Дело о покушении на Николая Михайловича

1903

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

На первую страницу

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Представление начальника Тифлисского розыскного отделения В.Н.Лаврова директору департамента полиции А.А,Лопухину о действиях чинов местной полиции в связи с делом о покушении на жизнь Великого Князя Николая Михайловича 1

11 мая 1903 г.

Совершенно секретно

В дополнение к донесению моему от 2-го сего мая за № 302 и последующих моих телеграмм имею честь донести Вашему Превосходительству следующее:

Сообщенные мне 1-го мая сведения полиции о подготовлявшемся покушении на жизнь Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Михайловича во время предстоявшего проезда Его утром 1-го мая на Владикавказ, не представлялись первоначально заслуживающим большого доверия: 1, сведения были весьма неопределенные, причем агент, по словам Полицмейстера, не за что не соглашался указать источника своих сведений; 2, сам агентурный источник. как необходимо было заключить из первого сообщения Полицмейстера, крайне сомнителен, ибо агент, несколько раз подозревавшийся в “шпионстве”, очевидно не может пользоваться никаким доверием в движении; 3, задержанная утром 1-го мая на Ольгинской улице “бомба с фитилем” оказалась старой трех-фунтовой гранатой, ни чем не снаряженной, забитой простым колышком с пропущенной веревкой; 4, отправленный ранним утром того же 1-го мая по военно-грузинской дороге для задержания злоумышленников разъезд земской стражи никаких вооруженных, или просто подозрительных лиц не встретил; 5, замеченная адъютантом Немировичем-Данченко проезд на черытех лиц в закрытом фаэтоне в лунный вечер 30-го апреля перед двором, на котором помещается автомобиль, весьма трудно связывалась с настоящим делом, так как нельзя допустить, чтобы просмотр приготовления автомобиля в дорогу производился всей шайкой и таким бьющим в глаза способом и 6, по военно-грузинской дороге между Тифлисом и Мцхетом происходит почти непрерывное движение разных экипажей и пешеходов, возле же садов в летнее время особенно много вращается различных лиц, значительный процент коих - сомнительных профессий, а потому в встрече Полковником Блюммером за этими садами двух подозрительных туземцев ничего необыкновенного не было.

Но так как это дело касалось Особы Великого Князя, то я, предупредив Полицмейстера, чтобы он в случае, если добьется от агента каких-либо разъяснительных сведений, немедленно поставил меня о том в известность (назвать агента Полицмейстер категорически отказался), - сам я сейчас принял все меры к агентурной проверке сведений и учредил наружное наблюдение за единственным указанным полицией “возможным” соучастником заговора, смазчиком автомобиля туземцем “Илико”. Полицмейстер ничего более не сообщал, агентура категорически заявляла, что никаких покушений на высокопоставленных лиц не готовится и об образовании с этой целью какой-либо группы нет даже слухов. Вследствие сего я 4-го сего мая и представил Вашему Превосходительству телеграфное донесение в том смысле, что сведения о покушении на жизнь Великого Князя не заслуживают доверия.

Однако вскоре я случайно узнал, что у Полиции будто-бы есть уже по этому делу разъяснительные, весьма серьезные данные и ею производятся тщательные розыски. Я попросил Ротмистра Хуциева съездить к Полицмейстеру и взять от него добытые им сведения. Полицмейстер ответил, что сведения у Губернатора и что он пока может только сказать, что о времени предполагавшегося выезда Великого Князя шайка узнала от вестового Полковника Блюммера, Константина. Сделав распоряжение об учреждении наблюдения за названным Константином, я вторично направил Ротмистра Хуциева к Полицмейстеру уже с письмом за № 307, в коем напомнил, что политический розыск в Тифлисе возложен на ответственность Начальника Охранного Отделения и потому ему, Полицмейстеру, надлежит все получаемые сведения по настоящему делу немедленно, полностью и без проверки сообщать мне. Ответ Полицмейстера Ротмистру Хуциеву был очень краток: он сказал, что своего агента ни в коем случае мне не передаст и не обнаружит и что они с Губернатором решили действовать независимо от меня и сообщать мне сведения только по окончательной проверке.

В 10 часов вечера я лично приехал в 10-й Полицейский участок, где в то время по делу покушения вели совещание Полицмейстер и Пристав названного участка, армянин Тер-Крикоров. Полицмейстер, после некоторых с моей стороны понуждений, рассказал, что агент, коего он ни в коем случае не откроет, узнал о предполагавшемся покушении от содержателей портняжей мастерской Лалиашвили и сапожной Тодуа, которые рассказали ему 30 апреля, что их близкий знакомый, вестовой какого-то офицера Максиме, будто-бы под руководством этого неизвестного офицера образовал шайку из пяти лиц для убийства Великого Князя и что шайка эта, узнав от вестового Полковника Блюммера Константина о предстоявшем выезде Великого Князя на автомобиле в 3 часа утра 1-го мая, и решила воспользоваться этим случаем для осуществления своего замысла. Из членов шайки агент знает только дезертира Нестора и рабочего Окуджава, арестованного по моему требованию утром 1-го мая; офицер, у коего служит вестовой Максиме совершенно не известен; не известна также и фамилия Максиме; смазчик “Илико” к делу вовсе не причастен. На вопрос мой, когда эти сведения получены, - Полицмейстер ответил, что только вчера, то есть 3 мая, а между тем 3-го мая вечером Полицмейстер, установив уже, следовательно, непричастность к делу “Илико”, прислал мне зачем-то его приметы, умалчивая о полученных сведениях. Таким образом Полиция сразу же не только начала скрывать свои сведения, но даже направлять наблюдение Отделения на ложный след.

Рассуждая о том, кто может быть тот офицер, у коего служит Максиме, Полицмейстер сделал предложение: не будет ли это Поручик Шенгелия. Когда я на это заметил, что установить очень просто: стоит только потребовать домовую книгу и посмотреть имя вестового Шенгелия, а затем проверить наблюдением, - Полицмейстер возразил, что вестовые не всегда бывают прописаны, к тому же Шенгелия живет против вокзала в маленьком собственном доме: он и один квартирант, а потому требовать книгу рискованно, да и не стоит, так как завтра они и без того будут знать. Расспрашивая далее, мне удалось выяснить, что Полицмейстер с Приставом Тер-Крикоровым только что ездили в какой-то трактир делать тайную очную ставку агента с каким-то лицом, путем подслушивания в соседнем кабинете, но это им почему-то не удалось. На мой вопрос - с кем же именно должна была быть эта очная ставка, Полицмейстер ответил, что с упомянутым выше портным Лалиашвили.

Впоследствии оказалось, что очная ставка предполагалась не с портным, а с самим вестовым Максиме. Следовательно, Полицмейстеру и Приставу в то время уже была хорошо известна личность вестового Максиме и, если агент был настолько близок с этим вестовым, что мог его завлечь в трактир, то конечно была уже известна и фамилия офицера, у коего служит этот вестовой, а потому все сообщенное мне в этот вечер Полицией представляло из себя заведомо ложные сведения.

Все это я узнал лишь впоследствии, вечером же 4-го мая мог лишь выяснить, что “Илико” не при чем и, что розыск следует вести через вестового Константина и портняжную мастерскую Лалиашвили, в коей, по словам Полицмейстера, неизвестный вестовой Максиме переодевается в туземный костюм. (6-го мая я узнал, что Константин также не причастен к делу, как и упомянутый выше “Илико”, и, следовательно, наблюдение опять было отвлечено в сторону).

5 мая к 2 часам дня Начальник Жандармского Управления и я были приглашены к Губернатору на совещание. В сущности все было уже решено без нас, а нам только сообщили решение. Губернатор, изложив агентурные сведения и результаты розыска... - пояснил нам, что в виду особой серьезности дела он ведет его сам, по своему усмотрению с ведома Великого Князя и одобрения высшей местной власти...

Затем Губернатор изложил выработанный план захвата шайки: 7 мая в 5 часов дня Великий Князь объявит, что он будто-бы в 3 часа утра 8-го мая выезжает на автомобиле в урочище Белый Ключ. Часов в 6 вечера того же 7-го мая агент известит письмом вестового Максиме о предстоящем отъезде Великого Князя и пошлет это письмо с своим человеком, не принадлежащим к шайке. Максиме, получив означенное письмо, должен будет сейчас же обойти всех участников, предупредить их и подготовить. Наблюдение за этими передвижениями Максиме Губернатор возложил на вверенное мне Отделение. Когда Максиме всех обойдет, то уведомленный мною о сем Полицмейстер произведет через особо приготовленных лиц (с участием Жандармских офицеров ) задержание всех членов шайки и обыски их.

Таким образом, губернская власть, опираясь на Великого Князя и высшую в крае административную власть, взяла на себя политический розыск, указав Охранному Отделению лишь вспомогательную роль при Полиции, при этом выработала такой розыскной план, в исполнении коего должен был принять участие и сам Великий Князь.

Вновь сделанное мною заявление о необходимости тщательной проверки сведений агентурой, наблюдением и вообще средствами Отделения и о необходимости проверки мною и самого агента - было встречено решительным отказом со стороны Г. Губернатора, в виду чего я оставил этот вопрос и перешел к указанию несостоятельности самого плана, как в высшей степени сложного, могущего нарушиться всякой случайностью и в конце концов, даже при полной удаче, не дающего никаких фактических данных, так как на картину наблюдения рассчитывать трудно, а письмо агента, если даже и не будет уничтожено, улика не надежная. Я предложил сделать так: дать шайке выйти из города, собраться с оружием в поле близ дороги и там всех захватить. Тогда уже будут улики и будет основание к задержанию. Вице-Губернатор Г. Алышевский поддержал мною мысль, но Губернатор и Полицмейстер заявили, что так можно говорить, только не зная туземцев: они нас всех перестреляют, а сами скроются. Губернатор решил взять среднее мнение, то-есть задерживать не на квартирах, как было предположено, а при выходе каждого члена шайки из дома. Полицмейстер обещался усилить наряд задерживателей. Попытка моя доказать, что выход из квартиры опять-таки не будет уликой - ни к чему более не повела. Начальник Управления высказался, что по задержании шайки агент, конечно, даст показания, которые подтвердят предполагаемые, намеченные улики, но Губернатор сказал, что агент не теперь, ни тогда ни в коем случае обнаружен не будет и, что для суда вполне достаточно, если он, Губернатора, даст показания со слов агента, так как нельзя же его, Полковника Свечина заподозрить в недобросовестности. К тому же, по словам Губернатора, об особой серьезности улик заботиться нечего, так как вряд-ли Прокуратура в таком серьезном деле возьмет на свою ответственность отнестись недоверчиво к переданным ей уликам.

Конспиративность и самоуверенная настойчивость администрации, а равно и ряд допущенных уже в отношении меня обманов со стороны Полиции, заставили меня предположить, что может быть и теперь мне сообщаются неверные сведения, что у Полиции, возможно, есть какие-либо серьезные данные и заявителем является один из участников шайки, а вовсе не постоянный полицейский агент.

Вернувшись домой, я немедленно сделал сношения со всеми сотрудниками грузинами о явке их ко мне этой ночью и, так как теперь уже были указаны все участники шайки (Поручик Шенгелия, его вестовой Максиме, арестованный мною Окуджава, рабочие Филия и Данелия и дезертир Нестор), то я сейчас же приступил к точному установлению их квартир, чтобы с утра начать наблюдение...

В виду чрезвычайной сложности положения дела я признал необходимым выяснить агента Полицмейстера, но 5-го мая это не удалось, так как участники предполагавшейся шайки еще не были известны, а 10-ый участок, куда, по предположению, должен был приходить агент, тщательно охранялся городовыми и дварниками.

Ночью получились сведения, что Поручик Шенгелия безусловно не причастен к движению ни к национальному, ни к социальному. Чанчалашвили также не участвует в движении, Филия и Данелия по характеру буйные (дерутся на всех демонстрациях), но рядовые рабочие, Окуджава был “офицером”, но после апрельской демонстрации удален из организации за второй случай уклонения от демонстрации.

С утра 6-го мая все текущие наблюдения были отменены и наружные агенты распределены исключительно за указанными Полицией участниками шайки. Наблюдение было произведено образцово. Если бы оно продолжалось несколько дней, то по результатам его можно было бы оспартивать достоверность сведений Полиции, не зная агентуры, но в один день ничего определенно сказать нельзя было; дневник наблюдения принес существенную пользу лишь впоследствии, когда возбудилось уже дознание. Агент сразу выяснился, но так как он оказался проживающим в доме, где квартирует до трех сот рабочих и мне видеть его не удалось, то фамилия его обнаружилась лишь на обыске 7-го мая.

В 5 часов вечера Начальник Управления и я были снова приглашены на совещание, этот раз к Генерал-Лейтенанту Фрезе. Предварительные обсуждения велись без нас (мы ожидали в приемной), затем пригласили и нас. Нам сказали, что агент сам знаком с Поручиком Шенгелия и боясь, что первый план не удасться провести, предлагает такой: завтра в 2 часа дня он соберет на совещнаие к себе на квартиру всю шайку, в том числе дезертира Нестора и Поручика Шенгелия, последний придет в статском костюме. Возможно, что принесут и оружие. Когда шайка соберется, агент известит и сейчас явится Полиция. План этот, как сказал Губернатор, им и Генерал-Лейтенантом Фрезе вполне одобрен и принят. Затем было заявлено, несколько раз, что нужна особая осторожность, чтобы не испугать шайку и, так как я на это ничего не сказал, то мне было прямо указано о необходимости снять на завтрашний день наружное наблюдение.

Я вынужден был ответить, что наблюдение будет снято, но в действительности я не счел возможным это сделать, так как скомбинировав все вышеизложенное и обдумав предложенный агентом план, я пришел к заключению, что дело это во всех отношениях очень подозрительное: наблюение за агентом велось всю ночь и весь день 7-го мая, до ареста его.

Совещание окончилось разрешением Генерал-Лейтенантом Фрезе Губернатору арестовать всех членов шайки, в том числе и Поручика Шенгелия.

Вернувшись с совещания и обсудив положение дел, я сейчас же снова отправился к Генералу Фрезе и доложил Его Превосходительству, что так как настоящее дело с его одобрения ведется Г. Губернатором, то я уже не считаю более себя в праве вмешиваться, но с другой стороны, как Начальник Охранного Отделения, считаю долгом доложить, что Поручик Шенгелия не причастен к движению, Чанчалашвили тоже, что участие остальных трех рабочих ничтожное, что агентура Отделения не имеет даже слухов о каком-либо покушении и, что я сам, не имея возможности чего-либо утверждать за незнанием агентурного источника, тем не менее сильно сомневаюсь в правдивости всего этого. Генерал Фрезе, поблагодарив меня, сказал, что он сам немного сомневается, но в виду чрезвычайности случая, считает необходимым выполнить вырешенный план...

Хотя следственные действия по настоящему делу и исходили от Губернатора, тем не менее я счел необходимым лично отправиться на обыск агента и сам производил этот обыск с Ротмистром Хуциевым.

Личное мое руководство обыском не допустило попытку Пристава переговорить секретно с агентом, выяснило, что на проведение этого дела агент получил 800 рублей (250 он израсходовал, а остальные Полицмейстер отобрал у него на обыске) и предупредило следующее недоразумение: вестовой Максиме, оказавшийся по фамилии Никобадзе, когда полиция стала срывать с него черкеску, вскрикнул: “не рвите, я сам сниму”, а Полицмейстеру послышалась хотя созвучная, но совсем иного содержания фраза: “не берите, я все скажу”.

Все обыски не дали никаких видимых результатов.

Агент Полиции оказался известным всему городу, даже пропечатанным в газетах, сыщиком Полицмейстера и Пристава Тер-Крикорова, дворянином Чиковани, уже фигурировавшим в Жандармском Управлении в качестве ложного заявителя по делу покушения на жизнь инженера Ивановского.

Нет никакого сомнения, что Тифлисский Губернатор, вполне доверяющий Полицмейстеру и мало знакомый с розыскным делом, был в данном случае введен в глубокое заблуждение, но в отношнеии Полицмейстера и Пристава Тер-Крикорова невольно возбуждается целый ряд вопросов.

Каким образом они, зная, что их агент Чиковани известен всему городу, пропечатан в русских и грузинских газетах, могли поверить, что он вошел в политический кружок и тем более кружок террористический, всегда особенно конспиративный и через несколько дней стал в этом кружке чуть-ли не главарем.

И Полицмейстеру, и Приставу Тер-Крикорову очень хорошо известно, что Чиковани в знаменитом деле Эрвье играл роль, близкую к провокаторской, в деле же покушения на жизнь инженера Ивановского фигурировал ложным заявителем и даже весьма не искусным. Какое же они имели основание по столь серьезному делу отнестись к заявлению Чиковани с таким особым доверием, исключавшим необходимость какой-либо проверки.

Скрытие от меня агента еще может быть объяснено опасением, хотя и неосновательным, но все же понятным, - упустить дело из своих рук; но чем объяснить скрытие лиц подозревавшейся шайки и направление производимого Отделениепм розыска на ложные пути. Губернатор мог думать, как и высказывал отчасти, что Охранное Отделение провалит дело, что способы наблюдения Полицмейстера совершенней, но сам Полицмейстер этого думать, конечно, не мог.

Полиция даже не интересовалась сведениями об отношнии к движению членов наблюдаемой ею шайки и, когда Генерал-Лейтенант Фрезе на совещании 6 мая сказал, что поручик Шенгелия в прошлом году предупредил Генерала Дебиля об одной демонстрации на вокзале, случайно им узанной, то Полицмейстер заявил, что он этому случаю не придает никакого значения.

[...]

Полиция так охраняла агента Чиковани, что сначала не хотела обнаруживать его даже после ликвидации, а между тем во время обыска пристав Тер-Крикоров, нисколько не стесняясь присутствием члена шайки, Максима Никобадзе, делал агенту разные условные знаки, а затем отозвал его в соседнюю комнату и стал с ним переговариваться таким образом, что шопот их был слышен всем присутствовавшим на обыске.

[...]

Странным является и следующее обстоятельство: в ночь с 30 апреля на 1 мая Чиковани сам не был на военно-грузинской дороге, а между тем расположение шайки и внешний вид ее участников описывает с полной подробностью, причем рассказ его в деталях согласуется с заявлением Полковника Блюммера относительно встреченных им той ночью двух подозрительных туземцев.

Настоящий случай не только дает мне повод, но и ставит в обязанность доложить Вашему Превосходительству все мне известное о деятельности пристава Тер-Крикорова.

Названный Тер-Крикоров принадлежит к тому типу армян, которые для достижения своих целей не останавливаются ни перед какими способами. Называя себя “простым исполнителем”, “чернорабочим”, Тер-Крикоров в действительности является лицом, имеющим чрезвычайное влияние на Полицмейстера, а через него и на Губернатора. Такое положение Тер-Крикоров создал себе: 1, видимой успешностью уголовного розыска при посредстве упоминаемого выше Чиковани, личности весьма темной, прибегающей, в случае неудачи розыска, к “подыскиванию” виновных, а иногда и просто к провокаторству; 2, умением каждую свою неудачу объяснить чьей-либо виновностью и беззастенчиво очернить такого вымышленного виновника и 3, своей мнимой политической осведомленностью и через то - терроризацией власти: каждому крупному происшествию, как например, убийству инженера Веденеева, делу Эрвье, пристав Тер-Крикоров сейчас же придает политическое значение, докладывает Полицмейстеру различные достоверные подробности политического характера от “своих агентов”, распространяет по городу соответствующие слухи, а затем указывает на эти слухи, как на подтверждение своих сведений. Но главным способом являются мнимые демонстрации и беспорядки железнодорожных и иных рабочих (оба главные рабочие квартала - Дедубе и Нахаловка находятся в участке Тер-Крикорова). В минувшем году, в бытность Генерал-Майора Дебиля, относившегося весьма доверчиво к каждому слуху, город Тифлис, в виду сведений Тер-Крикорова, с апреля и до июня месяца, каждый праздник охранялся от ожидаемых демонстраций усиленными нарядами полиции, конными разъездами и нарядами войск... Доклады мои Губернатору о том, что это лишь уловка неосведомленных агентов, что никакой демонстрации не ожидается и, что готовность полиции и войск, когда ничего не предвидется, только терроризирует население и возбуждает рабочих - ни к чему не повели... Демонстрация 27 апреля произошла по плану, указанному мною и вопреки сведениям полиции, согласно коих беспорядки должны были возникнуть в нескольких местах; и вот, вечером появляется слух, что в саду Муштаид собралось до 500 рабочих и они послали уже за оружием. Немедленно в Муштаид направляется усиленный наряд полиции, готовится казачья сотня. Посланные мною наблюдательные агенты никакого сборища в названном саду не обнаруживают, пристав же Тер-Крикоров, от коего и исходили эти сведения, удостоверяет, что рабочих действительно было очень много, но они почему-то сами разошлись. Хотя Губернатор и остался убежденным, что 27 апреля вечером в Муштаиде готовилась демонстрация, но тем не менее вообще, видимо, стал сомневаться в этих постоянных попытках к демонстрациям, всегда вовремя предупреждаемых полицией. В это время и возникло дело о покушении на жизнь Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Михайловича.

Терроризация приставом Тер-Крикоровым местной власти и населения города, распространение в народе ложных слухов политического характера и чрезвычайно грубое обращение с рабочими, большинство коих проживает именно в его участке, - являются одной из серьезных помех в деле борьбы с революционным движением рабочих.

Ротмистр Лавров

ГАРФ. Ф. 102. Ос. Отд. 1903 г. Д. 300.
Ч. 32. Лл. 1-7.

Примечания:

1 Николай Михайлович (1859-1919) - великий князь; закончив Академию Генерального штаба, с 1884 по 1903 был на командных должностях в армии. Председатель Русского исторического общества, занимался изучением эпохи Александра I.

Использованы материалы сайта www.auditorium.ru

Здесь читайте:

Николай Михайлович Романов (1859-1919), великий князь

Лопухин Алексей Александрович (1864-1928), директор Департамента полиции, оказал содействие В.Л. Бурцеву в разоблачении Е.А. Азефа

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на 2-х доменах: www.hrono.ru и www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС