлина в департамент
полиции
Письмо Е.Ф.
Азефа заведующему заграничной агентурой департамента полиции в Париже Л.А.
Ратаеву
Письмо Е.Ф.Азефа заведывающему заграничной агентурой департамента полиции
Л.А. Ратаеву
Циркуляр департамента полиции
начальникам районных охранных отделений, губернских жандармских управлений
и охранных отделений о мерах по сохранению секретной агентуры в связи
с разоблачением Е. Азефа
|
