И. И. Туйцын

1912 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

И. И. Туйцын

ЭТО БЫЛО НА ЛЕНЕ

Жертвы Ленского расстрела.

На Ленские прииски родители привезли меня мальчишкой. Я вырос на приисках и стал рабочим. В 1912 г мне шел 17-й год. С отцом и матерью я жил тогда в бараке № 4. Отец работал в шахте, а я, как подросток, работал коногоном. Подростки получали 75 коп. в день.

Барак, в котором мы жили, был полутемным сараем и размещалось в нем 25-30 человек. Электрического света не было, сушилки для шахтовой одежды также. Стояла в бараке большая печь-плита, на которой женщины готовили пищу, тут же стирали белье и тут же сушилась шахтовая одежда. В зимнюю пору рамы в окнах были одинарные, разбитые стекла затыкали тряпками. Комнаты и перегородки отсутствовали. Одиноким рабочим пищу готовили, стирали белье и мыли полы в просечках жены семейных. Называли их "мамками", платили по 3 рубля в месяц. Вот так жили в то время. Рабочие знали только работу да пищу и служащих - хороших или вредных. В свободное время вечерами рабочие часто беседовали между собой. Разговор шел о шахте, у кого слабый забой, а у кого твердый, кто сколько подвесил огнив (огниво - верхнее крепление забоя), сколько кто дал кубажа, в каком забое есть золотишко. Говорили также о том, на какой шахте хороший смотритель или плохой. Попадались иногда хорошие служащие, которых рабочие одобряли, но большинство было жестоких и вредных. Они не считались с рабочими, и рабочие называли их "ленские собаки". Иногда разговор шел на другую тему, вот, мол, кабы не было у нас царя, то рабочим жить стало бы лучше. В то время там были политические ссыльные, от которых рабочие знали, что такое царь, знали, что без царя жить будет лучше. Любили слушать и сказки какого-нибудь сказочника про Ивана-царевича и Бову-королевича. Вот так приводили свободные вечера. В дни отдыха по воскресеньям в бараках пили, гуляли и веселились, играли на деньги в карты. Нередко были драки и скандалы.

Так жили в то время рабочие.

Иначе жили служащие.

Отдельные хорошие квартиры, электрический свет, готовая мебель, бесплатная прислуга. Жены рабочих стирали им белье, мыли полы. Продукты им возил на дом раскатной, т. е. рабочий на коне ездил в продлавку, по их книжкам получал продукты и развозил. Им давали самое лучшее мясо и продукты. У них была отдельная баня. У служащих был свой клуб, назывался он собранием служащих, находился на Успенском прииске. Туда и обратно возили их на конях. Они там устраивали вечера и банкеты, поднимали бокалы за здоровье ленского царя Белозерова и кричали ура Лензото. Рабочих туда не пускали. А вот в церковь на Успенском прииске рабочих пускали. Пожалуйста, заходи и молись богу сколько угодно. Надо сказать, рабочие мало туда ходили. Ленские горняки были народ неверующий.

Рабочие работали 10-12 часов в сутки. Утром в четыре часа были уже все на ногах, торопливо завтракали, ели, у кого что есть, и уходили на работу. В валенках и шубах на работу горняки не ходили, так как на шахтах не было раздевалок, а ходили в сапогах и теплых байковых рубахах. И в сильный мороз, когда рабочие мокрые и грязные шли домой, немало их обмораживалось.

Труд рабочих был тяжелый, а администрация требовала, чтобы они давали все больше выработки. По окончании работы служащие замеряли забои и постоянно придирались к забойщику: то низ или полотно забоя плохо взято, то пузо оставлено, то плохо поставлены стойки. Они всячески обмеривали рабочих. Проверить рабочие не моли, неграмотные, а кто и мог проверить, начинал протестовать, то ему говорили: "А ты, мол, кричишь да споришь, лети наверх и получай расчет (увольнение)". Так рабочие и молчали, уж такие, мол, ленские порядки, куда денешься. Рабочих ругали, оскорбляли, в конторах обсчитывали, в продлавках и амбарах обвешивали, и все это терпели ленские рабочие. Они, как рабы, переносили все на своих плечах. Жаловаться на все эти безобразия и порядки было некому и некуда.

Но вот терпение рабочих лопнуло. Темные, неграмотные, бесправные, забитые тяжелым трудом, рабочие Лены вступили в борьбу за свои права с таким могущественным хозяином, каким было тогда Лензото, за спиной которого стояло царское правительство.

В то время продукты выдавали по книжкам в продлавке в счет зарплаты. В бараке № 21 жил рабочий Завалин, его жена пошла в продлавку взять продукты. Она взяла хлеб. соль, а также и мясо. Когда ей стали вешать мясо, ей показалось, что мясо нехорошее. Она заявила, что это мясо ей не надо. Ей там сказали, ты, мол, заелась, не хочешь брать, не бери, а другого не получишь. Пришлось ей взять это мясо. Когда мясо оттаяло, оказалось, что это несъедобная часть конины. Завалина обратилась к женщинам своего барака: "Бабы, посмотрите, какое мне дали мясо". Собрались все женщины и стали рассматривать его. Все убедились, что это мясо поганое и необходимо его показать мужикам.

Некоторые мужики говорили: надо выбросить собакам, другие, наоборот, надо унести обратно в продлавку. В том же бараке жил рабочий Быков. Он взял это мясо и сказал: "Я его возьму себе, а вечером узнаем, что с ним делать". Вечером Быков и другие рабочие 5-6 человек пошли по баракам, показывая всем рабочим это мясо. Они были и в нашем бараке. Я тоже видел его. Они говорили: "Братцы, товарищи, посмотрите, чем нас кормят "ленцы"?

Встал вопрос, что же делать? Некоторые говорили: надо жаловаться управлению. Но Быков и многие другие рабочие говорили: "Надо бросить работу, тогда "ленцы" узнают, как кормить нас поганым мясом". В тот же вечер Быков и другие рабочие снова пошли по баракам, в руках у них была большая тетрадь. "Вот, товарищи,- говорили они,- кто завтра не пойдет на работу, говори свою фамилию и номер расчетной книжки, мы запишем в список". Кто записывался, а кто нет, некоторые говорили: "Я, мол, записываться не буду, а если завтра все не пойдут на работу, то и я тоже не пойду". Тогда решили объявить всем рабочим, чтобы завтра никто не выходил на работу. Пошли в третий раз. Тут уже ходила большая группа рабочих. Они всем говорили, что на работу не выходить, а кто пойдет, вернем назад.

Утром на следующий день на работу никто не пошел. Приехали управляющий Цинберг и становой Буглевский. Они торопливо спрашивали рабочих, почему они не вышли на работу, какая причина? Им рабочие сказали: "Идите в барак № 21, там вам скажут и покажут, почему мы не пошли на работу". Они сели на лошадей и поехали к бараку № 21. Мы, ребята, побежали тоже узнать, что рабочие будут говорить Цинбергу. Когда он подъехал к бараку, ему показали это мясо и сказали: "Вот смотрите, чем вы нас кормите, а поэтому мы и не вышли на работу". Он закрыл руками лицо, заплевался, сел на коня и уехал. Рабочие смеялись и говорили: "Цинбергу тоже не понравилось это мясо, а нас вздумал кормить им".

В первый день забастовки рабочие были веселые, по-праздничному одеты, шутили между собой, ходили из барака в барак, обсуждали, что делать завтра. На первый или второй день организовался забастовочный комитет, который помещался в бараке № 2. Главным руководителем был слесарь Зелионко, а также рабочий Подлесный и другие товарищи (говорили, что они политические ссыльные). Комитет взял на себя обязанности вести переговоры с управлением. В первые дни каждый день были митинги, на которых выступали Зелионко и другие товарищи. Они призывали рабочих продолжать забастовку. Помню, Зелионко горячо призывал рабочих: "Товарищи рабочие, вы замучены служащими и работаете на Лензото, давайте все вместе требовать от управления прибавки заработка и убрать вредных служащих и прочее". Он говорил: "Только все вместе добьемся своего, для этого не надо выходить на работу".

Я каждый день видел его среди рабочих. Он пользовался большим уважением, ему все верили, больше его фамилию называли Зеленков. Ходил он в обычной одежде. Живой в движениях, среднего роста, носил бородку клинышком. Также знал я Подлесного. Он вы ступал меньше, больше писал, что ему говорили рабочие, когда вырабатывали требования к управлению. О Быкове рабочие говорили: "Смотрите, Быков ведь начал забастовку, он первый пошел в бараки и сказал давайте бросим работу, а ведь он простой рабочий, как и мы все".

Каждый день в комитете с утра до поздней ночи было полно народу, там заседали. А на улице на митинги собирались рабочие. Стали говорить, что надо скорее послать представителей на другие прииски. Зелионко сказал, что если нас не поддержат другие прииски, то нам, андреевцам, тяжело будет бороться с Лензото. На третий день забастовки многие рабочие стали пить Тогда комитет послал людей в монопольку (винная лавка), чтобы закрыть ее. Там сказали: "Мы к Лензото не касаемся, у нас торговля казенная". Тогда рабочие сами закрыли ставни, окна и двери.

Потом забастовали все прииски, работа остановилась на всех шахтах Лензото. У андреевцев поднялся дух. Говорили: мы теперь не одни, с нами вся тайга.

Для порядка выбрали барачных старост, которые смотрели, чтобы не было пьяных, а также запрещали картежную игру на деньги.

Управление стало расклеивать у бараков на столбах свои листовки, в которых призывало рабочих выйти на работу. Оно обещало прибавить зарплату, продукты выдавать хорошего качества, хлеб выпекать из просеянной муки, овощами обеспечивать круглый год и проч. Исправник тоже просил рабочих бросить бастовать. Чего только не писали и какие обещания не давали предприниматели. Но рабочие им не верили и крепко стояли на своем. Отдельные рабочие поддались уговорам управления. Помню такой случай. Рабочий Рожневский из барака № 28 пошел на раскомандировку и дал согласие выйти на работу. Когда он уезжал из барака в другое место (штрейкбрехеров управление помещало в бараках отдельно от бастующих), ему устроили проводы: стучали в сковороду, железные ведра и листы, кричали: "Изменник, предатель!" Но таких было мало. Стали говорить, что скоро из Петербурга приедет Тульчинский - начальник горного округа. И вскоре он, действительно, приехал и явился на наш прииск. Ходил он по баракам, зашел и в наш. Когда он вошел, все встали. Он поздоровался и спросил, почему мы не работаем. Все молчали. Потом один рабочий стал ему говорить, что мы плохо живем, кормят нас поганым мясом. С Тульчинским были офицер и стражник. Офицер тоже спросил, почему мы не работаем. Ему также сказали, что на работу не пойдем. Офицер затопал ногами и закричал: "Молчать!" Рабочие тогда не знали, что это был палач ленских рабочих Трещенков.

Обстановка на прииске была напряженной. Стражники стали чаще ходить в расположение бараков. Мужики говорили, что на других приисках арестовали выборных. Зелионко и Подлесный начали спать в разных бараках, чтобы ночью не могли застать врасплох. Как-то ночью "мераказ" (маленький паровоз) без гудка остановился против бараков. Он притащил два вагона, в них были солдаты и полиция. Они начали аресты выборных. В бараках началась тревога, все были на ногах, бегали из барака в барак, не знали, что делать. Только и говорили, что арестовывают выборных. Бараки были как разоренный муравейник.

В комитете было много народа, все что-то обсуждали. Мы, ребята, тоже бегали везде. Забежали в комитет. Нас троих - меня и еще двух моих товарищей - послали на сорок четвертый, там в двух верстах от прииска стояла группа бараков, чтобы сказать рабочим, что идут аресты выборных и чтобы они шли на Андреевский. Мы с радостью побежали. По дороге нас арестовали и увели в полицию.

Выборных арестовали, но это не испугало рабочих. Они крепко стояли на своем. Забастовка продолжалась. В комитет пришли другие товарищи, стали говорить, что надо писать заявления всем по отдельности и с ними пойти в главное управление, чтобы заявить, что каждый сознательно не работает и никто его не подстрекает. 3 апреля все говорили: завтра пойдем на Надеждинский, всех не арестуют.

Утром 4 апреля рабочие были настроены весело, бодро. Некоторые шутили меж собой. Никто не знал, что это утро для многих будет последним в их жизни и они не вернутся больше в свои бараки.

Примерно часов в 9-10 начали собираться. В это время подошли рабочие Утесистого прииска. Стали выходить на линию железной дороги. Я хотел тоже пойти, но отец и мать не пустили. Рабочие пошли группами. В бараках остались в основном женщины да дети. День был пасмурный, и на прииске стало как-то скучно и тоскливо.

Вечером, часов в 9-10, с Надеждинского прибежало несколько человек. Они принесли ужасную весть о том, что на Надеждинском солдаты убили много народу. В бараках поднялся крик, плач женщин и детей. Кричали: "За что же, за что их убили, ведь они не виноваты!" Эта страшная ночь запомнилась мне на всю жизнь.

Расстрел не сломил волю рабочих, а наоборот, сплотил их, раскрыл глаза.

Забастовка по-прежнему продолжалась.

Летом рабочие твердо решили выехать с приисков. В августе начался выезд бастующих рабочих. В первую очередь повезли феодосиевских и александровских, а также пророко-ильинских рабочих. Мимо нашего прииска шли поезда один за другим с небольшими перерывами.

Затем пришла очередь и нашего прииска.

Документ опубликован в книге "Предвестник революционных бурь", электронная версия которой перепечатывается с сайта http://express.irkutsk.ru/.

Здесь читайте:

Ленский расстрел - события 4 апреля 1912 года на Ленских приисках.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ